Воины-аристократы и общество

Воины-аристократы и общество

В одном из пассажей «Цзо-чжуань» дана едва ли не исчерпывающая характеристика влиятельного чжэнского цина, вложенная в уста знаменитого Цзы Чаня: «Кун Чжан — потомок Цзы Куна, старшего брата одного из наших прежних правителей, наследственный дафу… Го-жэнь уважают его, чжухоу знают его. У него свое место при дворе, и он приносит жертвы в храме своих предков. Доход (лу) [с его субудела идет на пользу] государства, военное обложение (фу) — на пользу [чжэнской] армии. Он принимает участие в погребальных церемониях и принесении жертв [при дворе]. Он регулярно получает свою долю жертвенного мяса от правителя и отдает ему долю при принесении жертвы в его храме. Он ассистирует при принесении жертвы в храме предков правителя и имеет там свое место. На протяжении ряда поколений [его клан] занимал эти позиции и исполнял свои обязанности» [114, 16-й год Чжао-гуна; 212, т. V, с. 661 и 663]. Как видим, главными функциями высокопоставленного главы удела-клана при чжэнском дворе были административные и сакральные. О сакральных сказано много, и это вполне адекватно их значимости (принимает участие в погребальных церемониях и при жертвоприношении, получает и посылает правителю долю мяса от принесенных в жертву животных, занимает вполне определенное место при жертвоприношении в храме правителя, причем на протяжении ряда поколений). Административные функции, тесно переплетенные с ритуальными, связаны с наследственным статусом дафу, должностью при дворе и, в свою очередь, обусловлены получением дохода с удела и соучастием в содержании армии.

Этот последний момент крайне важен. Это не просто добавка к статусу дафу, должности цина и сакрально-ритуальным функциям. Да и употребленный в тексте термин фу означал не просто военный налог, но нечто более емкое — обязанность участия в войнах, включая поставку определенного числа рекрутов со всем тем, что необходимо для войны [189, с. 359; 17, с. 69].

Упоминание в тексте о лу (доход, жалованье) и фу имеет свое значение. Доход (лу) — это то, на что существует дафу или цин со всем его кланом. А фу — это то, что он предоставляет правителю (кроме исполнения административных и сакральных функций). Фу — это символ военной мощи его удела (подобно древнерусской формуле «конно, людно и оружно»), т. е. та сила, которую удел-клан в состоянии выставить и обеспечить всем необходимым.

Если вдуматься достаточно глубоко в то, о чем идет речь, то многое в привычных наших представлениях о формах социальной организации чжоуского общества периода Чуньцю потребует уточнений и в результате станет на свои места. В тексте говорится прежде всего о военно-социальной или военно-административной форме той самой командно-административно-распределительной системы, которая была в принципе характерна для всего традиционного Востока, но в разных обществах и в различные периоды их существования имела неодинаковые конкретные модификации. В феодальном обществе генеральная структура почти неизбежно обретала полувоенную, а то и просто военную форму. Иначе это общество в присущих ему условиях децентрализованного бытия не могло бы существовать и выживать.

Обратимся к известным событиям из истории царства Лy, которое в середине VI в. до н. э. дважды было поделено между тремя могущественными родственными друг другу и происходившими из дома правителя (от Хуань-гуна) кланами — Цзи-сунь, Шу-сунь и Мэн-сунь. Как о том уже говорилось, в 562 г. до н. э. три клана поделили между собой основную военную мощь царства и каждый из них стал хозяином собственной армии [114, 11-й год Сян-гуна; 212, т. V, с. 450 и 452]. Ведь в недавнем прошлом Лy считалось сильным перворазрядным царством и потому имело определенные привилегии (о праве его на три армии упомянуто, в частности, в гл. 28 «Чжоули» [129, т. 13, с. 1020]). Позже оно ослабло, стало считаться второразрядным и в начале Чуньцю имело, видимо, лишь две армии, если не одну. В 562 г. до н. э. три клана решили создать три армии, лишив тем самым юного луского Сян-гуна^[126] права верховного командования всеми войсками царства.

Как правило, войско каждого царства состояло из тех подразделений, которые приводили с собой главы уделов-кланов, и из тех, которые комплектовались на территории, находившейся под юрисдикцией правителя. Однако на протяжении периода Чуньцю в большинстве царств, включая Лy, шел процесс увеличения доли территории, которая правдами и неправдами оказывалась во владении могущественных кланов. Неясно, как лишился Сян-гун луский всей земли, которая была до того под юрисдикцией правителя. Похоже, что параллельно с тремя армиями трех кланов даже после 562 г. до н. э. существовали небольшие воинские формирования других, более слабых кланов, которые могли при случае воевать с ними, как то было в дни неудавшегося мятежа, поддержанного луским Чжао-гуном в 517 г. до н. э. Но тем не менее факт остается фактом: расчленение военной силы, прежде находившейся под главным командованием гуна, означало, как поясняется в «Цзо-чжуань» и комментируется Д.Леггом, что гун потерял власть не только над армией своего царства, но и практически над царством вообще. Эта власть попала в руки тех, кто реально владел военной силой, армиями, т. е. в руки прежде всего трех родственных кланов.

Для нас важен именно этот факт, ибо он означает, что власть над территорией (царством, уделом, субуделом) и командование армией были в чжоуском Китае в середине VI в. до н. э. одним и тем же. Дело не в том, что удел в царстве имел свое войско, так бывало всегда. Еще в IX в. до н. э. войско могущественного Э-хоу могло противостоять всем 14 армиям чжоуского Ли-вана. Гораздо важнее, что субудел — это владение не столько землей, сколько вооруженной силой, причем и внутренняя его администрация, и принципы редистрибуции, включая систему налогообложения, этому соответствовали.

В сообщении «Цзо-чжуань» за 562 г. до н. э. сказано, что три клана из дома Хуань-гуна луского не просто создали в Лу три армии, но поделили между собой прерогативы дома гуна. Речь явно шла не о ритуально-сакральной символике дома Лу, хотя и в этой сфере гун был ущемлен. Имелось в виду, что фактическим управителем в должности главного министра Лу стал глава клана Цзи. Но главное в том, что в 562 г. до н. э. правителя царства Лу одновременно лишили и военной силы, и административных рычагов, и налоговых поступлений. Все это оказалось теперь в руках трех кланов, заключивших по этому поводу специальное соглашение.

Согласно ему каждый из кланов мог распоряжаться своей частью власти по собственному усмотрению. В результате дом Цзи постановил, что в пределах его удела те из владельцев колесниц, кто приведет с собой свое подразделение воинов, освобождаются от налогов (чжэн), а кто не приведет, будет платить удвоенный налог-чжэн. Клан Мэн решил половину своих сыновей и младших братьев (т. е. молодых и, следовательно, способных воевать) посылать на воинскую службу, а клан Шу — что на воинскую службу должны являться все.

Несмотря на то что текст не очень понятен, особенно в случае с кланом Мэн (неясно, какая половина младших членов клана должна служить и что оставалось на долю остальных), совершенно очевидно, что налог с территории и воинская служба были тесно связаны между собой и взаимно уравновешивали друг друга. Существенно также принять во внимание, что весь рассказ о трех луских армиях был в тексте лишь поводом для того, чтобы пояснить ситуацию с правителем Лу. Четверть века спустя после драматической истории, связанной со смертью главы клана Шу (его уморил сын, искусно поссоривший отца с другими сыновьями), было принято решение распустить третью армию. Три армии были явно не под силу такому второразрядному царству, как Лy. Но это решение не изменило положение луского гуна, ибо владения теперь были переделены таким образом, что половина их (включая одну из двух оставшихся армий) досталась дому Цзи, а другая — кланам Шу и Мэн [114, 5-й год Чжао-гуна; 212, т. V, с. 600 и 603].

Новое деление более соответствовало соотношению сил. Дому Цзи теперь принадлежала одна из двух луских армий, а кланы Шу и Мэн, видимо, получили по половине второй. Прямо об этом в тексте не сказано. Но к такому выводу можно прийти, сопоставив перемены в Лy с сообщениями об аналогичных порядках в иных царствах. Вспомним, в частности, схемы Гуань Чжуна. Согласно его предложениям, в пристоличной зоне Ци в VII в. до н. э. должно было быть 15 сянов из воинов и еще 6 — из ремесленников и торговцев. Ремесленники и торговцы жили в самом городе, ибо их образ жизни был с ним тесно связан. Что же касается воинов-ши, то каждая пятерка из сянов представляла собой ту же армию и находилась под командованием гуна и двух его шан-цинов, Го и Гао. Схема Гуань Чжуна может быть подвергнута сомнению, особенно в ее конкретных деталях. Но она вполне вписывается в только что рассмотренные данные о луских армиях в VI в. до н. э. Каждая из трех циских армий была не просто под командованием удельного властителя-цина (или самого правителя-гуна), но и являлась неким административно-территориальным владением (5 сянов в схеме). Это значит, что в Ци удел-клан, его глава — цин и находящаяся в распоряжении и под командованием цина армия представляли собой нечто единое и нераздельное.

Обратим теперь внимание на то, как обстояли дела со всем этим в царстве Цзинь. Вначале, насколько можно судить, каждый из кланов (в Цзинь их было больше чем где-либо еще) имел свои вооруженные силы, составлявшие боевую мощь царства. Видимо, такие силы имел в своем личном распоряжении и правитель. Но примерно с VI в. до н. э. ситуация изменилась. Вооруженные силы кланов были соединены в четыре армии, которыми командовали те цины, кого назначал правитель. «Го юй» подробно повествует о том, как Дао-гун, вступив на престол (572 г. до н. э.), оставил за собой право назначать командующих армиями. Надо полагать, что немалую роль при этом сыграло то обстоятельство, что царство Цзинь играло роль гегемона-бя и поэтому вся власть в нем принадлежала правителю, который лично назначал командирами армий глав наиболее могущественных кланов. При этом наиболее влиятельные кланы могли принимать участие в командовании (командир и его заместитель) не одной, а двух цзиньских армий, как то было с кланом Ци. Позже, однако, ситуация изменилась. Насколько можно судить, со второй половины VI и в V в. до н. э. каждый из шестерых могущественных цзиньских цинов, глав субуделов-кланов, имел свою армию и порой вел самостоятельные военные действия, как то было во время мятежа клана Луань или в войнах клана Чжао, которому служил луский Ян Ху.

Обратим внимание на динамику форм военной организации. В Западном Чжоу в связи со становлением удельной системы появлялись первые уделы, трансформировавшиеся в самостоятельные царства и соответственно обретавшие свои вооруженные силы, собственные армии, количество которых зависело от размеров удела и разряда царства. С начала периода Чуньцю, по мере феодализации всей чжоуской структуры, аналогичный процесс начался внутри наиболее крупных царств, где субуделы (уделы-кланы) тоже стали обзаводиться собственными вооруженными силами, которые вначале были лишь частью совокупной военной мощи царства. Но с середины Чуньцю и особенно в VI–V вв. до н. э., с ослаблением власти центра, практически во всех царствах уделы-кланы стали превращаться в замкнутые феодальные структуры, все больше напоминавшие потенциальные воинские формирования. Цины были главами формирующихся уделов и командующими содержавшейся за их счет армии, представители клановых верхов («сыновья и младшие братья») пополняли офицерский состав, т. е. экипажи боевых колесниц, а вспомогательные отряды пехотинцев набирались из рекрутов в деревнях удела-клана. Это придавало командующим армиями немалую самостоятельность. Как обращает на то внимание М.Льюис, они в ходе сражений и тем более при расхождении мнений на военном совете по поводу тактики боя могли повести за собой свои войска без санкции высшего командования и вне зависимости от того, что решат командующие другими армиями [214, с. 35].

Это не должно удивлять. Феодальная структура в период наивысшего своего расцвета — а в чжоуском Китае он пришелся на VI в. до н. э. — определяет собой характер общества, в том числе и формы ведения войн. Ведь в децентрализованной до предела структуре нет и не может быть внутренней стабильности, хрупкий баланс сил всегда находится во взвешенном состоянии и легко нарушается. Нарушения же, будь то конфликты между царствами и их коалициями на высшем уровне или жестокие схватки между влиятельными кланами на более низком, неизбежно создают политическую неустойчивость, которая чаще всего приводит к войне. Развитая феодальная структура рождает войны органично и постоянно, они становятся не просто обычным делом и даже излюбленным занятием аристократов, профессионалов войны, не только средством обеспечить высшие сакральные силы во главе с Небом жертвами в их честь, но фактически образом жизни.

Соответственно и социальная организация структурируется таким образом, чтобы идеально соответствовать реализации военной функции. Создаются схемы типа той, что приписана Гуань Чжуну. Проводятся налоговые реформы. Совершенствуется система рекрутского набора. И главное, все более весомой становится сила. Правда, она еще считается с нормами ритуального церемониала и этического стандарта, восходящего к раннечжоускому дэ, этой квинтэссенции небесного мандата. Этика и ритуал формально сохраняют свою высшую ценность. Более того, в условиях специфической религиозной системы, без церкви и священнослужителей, без божеств и храмов в их честь (все ограничивалось лишь высшими силами, предками и духами на алтарях или в храмах, в честь которых регулярно приносились жертвы), святость ритуала и величие этической нормы были вознесены особенно высоко. Но это не мешало тому, что в реальной жизни военная мощь и тесно связанные с нею политический вес и аристократический гонор знати становились все более заметными. А тот, кто слаб — даже если он увешан сакральными регалиями, — мало заслуживал почтения. Это легко проследить на примере взаимоотношений феодальных властителей между собой и их отношения к чжоускому вану.

Речь не о том, что к чжоускому вану некоторые из его подданных относились без должного почтения, и тем более не о том, что кто-то не воспринимал его в качестве сакральной персоны, чья высшая власть санкционирована мандатом Неба. Напротив, все это всегда принималось во внимание. Но в то же время с ваном можно было воевать, на торжественном приеме к нему можно было отнестись без должного почтения, порой ему можно было сделать, пусть даже через посредника, выговор за непомерное стяжательство и т. д. Чжоуский ван, особенно во времена расцвета феодальной структуры в период Чуньцю, не был безусловным повелителем и высокопочитаемым сюзереном именно потому, что он был слаб и порой даже ничтожен. Его едва ли можно даже называть «первым среди равных», во всяком случае без оговорок. Он считался таковым, это бесспорно, но в реальности не был им, потому что не имел необходимой для этого военной силы. Зато именно сила, воинская мощь придавали чжухоу и стоящей ниже их феодальной знати в царствах столь присущие этому сословию гонор, спесь, стремление к славе и в то же время глубоко осознанное чувство собственной социальной значимости, достоинства и чести аристократа-воина, рыцаря.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.