«ХУДОРОДНЫЕ» VS АРИСТОКРАТЫ
«ХУДОРОДНЫЕ» VS АРИСТОКРАТЫ
В XVI веке на Руси происходила борьба между древними родовыми устоями, пронизывавшими всю жизнь общества, и государственным интересом, тяготевшим не к роду, а к службе. Начало служилое, намертво прикрепленное к монарху, его милостям и опалам, его высоким помыслам и ничтожным капризам, худо согласовывалось со старинным дружинным бытом, жившим в крови нашей знати. Государи московские желали править единодержавно, возвышаясь над обществом, подчиняясь одним лишь заповедям Христовой веры, но не каким-нибудь обязательствам законодательного или семейного свойства.
Жизнь Московской Руси, постепенно собиравшей из крошева малых княжеств и вечевых республик великое Царство, была пестра, сложна. Великий князь Московский подчинялся многим древним обычаям. Землей своею он владел вместе с родом, с семейством. Ближайшая родня его имела широкие права на полусамостоятельный политический быт в своих уделах, являвшихся отдельными частями громадной «семейной вотчины». Удельный мятеж мог свалить великого князя с престола или, во всяком случае, крепко испортить его планы… Очень медленно, очень трудно умирало представление о коллективном, «семейном» правлении землей. Чудо, что Московское княжество не развалилось на отдельные государственные образования! Бояре при дворе великого князя когда-то назывались «старшей дружиной» и могли покидать своего князя, если видели, что оставила «вождя воинов» удача, что утратил он искусство побеждать врагов. Осознав слабость правителя, дружинники принимались оглядываться в поисках нового вождя, отмеченного счастьем и высоким воинским умением. А когда переходили к нему, то ничуть не стеснялись долгом в отношении прежнего господаря. И боярские семейства XV–XVI веков отлично помнили древнее свое право: уйти в другую «дружину», если потребуется. Спорный вопрос заключался лишь в том, кому достанутся земли, с которых боярин служил предыдущему князю. Но если право на них отстоять не удастся, то… новый правитель пожалует что-либо взамен. Так мыслили потомки «старшей дружины» при дворе Дмитрия Донского, Василия Темного, Ивана Великого. Дружинное мировидение это перешло, хотя бы отчасти, и в эпоху Ивана Грозного.
Ну а князья, оказывавшиеся при дворе московских монархов, очень хорошо помнили: Русь — коллективное владение огромного, разветвившегося рода Рюрика. За исключением западных ее областей: там — «вотчина» огромного, разветвившегося рода Гедимина. И как потомки Рюрика или Гедимина все они имели древнее право на частицу этих владений. Малую ли, большую ли, но — принадлежащую именно по праву крови по праву рождения.
Многие княжеские роды, ко временам Ивана Грозного утратившие роль самостоятельных правителей, еще в XV веке правили в богатых уделах, а то и больших независимых княжествах. О XIV веке и говорить нечего — те же Шуйские, например, происходили от суздальско-нижегородских князей, создавших колоссальную державу и даже отбиравших время от времени у Москвы великое княжение Владимирское! Никто ничего не забыл. Предки водили в бой собственные армии, сами решали вопросы дипломатии, чеканили свою монету, издавали новые законы для подвластных им земель…
А Ванька московский пришел и всё забрал!
О, как хорошо, кабы вернулась благословенная старина…
Но благословенная старина сменилась реальностью Московского государства. И монархи всея Руси крутенько обходились со своей родней. Власть над землей они с боем, с натугою, а всё же забрали у рода Калитичей и присвоили себе. В боярах больше не видели они вольных дружинников, но лишь служильцев своих. Противны были им вздохи «княжат» о прежней вольности. Зато на землях громадного Московского государства не лютовали татары, границы его оказались под надежной охраной от любых злых пришельцев, а кровавые междоусобия, раньше происходившие столь часто, ушли в прошлое.
Какую пришлось заплатить за это цену?
Вся древняя знать, сильные люди, по жилам которых бежала кровь государей и слуг их, великих воинов, оказалась в утеснении.
Какая доля ей оставалась?
Бороться за то, чтобы «право крови», «право рода» принесло ей иные блага. Ушло «семейное правление» землей? Ушла возможность быть самостоятельными державцами? Ушла возможность «дружинного перехода»? Так пусть же великий государь московский навеки закрепит право на большие чины и высокие должности у трона своего — тем, кто всё это потерял!
И государи московские какое-то время признавали: да, древняя аристократия на многое имеет привилегию. А не признали бы, так пришлось бы кроить и перешивать державу после страшных мятежей, которые, надо полагать, устрашающей волной прокатились бы по всей России.
Новый порядок медленно, очень медленно перемалывал старые обычаи. Порой он отступал — как в малолетство Ивана IV, — но впоследствии, так или иначе, восстанавливался. Удельная, дружинная старина уходила в прошлое.
У древних аристократических привилегий могло быть два маршрута.
Либо русской служилой знати удалось бы их упрочить, зафиксировать законодательно (и такие попытки предпринимались не раз), — тогда Россия превратилась бы во вторую Речь Посполитую и соседи разделили бы ее между собой, как поступили в XVIII веке с настоящей Речью Посполитой Россия, Пруссия и Австрия.
Либо они постепенно превратились бы в анахранизм, отмерли бы в течение нескольких поколений, лишь только память о временах удельной Руси стерлась бы в умах.
В конечном итоге реальностью станет второе. На протяжении XVII века, особенно после Великой смуты, наша знать, теряя виднейших своих представителей, понемногу сдавала позиции. Сильный удар нанесла ей отмена местничества, произошедшая при царе Федоре Алексеевиче.
Служба теснила род. Способности и заслуги неспешно одолевали «отечество». Процесс этот шел крайне медленно не только из-за бешеных амбиций аристократии. Нет. Дело еще и в том, что сама русская аристократия XV–XVII столетий была плодородной почвой для руководителей отличного качества. Знатного человека с детства учили управлять людьми, воевать, рассчитывать тактические и стратегические последствия своих действий. Ему оставалось выучиться служить… но именно это умение давалось с большим трудом. Аристократ понимал, как приносить победы на ратном поле, знал, как вершить дела в многолюдных городах и обширных областях, освоил навык правильного суда, но… гордыня мешала ему склонять жесткую выю перед государем.
Между тем ниже аристократии плескалось море незнатных служильцев, жаждавших возвышения и готовых при всяком случае отдать земной поклон монарху, а если надо, то и встать перед ним на колени. Этих кровь возвысить не могла — только служба! Но долгое время они не могли соперничать с аристократией по «качеству» своему. Они ведь не располагали ни опытом, ни воспитанием «управляющего человека». Русская знать XVI века — «раса господ». Русское дворянство XVI века — стихия исполнителей. Не так уж много по-настоящему даровитых людей могло дать дворянство государю, когда он пожелал отыскать замену хотя бы части управленцев-аристократов.
Опричнина представляет собой попытку разрушить старинные права знати радикальным способом. Решить дело просто, быстро, зло. Наскоком, нахрапом. Чуть ли не революция происходила в той общественной сфере, которая требовала кропотливой и неспешной преобразовательной работы.
И… методы проведения этой полуреволюции-полуреформы подвели царя с его помощниками. Поставленные цели достигнуты не были.
Прежде всего, те слои русской знати, которые поддержали опричнину, стремились подправить существующий порядок, а не ломать его. Выходцы из этих групп — старинного московского боярства, второстепенной княжеской аристократии — оказались слишком самостоятельными, слишком своемыслящими инструментами для Ивана IV. Им совершенно не требовалось полное разрушение местнической системы. Их не мог радовать масштабный государственный террор. А неродовитое дворянство, готовое идти гораздо дальше по пути ломки древних устоев и полностью подчиняться велениям монарха, не располагало серьезными управленческими кадрами.
Что, в сущности, такое — Малюта, Василий Грязной, Григорий Ловчиков, Булат Арцыбашев и т. п.? Разве годились они на роли воевод, дипломатов, наместников для больших городов? Пытать, резать, вешать, грызть, головы сносить — пожалуйста. Сколько угодно! А вот когда им доверяли серьезное дело, как доверили, например, Василию Грязному разведку на Степном Юге, верные «исполнители» имели все шансы его провалить. Не из каких-то расчетов, просто — по отсутствию соответствующего воспитания, опыта и способностей. К несчастью, таких одаренных людей, как Безнин и Блудов, среди них нашлось раз, два и обчелся.
Опричнина отнюдь не уничтожила привилегий первостепенной княжеской аристократии. Не привела она к высотам власти и неродовитое дворянство. После ее отмены относительно немногие персоны задержались «в приближении» у государя. Главным образом — дельные люди «безнинского» типа. Но во второй половине 1580-х, при царе Федоре Ивановиче, последние из них оказались изгнаны с вершин большой политики. Ничего не осталось от опричнины.
Кроме, пожалуй, памяти.
И вот она-то оказалась большой ценностью.
Как будто высокий, могучий человек, не глядя, сунулся с улицы в маленькую дверь с низкой притолокой и крепко ударился головой. Потирая ушибленную макушку, он все же заходит в дом, но уже не торопясь и с оглядкой. Так и русская монархия: после опричного «эксперимента» она пошла по верному пути неторопливого выдавливания родовых начал из политического строя России. Опричнина очень хорошо показала: ни в коем случае не нужна новая опричнина. Малюта прочно вошел в народную память и остался там болью от ушибленного места, печальным опытом: не надо бы больше никаких малют…
Удельному, родовому, героическому, буйному прошлому на смену шло государственное, служилое, размеренно-созидательное будущее. В исторической перспективе маршрут Малюты окажется тупиковым, а маршрут Безнина — торной дорогой.
Москва, 2011
Данный текст является ознакомительным фрагментом.