Политические позиции царства Цзинь

Политические позиции царства Цзинь

На совещании в Сун в 546 г. до н. э. сановник Чжао Вэнь-цзы, исполнявший должность главного министра царства Цзинь, уступил представителю Чу право первым помазать губы кровью (т. е. принести клятву верности). Это, конечно, само по себе еще не вело к тому, что Цзинь формально отказалось от статуса гегемона-ба, уступив его Чу.

Уступая Чу право первым принести клятву, царство Цзинь старательно подчеркивало, что статус гегемона определяется не формальным первенством, но высшей добродетелью (об этом много и подробно сказано, в частности, в «Го юе» [85, с. 167–168; 29, с. 219–220]). И хотя на самом деле уступка была едва ли не вырвана у Цзинь силой, сказанное отнюдь не следует расценивать как хорошую мину при плохой игре. Есть все основания считать, что реальное влияние Цзинь на чжухоу действительно продолжало сохраняться, даже если принять во внимание, что рассуждения о добродетели — не более чем позднейшая конфуцианская интерпретация событий середины VI в. до н. э. Ведь изменение политического статуса Цзинь было очевидно для всех и представляло собой постепенный процесс, шедший к тому же с реверсиями. И если даже принять, что соглашение 546 г. до н. э. знаменовало начало конца гегемонии Цзинь, то это еще отнюдь не равносильно тому, что привычный статус Цзинь сразу же был резко нарушен, что наступило, скажем, время гегемонии Чу.

Разумеется, чусцы стремились извлечь пользу из изменившейся политической конъюнктуры. В частности, как о том явствует из сообщения «Цзо-чжуань» от 545 г. до н. э. [114, 28-й год Сян-гуна; 212, т. V, с. 539 и 543], уже в следующем после подписания соглашения году Чу настояло на том, чтобы правители царств согласно договору в Сун прибыли с визитом к его правителю. Пятеро из них — гуны царств Сун и Лy, чэньский хоу, чжэнский бо и суйский нанъ — направились на юг, но по дороге, при переправе через р. Хань, узнали о смерти чуского Кан-вана. Реакция чжухоу была разной: сунский правитель возвратился, луский отправился в Чу с соболезнованиями (о прочих в тексте не упомянуто). Однако совершенно очевидно, что смерть Кан-вана спутала все чуские карты. Какое-то время притязания чусцев на господство в Поднебесной не могли быть подкреплены внутренней мощью, ибо после Кан-вана власть попала в руки слабого Цзя Ао (544–541 г. до н. э.). Насколько можно судить по источникам, с чусцами продолжал иметь дело на правах полузависимого правителя один лишь луский Сян-гун, во всяком случае в пределах Чжунго. Ситуация изменилась в 541 г. до н. э., когда Цзя Ао назначил главным министром Чу своего младшего дядю Вэя.

В этом году в развитие сунского мирного процесса на совещание в Го прибыли министры из Цзинь, Ци, Сун, Лy, Вэй, Чэнь, Цай, Чжэн, Сюй и Цао. Чу на совещании представлял Вэй, который обращал на себя внимание одеждой и охраной, полагающейся правителю, но не министру [85, с. 66–67; 29, с. 98–99]. Во время совещания произошел казус: луский всесильный сановник Цзи У-цзы напал на небольшое соседнее владение Цзюй и захватил у него часть земель с городом Юнь. Вэй негодовал в связи с этим особенно сильно. Именно он потребовал казни прибывшего на совещание луского министра Шу-суня Му-цзы. Цзиньцы предложили Му-цзы откупиться, отдав Чу ценности, но министр не согласился. Он отказался, взывая к справедливости. Хотя под давлением участников совещания чуский Вэй в конечном счете не стал настаивать на своем требовании, всем было очевидно, что претензии Чу означали, что собравшиеся должны принять во внимание его особый статус, особенно в том случае, когда речь шла о Лу. Показательно, что в текстах, подробно повествующих о казусе, все время подчеркивается, что лишь благодаря милости чусцев луский министр уцелел [85, с. 67–68, 168; 89, с. 99, 220–221]. Что же касается Вэя, то он вернулся с совещания триумфатором и, убив Цзя Ао, занял его место под именем Лин-вана (540–529 г. до н. э.)^[71].

Итак, чуский Лин-ван, еще будучи министром Вэем, на совещании в Го попытался было вновь утвердить статус Чу как важного центра политической силы и добился в этом некоторого успеха. Однако Цзинь и другие государства отвергли требования Вэя покарать луского Шу-суня. Они мотивировали свое несогласие тем, что, проявив снисходительность, чусцы обретут авторитет у чжухоу, которые вследствие этого потянутся к Чу [114, 1-й год Чжао-гуна; 212, т. V, с. 570 и 577]. Став Лин-ваном и укрепив свою власть (изгнав и частично уничтожив свою родню, потенциальных претендентов на трон), Вэй снова предпринял ряд мер для усиления своего влияния в Поднебесной. В 538 г. до н. э. он, опираясь на сунское соглашение, потребовал, чтобы чжухоу нанесли ему визит. Прибыли в основном правители небольших либо зависимых от Чу царств и княжеств (Цай, Чэнь, Чжэн, Сюй, Сю, Тэн, Дунь, Ху, Шэнь, Сяо-чжу и наследник правителя Сун). Большинство их — кроме сунского наследника и правителя Чжэн — приняли затем участие в карательной экспедиции Чу против его южного соседа У. Как сообщается в «Цзо-чжуань» [114, 4-й год Чжао-гуна; 212, т. V, с. 592 и 596], Цзинь вначале хотело было возражать против активности Чу, но не стало этого делать, положившись на волю Неба. А Небо явно все еще склонялось в пользу Цзинь: большинство чжухоу по традиции видели в этом царстве гегемона.

Лин-ван чуский негодовал по этому поводу. И когда в 537 г. до н. э. в Чу прибыли главный министр Цзинь Хань Сюань-цзы и один из влиятельнейших цзиньских деятелей Шу Сян (формальной целью их визита было сопровождение невесты из Цзинь в дом Лин-вана), правитель Чу замыслил унизить Цзинь и наказать их обоих (Ханю отрубить ноги, а Шу Сяна кастрировать), но его советник заметил, что подобное намерение необдуманно и сулит Чу осложнения, к которым оно еще явно не готово, с чем Лин-ван скрепя сердце вынужден был согласиться [114, 5-й год Чжао-гуна; 212, т. V, с. 601–602 и 605]. Внутреннюю слабость Чу отчетливо ощущали чжухоу. И когда Лин-ван выстроил роскошную башню-замок и пригласил на торжества по этому случаю правителей, прибыл лишь луский гун^[72].

Разумеется, царство Чу от этого не перестало быть сильным и его по-прежнему многие опасались. Лин-ван не уставал демонстрировать свое превосходство, причем не только по отношению к безвластному лускому Чжао-гуну. Он вмешивался в дела зависимых от него соседних государств Чэнь, Сюй, Цай, подчас захватывал их владения. Он жестоко карал заговорщиков и недоброжелателей в самом Чу, строил новые крепости на севере, дабы укрепить свои позиции поблизости от Чжунго. Но, несмотря на это, создаваемый им на юге новый центр политической мощи, хотя и соперничал с северным, еще не был равным ему. Это, судя по некоторым сообщениям источников, понимал и сам Лин-ван. Приступив к сооружению крепостей на севере чуских владений, он как-то упомянул о том, что еще признает верховенство Цзинь и служит этому царству лишь потому, что основные его силы слишком далеко от Чжунго [85, с. 197; 29, с. 253]. Построив же крепости в столицах нескольких зависимых от него либо аннексированных владений, в том числе Чэнь и Цай, Лин-ван решил, что наконец сравнялся с Цзинь, и вознамерился потребовать от дома Чжоу передачи ему треножников, символа власти в Поднебесной [114, 12-й год Чжао-гуна; 212, т. V, с. 637–638 и 641; 103, гл. 40; 71, т. V, с. 191–192]. Однако он не успел реализовать желаемое. В 529 г. до н. э., когда Лин-ван был на охоте вдалеке от столицы, его противники подняли мятеж. Сын Лин-вана был убит, а на трон посажен один из беглых родственников правителя Би, 13 лет живший в Цзинь в эмиграции. Впрочем, вскоре Би, не сумев укрепиться на троне, вынужден был покончить с собой, а правителем стал его более удачливый сородич Ци Цзи под именем Пин-вана (528–516 гг. до н. э.).

Конец Лин-вана был драматичен: лишившись власти и своего окружения (все покинули его в беде), он скитался по стране, пока не нашел приюта у мелкого чиновника, в чьем доме и умер [103, гл. 40; 71, т. V, с. 192–193]. Что же касается Пин-вана, пришедшего к власти в дни мятежа, то, будучи зависимым от настроения мятежников и взбудораженного ими народа, он вынужден был на время отказаться от глобальных политических амбиций и сосредоточиться на внутренних делах Чу, что было, естественно, в интересах Цзинь.

В 529 г. до н. э., после драматических событий в Чу, цзиньский Чжао-гун (531–526 гг. до н. э.) созвал в Пинцю очередное совещание чжухоу, на котором присутствовали правители Ци, Сун, Вэй, Jly, Чжэн, Цао, Цзюй, Чжу, Тэн, Се, Цзи и Сяо-чжу. Он хотел добиться от чжухоу подтверждения достигнутого в Сун соглашения. На совещании в качестве представителя чжоуского вана присутствовал Лю-цзы (Сянь-гун). И когда Ци отказалось подтвердить соглашение, Сянь-гун посоветовал не придавать этому особого значения. Цзиньский Шу Сян попытался переубедить циского правителя, заметив, что многое зависит от порядка, от своевременного выполнения всеми своих обязанностей, включая необходимые взносы и должное почтение, взаимные визиты и соответствующий церемониал, а следить за порядком поручено именно Цзинь. Выслушав все, циский правитель изменил свои позиции и согласился признать старшинство и руководящую роль Цзинь. После этого Цзинь устроило военный парад, и все чжухоу, увидев мощь Цзинь (4 тыс. боевых колесниц), безропотно подтвердили свою преданность. Только два небольших княжества, Чжу и Цзюй, пожаловавшись на притеснения со стороны Лу, заявили, что не в состоянии платить положенные взносы. За это лускому гуну было сделано серьезное внушение. В «Го юе» упоминается, что гуна даже не допустили на совещание, а извиняться за все были посланы сановники, с трудом выпутавшиеся из трудного положения [85, с. 68; 29, с. 100–101].

В итоге все вновь подтвердили сунское соглашение и высказали свои соображения о размерах взносов. Чжэнский Цзы Чань полагал, что размер вклада должен зависеть от ранга-титула правителя, как то будто бы было в древности. Неясно, чем конкретно завершились споры, но в тексте «Цзо-чжуань» упомянуто, что Конфуций одобрил позицию Цзы Чаня, включая его требование о размере взносов [114, 13-й год Чжао-гуна; 212, т. V, с. 645–646 и 651–652].

Едва ли совещание 529 г. до н. э. в Пинцю следует считать очередным триумфом Цзинь. Скорее оно было результатом удачного для Цзинь стечения обстоятельств, вызванного смутой в Чу. Это подчеркивает в своих ремарках и Д.Легг, прибавивший к тому же, что совещание в Пинцю было последним из числа созывавшихся царством Цзинь [212, т. V, с. 650]. Тем не менее оно укрепило позиции и подтвердило статус Цзинь как старшего среди государств Поднебесной и ответственного за сохранение порядка в ней. Присутствие на совещании представителя чжоуского вана и его поддержка были своего рода высшей санкцией исключительного статуса этого царства. Цзинь всеми силами старалось сохранить за собой этот статус.

В 527 г. до н. э., когда в домене Чжоу умерла жена вана, Му-хоу, представитель Цзинь был единственным, кто приехал без подношения по этому случаю. В ответ на выговор вана цзиньский Шу Сян возразил, что вану следовало бы думать о трауре, а не о выгоде, да и вообще подношения по случаю траура делать не принято, это не соответствует церемониалу, который сын Неба должен был бы знать лучше всякого другого [114, 15-й год Чжао-гуна; 212, т. V, с. 657 и 660]. В этом высокомерном высказывании явно сквозило неуважение к чжоускому вану, которое могло себе позволить лишь царство, имеющее в Поднебесной исключительный статус. Однако реальные позиции Цзинь уже давно, как о том упоминалось, не вполне соответствовали этому статусу, хотя он формально был подтвержден и всеми силами поддерживался в самом Цзинь. Об этом убедительно свидетельствуют материалы «Цзо-чжуань».

Весной 526 г. до н. э. Ци выступило против маленького южного соседа Сю и получило от этого княжества в качестве контрибуции бронзовый трипод. Комментируя эти события, луский сановник Шу-сунь Чжао-цзы подчеркнул, что беда малых княжеств в том, что в Поднебесной уже нет настоящего лидера [114, 16-й год Чжао-гуна; 212, т. V, с. 661 и 663]. И хотя это высказывание можно расценить и как недоброжелательный выпад против Цзинь, оно в какой-то мере отражает истинное положение дел. И уж кто-кто, а луские сановники знали это едва ли не лучше всех, ибо именно Jly то и дело оказывалось замешанным в событиях, требовавших вмешательства Цзинь. Когда в том же, 526 г. до н. э. луский правитель возвратился из Цзинь, где его едва ли не силой задержали, дабы он принял участие в похоронах скончавшегося цзиньского Чжао-гуна, сопровождавшие его луские сановники подробно рассказали о той смуте, которая возникла в Цзинь после смерти правителя и в ходе которой сыновья умершего боролись за власть. Возникший в связи с этим раздор в доме правителя был погашен шестью влиятельными цзиньскими цинами, причем именно это обстоятельство, видимо, и побудило лусцев заявить, что дом Цзинь клонится к упадку, тогда как роль шести важнейших кланов в этом царстве заметно возросла [114, 16-й год Чжао-гуна; 217, т. V, с. 662 и 665; 103, гл. 33 и 39; 71, т. V, с. 78, 179].

Разумеется, выход на передний план шестерых влиятельных кланов еще не означал упадка влияния Цзинь, ибо кланы в конечном счете тоже радели за это влияние. Но сам по себе факт был тревожным, тем более что новый цзиньский правитель Цин-гун (525–512 гг. до н. э.) не только не сумел противостоять натиску могущественных кланов, но, напротив, способствовал еще большему их усилению [103, гл. 39; 71, т. V, с. 179]. Этот же процесс продолжался и при его сыне Дин-гуне, процарствовавшем 37 лет (511–475 гг. до н. э.), на протяжении которых царством управляли скорее могущественные кланы, нежели он сам. Но, несмотря на это, Цзинь на рубеже VI–V вв. до н. э. представляло собой по-прежнему крупнейшее из чжоуских царств, с которым вынуждены были считаться остальные, в том числе и сильные его соперники.

Лy, как не раз говорилось, было средним по размеру царством, но авторитет его благодаря Чжоу-гуну был весьма высок. Как и Сун, оно занимало особое положение в Чжунго. Но после 562 г. до н. э., когда Лу было фактически поделено между тремя влиятельными кланами, тогда как на долю остальных кланов, включая дом гуна, пришлось весьма немногое, ситуация заметно изменилась. Малолетний Сян-гун превратился в марионетку и в этом незавидном качестве просуществовал до своей смерти в 542 г. до н. э. Преемником его стал Чжао-гун (541–510 гг. до н. э.), который взошел на трон в 19-летнем возрасте и мог бы считаться вполне взрослым, если бы не его прирожденная инфантильность, по словам Сыма Цяня, «детский характер», «много ребяческого» [103, гл. 14 и 32; 71, т. III, с. 188–190; т. V, с. 78]. Насколько можно судить по данным «Цзо-чжуань», выбор Чжао в качестве преемника Сян-гуна вызвал споры среди луских сановников. Один из них, My Шу, заметил, что юноша явно не годится для трона, ибо в дни траура ведет себя необычно и выглядит вполне довольным. Возможно, это было как раз результатом отмеченной в источниках инфантильности Чжао. Но не исключено, что именно это и обусловило выбор самых влиятельных сановников, в частности Цзи У-цзы, который на нем настоял [114, 31-й год Сян-гуна; 212, т. V, с. 560 и 563–564; 103, гл.32; 71, т. V, с. 78]. Из последующих сообщений источников не вытекает, что Чжао чем-то напоминал, скажем, блаженного царя Федора Иоанновича. Быть может, со временем инфантильность ушла в прошлое, а тяжелая доля, выпавшая на его плечи, научила его уму-разуму. Однако произошло это не сразу.

Цзинь относилось к Лу, несмотря на казусы вроде аннексии района Юнь у княжества Цзюй во время совещания министров в Го, с большим почтением. В источниках повествуется о том, что цзиньский сановник Хань Сянь-цзы, посетив Лу и неправильно назвав две горы (их наименования были табуированы, ибо совпадали с именами двух древних луских правителей), стыдился своей некультурности, нехватки знаний [85, с. 174; 29, с. 229]. Сообщается также, что сын Хань Сянь-цзы, Хань Сюань-цзы, прибыв с визитом в Лу в 540 г. до н. э., был восхищен лускими архивами и хроникальными записями, сохраняющими память о Чжоу-гуне. Но все это относилось к царству Лу, а не к его правителю Чжао-гуну. Стоит заметить, что Хань Сюань-цзы имел дело с принимавшим его Цзи У-цзы, с которым он легко нашел общий язык [114, 2-й год Чжао-гуна; 212, т. V, с. 582–583]. Что же касается луского Чжао-гуна, то упоминаний о встрече с ним в «Цзо-чжуань» нет. Возможно, это следует понимать как проявление неуважения цзиньского сановника к лускому правителю. Это предположение косвенно подтверждается сообщением Сыма Цяня о том, что уже в следующем, 539 г. до н. э. цзиньский Пин-гун отказался принять луского Чжао-гуна, что в Лу было расценено как позор для царства [103, гл. 32; 71, т. V, с. 78].

Не вполне ясно, откуда взял свои сведения Сыма Цянь. В «Цзо-чжуань» об этом не упомянуто [114, 3-й год Чжао-гуна; 212, т. V, с. 585–591]. Но его сообщение вписывается в длинный ряд примеров неуважительного отношения к лускому Чжао-гуну. Позже для этого были основания, но чем был мотивирован отказ принять Чжао-гуна в 539 г. до н. э., неясно. Разве что сыграла свою роль инфантильность правителя, еще не исчезнувшая и, возможно, бывшая притчей во языцех? Как бы то ни было, но неуважительное отношение к лускому Чжао-гуну существовало. Именно он, Чжао-гун из Лу, был единственным, кто прибыл на праздник в Чу в связи с окончанием строительства башни-замка Лин-ваном. Именно ему Лин-ван вначале сделал подарок, а потом вынудил вернуть его, чего с уважаемыми людьми, тем более правителями, обычно не делают [103, гл. 33; 71, т. V, с. 78].

Когда Чжао-гун в 537 г. до н. э. все-таки был принят в Цзинь, он тщательно следил за соблюдением всех норм церемониала и не допустил ни одного промаха, о чем после его отъезда говорил цзиньский Пин-гун со своим приближенным. Однако собеседник правителя тем не менее заметил, что в правила поведения входит не только церемониал и что Чжао-гун, будучи прихлебателем в собственном царстве, где он не в состоянии навести порядок и реализовать свою власть, не может претендовать на уважение к себе [114, 5-й год Чжао-гуна; 212, т. V, с. 601 и 604]. Видимо, это мнение возымело свое действие. И когда в 530 г. до н. э. Чжао-гун вновь вознамерился посетить Цзинь, его там снова не приняли [114, 12-й год Чжао-гуна; 212, т. V, с. 636 и 639]. Весной 521 г. ситуация повторилась. В Лу прибыл с визитом цзиньский посол, которого встретили недостаточно почтительно, приняв не по рангу (он был приравнен к послу из Ци, на что обиделся, заметив, что Цзинь важнее Ци и что его поэтому нужно встречать с более щедрыми подношениями, что и было в конечном счете сделано). А когда в конце того же года Чжао-гун вновь направился с визитом в Цзинь, его снова не приняли [114, 21-й год Чжао-гуна; 212, т. V, с. 686 и 689; 103, гл. 32; 71, т. V, с. 78]. Чжао-гун не мог не знать о казусе с цзиньским послом весной, но все же поехал в Цзинь. Поехал явно не от хорошей жизни: только из Цзинь он в его нелегком положении бесправного пенсионера в собственном царстве мог ожидать реальной помощи. Чжао-гун явно надеялся на такую помощь — но не получал ее. Цзинь было сильным и влиятельным царством, но правители этого царства столь же явно не желали вмешиваться в чужие дела. Между тем ситуация в Лy неожиданно резко обострилась, так что Цзинь уже не могло оставаться в стороне.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.