Письмо А. де Монзи[825]
Письмо А. де Монзи[825]
Господин министр!
Со слов моего друга Анри Молинье я достаточно хорошо осведомлен о той исключительной настойчивости, которую вы столь любезно проявили в вопросе о предоставлении мне транзитной визы. Для меня не было также тайной ваше внимание к Раковскому, с которым я связан годами неразрывной дружбы[826]. Инцидент в Марселе не мог, разумеется, ослабить моих чувств благодарности лично по отношению к вам. Но, если позволено мне будет это сказать, не покушаясь на принципы министерской солидарности, я никак не мог и не могу распространить мои чувства /благодарности/[827] на того из ваших коллег, который ведал в те дни полицией. Не скрою от вас, что я откладывал писание этого письма до падения министерства Эррио, предпочитая благодарить министра в отставке. Но дальнейший опыт убедил меня, что министерство падает, а министр национального воспитания остается. Принося свою благодарность активному министру, я искренно извиняюсь за запоздание.
Инцидент в Марселе я ни прямо, ни косвенно не могу поставить себе в вину. Предоставление мне транзитной визы не означает предоставления французской полиции права третировать меня как арестанта. /Разумеется/[828], сам по себе этот эпизод слишком незначителен, чтобы на нем останавливаться. Но я очень жалел бы, если бы у вас осталось впечатление, будто я косвенно злоупотребил вашим любезным содействием. Позвольте поэтому изложить /всю/[829] суть в нескольких словах.
Измерив емкость гостеприимства Дании, мы с женой стремились[830] в кратчайший срок вернуться на Принкипо. В Дюнкирхене мне сообщили, что ближайший пароход из Марселя на Стамбул отходит только через неделю и что на этот срок мои друзья, по соглашению с парижскими властями и марсельской префектурой, приготовили для меня и членов моей семьи помещение в окрестностях Марселя. Я принял это, как принимают неизбежное. На вокзале в Марселе мне было неожиданно заявлено, что, вопреки предположениям, имеется пароход на Стамбул, отходящий на следующий день, и что моя жена и я должны немедленно погрузиться в этот пароход. Несмотря на то что я оставил двух секретарей в Париже для закупки книг и наведения справок в национальной библиотеке; несмотря на то что я успел пригласить[831] из Берлина в Марсель профессора Зенгера для переговоров о моих немецких изданиях, я не возражал марсельским властям ни одним словом. Хотя можно было ждать [от властей][832] лучшего знакомства с расписанием пароходов, я принял новое распоряжение[833] как неизбежное. Только после того как нас проводили в[834] каюту, мы узнали, что нас без предупреждения поместили на чисто грузовое судно, которое не имеет ни одного пассажира, останавливается в портах от 3 до 5 дней, лишено самых элементарных удобств, днем и ночью производит со страшным шумом погрузку и разгрузку и требует 15 дней вместо шести для совершения пути до Стамбула. Я никак не мог рисковать[835] здоровьем своей жены и своим собственным, только чтобы молча подчиниться произвольному, ничем не вызванному акту полицейских[836] властей. Вот что, господин министр, побудило меня покинуть пароход и заявить протест специальному комиссару с предупреждением, что погрузить на это судно[837] мою жену и меня можно будет не иначе, как с применением физической силы. Эпизод разрешился благодаря быстрому согласию итальянского правительства[838] предоставить мне транзитную визу.
Об этом инциденте я тогда же телеграфировал министру-президенту господину Эррио, который во время своего визита ко мне в Москве с шутливой любезностью справлялся при расставании, когда я предполагаю отдать ему визит в Париже.
Прошу вас не видеть во всем изложенном и намека на жалобу. Мне приходилось в жизни наталкиваться на более крупные осложнения, которые оставляли в памяти только иронический след.
Примите еще раз, господин министр, запоздалое выражение моей благодарности и выражение[839] наиболее изысканных чувств.
[Конец 1932 г.]
Данный текст является ознакомительным фрагментом.