Парижский Синедрион и депутаты от российского еврейства: 1806–1807 гг.

Парижский Синедрион и депутаты от российского еврейства: 1806–1807 гг.

Участие еврейских депутатов в подготовке «Положения о евреях» 1804 г. практически не освещалось в печати того времени. Исключение составляли официальная публикация упоминавшегося выше доклада Первого еврейского комитета в «Санкт-Петербургском журнале, издаваемом Министерством внутренних дел»[505] и возможные отсылки к опыту сотрудничества с еврейскими представителями в посвященной выходу «Положения» анонимной статье в «Вестнике Европы». Иная ситуация сложилась в связи с деятельностью созванной Наполеоном в 1806 г. Ассамблеи еврейских нотаблей, а затем Синедриона в Париже[506], довольно широко освещавшейся в российской прессе. Так, уже в августе 1806 г. в «Политическом журнале» сообщалось, что «Париж имеет теперь одну достопамятность, которой со времени христианского леточисления еще никогда ни в каком городе не было, а именно Жидовский Конгресс»[507]. Характерно обозначение участников Ассамблеи то как «жидовских депутатов», то как «депутатов иудейской нации» без каких-либо смысловых различий между этими двумя обозначениями, что, возможно, указывает на то, что эпитет «жидовский» в русской литературной речи того периода еще не приобрел пейоративного значения. Ни то ни другое определение не являлись кальками с официального обозначения депутатов Ассамблеи «des d?put?s fran?ais professant la religion juive»[508]. Мотивировка созыва еврейских депутатов – «чтобы ограничить ростовщиков… чтобы сим средством возбудить в них [евреях] б?льшую ревность к искусствам и ремеслам и отучить их от слишком строгой привязанности к некоторым своим правилам и обычаям, которые не входят в сущность их закона»[509] – почти дословно совпадает с текстом указа Наполеона о созыве Ассамблеи[510].

В сообщении «Вестника Европы» главной сенсацией выглядел не сам созыв Ассамблеи, а вызывающее поведение еврейских депутатов, демонстративно нарушивших религиозные запреты, связанные с субботой. «Известно, – пояснял анонимный корреспондент несведущим в еврейской экзотике читателям, – что они в день сей не ездят, не пишут, и вообще не занимаются никакими делами. Несмотря на то, многие из них приехали в каретах в собрание, а некоторые писали»[511]. В действительности большинство еврейских депутатов, намеренно поставленных перед выбором между императорской волей и соблюдением религиозных запретов, предпочли компромиссное решение, заранее подготовив бумаги для выборов председателя собрания, назначенных на субботу[512]. Двенадцать вопросов, предложенных Наполеоном Ассамблее 29 июля, были опубликованы в русском переводе в газете «Санкт-Петербургские ведомости» 4 сентября 1806 г. При переводе было допущено только одно, но весьма примечательное расхождение с оригиналом: вопрос «Кто назначает раввинов?» в русском переводе выглядел иначе: «Кто избирает раввинов?»[513] Наполеон своим вопросом желал выявить воображаемую иерархическую структуру служителей еврейского культа, наподобие католической церкви. В русском же переводе исчезают значимые для взаимодействия между российской властью и евреями дискурсивные различия.

Изменение в целом благожелательной трактовки созыва еврейских депутатов Наполеоном в российской прессе было связано в первую очередь со вступлением России в войну в составе антинаполеоновской коалиции. Также сильные подозрения вызывал переход еврейского представительства на международный уровень[514]. В октябре 1806 г. в «Политическом журнале» парижский Синедрион был охарактеризован как таинственный и страшный «всеобщий еврейский собор», «корпус, упавший вместе с храмом иерусалимским», который «опять появится на театре мира», вызванный к жизни «пагубной затеей» Наполеона[515]. Участие в выборах членов Синедриона якобы принимали «все синагоги Европы», в то время как в действительности Наполеон поручил бывшим членам Ассамблеи пригласить «способных» и «достойных», т. е. готовых утвердить угодные французскому правительству постановления депутатов от «некоторых» общин Европы[516]. Само собой разумеется, что при такой постановке вопроса членами Синедриона стали все бывшие участники Ассамблеи, а также лично ими приглашенные родственники и знакомые.

В вышедшем почти одновременно с выпуском «Политического журнала» номере «Вестника Европы» в примечательной анонимной заметке из раздела «Известия и замечания» фигурировал не Синедрион, а «нынешний Парижский Конвент иудеев»[517], т. е. уже завершившая к тому времени свою деятельность Ассамблея еврейских нотаблей. Слово «конвент» в российском официальном дискурсе того времени имело вполне определенные негативные коннотации, связанные с Французской революцией. Замена им нейтрального термина «собрание», применявшегося по отношению к Ассамблее в предыдущих публикациях «Вестника Европы», отражала изменение отношения к наполеоновской «затее». Впрочем, сама заметка была выдержана в ироническом тоне, свойственном и предшествующим сообщениям «Вестника Европы» на эту тему. Если бы еврейский «конвент» в Париже был созван двадцать лет назад, утверждал автор заметки, «он возбудил бы внимание в целой Европе, был бы любимою материею разговоров для людей образованных»[518]. В современной автору ситуации Наполеоновских войн и вызванных ими стремительных изменений, «и кроме Иудейского Конвента много дела просвещенной публике и журналистам»[519]. Далее следовали прозрачные намеки на «странные цели замыслов Наполеона Бонапарте, который думает, как видно, не об одних только евреях французских и италиянских». В качестве доказательств существования разветвленной сети еврейских шпионов, завербованных агентами Наполеона, приводились сведения о путешествии в Берлин французского сенатора аббата Грегуара[520], который подозрительно «разведывал о состоянии еврейских обществ» в германских государствах, и якобы связанная с поездкой Грегуара инициатива Израиля Якобсона[521], «придворного еврея» герцога Брауншвейгского[522]. Якобсон, неверно называемый в публикациях «Вестника Европы» «раввином», издал брошюру о реформе иудейского культа. Автор не сомневался, что за «такое умное предположение» Наполеон «наградит жида Брауншвейгского орденом своего Почетного Легиона», тем более что награждение евреев орденами якобы уже стало обычной практикой во Франции: «Фуртадо[523] и другие жиды, ныне в Париже находящиеся [т. е. председатель и депутаты Ассамблеи еврейских нотаблей], уже украшены сими знаками отличия». Последнее не соответствовало действительности: ни депутаты Ассамблеи, ни члены парижского Синедриона, ни тем более И. Якобсон не получили никаких наград. Публикуя явно недостоверную информацию об этом, автор «забыл» о том, что орден Почетного легиона представлял собой крест, который не смогли бы носить даже самые «свободомыслящие» из еврейских депутатов.

Самым резким выражением отношения к Синедриону стала оценка его деятельности в прокламации, изданной Синодом 6 декабря 1806 г.[524] Убеждая паству жертвовать на ополчение, Синод пытался представить войну с Наполеоном «богоугодным» делом. Картина нравственного падения Наполеона выглядела в прокламации следующим образом: он «отложился от христианской веры» во время Французской революции, причем его участие в театрализованных шествиях и тому подобных мероприятиях приравнивалось к идолопоклонству. Поведение Наполеона во время египетского похода и его заигрывания с мусульманской элитой также нашли отражение в прокламации, обвинявшей Наполеона в том, что он «проповедовал алкоран магометов». Созыв же Синедриона в этой конструкции подавался как «дерзость ужасная, превосходящая меру всех злодеяний», поскольку Наполеон якобы провозгласил себя еврейским Мессией[525]. Следует указать на несравненно более широкое распространение этого текста среди населения. В то время как упоминавшиеся выше журналы имели сравнительно небольшую аудиторию, главным образом в дворянских кругах Санкт-Петербурга и Москвы, прокламация Синода вплоть до июля 1807 г., т. е. даже некоторое время после заключения Тильзитского мира, публично зачитывалась в церквях после литургии по воскресеньям и праздникам[526] и, несомненно, повлияла на определенные трансформации образа еврея в народном сознании. Отметим, что именно еврейские депутаты выступали в прокламации в качестве «ненавистников имени христианского» и «пособников» Наполеона[527].

В «Историческом и политическом обозрении 1806 г.», открывавшем выпуск «Политического журнала» за январь 1807 г., созыв «депутатов жидовских из всех синагог» венчал собою список «преступлений» Наполеона[528]. В апреле в том же издании повторялось, с большей определенностью, чем в упоминавшейся выше заметке из «Вестника Европы», предположение о том, что Наполеон созвал еврейских депутатов для того, чтобы привлечь к себе симпатии всех евреев Европы (и, потенциально, Российской империи), «дабы везде иметь шпионов»[529]. Содержавшаяся в упоминавшейся выше прокламации Синода трактовка Наполеона как еврейского «лжемессии» здесь приобретала иронический оттенок: Наполеон «кончил тем, что провозгласил себя спасителем жидов»[530]. Сюжет о Наполеоне-«лжемессии» был подхвачен и «Вестником Европы», поместившим в майском номере статью о Шабтае Цви[531], содержавшую прямые аналогии с современной авторам ситуацией. При этом такие «происшествия нынешних времен», как созыв Синедриона, характеризовались как «чудеса», «неслыханные злодейства» и «беспримерные события»[532], несмотря на то, что несколькими годами ранее вопрос об учреждении в Российской империи Синедрина в качестве постоянного бюрократического учреждения (а не временного собрания, как парижский Синедрион) рассматривался Первым еврейским комитетом.

Страх перед еврейским шпионажем в правительственных кругах отразился в циркуляре министра внутренних дел В.П. Кочубея (как было показано выше, одного из инициаторов проекта об учреждении Синедрина в России в 1804 г.) губернаторам черты оседлости. По мнению Кочубея, созыв еврейских депутатов в Париже должен был «дать французскому правительству возможность политического влияния чрез посредство евреев во всех тех странах, где евреи обитают»[533]. Губернаторам предписывалось провести расследование, не имеют ли евреи подведомственных им губерний «сношений» с парижским Синедрионом, принять меры против возможного установления таких контактов, а также «внушить» евреям, что «парижский санхедрин стремится к изменению их религии»[534]. За день до выхода данного циркуляра, 19 февраля 1807 г., был издан высочайший указ губернаторам западных губерний о созыве еврейских депутатов. В отличие от ситуации 1802 г., предполагалось, что депутаты от «еврейских обществ» каждой губернии представят губернаторам свои проекты «о способах, кои они сами признают более удобными, к успешнейшему изложению мер, в Положении 9 декабря 1804 г. изображенных, и о средствах, каковые приняты быть могут, без отмены сего Положения, к лучшему устройству их на будущее время»[535]. Губернаторы должны были представить «мнения» еврейских депутатов вместе со своими «замечаниями» в своих донесениях императору[536]. Таким образом, организация еврейского представительства в данном случае обнаруживала определенное сходство с мерой, предложенной еврейскими депутатами в 1804 г.: организацией «совещаний» представителей кагалов по губерниям для обсуждения проекта «Положения о евреях». С другой стороны, усиление личного контроля императора над деятельностью еврейских депутатов, возможно, отражало заимствование французского опыта. Под «еврейскими обществами» в указе могли подразумеваться как кагалы, так и (по аналогии с употреблявшимся в то время выражением «городское общество») все еврейское население той или иной губернии. Поскольку проведение выборов было предоставлено самим евреям, можно предположить, что выборы, так же как в предыдущих и последующих случаях, проводились кагалами, хотя возможны и иные трактовки этого выражения, которыми могли воспользоваться оппозиционные кагалу круги внутри общины. Выражение «депутаты еврейских обществ» применялось по отношению к депутатам созыва 1807 г. и в последующих законодательных актах[537]. Также примечательно, что инициатива созыва еврейских депутатов приписывалась в указе виленскому кагалу, подавшему императору прошение, текст которого нам обнаружить пока не удалось. Насколько можно судить по краткому изложению содержания прошения в преамбуле к данному указу, виленский кагал, подробно излагая «разные затруднения» при реализации «Положения» 1804 г., предлагал провести пересмотр законодательства о евреях с участием еврейских депутатов[538]. «Дозволение» избрать депутатов было представлено в указе как особая милость, «новое доказательство попечения Нашего об их [евреев] благосостоянии»[539].

Отношение части бюрократии к еврейским депутатам созыва 1807 г. отразилось во всеподданнейшем рапорте сенатора И.А. Алексеева, проводившего ревизию в западных губерниях. Несмотря на то что созыв депутатов осуществлялся согласно императорскому указу, сенатор позволил себе выразить некоторые сомнения по поводу «последствий упомянутого депутатства»[540]. Предлагая фактически проигнорировать «представления еврейских депутатов» и «отговорки еврейских кагалов, с которыми и некоторые гражданские губернаторы соглашаются»[541], Алексеев выдвигал свою собственную программу еврейской реформы, наиболее примечательной чертой которой было предложение ввести рекрутскую повинность для евреев. Это должно было послужить «исправлению» евреев, которые под давлением внешних обстоятельств были бы вынуждены оставить «те суеверные предрассудки, которые питают между их народом и христианским отвращение во вред общежительной связи и взаимного благожелательства»[542]. Декларируемая связь между распространением на евреев воинской повинности и «нормализацией» евреев была характерна для еврейских реформ в Западной Европе, в том числе и для наполеоновских преобразований[543]. Постоянная полемика Алексеева с запрошенными им у губернаторов «мнениями» еврейских депутатов позволяет отчасти реконструировать содержание самих «мнений». Депутаты, по словам Алексеева, выступали против привлечения евреев к земледелию и против предполагаемого распространения рекрутской повинности на евреев как несовместимых с заповедями иудаизма. По этой причине они казались представителям имперской бюрократии фанатичными и невежественными приверженцами «разных суеверных обычаев еврейских, каковы их каширы [имеется в виду кашрут, свод пищевых предписаний иудаизма], неядение с людьми других исповеданий, отменности в одеянии и прочее, которые они при всяком случае выставляют в виде религии для отклонения предприемлемых к благоустройству их распоряжений»[544]. Депутаты пытались обратить внимание правительства на бедственное положение еврейского населения, вызванное ограничительными мерами правительства. По мнению же сенатора, бедность евреев была связана с их «леностью» и «праздностью», а также со спецификой демографической ситуации, при которой евреи, «находясь безотлучно в домах своих и не имея другой убыли, кроме обыкновенной смерти, беспрестанно размножаются»[545]. Депутаты протестовали в первую очередь против выселения евреев из сельской местности в города и местечки как разорительного для состоятельных евреев, которых религиозные заповеди обязывали помогать выселяемым единоверцам. Просьба приостановить выселения вызвала определенную поддержку со стороны губернской администрации. В рапорте Алексеева необходимость отказаться от политики выселений мотивировалась опасностью распространения среди лишившихся средств к существованию евреев «пороков и злодеяний, кои напоследок возрасти могут до трудности к отвращению оных»[546], т. е. до своего рода еврейского бунта, которого, как было показано выше, власти опасались в связи с реакцией еврейского населения на деятельность Первого еврейского комитета.

Проекты еврейских депутатов фигурировали в качестве обоснования изменения политики переселений в рескрипте губернаторам черты оседлости 19 октября 1807 г.[547] Изложение «мнений» депутатов в данном документе несколько отличается от предыдущего. Депутаты, согласно рескрипту, выразили готовность содействовать всем намеченным «Положением» 1804 г. мерам «исправления» евреев (приобщению евреев к земледелию, учреждению еврейских фабрик, переселению из сельской местности в города и местечки) и объясняли все трудности, связанные с проведением этих мер в жизнь, внешними обстоятельствами: войной, повышением цен и взимавшейся с евреев двойной податью, которую следовало отменить. Депутаты просили отсрочки переселения и отмены некоторых – каких именно, в рескрипте не сообщается – статей «Положения» 1804 г. Вероятнее всего, депутаты действительно декларировали свою лояльность проводимой политике «исправления» евреев, добиваясь ослабления наиболее стеснительных ограничений. В ответ на предложения депутатов тем же рескриптом выдвигался новый, детально разработанный план переселений: евреев следовало разделить на три группы и выселять последовательно: в 1808, 1809 и 1810 гг.

Определенные сведения о депутатах 1807 г. содержит записка «просвещенного еврея» Гиллеля Маркевича, поданная в 1820 г. министру духовных дел и народного просвещения А.Н. Голицыну и министру финансов Д.А. Гурьеву. Именно к 1805–1806 гг. относится начало конфликта Маркевича с виленским кагалом, когда за скандальные разоблачения ему «грозили побоями, и даже жизнь его могла подвергнуться опасности, если бы он не скрылся»[548]. Этим была обусловлена негативная оценка представительской инициативы виленского кагала, якобы стремившегося к полной отмене «Положения» 1804 г. Для покрытия внушительных расходов еврейских депутатов кагалы, согласно Маркевичу, ввели дополнительные сборы с еврейского населения, «у неимущих отбирали самую посуду», тогда как богатые евреи добровольно жертвовали на нужды депутатов значительные суммы. При этом основная часть собранных денег осталась в распоряжении кагалов, выделивших депутатам «потребные», по расчетам кагалов, суммы «на издержки». Согласно Маркевичу, большинство избранных депутатов были раввинами, боровшимися за расширение своих полномочий[549]. Главное отличие изложения этого эпизода в записке Маркевича от других источников по данному сюжету состоит в том, что депутаты якобы отправились не в губернские города, а в Санкт-Петербург. Это может означать как то, что, вопреки предписанному указом порядку, некоторые депутаты предпочли обратиться напрямую к центральной власти, так и контаминацию в этой части записки Маркевича нескольких эпизодов еврейского представительства.

Сходная оценка еврейских депутаций 1807 г. содержалась в мемориях Четвертого еврейского комитета. Согласно краткой справке о деятельности еврейских депутаций с 1802 по 1825 г., созванные в 1807 г. «депутаты, как и прежние, заботились также единственно о их частной выгоде и просили об отмене некоторых для них будто бы невыгодных и стеснительных правил Положения 1804 г. или об их отсрочке»[550]. Обвинение депутатов в корыстолюбии и фанатичном отрицании любых мер, направленных на «исправление» евреев, соответствовало общей тенденции справки, призванной доказать бесполезность и даже «вредоносность» еврейских депутатов на протяжении всей истории их взаимодействия с центральной властью. В мемориях сохранились также отрывочные (и не столь тенденциозно окрашенные, как приведенные выше) сведения о предложениях еврейских депутатов 1807 г. Так, еврейские депутаты из Вильно высказывались по поводу общих вопросов управления западными губерниями и протестовали против привилегий, сохранявшихся за некоторыми городами (в том числе Вильно) со времен Речи Посполитой[551]. Привилегии, ограничивавшие участие евреев в городском самоуправлении, и их вступление в ремесленные цехи были подтверждены «Положением» 1804 г.[552] Отстаивая интересы еврейских ремесленников и заинтересованной в участии в городском самоуправлении еврейской элиты, депутаты одновременно позиционировали себя как сторонники унификации административного управления.

Возобновление опыта сотрудничества еврейских депутатов с властью в 1807 г. было связано как с назревшими проблемами, связанными с реализацией «Положения» 1804 г., так и с влиянием внешних факторов. Созыв Ассамблеи еврейских нотаблей и Синедриона в Париже, без сомнения, сыграл роль катализатора при попытках решения еврейского вопроса в Российской империи. Тенденциозное освещение прессой деятельности еврейских депутатов в Париже и публичное их осуждение в прокламации Синода нисколько не мешали заимствованию французского опыта на уровне административной практики.

Проекты еврейских депутатов 1807 г. были переданы на рассмотрение учрежденного в 1809 г. Третьего еврейского комитета[553]. Поскольку в единственном сохранившемся документе, отражающем реакцию комитета на прошения депутатов, – всеподданнейшем докладе комитета – «мнения» депутатов объединены в суммарном изложении с поданными Третьему еврейскому комитету в 1809–1812 гг. прошениями «поверенных от евреев» разных общин, так что не представляется возможным отделить одно от другого, этот источник сведений о депутатах 1807 г. будет рассмотрен в следующем параграфе данной главы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.