Фидель: ретроспектива кризиса от первого лица

Фидель: ретроспектива кризиса от первого лица

Из интервью Ф. Кастро испанскому журналисту Игнасио Рамоне (цит. по «Ф. Кастро. Моя жизнь. Биографии на два голоса». Ф. Кастро, И. Рамоне, М., 2009, с. 300–305).

— Как начался Карибский кризис? — Кеннеди информировали о ракетах 16 октября, утром. А через шесть дней разразился кризис. Самое невероятное в поведении Хрущева — это то, что когда по всей стране размещали батареи ракет «земля — земля», то при этом позволяли летать самолетам-шпионам! Зенитные установки, способные сбивать высотные цели, были смонтированы достаточно быстро, но они не функционировали, Хрущев запретил их использовать, чтобы не накалять обстановку и не привлекать лишнего внимания американцев к острову. Мы же полагали, что именно они и призваны защитить остров от аэрофотосъемки монтирующихся стратегических ракет!

С нашей точки зрения, которой мы придерживаемся и придерживались тогда — позволив летать американским самолетам-шпионам, русские оказали противнику небывалую услугу. Это дало ему целую неделю, чтобы разработать план ответа — как в политическом, так и в военном плане.

Когда разразился кризис, у Хрущева не было ясного представления о том, что следует делать. Это видно по тому, что он проигнорировал наше предложение включить в пакет переговоров морскую базу США на Кубе — Гуантанамо, не до этого Хрущеву было. И это видно по его первому же заявлению, оно энергично осуждало позицию, принятую Кеннеди.

— Что тогда предпринял Кеннеди? — Кеннеди начал действовать за несколько дней до официального начала кризиса. 19 октября он консультировался с Главным штабом американских вооруженных сил. Штаб посоветовал ему нанести по ракетным установкам массированный удар с воздуха. 20 октября по совету министра обороны Роберта Макнамары Кеннеди принимает решение о морской блокаде острова силами 183 военных кораблей, включая восемь авианосцев и 40 тысяч морских пехотинцев на борту транспортных кораблей.

Итак, Кеннеди заявляет, что Советский Союз должен убрать свои ракеты с Кубы, а если этого не произойдет, то будет развязана война. Он также объявляет о морской блокаде Кубы с целью воспрепятствовать доставке на Кубу новых советских войск и ракет. В этот момент русские уже арестовали полковника Олега Пеньковского и узнали о том, что американцы владеют главной информацией по ракетам.

— Когда вас информировали о том, что американцам обо всем известно?

— Я сам об этом догадался, когда вдруг объявили о том, что Кеннеди 22 октября выступает с экстренным сообщением по телевидению в 19 часов, ну и по ряду других косвенных признаков. Это не могло быть чем-то иным, кроме как реакцией Кеннеди на присутствие на нашей территории советских ракет. Когда я почувствовал, что американцы что-то заподозрили, я попросил советское военное командование на Кубе максимально ускорить монтаж пусковых установок для стратегических ракет. Мы должны были быть готовы к сражению. Работа шла днем и ночью. И если 16 октября еще ни одна установка не была полностью смонтирована, то уже 18 октября было полностью готово к пуску восемь установок, а 20-го — тринадцать установок. Днем 21 октября было смонтировано уже двадцать установок, так что к тому моменту, как Кеннеди выступал вечером 22 октября по телевидению, мы были уже во всеоружии.

— Что же вы предприняли перед лицом такой огромной опасности?

— Как я вам сказал, еще до речи Кеннеди мы догадались о цели его выступления и решили объявить боевую тревогу и мобилизовать все наше население. Было призвано под ружье 300 тысяч человек, преисполненных боевого духа. 23 октября я выступил по телевидению с тем, чтобы разоблачить политику Соединенных Штатов, предупредить об угрозе интервенции, полностью мобилизовать народ и выразить нашу решимость сражаться, невзирая на любые опасности.

— Американский флот действительно установил морскую блокаду или же что-то другое?

— Да. Указанная морская блокада была установлена 24 октября начиная с двух часов дня. Но подготовка к ней началась раньше. А к берегам Кубы в это время направлялось 23 советских корабля, включая и те, что перевозили ядерные боеголовки.

— Что в данной ситуации предприняли Соединенные Штаты?

— На экстренном заседании Совета безопасности ООН завязалась полемика, которую я расценил как постыдную, между постоянным представителем США в ООН Эдлаем Стивенсоном и советским дипломатом в ООН Валерием Зориным. Это было уже спустя пару дней после объявления морской блокады. Эдлай Стивенсон эффектно продемонстрировал Совету безопасности ООН огромные фотоснимки пусковых стратегических ракет на Кубе и спросил Зорина, что это такое. Он его спросил: «Есть ли советские ракеты на Кубе, да или нет?» Советский дипломат отрицал подлинность этих доказательств, он называл их провокацией и уклонился от участия в дебатах, сказав, что не верит всему этому, мол, снимки — фальсификация. Все это выглядело импровизацией, человек не был готов к обсуждению. Зорин не нападал, не разоблачал агрессию США, не говорил о том, что у Кубы, маленькой страны, подвергшейся агрессии, угрозам со стороны сверхдержавы, имелись веские причины просить о помощи, а у СССР — ее представить во имя своих принципов и интернационального долга. Зорин лишь путался в бездарных аргументах, явившихся следствием плохой публичной подачи данной темы со стороны Хрущева в те месяцы, которые предшествовали кризису. Зорин растерялся. Не имея инструкций поведения в данной ситуации, он тем самым совершил ошибку, отказавшись от настоящих дебатов, которые следовало бы провести по вопросу о суверенитете Кубы, обсудить ее право на оборону и на защиту. Он упустил в игре эту карту. Это случилось 25 октября 1962 года.

— Тем временем, как я это себе представляю, американцы продолжали летать над кубинской территорией?

— Они продолжали летать, и им позволялось это проделывать безнаказанно, несмотря на зенитные батареи, предварительно установленные Союзом, еще до монтажа наступательных ракет, чтобы избежать именно этого — открытого и наглого шпионажа, наблюдения за каждой деталью нашей обороны.

Штаты продолжали посылать свои высотные самолеты-шпионы У-2, а также начали вести разведку с истребителей, летая на низкой высоте. Мы решили стрелять по американским самолетам, совершавшим бреющие полеты. Самолет, низко летящий над землей, в то время нельзя было обнаружить с помощью радаров, и это облегчало американцам их задачу. Мы указали находившемуся на Кубе советскому военному руководству на недопустимость бреющих полетов. Мы известили русских о том, что будем стрелять. И открыли огонь зенитной артиллерии 25 октября по американскому истребителю и подбили его.

А 27 октября батарея «Десна» зенитных ракет SAM в провинции Ориенте, управляемая советскими бойцами, произвела удачный выстрел и сбила высотный самолет-шпион У-2. И тогда наступил момент наибольшего напряжения. Погиб американский офицер Рудольф Андерсон, пилот этого самолета-шпиона. Это событие явилось свидетельством того, что сражение уже практически идет. С минуты на минуты мог произойти новый инцидент, который бы привел к полномасштабной войне. Все большие войны начинаются с мелких и незначительных инцидентов.

— В какой-то момент вы подумали, что война неизбежна?

— Видите ли, это был очень напряженный момент. Мы сами думали, что конфликт неизбежен и были готовы идти навстречу опасности. Нам не приходило в голову уступать перед угрозой противника.

— Но советская сторона ведь уступила! — В тот момент наибольшего напряжения, 27 октября, советская сторона отправляет США послание. Никита Хрущев не консультируется с нами об этом его предложении. Советы предлагают убрать ракеты с Кубы, если американцы уберут свои ракеты «Юпитер» из Турции. Кеннеди идет на этот компромисс 28 октября. И русские решают вывести ракеты SS-4. Это все показалось нам абсолютно некорректным. Вызвало бурю возмущения у кубинского народа, по улицам Гаваны прошли демонстрации, люди выходили с плакатами «Никита,

Никита, не забирай то, что нам дал!»

— У вас сложилось впечатление, что соглашение было заключено за вашей спиной?

— Мы узнали из информированных источников о том, что советская сторона приняла решение вывести свои ракеты с острова. Без какого бы то ни было обсуждения с нами! Мы не выступали против такого решения, потому что было важно избежать ядерного конфликта. Но Хрущев должен был сказать американцам: «Это надо также обсудить и с кубинцами». Он этого не сделал. Ему в тот момент не хватило выдержки и твердости. Русским следовало бы просто из этического принципа проконсультироваться с нами.

Тогда и условия договора с США наверняка были бы лучше. На Кубе не осталась бы военная американская база Гуантанамо, не продолжались бы шпионские полеты на большой высоте. Мы должны были обозначить и свои интересы, поскольку позволили провести столь рискованную операцию, как тайная установка советских ракет, на нашей территории. Американцы могли нас стереть с лица земли в любой момент. Но мы пошли на риск, а потом наши же советские друзья с нами не захотели считаться и даже не стали разговаривать, как если бы мы были лишь инструментом в чужой игре, а не другом Союза. Это было очень не по-дружески, и нас все это очень сильно задело и расстроило. Это все повлияло на наши отношения с Союзом на несколько лет вперед.

Мы протестовали против столь стремительного решения со стороны Хрущева, как вывоз ракет. Никита Хрущев, судя по всему, растерялся, он не ожидал такого психологического прессинга со стороны США и угроз и спешил побыстрее вылезти из этого конфликта, все равно какой ценой. Ему не хватало ни стратегического решения в этой ситуации, ни хладнокровия.

Но кубинский народ, даже находясь под прицелом у американцев, не растерялся. Мы протестовали. И даже после соглашения между Хрущевым и Кеннеди кубинцы продолжали стрелять по американским самолетам, совершавшим полеты на низкой высоте. Только поэтому американцам пришлось эти полеты прекратить».