Изгнание Троцкого. Поражение правых

Изгнание Троцкого. Поражение правых

Резкий поворот Сталина привел в замешательство многих деятелей старой оппозиции, высланных в дальние углы страны. Зиновьевцы прекратили всякое сопротивление и ждали лишь момента восстановления в партии. Троцкий из Алма-Аты усмотрел в новых установках победу собственных тезисов и склонялся к тому, чтобы поддержать «сталинский центр» в борьбе с правыми. В рядах троцкистов произошли первые обратившие на себя внимание случаи «смены фронта»: их героями были Пятаков и Антонов-Овсеенко. Распад оппозиции замедлился к середине 1928 г., когда Сталин под давлением Бухарина несколько умерил свои тезисы, но с еще большей интенсивностью возобновился в конце года. Оппозиция теперь раскололась на два течения: одно – а его лидерами были Преображенский и Радек – выступало за соглашение со Сталиным и поддержку его линии; другое, возглавляемое Троцким, а также Раковским, считало такой шаг неприемлемым до тех пор, пока не будет гарантий внутрипартийной реформы.

Троцкисты сохранили по всей стране, где было возможно, свои подпольные ячейки. Напряженность 1928 г. благоприятствовала возобновлению их деятельности, особенно на заводах и в промышленных центрах, поскольку они представляли собой единственную известную и более или менее организованную оппозиционную силу. Отмечались случаи их поддержки на заводских собраниях и даже отдельные забастовки и рабочие волнения, хотя, конечно, сегодня нелегко различить, где было простое недовольство, а где – проявление симпатий к собственно троцкизму.

В ответ последовали репрессии. Маневрируя, чтобы разложить оппозицию изнутри, Сталин в то же время не искал никакого политического соглашения с противником. В январе 1929 г. Политбюро большинством голосов – Бухарин, Рыков и Томский были против – приняло решение о высылке Троцкого за пределы страны: он был депортирован в Турцию. Сталин написал для «Правды» передовую статью без подписи, в которой впервые утверждал, что троцкисты превратились «из подпольной антипартийной группы в подпольную антисоветскую организацию», так что между ними и партией «уже легла непроходимая пропасть». В резолюциях собраний первичных партийных организаций эти слова переводились так: «Троцкизму, как ярко выраженной контрреволюционной группировке, нет места в Советском Союзе».

Наталкиваясь на все большие трудности при защите своих позиций, три правых деятеля подали в отставку со всех своих постов. Отставку не приняли, но Бухарин и Томский все же отказались от выполнения своих обязанностей, мотивируя тем, что иначе им пришлось бы, подчиняясь дисциплине, проводить курс, который они считают пагубным. Сталина, по всей вероятности, проинформировали об июльской встрече Бухарина и Каменева; тем не менее до января 1929 г. он молчал и использовал это как повод для атаки лишь после того, как отчет был напечатан в подпольной троцкистской газете. И снова именно его противники выступали как «беспринципные» фракционеры: в этом качестве они предстали как подсудимые на объединенном заседании Политбюро и Президиума ЦКК.

На этот раз Бухарин контратаковал. Он обрушился с критикой на политику и методы генерального секретаря. Говорят о самокритике, отметил он, а в партии нет ни одного действительно выбранного секретаря. Но группировки уже окончательно сложились. Была принята резолюция, осуждавшая «троицу». Написана она была в стиле Сталина: сарказм в ней чередовался с грубостью. Апрельский Пленум Центрального Комитета и Центральной контрольной комиссии, а затем XVI партконференция утвердили ее. Однако резолюцию не предали гласности: формально все трое еще некоторое время оставались на своих постах.

Борьба Сталина с Бухариным и поражение правых усугубили последствия конфликта с троцкистской оппозицией. Противозаконной теперь считалась уже не только фракция – даже возможность ее образования, просто «уклон». Все более нетерпимым становилось отношение к политической дискуссии: любая попытка спорить сразу же квалифицировалась как проявление скептицизма и малодушия. Осуждалось уже не только распространение собственных идей, но и их защита в предусмотренных Уставом органах партии. Если требование Троцкого провести публичную предсъездовскую дискуссию по вопросу о политической линии партии в целом было сочтено неприемлемым, то теперь простого подозрения в намерении устроить подобную дискуссию было достаточно для обвинения противников в преступных замыслах. Методы и воззрения генсека стали всеобщими. Его власть сделалась всемогущей. Дорого обошлось это превращение: были опрокинуты все нормы демократической жизни. Политическая борьба не прекратилась, но с этого момента она будет развиваться по обходному, скрытому, все более опасному пути.

Троцкизм был объявлен вне закона в тот самый момент, когда многочисленные троцкистские идеи широко влились в новые сталинские концепции. На апрельском Пленуме 1929 г. Сталин выступил с предельно резкой речью против Бухарина. В презрительном тоне уже слышалась глухая угроза; искажая историю, оратор по-своему излагал оппозицию противника к Брестскому миру, прозрачно намекая, что Бухарин, возможно, был не чужд замыслов «арестовать Ленина». (И это о том, кого Ленин называл «любимцем».) Сталин теперь мог позволить себе процитировать одну-единственную фразу из «завещания» Ленина – ту, в которой содержалась критика в адрес Бухарина, – не обмолвившись ни словом об остальном содержании. В этих условиях Бухарин доверительно сказал своему другу, швейцарскому коммунисту и секретарю Коминтерна Жюлю Эмбер-Дро (Jules Humbert-Droz), что он готов пойти на блок со старыми оппозиционерами и согласился бы даже на использование против Сталина террористических методов.

Повергнув противников, Сталин в той же речи вновь вернулся к идеям, которые высказывал в первой половине 1928 г., а затем несколько приглушил по тактическим соображениям. Его высказывания отличались безудержным волюнтаризмом. Он возвестил о новом «наступлении социализма против капиталистических элементов народного хозяйства по всему фронту», которое будет сопровождаться «обострением борьбы классов», а не только борьбы с кулаком. Он заявил, например: «Вредительство буржуазной интеллигенции есть одна из самых опасных форм сопротивления против развивающегося социализма». По его словам, вредители сидят «во всех отраслях нашей промышленности», причем «далеко еще не все» они «выловлены». Он ополчался также на «старых большевиков», которых, не называя по именам, охарактеризовал как людей «опустившихся и политически потускневших»; людей, которые «не имеют права требовать от партии уважения к себе».

Все это предвещало наступление в советской истории новой фазы. По остроте политической напряженности и масштабам последствий она может быть сопоставлена лишь с периодом 1916–1920 гг. У порога стояла новая революция, но на этот раз это будет – как позже решился назвать ее Сталин и как давно уже не называет ее советская историография – «революция сверху». Ей суждено было пробудить энтузиазм, жаркие страсти, даже проявления героизма. Однако исходной чертой для нее послужил глубокий разрыв со значительными социальными силами, которые, как считали вплоть до этого момента, могут сыграть свою роль в построении социалистического общества. Это противоречие решающим образом повлияло на все дальнейшее развитие.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.