Пролог: в Багдаде все спокойно

Пролог: в Багдаде все спокойно

Во имя Аллаха милостивого, милосердного!..

Веди нас по дороге прямой, по дороге тех, которых Ты облагодетельствовал, не тех, которые находятся под гневом, и не заблудших.

Коран. Из суры 1 «Открывающей Книгу».

Халиф аль-Муктадир Биллах с нетерпением ждал визиря. Близилось время очередной аудиенции посольства Мухаммеда ибн Сулеймана, и халиф предвкушал удовольствие от продолжения рассказа клиента посла досточтимого Ахмеда ибн Фадлана, да продлит Аллах его пребывание в этом мире за усердие, с которым он все время долгого путешествия в далекие северные страны записывал приключившиеся с ним чудеса, чтобы теперь услаждать ими высочайший слух. Там, в холодных землях Яджуджа и Маджуджа[72], были и полноводные реки, промерзающие от лютой стужи до самого дна; и диковинные единороги – доказательство неисповедимости путей Всевышнего; и огромные ужасные великаны, чьи бренные останки остаются вечным напоминанием об участи не пожелавших идти по дороге тех, которых Он облагодетельствовал; и дикие племена, в своей убогости или гордыне не принявшие слов Пророка и в наказание за это до сих пор едящие блох; и громадные рыбы, которые Всевышний в безграничном своем сердоболии раз в год посылает неверным голодающим народам; и великие правители, именуемые каганами, могущество и власть которых могла бы, пожалуй, сравниться с могуществом и властью халифов, да не допустит этого Аллах.

Визирь Али ибн аль-Фурат слегка согнулся перед халифом, скорее изобразил поклон, чем поклонился. Халиф позволял старому служаке эту непочтительность из-за его преклонных лет и радикулита – редкой в теплом и сухом багдадском климате болезни, сладить с которой не могли даже христианские врачи из Антиохии, с неизменным успехом пользовавшие самого халифа. Не разгибаясь, потому что разогнуться было еще мучительнее, чем изобразить протокольный поклон, визирь прошамкал беззубым ртом:

– Пожелает ли Повелитель правоверных в своей беспредельной милости выслушать отчет о работах в Самарре?

Ибн аль-Фурат знал, с каким нетерпением ждет халиф продолжения рассказа ибн Фадлана, но знал он также и о слабости халифа к восстановлению и реконструкции старых мечетей.

На основании собственного долгого опыта придворной службы – старик занимал должность визиря уже третий раз – знал он и как непредсказуем халиф. Светоч веры не поленился лично объездить и обследовать самые крупные мечети халифата и сам руководил реставрационными работами в иерусалимской мечети Куббат ас-Сахра, а спустя пять лет удостоил своим вниманием Святую Мечеть в Мекке.

Теперь, изрядно обрюзгший и ставший более ленивым на подъем, халиф нашел объект забот поближе, в самом Багдаде, и затеял бесконечную перестройку местной исламской святыни – Большой мечети в Самарре. Со свойственной ему педантичностью аль-Муктадир ежедневно требовал подробного отчета о ходе работ, но с возвращением посольства из Булгара интерес халифа к строительным работам заметно угас. Вот и сегодня на вопрос ибн аль-Фурата он недовольно поморщился:

– Потом, потом, давай посольство!

Не разгибаясь, что вполне соответствовало и протоколу и естеству больной спины, визирь попятился к двери, и уже через полминуты у ног халифа склонились посол Мухаммед ибн Сулейман и ибн Фадлан. Собственно ибн Сулейману делать тут было совершенно нечего, поскольку послом он был номинальным, лично в путешествии участия не принимал, а потому и рассказать ничего не мог, но присутствовал как лицо протокольное и старался сохранять подобающую статусу важность.

Все функции номинального посла закончились в самые первые дни деятельности посольства получением посольских «подъемных» и «дарственных», после чего этих денег уже не видел никто, в том числе и ибн Фадлан, которому данное обстоятельство чуть не стоило головы по достижении цели посольства. Но об этом ибн Фадлан благоразумно в своем рассказе халифу умолчал, потому как Мухаммед ибн Сулейман, лицо хоть и протокольное, но вполне реальное, сидел рядом в халифских покоях и слушал не менее внимательно, чем сам халиф, но, в отличие от того, отнюдь не расслабленно и не ради услаждения.

Ибн Фадлан привычно присел на принесенный с собой и расстеленный на полу прямо перед халифом молитвенный коврик и разложил на мраморном полу свитки путевых записок, уже пронумерованные, переписанные и прошедшие первую черновую авторскую обработку. Перед ложем халифа на пышном, но далеко не первой свежести персидском ковре устроились визирь и посол.

– Ну же, начинай, во имя Аллаха, велик Он и всевышен! – нетерпеливой скороговоркой подогнал рассказчика халиф.

– Слушаю и повинуюсь во имя Аллаха всемилостивого и милосердного! – уткнулся лбом в лежащий на полу свиток ибн Фадлан и начал дозволенные речи…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.