7.4. Заплати налоги и спи спокойно

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

7.4. Заплати налоги и спи спокойно

Отказ короля Георга III позволить колониям оперировать качественной колониальной денежной системой, которая освобождает простого человека из когтей денежных дельцов, послужил, наверное, главной причиной революции.

Бен Франклин

Американский политолог Ральф Эпперсон, автор книги «Невидимая рука. Введение во взгляд на историю как на заговор», утверждает, что нежелание американцев отщелкивать налоги в британскую казну никак нельзя, вслед за историками-традиционалистами, считать истинной причиной американской Войны за независимость, поскольку брать-то с них англичане собирались сущую безделицу, менее 1 % от ВВП. Сейчас, к примеру, граждане США отстегивают правительству около 40 % своих доходов, и хоть бы хны, никаких революций. Словом, причина, вероятно, действительно была иной. Так в чем же она состояла?

Эпперсон в качестве ответа приводит слова Бенджамина Франклина.[275] Когда того однажды в Лондоне спросили, в чем состоит секрет процветания североамериканских колоний, Франклин ответил: «Это просто. В колониях мы выпускаем собственную валюту. Она называется «колониальной распиской». Мы печатаем ее в строгом соответствии с потребностями торговли и промышленности, чтобы товары легко переходили от производителя к потребителю. Таким образом, выпуская для себя бумажные деньги, мы контролируем их покупательную способность и не заинтересованы в том, чтобы платить кому-либо еще». Именно это обстоятельство, по мнению многих исследователей, разделяющих точку зрения Ральфа Эпперсона, и стало в будущем камнем преткновения. Ведь Английский банк, организованный по распоряжению Вильгельма III Оранского с благословения его личного доверенного советника Джона Локка[276] и просуществовавший к тому времени почти сто лет, действовал совершенно иным способом. Как? При помощи, словами Грэхэма Лоури, «гаргантюанского венецианского жульничества», «быстро создавшего первый для Англии национальный долг, чтобы финансировать войну на истощение в Европе».[277] Рожденный под занавес XVI в. (1694), когда Англия, после множества потрясений, пребывала на грани экономического краха, он с самого начала был частной лавочкой могущественных менял из лондонского Сити, получивших от правительства право печатать бумажные деньги в обмен на государственные обязательства. Он их и печатал, в любых требуемых кабинетом министров количествах, доведя госдолг Британии с одного миллиона двухсот тысяч фунтов стерлингов (в 1694 г., еще при жизни Локка) до шестнадцати миллионов фунтов стерлингов в 1698-м, а затем и до ста миллионов фунтов стерлингов, упоминаемых Альфредом Штенцелем в его «Истории войны на море».[278] Правительству требовались все новые средства, вот оно и рисовало долговые обязательства, свои государственные ценные бумаги. Частный банк в обмен на них выдавал ему денег сколько надо, буквально от пуза, поскольку печатал их в буквальном смысле из воздуха. Понятно, что подобная схема оборачивалась и лавинообразным ростом цен, и увеличением налогового бремени, ложившегося на плечи подданных Британской империи. Словом, баснословные прибыли одних оплачивали другие, ну, так это всегда обстоит именно так.

Когда во второй половине описываемого нами XVIII столетия пришла пора североамериканских колонистов платить по не своим счетам, Банк Англии внес на рассмотрение парламента законопроект, запрещавший колониям заниматься выпуском собственных денег. Отныне им полагалось печатать долговые обязательства, чтобы обменивать их на купюры, выпускавшиеся лондонскими менялами. Однако колонистов это по понятным причинам не устраивало. «Колонии с радостью вытерпели бы небольшой налог на чай и другие предметы, если бы Англия не отобрала у колоний их денег, что вызвало безработицу и недовольство», — отметил в дневнике Бен Франклин. И далее: «Всего за один год экономические условия ухудшились настолько, что эра процветания закончилась. Наступила такая депрессия, что улицы городов заполнились безработными».

Отстояли ли колонисты свободу в ходе описанной выше Войны за независимость США? Это — как сказать… Англичане, воевавшие, скажем так, вполсилы, отступили, все верно. При этом война оказалась непозволительно дорогой для американцев. Их наспех сколоченное правительство вынуждено было печатать свои бумажные деньги в таких неимоверных количествах, что они мигом обесценились. На заре революции по Северной Америке гуляло всего двенадцать миллионов бумажных долларов-расписок. А к ее концу их стало больше двухсот, за один серебряный доллар давали 500 бумажных, и, по словам генерала Джорджа Вашингтона, чтобы купить телегу провизии, требовалось прикатить телегу континентальных денег.

И хватит пока об этом, пора переходить к Французской революции, остальное отложим на потом. Интересная с ней, то есть с революцией этой, вышла загогулина. Бен Франклин, ища накануне своей, американской революции помощи в Европе, нашел ее у французских масонов. Не будь их, не видать бы колонистам ни финансовых субсидий французского правительства (около трех миллионов ливров), ни многих тысяч хорошо вооруженных и обученных французских добровольцев. Как это ни парадоксально, но именно они, по возвращении во Францию, стали первыми солдатами Великой Французской революции. Можно было это предвидеть? Я бы сказал, вполне, даже при Фредерике Норте, премьере-неудачнике (1770–1782), на которого принято вешать всех собак. Я полагаю, хотели бы подправить своего премьера, подправили бы, в самом деле, ведь не царь же. А то странный какой-то период выдался под конец столетия у Британской империи. И король Георг III — неполноценный, и премьер-министр Норт, он же граф Гилфорд — полнейший профан, плюс к тому оба потеряли зрение.[279] Прямо библейская какая-то история получается, про яму, куда падают ведомые слепцами. А остальные-то куда смотрели? Больше никого на капитанском мостике не было? А как же тогда быть с «тайным правительством», сформированным хозяевами крупнейшей на то время Британской Ост-Индской компании? Как быть с членами «венецианской» партии, которыми комплектовались и Форин офис, и Интеллидженс сервис, служба внешней разведки?

На смену «незадачливому» Фредерику Норту, проморгавшему независимость североамериканских колоний, пришел новый премьер, многоопытный маркиз Рокингем,[280] уже побывавший на этом посту ранее, сразу после Семилетней войны (1765–1766). Вот ему-то и довелось, «зажмурившись и скрепя сердце», признавать США как государство. Что он и сделал в 1782 г. А я ненадолго отвлеку ваше внимание, друзья. Интересная у британцев ситуация получается. Предшественника Рокингема «неудачника» Норта, графа Гилфордского, зовут представителем самых высших аристократических кругов, он-то и в парламент попал по праву наследования (в 22 года от роду), и лордом-казначеем сделался в 27 лет. Отсюда можно сделать неправильный вывод, будто сменивший его Рокингем — из плебеев, от какого-нибудь ткацкого станка. Оказывается, ничего подобного. Ведь и у последнего — аналогичная биография. Он тоже наследовал место в палате лордов от отца (в 20 лет) и вскоре уже руководил одной из влиятельнейших фракций партии вигов. Норт, правда, принадлежал к партии тори, но какая, спрашивается, существенная разница?[281] Маркиза Рокингема сменил Уильям Петти-Фицморис, граф Шелбернский, председатель палаты лордов (1782–1783)[282] и одновременно председатель Секретного комитета Ост-Индской компании, состоявшего всего из трех человек, политик, которого Джеффри Стейнберг, автор монографии «Зверская британская разведка, основанная Шелберном и Бентамом», называет дожем Великобритании, а заодно и главным архитектором Французской революции.[283]

Данный текст является ознакомительным фрагментом.