Измышление о славянской прародине

Измышление о славянской прародине

– Говори потише, Бэрримор, наш читатель уснул. От кого происходят англичане?

– Странный вопрос, сэр, – говорить потише у моего глуховатого дворецкого явно не получается, – конечно, от англичан.

– А славяне?

– Думаю, что от славян.

На первый взгляд автор «Повести» по сравнению с моим приземленно практичным дворецким прямо витает в эмпиреях. Там он смело ставит глобальной значимости вопрос происхождения славян и тут сам же на него отвечает, незатейливо приписав порождение славянского племени плодовитому Иафету. Но на второй взгляд, если таковой не полениться бросить в суть вещей, автор «Повести» не столь уж далеко ушел от Бэрримора и вряд ли был озабочен проблемой славянской прародины в нашем сегодняшнем ее понимании. Для него термины славяне, русь, христиане – почти синонимы, недаром он все время путается в них. При всей кажущейся широте размаха действительный интерес автора весьма узок и ограничен происхождением лишь славян-христиан и христианской Руси. В этом плане естественны ссылки на Моравское княжество (в «Повести» Норик и земля Венгерская) и Болгарское царство (земля Болгарская) как два первых государства, где свершилось крещение славян и впервые появилась славянская грамота, призванная донести Слово Божие до потомков Иафета. Поэтому весь интервал времени между всемирным потопом и «оседанием славян на Дунае», сколько бы веков или тысячелетий он ни длился, для автора «Повести» пуст и неинтересен. Достойная его пера история славян началась только с их крещения. Соответственно Дунай, Болгария и Моравия появляются всего лишь в качестве сцены этого священнодействия.

Мой вздорный читатель, ты можешь возразить мне, что пассажи о Рюрике, Аскольде с Диром и Вещем Олеге – это дохристианская история Руси, и будешь отчасти прав. Но есть два «но». Во-первых, я на этом настаиваю, это не история, а миф. Во-вторых, исследователи «Повести» давно вычленили начальное ядро произведения. Повествование в нем начиналось с Игоря Старого. Оно не знает Рюрика, Аскольда с Диром и Олега, которые были добавлены позже по рассказам Яна Вышатича и аранжированы новгородскими летописями. Именно Игорь подразумевается родоначальником первой династии русских князей в «Слове о Законе и Благодати» митрополита Илариона, самом древнем дошедшем до нас из Киевской Руси документе XI века. Имя Игоря – первое имя архонтов Руси, появляющееся в византийских хрониках. До него греки никаких русских властителей не знали. Им не ведомы ни Рюрик, ни Кий с братьями и сестрами. Но это еще ладно. Византийские авторы не знают Аскольда с Диром и Вещего Олега – предводителей дружин, разорявших Константинополь и его окрестности!

В принципе, остерегаясь порезов о лезвие Оккама и ища фактам самые естественные объяснения, можно было бы удовлетвориться постулатом, что события вне византийских хроник не были известны автору «Повести» да и не представляли особенного для него интереса. Однако постулат этот, хотя в нем, скорее всего, есть большая доля истины, все же чем-то не удовлетворяет нас с тобой, мой притязательный читатель. Может быть я хочу от «Повести» больше того, что в ней есть, но упоминание всуе Норика и волохов, без чего вполне можно было бы обойтись, позволяет предполагать какие-то дополнительные источники, питавшие творчество автора «Повести», и заставляет искать другие не столь упрощенные ответы.

Таким неупрощенным ответом может оказаться записанная в XIII веке чешская легенда о трех праотцах: Чехе, Лехе и Русе. Изложение легенды привожу по С. Лесному[36]: «Мы находим следующее в книге Прокопа Слободы (SlobodaProkop, franceskan. Preporodjeniceh, alitisvetostisvetostisv. ProkopavudomoviniCeha, Krapine… VZagrebupriFr. X. Zeran. Seki 1767): “Хорошо знаю, что известно многим, но не всем, как некогда из этой крапинской местности, по исчислению Петра Кодицилюса и многих других, в 278 году, ушел очень знатный вельможа Чех с братьями своими Лехом и руссом, а равно со всеми своими приятелями и родом, из-за того, что они не могли уже переносить те великие нападки и притеснения, которые делали им римляне, а особенно начальник римских войск аврелий, который охранял Иллирию вооруженной рукой и настолько притеснял его род, что Чех со своими поднял против него восстание и вывел его из числа живых. И вследствие этого, боясь могучей руки римлян, покинул Крапину, свое отечество. Целых 14 лет служил он с Салманином, с сыном Цирципана, в то время правителя и будущего вождя богемского народа…”».

События легенды, записанной П. Слободой и изложенной С. Лесным, разворачиваются в Крапине, то есть на севере древней Иллирии, совсем рядом с историческим Нориком. Действующие лица:

а) некто Чех со своими братьями, приятелями и родом (чем не рюрик с синеусом и трувором?), которые все вместе вполне могли олицетворить в «Повести» иллирийских славян-нориков;

б) их притеснители римляне, выведенные в «Повести» волохами.

Чех бежит от притеснений в Богемию, то есть будущую Чехию, отцом-основателем которой и становится. Богемия еще не Висла, но общее направление миграции то же, что и в «Повести». Более того, можно дофантазировать, что братец Лех, пройдя подальше, добрался до этой самой Вислы, где, в свою очередь, стал родоначальником поляков. Так что текст «Повести» в этом следует легенде, которая явно претендует на историчность благодаря вполне конкретной дате описываемых событий.

Тогда, мой въедливый читатель, ты вправе задать естественный вопрос: насколько можно доверять этой дате и легенде в целом? Послушаем ответ самого С. Лесного: «Мы находим (см. TheHistorian’sHistoryoftheWorld, т. 6-й, 1908, стр. 431): “…в 279 году большое число бастарнов германского племени (безусловная ошибка…. есть все основания считать бастарнов славянским племенем. –С.Л.) было переселено в Мезию и Фракию с целью романизации этих провинций. Однако постепенно недовольство солдат работой, к которой они были приставлены, т. е. к земледелию, осушению болот, закладке виноградников…. возросло до угрозы его личной (имп. аврелия Пробуса. –С.Л.) безопасности. ранним летом 282 года восставшие войска в рэтии и Норике заставили М. Aurelius’aCarus’a, далматинского генерала, уроженца Нароны, который был в хороших отношениях с Пробусом, выступить как соперника императора. в октябре того же года Пробус был убит своими собственными солдатами во время неожиданно вспыхнувшей революции среди людей, занятых рытьем канала у Сирмиума”».

Достоверность последней цитаты и ее «историческую весомость» я, мой дотошный читатель, не проверял, оставляю ее на совести С. Лесного. Единственное, что напрашивается на комментарий, – это этническое лицо бастарнов. Никто кроме Лесного бастарнов славянами не считал и не считает, для всего ученого мира они так и остались германским племенем. Некоторые ученые мужи допускают у бастарнов сильный кельтский компонент. Дальше других идет, следуя за Лесным, М. Щукин, для которого бастарны – особый индоевропейский народ «между кельтами и германцами». По Щукину, бастарны создали зарубинецкую археологическую культуру рубежа эр в Среднем Поднепровье, а затем приняли участие в этногенезе славян.[37]

Между тем, С. Лесной не зря приводит обе цитаты рядом, корреляция между ними очевидна. Трудно посчитать случайными хорошее совмещение во времени и почти полное совпадение по месту, причем во второй цитате появляется непосредственно Норик. Наконец, в обеих цитатах фигурирует одно то же имя Аврелий, причем во второй на выбор даже два Марка Аврелия: действительно «выведенный из числа живых» своими взбунтовавшимся войском, но не генерал, а сам император Проб; и действительно «начальник римских войск» Кар, который однако не только благополучно остался в числе живых, но даже занял место убитого Проба. Чтобы хоть как-то разобраться с этими марками аврелиями, обратимся к нашей «палочке-выручалочке», к энциклопедиям:

«Проб марк аврелий (MarcusAureliusProbus) (232—282) – римский император с 276. родом из Иллирии… Упрочил власть рима в Галлии и по всей рейнской границе, оттеснив в 277 вторгнувшихся в Галлию франков, алеманнов и др. племена. Его меры по укреплению дисциплины в армии вызвали восстание солдат, во время которого П. был убит».

«Кар марк аврелий (MarcusAureliusCarus) (ок. 222—283) – римский император с 282. родом из Нарбонской Галлии (Евтропий: 9; 18)… Император Проб назначил его префектом претория. После гибели Проба избран императором… Убит молнией в Месопотамии».

Есть неясности с местами рождения обоих Марков Аврелиев. У Брокгауза Проб родился не в Иллирии, а в Паннонии. Зато у Лесного уроженцем как раз Иллирии, конкретно Нароны в южной Далмации, оказывается Кар, что противоречит Евтропию, который считает Кара выходцем из Нарбонской Галлии, то есть с юга Франции. Но для нас несущественно, кого из них имел в виду Прокоп Слобода. Бог с ними со всеми. По-настоящему неприятны два других расхождения.

Во-первых, у Слободы нехорошего римского генерала убивает местное крапинское население, ведомое вельможами Чехом, Лехом и Русом, а у римских историков восстание поднимают солдаты регулярной римской армии, которые в III веке были поголовно наемными и служили, где прикажут, но никак не на своей родине.

Во-вторых, как же нам быть с бастарнами? Теперь в предки славян напрашиваются не только иллирийцы-норики, но и германцы-бастарны. Не пущать? Или же считать нориков не иллирийцами, а бастарнов не германцами?

– Бэрримор, могут бастарны оказаться славянами?

– Простите, сэр?

– Ах, черт, тебе же нужно по-английски. Окей. Can the Bastarnae have been the Slavs?

– Cэр, я всегда был против рабства, даже если в рабов превращают ублюдков.

И Бэрримор удаляется в любимую буфетную с высоко поднятой головой.[38]

Проблема бастарнов остается нерешенной, и как следствие «повисает» объяснение событий, описанных в «Повести», через чешскую легенду. Тем не менее, трудно отделаться от впечатления, что подобное предание могло быть известно автору «Повести» и использовано им в меру понимания как самого текста, так и необходимости его привлечения к повествованию. Симптоматично отсутствие в «Повести» праотцев Чеха, Леха и Руса, так как последний из троицы слишком явно противоречил постулированной «Повестью» варяжской этимологии руси.

И еще одно небольшое попутное измышление. Ты, мой внимательный читатель, не мог не заметить, что только что рассмотренная увлекательная версия формально противоречит тексту «Повести». В перечислении народов на закладке «Потомство иафета» подряд друг за другом идут и римляне и волохи, то есть, вроде бы, котлеты-римляне отдельно, а мухи-волохи тоже сами по себе, и соответственно права отождествлять римлян легенды Слободы с волохами «Повести» у нас нет. На самом деле это препятствие трудно воспринимать всерьез.

«Повесть» – творение коллективное. Своеобразный творческий коллектив, в котором ни один соавтор не был знаком с другими, включал несколько византийских и болгарских писателей, Нестора и Сильвестра, а также тьму переписчиков, четыреста лет копировавших друг у друга страницы «Повести». При этом каждый из них допускал ошибки и описки, а многие норовили улучшить текст, сделать его либо более понятным современникам, либо более лояльным к тогдашним властителям. Так в тексте появлялись вставки и комментарии, которые, однако, никак не выделялись и не помечались. Вот пара типичных примеров из самого начала «Повести», уже встречавшихся нам ранее в «Размышлениях».

Пример 1. В легенде о призвании варягов оригинального текста «Повести» эти самые варяги, включая варягов русь, появляются и действуют как нечто само собой разумеющееся. Но уже с XI века Русь не знает варягов, и для ничего о них не ведающего читателя XIV века «заботливый» переписчик вводит комментарий – дедуктивное определение варягов-руси на базе индуктивного определения (в форме перечня) варягов вообще: «те варяги назывались русью, как другие называются шведы, а иные норманны и англы, а еще иные готландцы, – вот так и эти». Не знаю, полегчало ли читателю XIV века, а вот некоторые читатели XX века, доморощенные шерлоки холмсы, ухватившись за эту в общем-то бессмысленную вставку, начинают «высчитывать», кто же такие варяги русь и где их географическое место среди прочих варягов. И ответы получают самые разнообразные. Смешно, кабы не грустно.

Пример 2. Древний оригинал «Повести» зачем-то дает большой и подробный перечень стран и народов, островов и полуостровов, рек и морей, якобы полученных в наследство Иафетом (при чтении «Размышлений» мы его пропустили). Вот какова «Иафетова часть» мира в «Повести»: «Иафету же достались северные страны и западные: Mидия, албания, армения Малая и великая, Kaппaдoкия, Пaфлaгoния, Гaлaтия, Колхида, Босфор, Meoты, Дepeвия, Capмaтия, жители тавриды, Cкифия, Фракия, Македония, Далматия, Малосия, Фессалия, Локрида, Пеления, которая называется также Пелопоннес, аркадия, Эпир, Иллирия, славяне, Лихнития, адриакия, адриатическое море. Достались и острова: Британия, Сицилия, Эвбея, родос, Хиос, Лесбос, Китира, Закинф, Кефаллиния, Итака, Керкира, часть азии, называемая Иония, и река тигр, текущая между Мидией и вавилоном; до Понтийского моря на север: Дунай, Днепр, Кавкасинские горы, то есть венгерские, а оттуда до Днепра, и прочие реки: Десна, Припять, Двина, волхов, волга, которая течет на восток в часть Симову».

Завершает длинный список уже знакомый нам первый перечень народов Иафетовой части: «в Иафетовой же части сидят русские, чудь и всякие народы: меря, мурома, весь, мордва, заволочская чудь, пермь, печера, ямь, угра, литва, зимигола, корсь, летгола, ливы».

Читателю, да и самому переписчику в Печерском монастыре XV века значительная часть географических названий в приведенном отрывке уже ничего не говорит. Нет в Речи Посполитой никакой мери, веси, ями и прочая. Зато есть поляки, под властью которых находится Киев и которые (о ужас!) никак не отражены в оригинале текста. И ужаснувшийся переписчик добавляет от себя перечень современных ему народов. Поскольку таковых он лично знает мало, перечень получается недлинным, зато политически грамотным, возглавляемым уже не традиционной чудью, а ляхами: «Ляхи же и пруссы, чудь сидят близ моря варяжского». Географически более подкованным оказывается другой доброхот-переписчик, который расширяет коротковатый список: «Потомство Иафета также: варяги, шведы, норманны, готы, русь, англы, галичане, волохи, римляне, немцы, корлязи, венецианцы, фряги и прочие». Этой второй добавке мы уже уделили внимание на закладке «Потомство иафета». К этому еще можно добавить, что наш «редактор», конечно, знать не знает античных римлян. Для него римляне – это ромеи, то есть византийские греки, а волохи – это влахи, то есть современные ему румыны. Поэтому мы с тобой, мой уважающий себя читатель, не будем уподобляться доморощенным шерлокам холмсам и делать далеко идущие выводы о невозможности идентификации римлян и волохов на основании этой вставки.

Между тем именно с древними румынами-влахами связано другое возможное измышление загадочного этногенеза славян в «Повести».

Среди многочисленных наследников латыни особняком стоит румынский язык. Несмотря на сильное славянское влияние в лексике, в целом он сохранил гораздо больше оригинальных черт народной латыни, чем другие романские языки, включая итальянский. Самое главное, в нем совершенно не ощущается влияния германских языков. Это парадоксально, учитывая, что самые разнообразные германцы – бастарны, скиры, лугии, вандалы, готы, гепиды и герулы – отирались на территории современной Румынии и Молдавии минимум 600 лет, с I века до н. э. по VI век н. э., пока не были вытурены оттуда лангобардами, то есть опять же германцами!

Подобно тому, как русские историки поделились на норманистов и антинорманистов, в среде румынских и венгерских историков давно враждуют два лагеря: автохтонисты и иммиграционисты. Первый лагерь, условно румынский, поскольку на него опирается румынской официоз, безапелляционно утвердил, что румыны непрерывно жили на нынешней территории их обитания и исторически прямо восходят к романизированным гето-дакам. Соответственно шестивековое «германское иго» они попросту игнорируют. Второй лагерь, условно венгерский как отражающий государственную позицию Венгрии, заключил, что после бегства римской администрации из Дакии и Мезии в 271 году с ними страну покинули и все ее жители, после чего опустевшие земли колонизовали сначала германцы, а потом по очереди славяне и венгры. Бывшие же обитатели Дакии и Мезии выжили где-то в глухих горах, поэтому избежали онемечивания, сохранили разговорную латынь и вернулись на территорию Румынии и Молдавии только в X веке, когда германцев там уже не было, поэтому потеснили они только славян и венгров.

Я бы двумя руками поддержал позицию иммиграционистов, которая в целом выглядит, на мой взгляд, разумнее, но при одном условии. Вернуть бы прятавшихся глубоко в неведомых горах и говоривших на вульгарной латыни аборигенов домой на пару-тройку веков пораньше, и тогда все сойдется! Эти мигранты, романизированные даки, вернувшиеся на берега Дуная до венгерского вторжения и потеснившие уже по-хозяйски усевшихся там славян, были бы прекрасными волохами «Повести»! Увы, археология об этом молчит.

– Бэрримор, как ты относишься к румынским иммиграционистам?

– Иммигра?.. Как к любым иммигрантам, сэр.

– То есть?

– Я стараюсь их не замечать. Понимаете, не то, чтобы я был шовинистом, но…

– Понимаю, и не надо оправданий.

Черт с ними, с иммиграционистами. В своем нежелании замечать иммигрантов Бэрримор не одинок. Румынские археологи упорно «не замечали» никаких «исторических иммигрантов» на территорию Румынии, в первую очередь германцев, так же, как советские археологи «не замечали» скандинавских «иммигрантов» в Старой Ладоге. С Чаушеску шутки были плохи, да и теперь официальная румынская историческая наука никак не может сойти с рельсов, проложенных автохтонистами. Но самое грустное, что их венгерские оппоненты-иммиграционисты тоже не заинтересованы находить следы возвращения романизированных даков ранее X века! Позже – пожалуйста, ведь в этом случае влахи пришли на земли, уже заселенные венграми, и посему претензии Венгрии на Трансильванию исторически оправданы. А если влахи вернулись на историческую родину до X века, то Трансильвания исторически по праву принадлежит Румынии. В итоге никто не заинтересован копать глубже и искать в румынской и венгерской земле следы каких бы то ни было иммигрантов VI—IX веков, особенно славянских, которые в равной мере мешались бы обеим сторонам.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.