7. Покой нам только снится

7. Покой нам только снится

Генерал Лукин — человек большой жизненной активности, он много сил отдавал борьбе за мир и социальный прогресс.

Мудрость человека, для которого чужая боль была своя, отзывчивость и доброта — вот что притягивало к нему людей.

Алексей Маресьев

1970 г.

В отблесках салюта

В Александровском саду у Кремлевской стены горел Вечный огонь. Ветер отрывал куски пламени, они отлетали в ночь и мгновенно гасли. По широким ступеням поднимались люди, и на гранитные плиты к могиле Неизвестного солдата ложились цветы. При свете пламени четко выделялись золотые буквы: «Имя твое неизвестно, подвиг твой бессмертен».

Генерал Лукин стоял, опершись на трость, и долго смотрел на огонь. Из раздумий его вывел голос внука:

— Деда, неужели нельзя установить имя солдата? А у него же были имя, фамилия…

— Была, Митя, фамилия. Были имя и отчество. И родной дом был, и отец с матерью были, и, быть может, жена и дети…

— Неужели и останется он неизвестным? Если его перезахоронили из братской могилы под Крюково, то можно установить, какая дивизия, полк там оборонялись, в каком взводе воевал солдат.

— Место братской могилы известно, конечно, — Крюково, последний рубеж обороны Москвы. Но могли привезти тело из-под Шепетовки, Смоленска, из Вяземского леса. Там тоже много братских могил, и в них — неизвестные солдаты. Война, Митя, шла страшная, не на каждой братской могиле удавалось поставить даже скромный деревянный обелиск со звездой.

— Может быть, этот солдат служил и в твоей армии?

— Возможно, Митя.

— Деда, а вот скажи, — не унимался внук, — в могиле этой может лежать и офицер?

— Как тебе объяснить, — глядя на рваное пламя, заговорил Лукин. — Неизвестный солдат — это не обязательно рядовой. Еще Петр Первый говорил: «Солдат есть имя общее, знаменитое: солдатом называется первейший генерал и последний рядовой». Так что Неизвестный солдат — это символ воина, защитника Родины.

Лукин устал. Они с внуком сегодня с утра на ногах. Смотрели Первомайский военный парад и демонстрацию на Красной площади.

Внук знал, что дед когда-то был комендантом Москвы и к подготовкам к парадам имел прямое отношение. Поэтому и не давал деду скучать. Вот и сегодня вдруг вопрос:

— Дед, а почему прежде во время парадов над Красной площадью пролетали самолеты? Я в кино видел. Красиво было.

— Красиво, — согласился дед. — Только опасно.

— А что, самолет мог упасть?

— Ну… мало ли что может случиться…

Лукину нравилось любопытство внука. Отвечая на его вопросы, он сам будто вновь переживал незабываемые довоенные годы.

— Ну а что может случиться? — не унимался внук.

— К примеру, железка какая-нибудь с неба на людей упадет.

— Ты шутишь?

— Не шучу. Был такой случай… В один из довоенных Октябрьских праздников во время воздушного парада у одного из тяжелых бомбардировщиков что-то сломалось в одном из двигателей, и металлические детали упали на колонну демонстрантов, проходивших по Пушкинской улице, неподалеку от МХАТа. Было ранено несколько человек. В здании Художественного театра был развернут медицинский пункт, где пострадавшим стали немедленно оказывать помощь. Я доложил о случившемся командующему войсками округа Белову. Через несколько минут ко мне подошел сотрудник НКВД и сказал, что Сталин просит меня подняться на трибуну Мавзолея. «Товарищ Лукин, — сказал Сталин, когда я взошел на трибуну, — доложите, что произошло?» Я доложил о случившемся и сказал, что, как только на улицах будет свободнее от демонстрантов, раненых отвезут в больницу Склифосовского.

Вечером Михаил Федорович с внуком наблюдал артиллерийский салют.

— Деда, а когда в Москве был первый салют?

— В сорок третьем, в честь освобождения от фашистов Орла и Белгорода.

— А сколько салютов во время войны было?

— Не знаю, Митя, много…

— А твоим войскам… — Внук не договорил фразу.

Он понимал, что в честь войск генерала Лукина не гремели в Москве салюты. Он знал, что армии, которыми командовал дед, не одерживали крупных побед — они отступали… Митя не раз доставал заветную шкатулку деда, завороженно разглядывал потускневшие от времени ордена и медали. Но среди них не было ни одной медали «За освобождение…», «За взятие…». Сейчас вопрос вырвался машинально, и он отвел глаза, решив про себя, что ненароком обидел деда.

Это не ускользнуло от Лукина. Действительно, он не въезжал в освобожденные его войсками города, к колесам его машины не сыпались цветы. Он не видел безмерно счастливых лиц избавленных от фашистских оккупантов людей. Он видел оставляемые его войсками города и села и угрюмые лица советских людей, их глаза, полные скорби и укора: «На кого нас оставляете…»

Лукин положил руку на хрупкое плечо внука, легонько придавил:

— Не огорчайся, Митя. Это салют и неизвестным солдатам. Победители — не только те, кто героически сражался, освобождая города и страны, но и те, кто сражался и побеждал, отступая. Без их мужества и жертв не было бы победы. Они отдали свою жизнь, не ожидая почестей. Но Родина не забывает своих сынов. Никто не забыт и ничто не забыто.

Небо снова озарилось разноцветными огнями и высветило лицо внука. Лукин вдруг подумал: как быстро летит время! Как томительно и бесконечно долго тянулись почти четыре года плена и как стремительно летят послевоенные годы! Вот уже и внук задает вопросы совсем не детские.

А кажется, еще совсем недавно (это было в 1949 году) дочь привела в дом стройного капитана.

— Георгий Городецкий, — представился капитан, — слушатель бронетанковой академии.

— Лукин… Михаил Федорович… — Он пожал капитану руку, взглянул на дочь и уловил в ее глазах лукавинку.

— А ведь мы знакомы, товарищ генерал… Михаил Федорович, — улыбнулся капитан. — Июль сорок первого, затемненный Смоленск и патрули на улице Советской.

— Смоленский ополченец?

— Так точно.

— С вами еще была, кажется, девушка…

— Настя.

— Да, Настя. Я ее хорошо помню. Не знаете, как сложилась ее судьба?

— Погибла Настя, — ответил Георгий. — В партизанском отряде. А мы с Виктором Микешановым стали офицерами.

Вот так судьба вновь свела их, но уже не в дымном, разрушенном Смоленске, а за свадебным столом…

Время неумолимо шло вперед. Новое поколение приходило на смену старому. Семнадцатилетний мальчишка, встретившийся Лукину в июле сорок первого года в горящем Смоленске, стал генерал-лейтенантом.

Михаил Федорович был рад за него и шутил:

— Для одной семьи два генерала — это многовато. Хотя… дожить бы до того времени, когда мой внук, а твой сын, тоже станет военным.

…Сейчас, разглядывая лицо внука в отблесках праздничного салюта, Лукин думал: «А кем же ты станешь на самом деле, дорогой мой Митька? Мать заметила в тебе склонность к иностранным языкам. Прочит будущее лингвиста. Это хорошая, мирная профессия. Но есть другая профессия — защищать Родину. И эта профессия нужна сейчас Родине, и не меньше, чем в восемнадцатом или сорок первом».