Заключение

Заключение

Сегодня в условиях демократизации нашего общества предметом свободного обсуждения стал вопрос об ущербности того стиля, того стереотипа изложения истории, которые у нас насаждали. Как часто предметом острой критики становились присущие буржуазной науке схемы, которые исходили из гегелевской идеи о детерминированности истории как развертывании некоего Абсолютного Духа! Но что, как правило, противопоставлялось этому? Те же схемы, тот же детерминизм, пусть и чисто материалистический. Только на месте Абсолютного Духа были классовые интересы и борьба. Эта заданность истории ее собственными закономерностями обедняла научную мысль, сужала интеллектуальный и духовный кругозор людей. Полная ясность, предопределенность и безальтернативность исключали для историка возможность смотреть на предмет своего изучения, учитывая, что реальный ход событий мог бы быть и иным, что в прошлом и настоящем человеческой цивилизации далеко не все так просто и безусловно, как это принято было подавать.

Ныне в нашей стране утверждается новое политическое мышление, суть которого — признание приоритета общечеловеческих ценностей. С теми же критериями логично подходить и к давнему и недавнему прошлому, к фактам, событиям и людям нашей истории, к таким масштабным социальным явлениям, как крестьянское восстание, революция или гражданская война. Ведь само понятие «революция» долгое время было одной из «священных коров» догматической идеологии и не подлежало подлинному диалектическому толкованию. Мы лишь теперь стали признавать, что революции несут с собой не только великие проявления героизма, но и великие трагедии, что знаменитые революционеры — не ходячие совокупности раз и навсегда отмеренных добродетелей, а люди, остающиеся людьми и в силе, и в слабости. Оперируя понятием «революция», мы полагали, что именно оно характеризует самые радикальные преобразования, закрывали глаза на то, что порой революции больше низвергают, чем создают.

Сейчас в нашей философской науке высказываются подчас противоположные мнения на этот счет. Так, Л. Олех пишет: «Революция — это праздник эксплуатируемых и угнетенных масс, создающих все ценности мира, в том числе и высшие типы цивилизации. Это та область деятельности, куда вовлекаются самые мужественные, справедливые и чистые люди. В революционном календаре записаны имена Спартака, Уота Тайлера, Ивана Болотникова, Степана Разина, Емельяна Пугачева и многих других»[389]. Этой примелькавшейся парадно-патетической точке зрения не спешит вторить другой философ А. Ципко. Он считает, что отношение к трагедии гражданской войны — это мера истинной интеллигентности человека. «Мясорубка классовой борьбы, классовой войны, — по его мнению, — столь же отвратительна, как и мясорубка сталинских репрессий, тут нечему радоваться, нечем восхищаться. Нет ничего нравоучительного в том, что один класс с вдохновением истребляет другой, что брат воюет против брата»[390].

Плюрализм мнений предполагает и полярность, несовпадение взглядов на роль и место в нашем прошлом крестьянских войн, дискуссию по поводу того, что, в них заслуживает знака плюс, а что — минус. И, очевидно, этот спор будет столь же длительным и острым, как и полемика между сторонниками и противниками принципа распределительной справедливости.

Проблема, разобраться и определиться в которой историкам еще предстоит, — это нравственный аспект классовой борьбы. Пока тон тут задает публицистика. Однако кое-какие шаги в этом направлении уже сделаны и историками. 16 мая 1989 г. в Институте истории СССР АН СССР по инициативе редакции журнала «История СССР» был даже проведен «круглый стол» на тему история и нравственность, на котором присутствовали ученые-историки, журналисты, педагоги. Оживленная дискуссия возникла после того, как сотрудник Академии педагогических наук СССР Л. Сараскина, взывая как к последней инстанции к сочинениям Н. И. Костомарова, заявила, что крестьянские войны опрокидывали всякие общечеловеческие устои и несли с собой смерть, кровь и ужас. Народных предводителей, в особенности С. Т. Разина, Л. Сараскина в самой категорической форме назвала разбойниками с большой дороги. Хотя выступление Л. Сараскиной было целиком построено на эмоциях, оно произвело на аудиторию большое впечатление. С неменьшим вниманием был выслушан и известный историк, проф. В. И. Буганов, по мнению которого, нравственная переоценка крестьянских движений действительно необходима. Нужен, сказал он, объективный, взвешенный, не скоропалительный подход, причем на основе строго выверенных по источникам фактов.

Это, конечно, вовсе не означает, что крестьянские войны и тому подобные события превратятся в позорные страницы нашей истории. Нет, в зеркале времени они проступят такими, какими они были в действительности: со всеми их противоречиями, привлекательными и отталкивающими сторонами, с подлинными, неотфильтрованными историческими реалиями.

Равным образом обновление исторической науки, разумеется, не должно вылиться в ниспровержение и охаивание научного наследия предшествующих десятилетий. В нем не все равноценно и однозначно, немало подлежит пересмотру, но многое и очень многое, в том числе и труды, посвященные проблемам классовой борьбы в феодальной России, заслуживает самого бережного и уважительного отношения, ибо представляет собой непреложные научные ценности.

Историческая наука только тогда окончательно выйдет на новый уровень своего развития, а инновации в ней будут по-настоящему эффективными и благотворными, когда она впитает в себя лучшие традиции российской, советской и зарубежной историографии, возвратит незаслуженно забытые или несправедливо зачеркнутые имена.

Не все в сегодняшнем процессе обновления теории и практики истории идет гладко, не все получается. Сказывается порочный круг прежних принципов освещения прошлого, груз изживших себя подходов. Но процесс обновления развернулся масштабно и необратимо, и это обнадеживающий залог того, что советская историческая наука находится в начале большого пути постижения минувшего с целью познания настоящего и предвидения будущего.