Глава V Испанский порт

Глава V

Испанский порт

Лето в тот год выдалось на диво дождливое и ненастное. Приготовленный для сигнальных костров хворост был насквозь мокрым, его не успевали подсушивать. Пенные валы с грохотом и шумом накатывались на берега и с неистовым ревом уходили назад.

…Капитан небольшой грузовой барки, которая шла из Корнуэлла во Францию, уже проделал большую часть пути, когда внезапно из-за крутой волны вынырнул французский патрульный корабль. «Эй, приятель, — окликнули капитана. — Коли дорожишь жизнью, возвращайся назад. В проливе испанцы!»

Было 29 июня 1588 года.

Корнуэлец молча продолжил путь. Часа через три он заметил на горизонте целый лес мачт.

Корнуэлец все шел вперед.

В какой-то момент от эскадры отделились три флага и пошли на сближение с баркой.

Хозяин барки повернул назад.

«Я шел во Францию за солью, — доложил он члену парламента, депутату от Корнуэлла Френсису Годольфину, — когда заметил испанскую эскадру. Я насчитал девять больших кораблей, от 500 до 800 тонн, и несколько других, поменьше».

Несколькими часами позднее его слова подтвердил еще один корнуэльский моряк. В проливе вражеские корабли. В одном месте он насчитал шесть парусов, в другом пятнадцать.

Можно было не сомневаться: это — Армада.

Великое противостояние между Испанией и Англией, начавшееся в конце 50-х годов, значительно усилилось в 60-х и 70-х годах XVI века.

Эпоха колониальных захватов продолжалась. Шла борьба за источники сырья, рынки сбыта, сферы приложения капитала. Но до решительной схватки между двумя странами дело не доходило, не было большой войны.

Малая шла полным ходом.

В мае 1572 получивший еще за два года до этого от королевы Елизаветы каперское свидетельство, то есть свидетельство, дававшее ему «право» на самостоятельные пиратские действия, английский моряк Френсис Дрейк — в ту пору ему было 26 лет — на двух небольших кораблях вышел из Плимута.

Он пересек Атлантику и, войдя в «исконно» испанские воды, приблизился к Панаме. По имевшимся у Дрейка сведениям, в гавань Номбре де Дьос должен был прибыть за очередным грузом Золотой флот — испанская эскадра, доставлявшая в мадридскую казну захваченные в Новом Свете сокровища.

У Дрейка было всего 62 человека, из них лишь 40 имели огнестрельное оружие. Это не помешало лихому пирату, оставив под покровом ночи свои корабли в неприметной бухте, войти в Номбре де Дьос и атаковать местный гарнизон. Разумеется, в конечном итоге Дрейку пришлось отступить, силы были слишком неравны. Но победа досталась испанцам тяжелой ценой.

К тому же англичане успели разграбить стоявшее на рейде испанское судно.

Следует еще одно нападение, на этот раз на караван, направлявшийся из Панамы в Номбре де Дьос. И вновь не слишком удачно: испанцы сумели спасти свое золото. Дрейку достается лишь мука, правда в довольно изрядном количестве.

И все же Дрейк берет реванш: в окрестностях Номбре де Дьоса в его руки попадает около семи тонн серебра.

Что с того, что до своих кораблей не добралась и половина нападающих, что в Англию из 73 человек первоначально входивших в экипаж, вернется всего лишь 30. Они привезут огромное богатство! И весть о том что считавшееся наглухо закрытым испанцами для чужеземных кораблей море оказалось на поверку не таким уж закрытым!

Вскоре после прибытия Дрейка в Англии создается некое акционерное общество. Членами этого общества становятся несколько знатных сановников. Свой пай вносит и королева: 400 фунтов стерлингов.

На полученные деньги Дрейк оснащает пять кораблей, он подбирает опытных моряков и, покинув Плимут 13 декабря 1577 года, уже 20 августа 1578 года входит в Магелланов пролив.

Этот едва ли не самый сложный и коварный на свете пролив, практически в ту пору не исследованный и представляющий нешуточную опасность для судов и в наши дни, Дрейк благополучно проходит всего за 20 дней!

Нареченный Тихим (это имя ему дал Магеллан), океан встречает эскадру сильнейшим штормом. Из пяти кораблей у Дрейка остается лишь один — «Золотая лань», тот самый, на котором находится он сам. Впрочем, буря угоняет его судно далеко на юг. Убедившись, что за Огненной землей — тоже море (пролив, отделяющий Огненную землю от Антарктиды, впоследствии — и справедливо — назовут его именем), Дрейк разворачивает корабль и устремляется на север — к Вальпараисо, Кальяо, Акапулько, богатым испанским портам на Тихоокеанском побережье.

И начинается нечто совершенно удивительное.

Настолько неожиданно появление английского корсара, настолько дерзки учиненные им налеты, что паника охватывает все побережье.

В гавани Вальпараисо Дрейк захватывает испанский корабль и даже на какое-то время овладевает городом. В Кальяо он разграбил девять кораблей. В Лиме, столице Перу, посреди ночи поднят с постели сам вице-король, на центральной площади города, Пласа майор, в спешке были собраны войска.

Из Кальяо Дрейк двинулся дальше — к северу. Он разграбил еще несколько прибрежных городов, затем направился к вожделенным берегам Панамы и Мексики. И тут ему снова повезло: он захватил испанский корабль, который шел с грузом золота. Полторы с лишним тонны одного только золота, не говоря уж о целой груде серебра!

…Как ни старались испанские власти изловить удачливого пирата, сколько кораблей ни посылали ему вдогонку — все было тщетно. Дрейк ушел от преследователей. По пути, все поднимаясь на север, он захватывает и грабит в Акапулько, в Мексике, еще один испанский галион. Затем пересекает Тихий океан и, обогнув мыс Доброй Надежды, в сентябре 1580 года благополучно возвращается в Англию.

Так было совершено второе (после Магеллана) кругосветное плавание.

Историки подсчитали: каждый фунт, вложенный в экспедицию сиятельными акционерами, принес им 139 фунтов чистой прибыли! Одна лишь королева получила на свой пай 80 тысяч фунтов! И это не считая подарков. В их числе была богатейшая корона, которую Дрейк преподнес Елизавете I.

Испанский посол писал Филиппу, что в этой удивительно красивой короне помимо прочих украшений было пять изумрудов: «…три из них овальной формы, величиной с мизинец и совершенно прозрачны, а остальные два круглые, поменьше».

По поручению испанского короля посол заявляет протест и требует, чтобы Дрейк понес суровое наказание. В ответном послании королевского совета Англии было сказано: «Его королевское величество Филипп II не может воспрепятствовать посещениям Индий (так по старинке называли Новый Свет. — А. В.) англичанами. Посему последним не возбраняется совершать туда путешествия — на свой собственный страх и риск. И уж коли им в целости и сохранности удается возвратиться, то его Величество не должно просить, чтобы королева их наказала».

Но дела обстояли так, что испанский король был не в силах помешать не только проникновению англичан «в Индии», но даже и на территорию собственной Испании. И в этом бывшему соправителю английской королевы Марии Кровавой, чьим мужем он был, и претенденту на руку Елизаветы, чьим мужем он так и не стал, пришлось убедиться довольно быстро.

«Золото Америки погубило Испанию», — скажет впоследствии один из испанских экономистов XVII века. Как ни парадоксально звучат эти слова, они безусловно верны. Золото, из-за которого были загублены целые цивилизации, осуждены на пожизненное рабство миллионы людей в Перу, Мексике, Венесуэле, Колумбии; золото, в погоне за которым, творя бесчисленные преступления, прошли с мечом и крестом чуть ли не весь Новый Свет все эти Писарро, Кортесы, Бильбао, Орельяно, Альмагри и прочие захватчики и завоеватели; золото, которое каждый год на десятках судов под военным конвоем привозили из Америки в Испанию — пот и кровь ограбленных индейцев; неслыханное по своим размерам богатство, оказавшее колоссальное влияние на торговлю, промышленное производство, мореплавание едва ли не всей Западной Европы, для самой Испании стало бедствием.

Потому что, как отметил Маркс, «под звон мечей в потоках золота, в зловещем зареве костров инквизиции исчезли испанские вольности». Потому что пока рыцари наживы, не щадя ни своей, ни чужой крови, ослепленные видениями сказочной золотоносной страны; Эльдорадо, вторгались в инкские и ацтекские города, прорубались сквозь джунгли Амазонки, устраивали повальные грабежи в Чиапасе и на Эспаньоле — везде, где только ступала нога белого пришельца, испанская корона сумела создать систему казенных привилегий и соответствующего государственного надзора, выгодные для королевской казны, но чрезвычайно стеснительные для торгового сословия, ремесел, земледелия.

Так и не достигнув расцвета, клонится в Испании к упадку мануфактурное производство. Земля, за которой осуществляется скверный уход, не дает урожая. Растут государственные долги — ежегодно тратятся доходы пяти будущих лет на бесконечные войны, на подкупы чужеземных князей и кардиналов, на внешнеполитические заговоры по всей Европе: очень уж хотелось Филиппу стать владыкой мира и насадить на всех известных к тому времени материках единую, разумеется, испанскую веру. И катастрофически падает цена звонкого металла.

Она еще кажется невиданно мощной и удачливой, эта колоссальная империя (к которой в сентябре 1581 года Филипп II присоединил и Португалию со всеми ее колониями), но на самом деле уже начинает утрачивать свои прежние позиции.

Пока этот необратимый процесс только начинается, и о закате Испанской империи начнут говорить позже. Но уже все знают, что испанские войска вынуждены отступать в маленьких, казалось бы, таких слабых Нидерландах. Ничего не могут поделать испанцы и со все усиливающейся островной монархией, с которой уже со времен Генриха VIII (1509–1547) приходится — и чем дальше, тем больше — считаться европейским владыкам.

В отличие от Испании в ней растет производство, все большую роль начинает играть торговля. Англия уже в какой-то степени становится всеевропейской мастерской, а британские купцы бороздят воды Северной Атлантики, торгуют с Московией, добрались до Гвинеи, основали фактории в Вирджинии, проникли в Бенгальский залив.

Первыми начав колониальные завоевания, Испания и Португалия захватили огромные территории и овладели основными морскими путями, преградив своим соперникам доступ в Америку, Африку, Азию.

В Англии понимали: пробиться к богатейшим рынкам мира, захватить колонии, можно только подорвав испанскую монополию. Для этого, считали в Англии, хороши все средства: разбой, грабеж, захват опорных пунктов, пиратские рейды, подкупы, внешнеполитические авантюры, войны — какая, собственно, разница, когда дело идет о том, чтобы сокрушить соперника и пробиться в благодатные земли, откуда целые флотилии из года в год везли золото, перец, мускатный орех, имбирь, сандаловое дерево, когда необходимо прибрать к рукам сулившие огромные доходы территории.

…Как грибы после дождя, растут в Англии, с легкой руки сэра Френсиса Дрейка (он был произведен в рыцари и сама королева опоясала его золотой шпагой!), различные акционерные компании, куда вкладывает капиталы не только купечество, но и многочисленные представители знати.

Верткие, быстроходные, хорошо вооруженные корабли бороздят воды Атлантики, угрожают Золотому флоту Испании, устраивают набеги на испанские колонии. Появляются новые имена: Мартин Фробишер, Томас Кавендиш, Ричард Хокинс, сын знаменитого Джона Хокинса, у которого начинал свою карьеру Дрейк, Уолтер Рэли.

Да, Англия явно становится опасным соперником И в этом, конечно, отдают себе отчет в Испании.

В январе 1584 года из Лондона выдворяют испанского посла: он участвовал в заговоре, направленном против Елизаветы.

Годом позже по распоряжению Филиппа II в испанских гаванях задерживают все находившиеся там английские суда.

Следует контршаг. Флотилия из 25 кораблей под командованием Дрейка выходит в море. Задача — нанести удар по испанским опорным пунктам.

27 сентября 1584 года Дрейк врывается в гавань Виго на северо-западном берегу Испании. Он надеялся застать здесь корабли Золотого флота, но Золотой флот в тот год опоздал. Английский адмирал ведет свою эскадру к островам Зеленого мыса, добирается до Сант-Доминго. Оттуда направляется в Картахену, берет штурмом эту крупную перевалочную базу испанцев; получает «отступные» — 110 тысяч дукатов, наносит у берегов Флориды «визит» еще одному испанскому городу, а затем благополучно возвращается в Плимут.

…Взбешенный Филипп II просит адмирала Санта-Крус, которому за год до этого было приказано разработать общий план вторжения в Англию, представить свои расчеты.

«Необходимы, — отвечает адмирал, — флот и десантные части. Семь тысяч моряков, 55 тысяч солдат, 130 орудий, 596 кораблей. Необходимы 1600 лошадей, 1400 мулов. Необходимы мука, мясо, обувь, порох, ядра, оружие, амуниция».

Но прежде всего нужны деньги.

План рассматривается, обсуждается и соответственно несколько видоизменяется. Нет, общая посылка остается: вторжение. Меняется кое-что в тактике. Вместо того чтобы вести всю массу войск из дома, считает король, следует усилить флотилию (перед тем как она атакует Англию) воинскими частями из армии, находящейся в Нидерландах. Командует армией испанский наместник Александр Фарнезе, герцог Пармский, одержавший в 1585 году ряд побед во Фландрии и Брабанте. Ему вменяется в обязанность самому позаботиться о десантных средствах для своих войск: пусть строит их на месте, пусть реквизирует. Армада (такое наименование получает гигантская эскадра, которая пойдет к берегам Англии) I уничтожит или оттеснит английский флот, а затем совместно с десантными частями герцога Пармы нанесет удар. Основное направление — Лондон.

Филипп II даже назначает срок: 1587 год. Но, во-первых, при кажущейся логичности принятого решения ударная мощь Армады как таковой ослабевала. Новый план расчленял ее силы, вводил промежуточную «соединительную» операцию. Успех всей операции в целом теперь в значительной мере зависел от того, удастся ли соединить флот и армию. Конечно, Армаде оставили значительное число морских пехотинцев — 19 тысяч, но все-таки это не была подавляющая все и вся (как мыслилось вначале) армия, которая самостоятельно могла бы осуществить вторжение в Англию. Нелегко было обеспечить четкую координацию соединения, нелегко было наладить «мост» и охранять его от наскоков врага.

Во-вторых, хотя вышеизложенный план и выглядел более или менее гладко на бумаге, он страдал еще и тем существенным недостатком, что не хватало кораблей, амуниции, боеприпасов — короче, многое еще надо было построить, создать, собрать, а это тоже было не так просто. Не хватало времени, не хватало средств.

В-третьих, Англия, которая через своих агентов была прекрасно осведомлена о том, что Испания начала лихорадочную подготовку к большой войне, тоже, разумеется, предприняла контрмеры. Елизавете необходимо было выиграть время для собственных военных приготовлений, необходимо было и максимально ослабить ударную силу врага.

И то и другое было выполнено довольно успешно. Прежде всего, Елизавета великолепно использовала финансовые затруднения испанской короны: денег теперь требовалось, в связи со снаряжением Армады, особенно много, приходилось прибегать к иностранным займам, расплачиваться векселями. С помощью английских дельцов и биржевиков, тесно связанных со всеми денежными воротилами Европы, кредиторы Испании в один отнюдь не радостный для Филиппа день предъявили к оплате эти векселя.

Экономическая диверсия удалась на славу. Испанский король был чуть ли не повсеместно объявлен банкротом а отсутствие денег, разумеется, неблагоприятно сказалось и на темпах подготовки всей операции.

Но сводная сестра бывшей жены Филиппа II нанесла ему еще один удар.

…И на этот раз английской эскадрой командовал Френсис Дрейк. Первоначальное задание заключалось в том, чтобы блокировать испанское побережье, мешая подвозу необходимых Армаде грузов. Но Дрейк сделал больше. Хотя Армада снаряжалась в различных гаванях Испании и Португалии, наиболее значительным центром подготовки операции был Кадис. Вот в сей центр и ворвался английский флотоводец. Испанцы не досчитались нескольких десятков судов.

И хотя герцогу Парме удалось захватить во Фландрии еще один порт, расширив тем самым плацдарм для нападения, сроки вторжения в Англию пришлось перенести на год: Испания не была готова. Но все шло к большой войне. И это знали в обеих столицах.

В январе 1588 года скончался адмирал маркиз Санта Крус. Его преемником Филипп II назначает одного из самых знатных вельмож Испании — герцога Медину-Сидонию. Как ни доказывал герцог, что он ровным счетом ничего не смыслит ни в вопросах навигации, ни в морских сражениях (он так и писал королю: «Я невежда и в том и в другом»), как ни убеждал, что задуманная операция («столь грандиозная и столь важная») ему не по плечу, как ни ссылался на скверное состояние здоровья и на то, что страдает морской болезнью, король остался при своем мнении. Не потому, что переоценил способности герцога (в помощь ему он назначил двух опытных капитанов). Просто он считал, что возглавлять такой поход, быть его, Филиппа, личным представителем может только человек очень знатного рода.

Медине-Сидонии были вручены инструкции. В них, среди прочего, было сказано, что «если даже в наши воды пожалует Дрейк, вам не следует возвращаться назад. В том случае, если он вас настигнет, вы примете бой. Вы вступите в бой также и в том случае, если встретите противника у входа в Ла-Манш. Насколько мне известно, силы противника разъединены. Этим надо воспользоваться, с тем чтобы разгромить английские эскадры по одиночке».

Помимо — простых инструкций существовала еще секретная. В ней говорилось:

«Если богу будет угодно даровать нам успех, вы должны твердо придерживаться предписаний, данных в моей общей инструкции. Но коли, за грехи наши, дело обернется иначе и герцог Парма не сумеет осуществить высадку в Англии или вы не сумеете с ним соединиться, вам надлежит овладеть островом Уайт, который как будто не слишком защищен. Как только вы завладеете островом, вы позаботитесь о его обороне с тем, чтобы обеспечить Армаде прочную базу для ее последующих действий».

К секретной инструкции был приложен еще один пакет, опечатанный сургучом. Его надлежало передать Парме: «…либо после того, как войска высадятся в Англии, либо же в том случае, если возникнет сомнение в успехе десантирования». При любых иных обстоятельствах пакет следовало возвратить королю не вскрывая.

В документе было сказано: «В том случае, если мы не сумеем добиться победы с помощью оружия… если переговоры окажутся делом резонным, вы приложите все силы, дабы сохранить престиж Армады, и в своих действиях будете руководствоваться следующими тремя пунктами, на которые я особенно обращаю ваше внимание.

1. В Англии как английским, так и иноземным католикам должно быть разрешено свободное отправление обрядов католической религии. Эмигрантам будет разрешен выезд.

2. Англичане возвращают все города, занятые ими в Нидерландах.

3. Они возмещают убытки, нанесенные моим владениям и моим подданным, убытки, которые могут быть оценены в весьма крупные суммы. (Вы можете в случае необходимости не упоминать о третьем пункте либо же использовать его как средство добиться первых двух.)»

Филипп II был не против, на худой конец, использовать Армаду как средство давления: держать Англию в напряжении, а тем временем выторговать выгодные Испании условия мира — это тоже входило в его планы

Верил ли он сам в их исполнимость? Трудно сказать Несомненно одно. Бесконечные королевские указания, приказания, установления, распоряжения, предписания, до мелочей регламентирующие все и вся, давно уже не могли изменить естественный ход событий даже в его собственной стране.

…В Лиссабоне Медина-Сидония с солдатской откровенностью, обращаясь к офицерам, морякам и солдатам писал: «В Англии нас ожидает гигантская добыча, огромные ценности».

Но дела с подготовкой Армады обстояли неважно Все же в начале мая 1588 года Филипп II распорядился приступить к боевым действиям.

В конечном итоге в состав соединенных флотилий Испании, Португалии и Неаполитанского королевства, составивших Армаду, вошло 130 кораблей, в том числе четыре больших португальских галеры. Были и относительно новые по своему типу военные суда — галионы. Их насчитывалось 10 в португальской флотилии и 10 в кастильской. В последнюю входило также четыре корабля с высокими бортами, несколько устаревшей конструкции. В составе Армады находились и облегченные галионы, так называемые галеассы, их было четыре и все неаполитанские.

Помимо галер, галеасе и галионов, в Армаде насчитывалось четыре эскадры переоборудованных под военные крупных торговых судов, вооруженных каждое несколькими пушками: эскадра Бискайи (10 кораблей), эскадра Андалузии (9 кораблей и одна урка), эскадра Гуипиской (тот же состав), эскадра Леванта (10 кораблей, на одном из которых, галионе «Рата Энкоронада», шел дон Алонсо де Лейва, командующий морской пехотой).

Входили в состав Армады и 23 урки с солдатами, амуницией, повозками, оружием, лошадьми, мулами. Две урки были оборудованы под госпитали.

Были, разумеется, еще и суда-разведчики, суда для связи. В целом Армада была достаточно грозным флотом, хотя и довольно разнокалиберным, да и с пушками дела обстояли не совсем благополучно: многие устарели. При абордажной борьбе преимущество, конечно, было бы на стороне испанцев, как-никак они имели на борту более восьми тысяч матросов, чуть ли не 19 тысяч морских пехотинцев.

Под командованием герцога Пармы находилось 60 тысяч закаленных в боях воинов. Половина из них предназначалась для вторжения в Англию.

В приказе, подписанном Алонсо Перес де Гусманом эль Буэно, маркизом де Сан-Лукар де Баррамеда, графом де Ньебла, герцогом Мединой-Сидонией, было сказано: «Ни при каких обстоятельствах ни один из кораблей Армады не должен без моего на то разрешения покидать строй или задерживаться где бы то ни было. В том случае, если какой-нибудь корабль будет застигнут штормом и увлечен в сторону до того, как удастся обогнуть мыс Финистер, пусть идет прямо в Корунью. Нарушение сего приказа будет караться смертью…

Возвращение того или иного отставшего от Армады корабля в Испанию запрещается, виновные будут казнены, их имущество конфисковано».

Но приказы, как известно, выполняются не всегда. До Коруньи — порта сбора — от Лиссабона два дня пути. Армада ползла (другого слова тут не подберешь), едва ли не три недели: резко штормило.

«Половина моего флота рассеяна бурей, — сообщил Филиппу II Медина-Сидония. — Значительная часть провизии пропала, оставшихся запасов едва хватит на два месяца. Люди обескуражены… Не следует строить иллюзий, мы отнюдь не на высоте положения».

В тот день, когда послание Медины-Сидонии прибыло в Мадрид, Филипп II получил еще одно письмо, на сей раз от герцога Пармы: «Медина-Сидония рассчитывает, что я могу выйти со своей флотилией ему навстречу. Это не так, и я был бы весьма обеспокоен, если бы оказался вынужденным считаться с тем, что от этого зависит проводимая герцогом операция — не должно быть никаких кривотолков: я рассчитываю получить 6 тысяч солдат Армады. Что же касается соединения наших сил, то не следует упускать из виду, что с моими небольшими плоскодонными тихоходными кораблями, рассчитанными на передвижение по рекам, а вовсе не по морю, я не могу себе позволить отклониться от обусловленного пути, т. е. от самого короткого пути. В противном случает англичане или бунтовщики (восставшие голландцы. — А. В.) могут нанести нам поражение. Кстати, именно этими соображениями и руководствовалось Ваше Величество в своих предписаниях относительно того, что обеспечение безопасности контингентов войск, предназначенных для высадки, возлагается на Армаду».

Тем временем транспорты и урки Армады крейсировали между Сцилли и Корнуэллом в поисках своего генерал-капитана, который вместо того чтобы пребывать там, где ему было положено по диспозиции, творил в Корунье суд и расправу над дезертирами.

Именно между Сцилли и Уэссеном и заметил девять больших испанских кораблей 29 июня хозяин барки из Корнуэлла.

«Армада за шесть дней, если будет хорошая погода сумеет дойти до избранного места сражения»;— писал в те дни Медине-Сидонии король.

Все, однако, обстояло далеко не так просто, как это издалека представлялось Филиппу.

«…Я с основной группой нахожусь посредине Ла-Манша, сэр Фрэнсис Дрейк с 20 большими кораблями и четырьмя или пятью пинассами находится в районе Уэссена, а Хокинс — под Сцилли», — сообщал 7 июля командующий английским флотом лорд Ховард.

Военные действия все еще не начинались. Но разведка велась, и довольно усиленная. Между 6 и 18 июля Ховард даже попытался осуществить серьезную вылазку: более 60 кораблей, из них по меньшей мере 12 больших, появились примерно в 100 километрах к северу от Ллана. Но им не удалось перехватить испанские транспорты: помешал ветер. Английским кораблям, направлявшимся в Корунью, пришлось развернуться и с полдороги возвратиться домой.

Между тем ветер, заставивший Ховарда вернуться в Портсмут, оказался благоприятным для Армады. 22 июля (12 по принятому в Англии календарю) герцог Медина-Сидония, которому, наконец, удалось собрать воедино свой флот, вышел, пользуясь попутным ветром из Коруньи.

25 июля Медина-Сидония послал на быстроходной пинассе офицера связи к герцогу Парме. Офицер должен был сообщить, что операция началась и что Армада уже три дня, используя благоприятный ветер, идет к Англии.

…С морем в это лето действительно творилось что-то неладное. Не успела пинасса скрыться из глаз, как начался очередной шторм. Армаду разметало по всему Бискайскому заливу. Волны, казалось, вздымались под самое небо, потоки воды обрушивались на палубы. 28 июля не досчитались сорока кораблей: их отнесло к мысу Лизард юго-западной оконечности Англии.

Туда и направилась Армада.

29 в четыре часа пополудни показался английский берег. На «Сан-Мартине», испанском флагманском корабле, подняли королевский штандарт и хоругви с изображением Христа и девы Марии, отслужили торжественный молебен.

…Нигде, сколько ни всматривались впередсмотрящие, не было ни одного английского корабля.

Но испанцев заметили. То тут, то там на побережье зажглись костры, дым столбом шел к небу, оповещая жителей о появлении неприятеля.

Если во времена отца Елизаветы I, Генриха VIII, в первой половине века английские суда никогда не удалялись от своих баз на такое расстояние, чтобы при благоприятном ветре не суметь вернуться назад в течение 24 часов, то теперь, 40 лет спустя, плавание в течение четырех — шести месяцев было для английских моряков вполне привычным делом.

Баталия, которой суждено было разыграться в Ла-Манше, олицетворяла собой не только степень накала, до которого был доведен конфликт между Испанией и Англией. Здесь назревало столкновение и между двумя в корне различными тактиками, между противоположными принципами вооружения и оснащения военных кораблей.

Англичане в общей сложности вооружили 147 кораблей. Армада, мы уже упоминали об этом, насчитывала 130 кораблей, из коих в Ла-Манш пришло 124.

Численно армия испанцев превосходила английскую вдвое: 30 тысяч человек против 15 тысяч. Но если у испанцев было больше солдат, то профессиональных моряков у них насчитывалось значительно меньше, чем у англичан. И еще одна цифра: на испанских кораблях служило 180 священников, а офицеров-пушкарей было всего лишь 167.

Если говорить о больших кораблях, то оба флота обладали примерно равными возможностями. Но входившие в английскую эскадру торговые суда, многие из которых были полупиратскими, несли лучшее вооружение. У англичан в общем преобладали суда средней величины и мелкие корабли.

И еще один существенный момент. В английском флоте служили только англичане. Так же обстояло дело и с солдатами. И все они обороняли родину от вторжения захватчиков. Надо ли объяснять, что это давало Англии определенные преимущества.

29 июня, в тот день, когда Армада вышла к английским берегам, Ховард сообщил в Лондон, что испанский флот замечен возле мыса Лизард. «Ветер юго-западный, и он мешает английским кораблям, большая часть которых находится в Портсмуте, выйти в море». Враг был у ворот. Теперь нельзя было терять ни минуты.

Погрузив лишь боеприпасы и оставив в порту значительную часть продовольствия, английские моряки, несмотря на то, что ветер по-прежнему оставался крайне неблагоприятным, сумели вывести большую часть кораблей — 54 из 100 (к ним потом присоединились еще 13) и избежать ловушки, в которую они могли бы угодить, если бы Медина-Сидония решился на блокаду Портсмута.

Впоследствии Ховард напишет: «Мы сделали все, что было в наших силах, дабы неблагоприятный для нас ветер не смог нам помешать». Англичане сделали больше: они атаковали испанский флот.

…Англичане шли в атаку, и на кораблях все было готово к бою. Они шли в атаку, и в этом сражении впервые в истории в полный голос заговорят пушки.

В последующие годы возникнет теория подобного боя. Все более многочисленными станут случаи практического применения данной теории. А тогда все в какой-то мере было впервые, ибо последнее предшествовавшее этому большое морское сражение, битва при Лепанто (1571 год), было традиционной абордажной схваткой, не более, и ничего принципиально нового в историю военно-морских сражений не внесло.

…Впереди английских галионов, без труда настигая Армаду, несся авангардный корабль. За ним шла первая группа английских кораблей. Промчавшись на больших скоростях мимо испанской эскадры, англичане открыли огонь.

Конечно, далеко не все снаряды попали в цель. Но те, что попали, сделали свое дело. Они рвались на палубах, надстройках, пробивали борты, убивали и калечили людей.

Затем последовал удар, нанесенный еще одной группой английских кораблей, и вновь испанцы понесли урон.

Англичане произвели около двух тысяч выстрелов, испанцы всего лишь 700 и потеряли два больших корабля. Один из них был флагманом андалузской флотилии. Его захватил Дрейк. На корабле находилась немалая часть принадлежавшей Армаде казны — 55 тысяч золотых дукатов. У Дрейка был прямо нюх на подобного рода трофеи.

Но битва под Портсмутом была лишь первой пробой сил.

Армада продолжала свой путь.

Армада продолжала свой путь, а англичане не менее упорно стремились развить свой успех. В принципе речь шла не о том, чтобы разгромить испанский флот, это вряд ли было осуществимо. Не давать врагу покоя, не допустить высадки десанта, не дать Медине-Сидонии соединиться с герцогом Пармой — вот в чем видели свою задачу английские флотоводцы. И в этом смысле битва под Портлендом, разыгравшаяся на следующий день после битвы под Портсмутом, была также удачна для англичан, хотя она и не нанесла испанцам особого урона.

…Вновь и вновь пытаются сблизиться с английскими кораблями испанские эскадры. И безуспешно. Испанские суда отвечают огнем на огонь, но у них мало орудий, и эти орудия во многом уступают английским кулевринам, более скорострельным и дальнобойным.

И снова бой, 15 июля, на сей раз возле острова Уайт. Атаку начали англичане. И задача, которую они себе ставили, была все той же — отогнать Армаду, помешать ей высадить десант.

Схватка была жаркой. Постепенно в ходе сражения оба флота отдалялись от берегов к северо-востоку.

Тотчас после окончания боя Медина-Сидония направил Парме офицера связи со срочными письмами. «Если противник и дальше будет применять свою тактику и навязывать нам бесконечные бои, — писал он, — мне в самое ближайшее время понадобятся порох и ядра, и рассчитывать в этом я могу только на вас». А на следующее утро он обратился к герцогу Парме с просьбой послать на помощь Армаде 40 кораблей.

Естественно, что эти послания отнюдь не привели Парму в восторг. Ведь по первоначальной диспозиции именно Армада должна быть проложить дорогу его войскам и охранять их во время высадки. Теперь же его просили снабдить Армаду боеприпасами и вдобавок предоставить ей корабли.

Но у Пармы их просто не было! В лучшем случае он мог бы набрать штук 12, и то не морских, а речных тихоходов.

В воскресенье, 28 июля, на военном совете англичане приняли решение применить брандеры.

С восьми небольших кораблей выгрузили продовольствие, а трюмы заполнили порохом. Ровно в полночь, по заранее обусловленному сигналу, брандеры снялись с якоря. Остальное должны были доделать ветер и течение. Как только брандеры приблизились к испанской эскадре, их подожгли. Матросы попрыгали в шлюпки.

Корабли-факелы. Среди испанцев поднялась паника. Капитаны пытались вывести свои суда из опасного места и, как всегда в таких случаях, мешали друг другу.

В суматохе изрядно пострадала адмиральская галеасса «Сан Лоренцо». Ущерб был причинен и другим кораблям. Но главное, как засвидетельствовал один из испанских офицеров, заключалось в следующем: с помощью брандеров англичанам удалось достичь того, к чему они, собственно, стремились. Когда наступил рассвет, испанские корабли оказались рассеянными во все стороны.

Английские «морские псы» бросились вслед Армаде.

…Очередной бой продолжался с девяти утра до шести вечера. Англичане делали все возможное, чтобы избежать абордажной борьбы и максимально использовать свои превосходные пушки. Но испанцы держались стойко, и Ховарду так и не удалось загнать их флот на мели. Все же испанские корабли оказались вынужденными отойти от Дюнкерка и удалиться в море.

В журнал боевых действий Армады была внесена запись: «Герцог не хотел уходить из Ла-Манша и считал, что флот следует развернуть, с тем, чтобы он преградил дорогу врагу. Но штурманы единодушно заявили, что это невозможно, ибо море и ветры неблагоприятны для подобного маневра, что следует выйти в Северное море, иначе Армаде грозит опасность сесть на мель. И, следовательно, нельзя было избежать того, чтобы выйти из Ла-Манша, в котором корабли не сумели бы защищаться достаточно успешно из-за повреждений, полученных во время боев, и нехватки боеприпасов».

А напряженная ситуация все еще сохраняется. Английские флотоводцы по-прежнему считают Армаду мощной силой, и нет никаких гарантий, что испанские эскадры вновь не войдут в Ла-Манш. Со своей стороны, испанские моряки, кляня погоду, ветры и течения, с опаской говорят о быстроходных и вертких английских кораблях, неотступно следующих по пятам за Армадой.

И ни та ни другая сторона не знает, что противник уже весьма основательно измотан, выбился из сил. Внешне это, может быть, и не очень заметно, хотя есть и потери. Еще много кораблей в Армаде, еще много у нее морской пехоты; еще многочисленны и английские корабли.

Но на совещании, которое созвал Медина-Сидония, выясняется, что у Армады осталось мало пороха, в особенности на больших кораблях, и, следовательно, боеспособность ее значительно подорвана: непривычно, непредвиденно много стреляли из пушек все эти дни в испанском флоте.

Еще опаснее обстоят дела у англичан. Во время предыдущих сражений было истрачено такое количество боеприпасов, и в первую очередь снарядов, что фактически английские эскадры безоружны. Пусты пороховые погреба, нет ядер — обречены на молчание английские пушки. Ховард шлет послание за посланием в Лондон. В предыдущие дни ему кое-как удалось пополнить необходимые запасы. Сейчас на корабли не поступает ничего. Если Армада решит вернуться, англичанам трудно будет сдержать натиск противника.

…На военном совете испанские капитаны говорят о том, что у них около пяти тысяч раненых и больных, что продовольствия остается в лучшем случае на месяц. Совет принимает решение: «Армада может возвратиться в Ла-Манш, только если погода окажется благоприятной. В противном случае ей придется вернуться в Испанию через Северное море».

Это — ради проформы. Вопрос решен, и уже вскоре будет зачитан приказ главнокомандующего о том, что Армада следует домой, «огибая Англию, Шотландию и Ирландию».

…Неподалеку от Оркнейских островов испанские эскадры снова попадают в сильный шторм.

Начиная с первых чисел сентября 1588 года к комендантам английских гарнизонов в Ирландии стали поступать сведения об испанских судах, находящихся в непосредственной близости от побережья. Говорили о том, что некоторые корабли выбросило на прибрежные скалы что часть кораблей получила сильные повреждения. Сведения были отрывочны, но тем не менее достаточно точны. Впоследствии, когда займутся подсчетами, окажется, что в сентябрьские — октябрьские штормы у скалистых берегов Ирландии потерпели крушение более 20 испанских кораблей!

…Именно в эти дни распространились слухи, будто у берегов графства Майо флагман Армады «Сан-Мартин» принял на борт спасшегося с затонувшей «Рата Энкоронады» командующего испанской морской пехотой дона Алонсо де Лейва и с ним еще 600 человек.

Вот это было не совсем так.

«Сан-Мартин» находился в это время совсем в другом месте, продолжая свой путь в Испанию. Что касается «Рата Энкоронады», то она действительно затонула. И Алонсо де Лейва вместе со всеми теми, кому удалось спастись, пошел вдоль берега к заливу Эли. Там он встретил испанских моряков, потерявших свое судно возле Бродхевена. Очередной шторм пригнал к этим берегам еще два испанских корабля. На один из них, девятисоттонную урку «Дукесса Санта-Анна», и перешел с большинством своих людей де Лейва.

Несчастье, как известно, не ходит одно. Ветер гнал урку на северо-восток, и в конце концов она, в свою очередь, потерпела крушение в Ольстере, в заливе Лугрос.

Посланные на разведку четверо матросов доложили, что в 19 милях севернее в одной из бухт находится галеасса «Хирона», зашедшая сюда, чтобы отремонтировать рулевое управление. На нее и перешли все те, кто остался в живых после гибели «Рата Энкоронады», «Дукессы Санта-Анны» и еще одного судна.

Так на борту «Хироны» — большого, красивого, хотя и изрядно потрепанного бурями корабля — оказались 1300 человек. До поры до времени все шло благополучно. Но возле северной оконечности Ирландии судно попало в очередной шторм.

Ударившись о подводный риф, «Хирона» затонула почти мгновенно. До берега добрались, по одним данным, девять, по другим — только пять человек.

Из 130 кораблей Армады домой возвратились лишь 68. Около 20 тысяч матросов, солдат и офицеров нашли смерть в бурных и холодных водах Ла-Манша, Северного моря, в Атлантическом океане — умерли от болезней, от истощения, от ранений, попали в плен, пропали без вести.

Конечно, можно было обвинить во всех грехах неудачливого герцога Медину-Сидонию и отправить его в родовое поместье. Можно было даже сделать вид, что ничего особенного не произошло — просто испанскому флоту несколько — на то господня воля — не повезло: штормы, бури, ветры.

На самом деле проигран был не бой, не сражение: была проиграна война.

«Великое противостояние» закончится в пользу Англии, и именно ей суждено будет к тому времени, когда Испания потеряет почти все свои заморские владения, стать крупнейшей колониальной державой мира.

Впрочем, и эти времена тоже уже, как известно, миновали

…Не очень широкий желтый ободок лежал, стиснутый с обеих сторон зелеными замшелыми камнями, и аквалангист в первую минуту даже не понял, почудилось ли это ему или на самом деле впервые за 12 лет работ под водой он разыскал на морском дне золото. Но кольцо было действительно золотое, и он убедился в этом, как только взял его в руки. На нем были выгравированы сердце на ладони и слова: «Все, что могу, — тебе».

У каждого человека бывают свои увлечения. Робер Стенюи с восемнадцати лет занялся подводными исследованиями.

Шел 1952 год, и уже на весь мир прогремели имена Жак-Ива Кусто и Фредерика Дюма, людей, которые не только изобрели акваланг, но и открыли новую эру в подводных исследованиях.

В 1964 году Стенюи, к тому времени уже ставший профессиональным аквалангистом, вместе с Джоном Линдбергом (сыном Чарлза Линдберга, летчика, который первым совершил перелет через Атлантический океан) провел два дня на глубине 120 метров, успешно испытав резиновый подводный дом для исследователей океанских глубин. Он участвовал и во многих других экспедициях. Но все больше и больше его внимание привлекала новая наука, возникавшая у него на глазах, — подводная археология. И еще с юношеских лет Стенюи заинтересовала судьба великой Армады, некогда посланной Филиппом II к берегам Англии. История этой Армады в общих чертах была известна, но ни один музей мира не мог похвастаться экспонатами, которые имели бы хоть какое-то отношение к знаменитой испанской флотилии.

Разыскать остатки Армады — такова была цель, которую поставил себе Робер Стенюи. Ведь не может же быть, чтобы море не сохранило никаких следов многочисленных затонувших кораблей, чтобы не удалось найти пушку или ядра, или якорь, или пусть даже гвозди — и они в конечном итоге интересны, если они будут с корабля великой Армады! Ведь в Эгейском море подводным археологам удалось разыскать остатки корабля даже бронзового века. А сколько найдено судов, затонувших в более близкие к нам времена! Почему не попытаться найти остатки галионов Армады?

То, что у берегов Ирландии погибло множество испанских кораблей и что, следовательно, не худо бы повести поиски именно здесь — это в принципе было ясно. Вопрос заключался в другом: где именно вести поиск?

Самым дотошным образом собирает Стенюи данные о кораблях, потерпевших крушение у скалистых ирландских берегов. Архивы английские, архивы испанские и прежде всего так называемые «Архивы Индии» в Севилье, переписка различных ведомств времен Филиппа II, дневники, королевские указы и предписания, корабельные журналы, донесения Медины-Сидонии, встречавшиеся в различных документах свидетельства очевидцев — по крупицам собираются сведения.

Среди множества затонувших галеасс судьба одного была особенно печальной. 1300 человек погибло на нем, и среди них немало представителей знатных испанских родов. Назывался этот корабль «Хирона».

Еще в 1956 году Стенюи отметил его в своей картотеке двумя восклицательными знаками. Но можно было, как заметит Стенюи, совершенно спокойно добавить и третий: уже хотя бы потому, что не единожды встречались упоминания о «Хироне» в пыльных архивах, и из всех кораблей, пошедших ко дну у побережья Ирландии, этот был, пожалуй, самый большой, наилучшим образом вооруженный. Да и уж очень много людей увлек он за собой в пучину.

Но где же все-таки он затонул? Сведения, как это часто бывает в таких случаях, за давностью лет и прочими обстоятельствами противоречили друг другу. Часть драгоценностей, очевидно, выбросило на берег. Во всяком случае Стенюи удалось обнаружить упоминания о том, что эсквайр Джеймс Макдонелл, неподалеку от замка которого как будто и потерпела крушение «Хирона», наполнил три сундука драгоценностями.

Так ли это было на самом деле?

Ведь и в наше время порой распространяются самые фантастические слухи. Уверяли же «очевидцы», что с корабля XII века до нашей эры, затонувшего возле мыса Гелидонья, подняли золотые слитки, хотя на нем, кроме бронзы и меди, никаких других металлов не было.

Но дело было, конечно, не в драгоценностях как таковых. Для археологической науки истинным сокровищем явились бы любые материальные остатки корабля великой Армады.

Надо сказать, что «Хирону» пробовали искать и до Стенюи: у скал Банбойесса в устье реки, которая сейчас называется Буш. У скал Банбойесса, потому, что именно они упоминались в одном из сохранившихся документов.

И ровным счетом ничего не нашли.

Не так-то просто докопаться до истины, в особенности когда речь идет о событиях, отделенных от нас почти четырьмя столетиями. Поди разберись, напутано ли что-нибудь в документе, неверны ли сведения, приведенные в нем, изменились ли названия, изменилась ли сама местность (бывает ведь и такое!).

И разве не мог затонувший корабль уйти на такую глубину, где его вообще невозможно сыскать? Его могло занести песком, он мог быть снесен далеко в море; в конце концов исследователи могли просто не разглядеть его остатков под толстым слоем ракушек и гальки. А может быть, неверен сам исходный пункт, то есть, попросту говоря, не там искали?

Стенюи разыскивает и изучает самым внимательным образом старые карты, сравнивает, размышляет и приходит к выводу: те, кто искал корабль, слишком буквально «привязывали» свой поиск к ориентирам, указанным на карте XVI века — замку Данлас и реке Бойз (нынешняя Буш).

На одной из карт, изданной уже в 1904 году, Стенюи, к своей радости, находит названия, которые почему-то (может быть, просто не видели этой карты?) оставили без внимания его предшественники.

Но тут же четко написано — Испанская пещера, Испанский порт! А между ними мыс Лакада, тоже отнюдь не ирландское наименование.

Не здесь ли кроется разгадка тайны?

В тот июньский день 1967 года, когда Стенюи и его приятель Марк Жассинский приехали в облюбованный район, на море разгулялся шторм. Быть может, такой же силы, как в злосчастную ночь с 26 на 27 октября 1588 года, когда ушла под воду «Хирона». Пенные валы с грохотом и шумом разбивались о черные скалы, полукружьем отвесно спускавшиеся к морю. Внизу виднелась полоска пляжа. Мыс Лакада буквально захлестывало волнами.

Стихия бушевала несколько дней. Потом стало немного потише, и Стенюи с Жассинским подвели надувную шлюпку поближе к внешним рифам. Здесь они бросили якорь, и Стенюи отправился в разведку. Он шел по азимуту, взяв курс на юго-восток, а за ориентир был принят мыс Лакада.

Нет, право, нужно обладать незаурядным мужеством, чтобы вот так, в совершенно незнакомом месте, мрачном, диковатом, опасном, при все еще продолжающемся волнении моря, уйти на глубину и при плохой видимости (а в тот день она была не более двух-трех метров) упорно искать следы возможного кораблекрушения четырехвековой давности.

Самое невероятное заключалось в том, что он их действительно нашел. Стенюи это понял в тот момент, когда увидел свинцовую чушку с испанским клеймом XVI века.