2 Карел Бартошек Центральная и Юго-Восточная Европа

2

Карел Бартошек

Центральная и Юго-Восточная Европа

«Импортный» террор?

В центрально-европейском пространстве террор необходимо осмысливать в связи с войной — высшим его выражением в первой половине XX века. Вторая мировая война, начавшаяся именно с этого региона, по беспощадности своей превзошла казавшиеся смелыми концепции генерала Людендорфа о «тотальной войне». По словам Мигеля Абенсура, в это время происходит «демократизация смерти», гибнут десятки миллионов человек, массовое уничтожение срастается с идеей войны. От нацистского варварства страдало в первую очередь гражданское население, наиболее показателен в этом смысле пример евреев. Об этом же красноречиво свидетельствуют цифры: в Польше потери среди военных составляли 320 000 убитых, в то время как потери среди гражданского населения достигали 5,5 миллионов; в Венгрии соответственно 140 000 и 300 000 человек; в Чехословакии потери среди гражданского населения составляли 80–90 % от общего числа потерь…

Поражение Германии не положило конец грандиозному террору военных лет. В мирных условиях людям предстояли новые испытания — «национальные чистки», принявшие особенно жестокий характер с появлением на этих землях Красной Армии. Комиссары госбезопасности, а также спецслужбы — СМЕРШ и НКВД — уполномочены были досконально разобраться и провести «чистки». В итоге из государств, воевавших против Советского Союза — Венгрии, Румынии, Словакии, — в советский ГУЛАГ были депортированы сотни тысяч человек (окончательные цифры еще предстоит уточнить).

Согласно новейшим венгерским и российским исследованиям, увидевшим свет после открытия архивов, были депортированы, по самым скромным подсчетам, сотни тысяч человек, солдат и штатских, начиная с тринадцатилетних детей и кончая восьмидесятилетними стариками: около 40 000 из Закарпатской Украины, принадлежавшей Чехословакии, затем оккупированной Венгрией после Мюнхенских соглашений 1938 года и фактически аннексированной Советским Союзом в 1944 году; из Венгрии, где общее число жителей составляет примерно девять миллионов, в те годы было депортировано более 600 000 человек (по сведениям советской статистики — только 526 604 человека). Это число прибывших в лагеря, без учета тех, кто погиб в пути и в пересыльных лагерях в Румынии (лагеря Брашов, Тимишоара, Марамуреш), в Молдавии (Фошканы), в Бессарабии (Балта) или в Галиции (Самбор). Примерно 75 % ссыльных перевозились транзитом через эти лагеря. Среди депортированных находились также евреи, зачисленные в трудовые батальоны венгерской армии. Две трети заключенных были размещены в трудовые лагеря, одна треть (штатские) в лагеря для интернированных, где смертность из-за эпидемий вдвое превышала обычные показатели. По современным оценкам, около 200 000 депортированных из Венгрии (включая также лиц, принадлежащих к немецкому меньшинству, русских, приехавших после 1920 года, французов и поляков, обосновавшихся в Венгрии) никогда оттуда не вернулись.

Частично «чистки» проходили при участии судов, «народных» и «чрезвычайных»; в конце войны и в первые послевоенные месяцы преобладало внесудебное преследование с применением насильственных методов: казней, убийств, пыток, взятия заложников, — полная вседозволенность, забвение и несоблюдение законов и международных конвенций о военнопленных и гражданском населении. Болгария, где в ту пору проживало семь миллионов жителей, особенно отличилась в этой области. На следующий день после 9 сентября 1944 года, даты захвата власти Отечественным фронтом и вступления на болгарскую территорию Советской Армии, включились в работу народная милиция и государственная безопасность, находящиеся под контролем коммунистов; 6 октября был выпущен декрет, учреждающий «народные трибуналы». В марте 1945 года они уже вынесли 10 897 приговоров по 131 процессу и приговорили к смерти 2138 человек, среди которых фигурируют члены регентского совета, в том числе брат царя Бориса III, большинство членов парламентов и правительств за весь период после 1941 года, высшие военные чины, полицейские, судьи, промышленники, журналисты. Однако, по оценкам специалистов, именно «стихийная чистка» принесла наибольшее число жертв: от 30 000 до 40 000 человек. Это были, главным образом, местные видные деятели, мэры, учителя, священники, коммерсанты. Благодаря свидетелям, не побоявшимся раскрыть правду, после 1989 года были выявлены ранее не известные братские могилы. Следует отметить, что Болгария не воевала против Советского Союза и спасла большинство своих евреев от геноцида. Для определения масштаба коммунистических репрессий, обрушившихся на эту страну, стоит изучить данные о жертвах за период с 1923 по 1944 годы, когда в стране господствовал режим, изобличенный в Европе как диктаторский. Согласно проведенному в 1945 году новым парламентом сбору информации, список жертв включает 5632 убитых, казненных, умерших в тюрьме или во время предварительного заключения; с 1941 по 1944 год — во время действия антифашистского Сопротивления и репрессий против него — были приговорены к смерти и казнены 357 человек, среди них — не только участники Сопротивления.

«Чистки», проходившие во многих странах при непосредственном участии сил Советской Армии, рождали в душах людей глубокий страх, поскольку жертвами становились не только те, кто оказывал активную поддержку нацистам или местным фашистам, но и множество ни в чем не повинных сторонников политики выжидания.

В документальном болгарском фильме, выпущенном в начале 90-х годов, после падения коммунистического режима, одна женщина рассказывает о событиях осени 1944 года:

«После первого задержания отца на следующий день пополудни к нам домой пришел полицейский и передал моей матери повестку с требованием явиться в пять часов вечера в полицейский участок № 10. Мама оделась — она была такая красивая, кроткая — и ушла. Нас было трое малышей, мы ждали ее с нетерпением. Наконец она вернулась в половине второго ночи, белая как полотно, в смятой одежде, растерзанная. Войдя, она подошла к печке, открыла чугунную дверцу, разделась и сожгла всю одежду. Затем она приняла ванну и лишь после этого сжала нас в своих объятьях. Мы легли спать. На следующий день она попыталась покончить с собой, попытки эти повторялись три раза, позднее она еще два раза травилась. Она до сих пор жива, я ухаживаю за ней (…) у нее психическое заболевание. Мы так и не узнали, что тогда с ней сделали»?.

Под влиянием коммунистической пропаганды, превозносившей «Красную Армию — освободительницу», в европейских государствах усиливался процесс «переметывания» людей из одного идеологического лагеря в другой, процветало доносительство. Как это нередко случается в переломные моменты истории, кризис общественных отношений сопровождался личностным душевным кризисом отдельных членов общества. Это явление отразилось не только в выжидательной позиции пассивных пособников палачей, но и в поведении тех, кто сильнее всего пострадал, — евреев. Розенцвейги отныне предпочитают именоваться Розанскими, а Брайтенфельды — Баресами…

Господство террора, страха и отчаяния в Центральной и Юго-Восточной Европе продолжалось. Против новых властей велась вооруженная борьба, в частности в Польше, временами перекидываясь в Словакию, как это было в 1947 году, когда туда прибывали военно-террористические отряды «бандеровцев», изгнанные с Украины. Вооруженные отряды, состоявшие из бывших членов фашистской «Железной гвардии», свирепствовали в румынских Карпатах, называя себя «Черными плащами». Нередкими были в Центральной Европе и проявления воинствующего антисемитизма: последние в европейской истории погромы состоялись в Польше, в Венгрии и в Словакии. Новая еврейская трагедия разыгрывалась непосредственно после массовой бойни во время войны, став катастрофой и для народов, среди которых культивировался «неоантисемитизм» (это выражение принадлежит известному венгерскому мыслителю Иштвану Бибо). Насилие разрасталось вширь.

Агрессивный национализм часто выливался в антинемецкие настроения — отчасти это объяснялось событиями недавнего прошлого и преступлениями нацистской Германии, и агрессивность, подобно тяжелому грузу, сдерживала развитие демократического процесса на европейском континенте. Жестокость и насилие проникали в повседневную, будничную жизнь и влекли за собой перемещение миллионов человек, отнесенных к немецкому меньшинству, проживавшему на этих землях еще с XIII века: 6,3 миллиона немцев вынуждены были покинуть свои дома на территориях, возвращенных Польше; 2,9 миллиона изгнаны из Чехословакии; 200 000 — из Венгрии; более 100 000 — из Югославии… Общие цифры не могут заслонить тысяч личных драм: в то время как мужчины, в основном военные, оказались в лагерях для военнопленных, женщины, дети и старики вынуждены были покинуть свои дома, квартиры, лавки, мастерские и фермы. «Официальному» перемещению, утвержденному союзными державами в течение лета 1945 года, предшествовало в некоторых местностях перемещение «дикое»; и спущенные с цепи чешские националисты во время этой охоты на немцев убили несколько тысяч гражданских лиц.

Террор пустил корни на центрально-европейском пространстве еще до установления коммунистических режимов, жестокость часто являлась неотъемлемой частью социальных отношений и менталитета рассматриваемых стран. Тем труднее было им противостоять грядущей волне варварств, которая вскоре обрушилась на них.

Орудием новой волны насилия призваны были стать коммунистические партии центрально-европейских стран. Их руководители и аппаратчики — верные последователи большевистской теории, «обогащенной» опытом Советского Союза, возглавляемого Иосифом Сталиным. Как видно из предыдущих глав, цель у всех компартий была одной и той же: упрочить любыми средствами монопольную власть коммунистов и «руководящую роль партии» по советскому образцу сталинского покроя. Речь никоим образом не шла о каком бы то ни было распределении полномочий или разделении властей, политическом плюрализме или парламентской демократии, даже если парламентский режим формально поддерживался. Олицетворением доктрины в то время являлся Советский Союз, окруженный ореолом победителя нацистской Германии и ее союзников, он был главной революционной силой, всемирным вдохновителем. И местные коммунистические лидеры должны были не только согласовывать свои действия с Советами, но и безропотно подчиняться центру мирового коммунизма — Москве и великому вождю — Сталину.

Более всего монопольная власть коммунистов упрочилась в период освобождения в двух странах: в Югославии во главе с Иосипом Броз Тито и в Албании, где руководство КПА взял на себя Энвер Ходжа. В этих странах именно коммунисты оказались самой влиятельной силой, участвовавшей в сопротивлении нацистским и итальянским захватчикам, и, несмотря на давление извне, включая советское, они не согласились разделить власть с другими политическими силами, разве что ненадолго.

В истории не часто встречаются примеры, когда установлению новой власти предшествовало такое жестокое кровопролитие, как в Югославии (около миллиона жертв в стране с населением в пятнадцать с половиной миллионов жителей); наибольшее количество пострадавших — среди гражданских лиц, в основном женщин, детей и стариков; многочисленные внутренние распри — гражданские, этнические, идеологические и религиозные — принесли больше смертей, чем действенная и эффективная война союзников против оккупантов или даже карательные операции последних. Эта поистине братоубийственная война, доходящая порой до геноцида, привела к тому, что в буквальном смысле брат дрался против брата; в результате подобной «чистки» за период освобождения были уничтожены все внутриполитические соперники коммунистов и их вождя Тито. Подобного же рода «чистка» прошла и в соседней Албании, разумеется, не без помощи югославских коммунистов.

В других странах Центральной и Юго-Восточной Европы, за исключением Чехословакии, коммунистические партии предвоенных лет представляли собой силы скорее маргинальные, насчитывающие не более нескольких тысяч приверженцев; болгарская партия, например, играла важную роль в 1919–1923 годах, затем действовала подпольно, принимая активное участие в Сопротивлении. В свете тогдашней политической конъюнктуры и при поддержке Советской Армии компартии сделались значительной силой. Входя в состав вновь сформированных правительств, коммунистические партии почти везде контролировали министерства, ответственные за репрессивные действия (Министерства внутренних дел и юстиции) или осуществляющие их (Министерство обороны). Начиная с 1944–1945 годов коммунисты входили в состав правительств в качестве министров внутренних дел — в Чехословакии, Болгарии, Венгрии и Румынии, министров юстиции — в Болгарии и Румынии. Министры обороны Чехословакии и Болгарии, генералы Людвик Свобода и Дамиан Велчев, оба были тайными сторонниками коммунистической партии. Люди, находившиеся у них в подчинении, возглавляли тайную полицию, органы госбезопасности — «Даржавна Сигурност» в Болгарии, «Аллам Ведельми Остайи» (АВО, позднее АВХ) в Венгрии — и военную разведку. В Румынии спецслужба, предшественница знаменитой секуритате, находилась под началом Эмила Боднараша, бывшего армейского офицера, и, по свидетельству Кристины Бойко, ставшего советским агентом. Коммунисты прежде всего внедряли на местах аппарат насилия. По поводу полного контроля коммунистов над АВО генеральный секретарь ЦК КП Венгрии Матьяш Ракоши заявил:

«Это единственное учреждение, где мы сохранили всестороннее руководство, категорически отказавшись разделить свои функции с другими коалиционными партиями в соответствии с долей участия каждой партии в наших общих делах».

Политические процессы против некоммунистических союзников

Промелькнувшие в речах некоторых коммунистических руководителей той эпохи рассуждения о «национальных путях социализма» без «диктатуры пролетариата» по-советски служили лишь ширмой, прикрывавшей реальную стратегию коммунистических партий Центральной и Юго-Восточной Европы. Эта стратегия заключалась в проведении в жизнь большевистской теории и практики, прошедших испытания в России начиная с 1917 года; подобно тому, как большевики устранили своих бывших союзников, эсеров и членов других партий, их прилежные ученики начиная с 1946 года стали расправляться со своими партнерами по коалиции. Кроме того, исследователи высказывают мысль о «процессе советизации» местных режимов и о стратегическом плане, разработанном Москвой. И действительно, Сталин летом 1947 года отказался от плана Маршалла и стал инициатором создания Информационного бюро коммунистических и рабочих партий (Коминформа) в сентябре 1947 года — так совершенствовался контроль за деятельностью правящих партий.

Разумеется, существовали различия в развитии рассматриваемых нами стран. Тем не менее коммунистические партии всегда и везде стремились к жестокому подавлению конкурентов: политических, идеологических, духовных, причем как реальных, так и потенциальных. Доктрина требовала окончательного устранения противников, и для достижения этой цели все средства были хороши, начиная со смертного приговора, расправ, долгосрочного тюремного заключения и кончая принудительной ссылкой на Запад, процедурой менее жестокой, однако существенно ослаблявшей силы антикоммунистического сопротивления, — она, к сожалению, пока недооценивается в аналитических исследованиях истории этих стран. Право на родину, на дом — одно из основополагающих прав человека. Тем не менее, начиная с 1944–1945 годов десятки тысяч венгров, словаков, поляков и других коренных жителей вынуждены были покинуть свои страны из-за страха перед Советской Армией.

Первое орудие в арсенале карательных мер — политический процесс против вождей других партий, многие из которых не принадлежали к категории «коллаборационистов», сотрудничавших с нацистскими оккупантами или местными фашистами, а, напротив, были участниками сопротивления, прошли через нацистские тюрьмы и лагеря. Подобные процессы начались в странах — бывших союзницах Германии (Венгрии, Румынии и Болгарии) под непосредственным надзором Советской Армии; в межсоюзнических комиссиях, созданных в 1944 году и действовавших до 1947 года, советские военные имели преобладающее влияние и навязывали свою точку зрения. Так, в Венгрии Партия мелких сельских хозяев, победившая на выборах 1945 года, набрав 57 % голосов избирателей, стала не только предметом политических маневров, но и широко развернутых полицейских мер. В январе 1947 года Министерство внутренних дел под управлением коммуниста Ласло Райка, сражавшегося в Интернациональных бригадах в Испании, а в конце войны ставшего руководителем сил Сопротивления, сообщило о раскрытии «антигосударственного заговора», предъявляя обвинение отряду «Венгерское содружество», сформированному во время войны для подпольной борьбы против нацистских оккупантов. Полиция арестовала министра и многих депутатов Партии мелких сельских хозяев; главарь так называемых заговорщиков Дьёрдь Донат был приговорен к смерти и казнен, другие обвиняемые прошли через все тяготы тюрьмы.

В феврале 1947 года Бела Ковач, генеральный секретарь этой влиятельной партии, был арестован советскими властями за «заговор, угрожающий безопасности Советской Армии»; он содержался в советской тюрьме до 1956 года. Число пострадавших стремительно росло, поскольку коммунистическая полиция Венгрии, как и других стран, считала, что каждый «заговор» неизбежно сопровождается «разветвлениями».

Итак, через два года после окончания войны первая по численности партия Венгрии была обезглавлена и казнена. Вслед за Бела Ковачем наиболее видные представители Партии мелких сельских хозяев оказались либо в ссылке, либо в заключении: Ференц Надь, председатель Совета, его предшественник Золтан Тилди, президент Национальной ассамблеи Бела Варга, Йожеф Кёваго, мэр Будапешта; а заодно с ними — десятки депутатов и партийных активистов. С конца 1947 и до начала 1949 года распущены Партия независимости и Народно-демократическая партия. Позднее генеральный секретарь Коммунистической партии Венгрии Матьяш Ракоши, вернувшись из Москвы в сопровождении Советской Армии, превозносил «тактику салями», рекомендуя истреблять противников не сразу, а постепенно, отрезая по ломтику. При этом он был твердо убежден, что заглоченные ломтики салями не вызовут в дальнейшем несварения желудка…

Преследования социал-демократов в разных странах продолжались. В Венгрии в феврале 1948 года был арестован Юстус Келемен, заместитель министра промышленности. Если не считать Польши, то эти преследования начались с Болгарии, где лидер социал-демократов Крыстю Пастухов был приговорен в июне 1946 года к пяти годам тюрьмы. До наступления лета 1946 года пятнадцать членов Центрального комитета Независимой социал-демократической партии, возглавляемой Костой Лулчевым, оказались в тюрьме. Сам Лулчев, как и другие руководители, был арестован в 1948 году и приговорен в ноябре к пятнадцати годам заключения. Репрессивные действия затронули в 1948 году и Румынию, где в мае были арестованы Константин Тител Петреску и Антон Димитриу, соответственно президент и генеральный секретарь Независимой социал-демократической партии, что болезненно отразилось на всех противниках насильственного объединения социал-демократических партий с правящими коммунистическими партиями. Альянс с социал-демократами, настойчиво навязываемый в период освобождения, оказался на деле чисто тактическим ходом — плюрализм рабочего движения в действительности никогда не выходил за рамки коммунистического режима. Особо массовое преследование социал-демократов развернулось в советской оккупационной зоне в Германии, ставшей впоследствии территорией Германской Демократической Республики. За 1945–1950 годы пять тысяч социал-демократов были приговорены советскими и восточно-германскими судами к различным срокам заключения, четыреста человек погибли в тюрьмах. Последний крупный процесс против социал-демократов состоялся в конце 1954 года в Праге.

Тюрьма в Сигету

На северной границе Румынии расположен городок Сигету. В 1896 году там была сооружена тюрьма с толстыми стенами, которая в 1948 году была превращена в политическую тюрьму строгого режима.

В мае 1950 года в многочисленных товарных вагонах в Сигету были свезены более двухсот влиятельных лиц, включая нескольких министров из различных правительств послевоенного периода. Большинство из них — люди преклонного возраста, как, например, лидер Национальной крестьянской партии Юлиу Маниу, 73 лет, или старейшина известной семьи Братьяну (основателей современной Румынии), 82 лет. Тюрьма заполнилась политическими деятелями, генералами, журналистами, священниками, греко-католическими епископами… За пять лет пятьдесят два узника встретили там свою смерть.

В Болгарии перед выборами, назначенными на 27 октября 1946 года, были убиты двадцать четыре активиста Болгарского земледельческого народного союза. Вождь партии Никола Петков был арестован 5 июня 1947 года в разгар заседания Народного собрания вместе с двадцатью четырьмя депутатами. Республиканец-франкофил Петков провел семь лет в изгнании во Франции после убийства фашистами в 1924 году его брата, Петко Петкова, руководителя левого крыла Земледельческого союза. В 1940 году Петков был на несколько месяцев интернирован в лагерь Гонда-Вода, позднее ему было назначено постоянное местожительство; за этот период он успел подготовить создание Отечественного фронта, куда были вовлечены и участники коммунистического Сопротивления. В конце войны он стал заместителем председателя Государственного совета, затем ушел в отставку, выражая протест против насилия и террора во время «чисток», проводимых представителями коммунистического меньшинства. И вот в 1947 Никола Петков, стоявший во главе объединенной оппозиции, бывший союзник коммунистов, был обвинен в «вооруженном антиправительственном заговоре», 5 августа отдан под суд, 16 августа приговорен к смерти, 23 сентября — повешен. Среди лиц, уполномоченных коммунистами и госбезопасностью на проведение подготовки ареста и судебного процесса над Петковым, значится некто Трайчо Костов, который будет повешен два года спустя…

В двух других странах, бывших сателлитах Германии, главными мишенями политических процессов становились прежде всего руководители аграрных партий, часто содействовавших разрыву союза с Германией, что способствовало приходу Советской Армии. Так, в октябре 1947 года в Румынии руководители национал-крестьянской партии Юлиу Маниу и Ион Михалаке в результате грандиозного процесса, основанного исключительно на полицейских провокациях, были приговорены к пожизненному тюремному заключению; на различные сроки были осуждены еще семнадцать активистов этой партии. Этот процесс проложил дорогу для массового преследования политических деятелей некоммунистического толка. Юлиу Маниу скончался в 1952 году в тюрьме. Незадолго до выборов 18 ноября 1946 года многие политические деятели, в том числе либерал Винтила Братьяну, были осуждены военным трибуналом. Сфабрикованное обвинение гласило: «создание террористической организации».

Последнее заявление Николы Петкова

После выступления генерального прокурора, который потребовал вынесения смертного приговора, Николе Петкову было предоставлено право выступить с последним словом. Он достал из кармана лист бумаги и ровным голосом прочел:

«Господа судьи (…), со спокойной совестью и полностью отдавая отчет в своей ответственности перед болгарским правосудием, перед обществом и политической организацией, членом которой я являюсь и за интересы которой готов отдать жизнь, считаю своим долгом заявить: я никогда не участвовал ни делом, ни словом в нелегальной деятельности против народной власти, установленной 9 сентября 1944 года, одним из представителей которой я являюсь в качестве члена Земледельческого союза.

Я вступил в Болгарский земледельческий народный союз в 1923 году. В основе его идеологии заложены принципы мира, порядка, законности и власти народа, а используемое оружие — избирательный бюллетень, слово и пресса. Никогда Болгарский земледельческий союз не прибегал к неблаговидным, законспирированным и заговорщическим действиям; никогда не участвовал в государственных переворотах, хотя сам часто являлся их жертвой».

Далее Н. Петков напомнил о событиях 9 июня 1923 года и 19 мая 1934 года — «первых шагах фашизма в Болгарии», затем о своей отставке и уходе из правительства.

«Будь я, как утверждают господа прокуроры, жадным до власти человеком или карьеристом, я бы до сих пор занимал пост заместителя председателя Государственного совета Болгарии. С тех пор, как я перешел в ряды оппозиции, и до момента моего ареста я беспрестанно прилагал усилия для достижения договоренности между Земледельческим союзом и Коммунистической рабочей партией, поскольку считаю подобное соглашение исторической необходимостью. Я никогда не состоял на службе у реакции, ни внутри страны, ни за рубежом.

Господа судьи, в течение двух лет, начиная с 25 июня 1945 года, против меня развернута самая жестокая и безжалостная кампания, которая когда-либо велась против болгарского политического деятеля. Беспощадные удары нанесены и по моей частной, и по общественной жизни. Три раза я был символически погребен в Софии и десять раз в провинции. Я сам читал сообщение о моей смерти у входа на кладбище в Софии во время этих захоронений. Все это я перенес, не опускаясь до жалоб и нытья. Готов вытерпеть, не теряя присутствия духа, все, что меня ожидает, ибо такова неизбежность моей судьбы в печальной политической действительности современной Болгарии.

На что претендовать мне, скромному служителю на ниве общественной деятельности, если два человека, признанные сегодня великими государственными деятелями, Димитрий Петков и Петко Петков были убиты как предатели на улицах Софии».

(Здесь Никола Петков напоминает о своем отце, Димитрие, председателе Государственного совета, убитом двумя выстрелами в спину 11 марта 1907 года, и брате Петко, депутате, убитом выстрелом в грудь 14 июня 1924 года.)

«Господа судьи, убежден, что вы отставите в сторону политику, которой не место в зале правосудия, и примете во внимание только бесспорно установленные факты. Уверен, что, движимые исключительно вашей судейской добросовестностью — на большее я и не надеюсь, — вы вынесете оправдательный приговор».

16 августа 1947 года, выслушав приговор о казни через повешение, провозглашенный «от имени болгарского народа», Никола Петков громко воскликнул:

«Неправда! Не от имени болгарского народа! Меня посылают на смерть по приказу ваших иностранных хозяев из Кремля или еще откуда-нибудь. Болгарский народ, раздавленный кровавой тиранией, которую вы пытаетесь представить как правосудие, никогда не поверит в вашу гнусную ложь!».

Что касается организации политических процессов против бывших союзников, Чехословакия представляет в какой-то степени пример неприкрытого и «безукоризненного» использования этого приема. Чехословакия принадлежала к лагерю стран-победительниц, и ее восстановление в 1945 году заставило позабыть об альянсе словацкого государства с Германией, чему способствовало и словацкое народное восстание против нацистских оккупантов в конце августа 1944 года. В ноябре 1945 года в соответствии с соглашениями союзных держав Советская Армия должна была отвести войска назад, а американцы — освободить западную Богемию. Коммунистическая партия выиграла выборы в мае 1946 года; правда, в Словакии она оказалась в меньшинстве, 62 % избирательных голосов получила демократическая партия. Политические деятели, делившие власть с коммунистами после освобождения, подтвердили свою приверженность к свободе и демократии, участвуя в движении Сопротивления и внутри страны, и за рубежом, включая Словакию.

Рассекречивание чехословацких и советских архивов позволило со всей остротой ощутить безнравственность и аморальность большевистских прихвостней. В декабре 1929 года глава коммунистов, депутат Клемент Готвальд на обвинения о том, что КПЧ действует по указке Москвы, заявил на заседании парламента:

«Мы — партия чехословацкого пролетариата, и верховная наша революционная штаб-квартира действительно находится в Москве. А знаете, зачем мы ездим в Москву? Поучиться у русских большевиков, как получше свернуть вам шею. Надеюсь, вам известно, что русские большевики — большие мастера в этой области».

После выборов в мае 1946 года этот убежденный «сворачиватель шей», судьба которого (рабочий-самоучка, дослужившийся до поста вождя коммунистической партии большевистского толка) напоминает судьбу другого коммуниста — Мориса Тореза,[85] становится Президентом Чехословацкой Республики. Наконец-то он дирижер оркестра, теперь взмахом палочки он управляет репрессиями уже не за кулисами, а при свете рампы.

Словацкая демократическая партия стала первой мишенью; началось все с различных политических маневров, благодаря которым чешские некоммунистические силы оказались во власти антисловацких националистических настроений, а кончилось провокациями органов госбезопасности. В сентябре 1947 года полиция при подстрекательстве коммунистов объявила о раскрытии «антигосударственного заговора в Словакии». За этими клеветническими измышлениями последовал парламентский кризис, демократическая партия утратила свое большинство в словацком правительстве, двое из трех ее руководителей были арестованы.

Репрессивные действия ужесточились в феврале 1948 года после «Пражского переворота», открывшего широкие возможности для установления монопольной власти КПЧ. Февральский кризис сразу же вызвал уход в отставку большинства некоммунистических министров, а вскоре среди прочих в тюрьме оказались словак Ян Урсини, глава Демократической партии и бывший заместитель премьер-министра правительства Готвальда, вынужденный уйти в отставку осенью 1947 года, а также Прокоп Дртина, министр юстиции, оба — участники Сопротивления в период оккупации.

Уже в апреле — мае 1948 года на руководителей Словацкой демократической партии обрушились первые показательные процессы, сфабрикованные по всем правилам: двадцать пять человек были приговорены к различным срокам тюремного заключения, один из них — к тридцати годам. С этого момента формируются основополагающие принципы юридических и полицейских репрессивных действий: поиск «врагов» среди военных и сотрудников правоохранительных органов, а также среди политического руководства либерал-демократических и социал-демократических партий, которые до февраля 1948 года являлись искренними сторонниками всестороннего сотрудничества с коммунистами.

Рассмотрим два типичных случая «элитных» политзаключенных.

Генерал Гелиодор Пика, патриот и демократ, видный деятель движения Сопротивления. Сторонник сотрудничества с Советским Союзом, руководитель делегации чехословацких военных, посетивших СССР весной 1941 года незадолго до начала войны. В 30-е годы известен как последовательный инициатор налаживания дружеских связей с Москвой. Не остался незамеченным и его конфликт с «советскими органами»: он пытался вытащить из советских лагерей и тюрем более десяти тысяч чехословацких граждан, содержавшихся под стражей за «нелегальный переход через границу СССР» в 1938–1939 годах, и добиться включения их в состав чехословацкой армии, формируемой в Советском Союзе. Вплоть до 1945 года его патриотизм и заслуги перед «народно-демократической революцией» считались неоспоримыми, он исполнял обязанности первого помощника начальника штаба чехословацкой армии.

С конца 1945 года за его деятельностью стали наблюдать военно-разведывательные службы и лично их глава — Бедржих Райцин, коммунист, тесно связанный с советскими спецслужбами. В конце февраля 1948 года генерал Пика был уволен из рядов армии, в начале мая арестован и обвинен в том, что, будучи агентом английской разведки, он осуществлял диверсионную деятельность, направленную против чехословацкой армии в СССР в период войны, а также в нанесении ущерба интересам СССР и своей родины… Специально созданный в середине 1948 года для осуществления политических репрессий Государственный суд 28 января 1949 года вынес Пике смертный приговор. Он был повешен 21 июня 1949 года в шесть часов утра во дворе Пльзеньской тюрьмы. Райцин ясно изложил своим приближенным причины физического устранения генерала: этого потребовали «советские органы», поскольку тот «слишком много знал о работе советской разведки». Это, несомненно, объясняет, почему три года спустя Райцин также был казнен через повешение.

История Йосефа Подседника не менее поучительна. В феврале 1948 года он был мэром Брно — главного города Моравии и второго по величине города Чехословакии. Он оказался на этом посту в результате демократических выборов 1946 года, в которых участвовал в качестве кандидата от Национал-социалистической партии, созданной в начале века и не имевшей ничего общего с гитлеровским «национал-социализмом». Приверженец демократических и гуманистических идеалов, сформулированных первым президентом Чехословакии Томашем Масариком, избранным в 1918 году, он являлся представителем довольно широкого слоя чешских социалистов, ратующих за сотрудничество с коммунистами. После февральских событий 1948 года мэр города Брно решается на эмиграцию, затем отказывается от этой идеи и остается, пытаясь облегчить участь бывших членов своей партии, подвергнутых гонениям на вверенной ему территории (на 31 декабря 1947 года их насчитывалось более шестидесяти тысяч). Арестован 3 сентября 1948 года, в марте 1949 года приговорен Государственным судом к восемнадцати годам тюремного заключения за нелегальную деятельность, направленную на ниспровержение существующего строя насильственным путем и в связи с «иностранной реакцией» и т. д. С ним заодно приговорены девятнадцать членов его партии, суммарный срок тюремного заключения составляет семьдесят четыре года. Все свидетели, проходившие по этому делу, становились политзаключенными и также ожидали своей участи. Следующая группа пострадавших — тридцать два активиста из южной Моравии, они были приговорены позднее, но также в связи с «делом Подседника», в общей сложности к шестидесяти двум годам тюремного заключения.

Процесс Подседника был показательным. Йосеф Подседник, вышедший из тюрьмы лишь в 1963 году, отбыв наказание сроком в пятнадцать лет, впоследствии вспоминал:

«Десятки руководителей КПЧ почтили своим присутствием этот первый грандиозный политический процесс, устроенный Государственным судом. Возглавлял эту делегацию Отто Слинг (один из будущих смертников, приговоренных в ходе процесса Сланского), который от души радовался в момент произнесения приговора».

Кульминацией расправы с бывшими союзниками — демократами и социалистами — стал процесс над Миладой Гораковой, проходивший в Праге с 31 мая до 8 июня 1950 года. Перед судом предстали тринадцать человек: лидеры Национал-социалистической, Социал-демократической, Народной партий и один «троцкист»; четверо из них были приговорены к смерти, среди них Милада Горакова, четверо — к пожизненному заключению, пятеро — к различным срокам тюрьмы от пятнадцати до двадцати восьми лет (в совокупности сто десять лет). В отчете Верховного суда, опубликованном в 1968 году в период Пражской весны, указано, что процесс над Миладой Гораковой стал благодатной почвой для развертывания 300 новых политических процессов; одних только бывших членов Национал-социалистической партии было осуждено более 7000 человек. Наиболее крупные процессы прошли в мае-июле 1950 года во многих провинциальных городах. Анализ результатов этих процессов демонстрирует «общенациональный размах» так называемого заговора: в ходе 35 процессов — 639 приговоренных, 10 из них — к смертной казни, 48 — к пожизненному заключению, остальные — к 7850 годам тюремного заключения (в совокупности).

Процесс над Миладой Гораковой явился важным событием с различных точек зрения: это был первый процесс в стиле «грандиозного спектакля» (выражение заимствовано у чешского историка Карела Каплана); первый процесс, подготовленный непосредственно «советскими консультантами» — высшими чинами спецслужб, управлявшими репрессивным механизмом по «классическому» сценарию: вызубренные и прочитанные «признания», широкая пропагандистская кампания и т. п.

Процесс этот явился важной вехой в истории не только коммунистических политических репрессий в Европе; казни через повешение подверглась женщина, и не просто женщина, а участница Сопротивления, проявившая незаурядное мужество в период оккупации чешских земель во время Второй мировой войны, женщина, проведшая пять лет в нацистских тюрьмах, женщина демократических убеждений, никогда не помышлявшая о борьбе против коммунистической диктатуры с оружием в руках…

Отчего западное общественное мнение слабо отреагировало на преступление коммунистов? Отчего протесты физика Альберта Эйнштейна не были поддержаны кампанией по сбору подписей в поддержку пострадавшей? Отчего участники Сопротивления и во Франции, и в других странах не изобличили это злодеяние с достаточной силой и убедительностью? Отчего в самом массовом масштабе не выразили они солидарности с одной из своих представительниц, отчего не спасли ее от виселицы?

Странная игра коммунистической интеллигенции

В конце того далекого 1951 года только начинали поговаривать о психодрамах. Был вечер святого Сильвестра, и мы с Клер около полуночи ушли с одного «семейного» празднества, решив завершить новогоднюю ночь в другой моей «семье», у Пьера Куртада (журналиста и писателя-коммуниста). Там все уже были навеселе. «Как раз тебя мы и ждали!» — радостно воскликнули мои товарищи. Мне разъяснили правила игры. Жан Дювиньо (социолог-искусствовед) уверял тогда, что каждая эпоха изобретает свой литературный жанр: греки придумали трагедию; эпоха Возрождения — сонет; классицизму мы обязаны созданием пятиактных пьес в стихах с правилами «трех единств» и т. д. «Социалистический» век создал свой жанр искусства: московский судебный процесс. И тут участники этого позднего ужина, изрядно выпив, решили разыграть процесс. Дожидались прихода подсудимого, т. е. меня. Роже Вайян (писатель-коммунист) назначен прокурором. На Куртада возложены обязанности адвоката. Мне ничего не оставалось, как занять свое место на скамье подсудимых. Сначала я отбивался, потом подчинился правилам игры. Предъявленные мне обвинения неопровержимы — я виновен в нарушении закона по десяти статьям Уголовного кодекса: диверсионная идеологическая деятельность, поддерживание связи с культурным врагом, сговор со шпионами-космополитами, измена высоким философским принципам и т. д. Я попытался дискутировать в ходе допроса, чем вызвал озлобление прокурора, адвоката и свидетелей обвинения. Судебная речь моего адвоката была безнадежной: хоть я и имел право на смягчающие обстоятельства, меня все же должны были освободить от бремени земного существования, и в самое ближайшее время. Алкоголь ударил в голову, и шутовство постепенно превращалось в кошмар, а пародия — в оскорбления. В момент вынесения приговора (конечно же смертного) у двух женщин, выступавших на моей стороне, начался нервный припадок. Вокруг них засуетились, стали кричать, плакать, шарить по аптечкам в поисках нашатырного спирта, прикладывать полотенца с холодной водой. Прокурор, адвокат и обвиняемый склонялись над бьющимися в конвульсиях женщинами. Из всех присутствующих один я не был пьян. Было стыдно и совестно, и думаю, не мне одному.

Сегодня я без колебаний назову всех нас безумцами. Каждому, наверное, знакомы минуты помрачения рассудка и ослабления чувства ответственности. Так происходит не само по себе, слабоумие не обязательно ведет к безответственности, нередко душевнобольной сознательно выбирает сумасшествие, чтобы выбраться из узла противоречий, который он не решается разрубить.

Тогдашнее умопомешательство явилось следствием психического расстройства нашей исторической эпохи. Мы лишь воспроизвели — логически и эмоционально — невменяемость всеобщую.

Разрушение гражданского общества

В окружающем нас хаосе нелегко уяснить, а тем более уточнить, не претендуя на окончательное определение, что же на самом деле означает понятие «гражданское общество». Общество это эволюционирует сообразно развитию капитализма и современной системы государственности.

Служа противовесом государственной власти, гражданское общество независимо. Оно основано прежде всего на системе потребностей членов общества, где главную роль играет частная экономическая деятельность. Гражданское общество предполагает наличие людей с богатыми духовными запросами, в его основе лежат соответствующие этим запросам ценности, в своей деятельности оно исходит из понятий нравственности и является гарантом свободы личности. Личность представляет собой, с одной стороны, существо эгоистичное, независимое (буржуа), а с другой стороны, гражданина, интересующегося делами общества («человек общественный»). Философ и политолог Любомир Сохор определяет гражданское общество как «совокупность социальных институтов, надсемейных и в то же время негосударственных, объединяющих членов общества для совместно организованных действий и выражающих их личные мнения и интересы. Разумеется, при условии, что эти институты и организации являются автономными и не преобразованы в полугосударственные структуры или в промежуточные инстанции по передаче указаний сверху от государственных властных структур». Таким образом, к числу институтов гражданского общества следует отнести корпорации и сообщества, религиозные организации, профсоюзы, муниципалитеты и местные властные структуры (органы самоуправления), политические партии, общественное мнение.

Детально продуманная стратегия коммунистических репрессий, нацеленная на установление абсолютной власти после ликвидации политических конкурентов и всех обладателей — даже потенциальных — «реальной власти», как, например, руководителей армии, госбезопасности, продолжает действовать вполне последовательно, предпринимая атаки на структуры гражданского общества. Стремясь обеспечить себе монополию на власть и на истину в последней инстанции, репрессивная машина наносит удары по хранителям власти политической и духовной: политическим и профсоюзным лидерам и активистам, служителям Церкви, журналистам, писателям и т. д. Часто жертвы выбираются среди тех, кто занимает ключевые посты в партиях, церквях, профсоюзах, религиозных общинах, различных ассоциациях, прессе, органах местного самоуправления.

Необходимо упомянуть и о «международном» критерии выбора жертв репрессий. Органы власти, полностью подчиненные Советам, заинтересованы в разрушении многосторонних и разнообразных связей гражданского общества с зарубежными странами. Социал-демократы, католики, троцкисты, протестанты являются представителями общественных движений, по самой своей природе ориентированных не только на национальный уровень, но и на традиционно прочные и плодотворные международные отношения. Интересы и мировые стратегические задачи СССР состояли в разрушении этих связей.

В новых «народных демократиях» гражданское общество было еще довольно слабым. В предвоенные годы развитие его тормозилось авторитарными или полуавторитарными режимами, а также отсталой экономикой и неразвитой социальной сферой. Война, местные фашистские режимы, оккупационная политика в значительной мере способствовали его ослаблению. В период освобождения позиция советских властей по отношению к гражданскому обществу и его структурам, а также бесконечные «чистки» еще более ограничивали его потенциал.

Действия Советской Армии в оккупационной зоне Восточной Германии отчасти объясняют относительную «мягкость» юридических и полицейских репрессий и отсутствие политических процессов в духе «грандиозного спектакля» в период становления Германской Демократической Республики (она была провозглашена в 1949 году). Репрессии и судебные процессы — неизменное сопровождение рождающегося коммунистического режима. Однако в тот момент в использовании этих орудий насилия не было необходимости: цели новой власти были уже достигнуты в ходе предыдущих репрессий. По последним данным, полученным после падения Берлинской стены в 1989 году, советские оккупационные власти в 1945–1950 годы интернировали в своей зоне 122 000 человек, из которых 43 000 погибли в заключении и 756 были приговорены к смертной казни. Руководство Социалистической единой партии Германии (СЕПГ) по приказу собственного главы провело карательные мероприятия, в результате которых пострадало от 40 000 до 60 000 человек.