Картина первая

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Картина первая

Действие разыгрывается на сцене с чуть размытыми, словно выходящими из тумана декорациями. Полумрак по нашему замыслу даст ощущение удаленности событий во времени, события как бы проступают из пласта веков, они нечеткие, «присыпаны» вековой пылью, но они были, они реальны, и мы хотим их видеть, чтобы узнать о себе.

Пьеса играется в жанре трагедии – она о человеке с горькой судьбой, о его заоблачном полете и печальном конце. Об Аттиле, герое первого тысячелетия.

Царь Аттила оставил след в небе Средневековья: он подчинил себе средневековый мир. Такое сделать не удалось ни одному правителю за всю историю человечества – все страны платили ему дань! Но с каждой новой победой власть царя слабела, царство не становилось сильнее, и в том был рок, трагедия, которая обессилила всесильного владыку… Бог одной рукой дает, другой – отбирает, сколько дает, столько и отбирает. Так было всегда. И будет всегда. По этому правилу живет человек.

Темная сцена. Прожектор высвечивает справа письменный стол, на столе компьютер, рядом кресло, на кресле лежит чапан (расшитый халат). На сцену выходит человек в модном европейском костюме, он Ведущий, один из нас, подходит к столу, берет чапан, разглядывает его, потом надевает на себя и… становится гунном – рассказчиком истории своего народа. Далее Ведущий появляется на сцене в двух обличиях: либо в чапане (если участвует в событиях прошлого), либо в современной одежде.

Конский топот все отчетливее захватывает сцену, и тишина.

ВЕДУЩИЙ (ТЕЗИСЫ). 434 год, безоблачная жизнь в Европе кончилась: Римская империя лишилась покоя и былого величия, говорили о «гуннском нашествии»… Начало нашествию положила битва в 312 году, когда к Риму подошел отряд неведомых в империи всадников и наголову разбил императора Максенция с его непобедимой армией. Прямо у стен Вечного города. Была пробита брешь в обороне, считавшейся неуязвимой. Через нее вошла в Рим орда, которая навсегда изменила жизнь империи и всей Европы.

«Гуннское нашествие». Событие или нет?! Важная веха в истории народов? Не является ли это Событие краеугольным камнем эпохи Средневековья? Несомненно. Но камень утоплен в пучине безмолвия. О тех днях в Европе не вспоминают, а речь идет о предках сегодняшних европейцев, то есть о тех людях, кто дал имена иным городам и странам, кто проложил дороги, которые остались доныне. Они, эти люди, возвели первые в Европе храмы и монастыри, дворцы и замки, которые тоже сохранились… Всё на виду, но всё сознательно забыто.

Кому-то переселенцы казались дикими, жестокими. Кто-то восхищался их нравами и обычаями. Но они были просто людьми другой культуры, неведомой европейцам, отсюда разноречивые высказывания о них.

В жизни гуннов главенствовал культ Бога Небесного – создателя мира сего, их обществу были чужды люди без веры в Бога Небесного. Пришельцы не понимали таких людей, а те не понимали пришельцев. Духовный мир гуннов оставался тайной: они, образно говоря, обитали в ином мире – в мире небесного безмолвия, понятного лишь верующим. Европейцы же оставались язычниками, мир Бога Небесного им был недоступен… Лишь после прихода гуннов начал складываться лик другой Европы – уже не римской! Не языческой! Ведь каждый второй житель Европы к тому времени был из числа пришельцев.

Точная дата прихода первой орды переселенцев на Запад теряется в веках. Могилы их предков, когда-то покинувших Алтай в поисках лучшей жизни, остались далеко-далеко. Гунны неспешно осваивали незаселенные земли Евразии, все дальше продвигаясь на Запад. Конечно, не обходилось и без военных столкновений. Но у пришельцев была конница, ее боевое искусство, равных которым не было нигде в мире. Так взрастало степное царство Дешт-и-Кипчак. От Байкала до Атлантики простиралась гуннская держава (Великая Степь). Пред ней владения Рима выглядели жалкой провинцией, а Византия – захолустным уездом. К тому времени, когда переселение с Востока ураганом накрыло континент и полонило его на долгие десятилетия, Рим уже ничего не мог изменить. Рим и Византия платили дань степной державе. Теперь гунны диктовали свою волю – быть войне или миру. А в 434 году они узнали имя нового своего повелителя – на царский престол взошел Аттила.

Достоверных сведений о гуннах и царе Аттиле ничтожно мало, почти нет. Их уничтожила римская инквизиция, она цензурой и подлогами сотворила «темные века» в истории Европы, где и похоронила гуннскую державу и ее народ. Но сам народ не исчез. Едва ли не половина населения Европы – его потомки… Далек 434 год, полторы тысячи лет разделяют нас. Но он был! И не только потомки гуннов обязаны знать о нем. Мы должны понять, почему началось «вытеснение» гуннов из их собственной истории[35].

Конец вступления.

На сцене тронный зал царского дворца, где собралась гуннская знать, светская и духовная. Трон пуст. Все ждут смерти царя Аруга. Ходят слухи, что его отравили. В этом злодействе подозревают византийцев. Тихая настороженность… Уже несколько дней мучается царь. Лекари бессильны помочь ему.

С первых минут спектакля мы попадаем в обстановку древнего быта, где все узнаваемо. Акцент делаем на костюмах придворной знати, которые удивительно похожи на те, что зритель привык видеть в русских исторических инсценировках. Все одинаково, все похоже, с той лишь разницей, что у нас – гунны и что разворачивается действие, которое случилось за пять веков до появления Руси.

Зритель слышит отрывки разговоров, отдельные фразы, в которые звучат слова «гунны», «гуннский», они создают атмосферу на сцене. Но главное, конечно, не слова! Главное то, что бояре ненавязчиво показывают себя: свои высокие папахи, красные сапоги, длинные бороды. Они неторопливы в движениях и разговоре, потому что обременены собственной важностью. Важность демонстрирует древность их рода, она не позволяет боярину торопиться, даже в мыслях.

На сцене все размеренно, консервативно. Как в той жизни…

Конечно, трудно без слов передать информацию об эпохе, но надо найти слова и бытовые сценки. Тут важно показать непринужденное общение высшего света – например, их приветствия прикосновением рукой и щекой, одобрительные похлопывания по плечу или едва заметный кивок вместо приветствия – и при этом тихую настороженность общения. Всё, как сейчас. Обязательные подробные расспросы о здоровье родственников, а это был целый ритуал в той жизни, который сохранился вместе с потомками гуннов.

В свободном обществе были все несвободны. Следят друг за другом, ничто не оставляют без внимания, незамеченным, здесь фиксируют каждое слово, каждому жесту дают оценку… Жест значил куда больше, чем слово. И это тоже сохранилось сегодня.

…В зал ходят два важных хана в пропыленных костюмах, они прямо с дороги. Приехали издалека, чтобы проститься с умирающим царем. Едва успели… В словах печали, которыми наполнен зал, они тоже слышат «гунны», «гуннский», и громкое возмущение одолевает их:

1-Й ХАН. Какие гунны? Почему говорите «гунны»? Тюрками звались наши деды.

2-Й ХАН. Тюрками зовемся и мы…

То первые слова первого диалога в пьесе, с них начинается действие, этим подчеркиваем, что на сцене речь идет о конкретном народе, о реальной истории, в которой нет места чужим придумкам… Несколько фраз в развитии диалога передадут зрителю, что тюрками при Аттиле называли тех, у кого «душа наполнена Небом». То есть «верующих в Бога Небесного», какими, собственно, и были наши предки, отсюда их настоящее, а не придуманное кем-то имя.

Бояре, собравшись в круг, ведут негромкий разговор о наследнике престола, им есть что обсудить: новый царь – новые должности. И новые возможности страны. Царская свита во все времена заботилась об интересах государства, конечно, не забывая себя. Таково место бояр в обществе, высшая аристократическая элита. Люди благородных кровей, царского слова и царского приближения, они свита, которая делала царя.

Претендент на трон – царевич Бледа, он старше своего брата Аттилы, правда, старше лишь на несколько минут. И этих минут было достаточно, чтобы отдать корону старшему из братьев. Тревогу рождали опасения; споры, развернувшиеся в тронном зале, говорили о том, что царевича отличали мягкий нрав и девичий характер, в нем не было той решимости, с которой царь ведет в бой войско или утверждает решение на военном совете.

1-Й БОЯРИН. Даже сейчас в его поведении сквозит безучастность. Ему будто все равно.

2-Й БОЯРИН. Нет, почему же? Вчера мои люди видели его смеющимся, в обществе сомнительной молодежи, это в такие-то минуты. Конечно, сегодня он будет безучастным после бессонной ночи.

Из диалога бояр зритель узнает, что Аттила родился другим, что симпатии общества на его стороне – еще бы, искусный боец, с детства чтящий военное искусство. Мужчина! В отличие от стройного брата, Аттила был ниже ростом, с широкой грудью, с крупной головой и огромными синими глазами, с чуть приплюснутым носом, с редкой рыжей бородою. Каждый ощущал скрытую мощь и неуловимое обаяние этого человека с горделивой поступью, с взглядом косым и жестким, знающим себе цену и не терпящим возражений… Уверенностью подавлял он окружающих, обезоруживал их. Царь. Царь от рождения!

1-Й БОЯРИН. Он муж, рожденный на свет для потрясения народов, ужас всех стран, который, неведомо по какому жребию, наводит на всех трепет. Поговаривают о его божественном избрании, знак чего – священный меч Аттилы. Тот меч открылся случайно, один пастух нашел его в поле и принес в царский дворец… Кто явился в образе пастуха, вслух не говорим.

2-Й БОЯРИН. Знаю-знаю, Бледа с безразличием отнесся к приношению, даже не взглянул, а Аттила нет, побледнел, чувствуя, что всю жизнь ждал этого знака судьбы – меча, дарующего могущество его обладателю…

В действии, развернувшемся на сцене, сквозит тревога: общество ищет выход из тупика, в котором оно очутилось. Каждый боярин мысленно ищет совета у предков, чтобы узнать, как поступить, тюрки же жили по адатам, то есть по заветам предков. В прошлом находили они ответ на свое настоящее.

Вот и сейчас бояре ищут примеры былого, а история не дает им ответ. Все понимают, боясь произнести вслух: надо нарушать адат избрания царя и лишать Бледу права на трон. А как это сделать? Как нарушить завет отцов? И кто решится на эту неслыханную дерзость?

Консерватизмом дышало вольное общество Вольной Степи! Только консерватизмом, ничего не загадывая наперед… Обратились к патриарху, но и верховный служитель тюркской церкви, человек, который общается с Небом и говорит последнее слово, не смог ничего предложить. Адат избрания царя был лаконичен и строг. Вмешаться могло только Небо.

Но отдавать власть Бледе нельзя, это значило бы поражения в будущих войнах, на что и рассчитывали враги, подсыпая яд гуннскому царю – Аругу… Рождалась интрига.

И вот, объявили о смерти царя Аруга.

За сценой плач, крики.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.