О том, как Сталин осваивал азы яфетидологии

О том, как Сталин осваивал азы яфетидологии

Вопреки утверждениям[266], Сталин имел, пусть и самые общие, представления о яфетической теории задолго до дискуссии 1950 года. Правда, если он и знакомился с работами Марра до этого момента, то, скорее всего, поверхностно. Не будучи специалистом, да и просто систематически образованным человеком, он многое принял на веру, хотя язык и стиль академика и способ его мышления были абсолютно чужды Сталину, который, как любой много практикующий редактор, любил прежде всего ясность. Но, как и многие «прирожденные» редакторы, лишенные собственного творческого начала, Сталин не понимал, что насильственно навязываемая ясность нередко ведет к обмельчанию глубины. Тексты крупнейших мыслителей и наставников человечества приобретают ясность, только если сумеешь проникнуть сквозь непроглядную толщу глубины. В своем требовании ясности Сталин исходил из элементарного желания контролировать чужую мысль. Слишком сложное и неоднозначное («заумь», по его терминологии) ускользало от буквального контроля. Поэтому ясности он требовал и добивался во всем, особенно в сфере идей, в том числе и в своих собственных писаниях.

Сейчас трудно сказать, прочитал ли Сталин сборник статей «Тристан и Исольда», но то, что он хотя бы подержал его в руках и перелистал, это вполне могло быть. Русский перевод поэмы Руставели «Витязь в тигровой шкуре» с предисловием академика Орбели, в котором тот восхвалял Марра, Сталин читал и не раз перечитывал. Несмотря на свою занятость, Сталин предпринимал попытки читать и оригинальные произведения Марра. Судя по цитатам из работ академика, которые Сталин приводил в своей статье 1950 года «Марксизм и вопросы языкознания», он пытался читать отдельные произведения, опубликованные в пятитомном собрании «Избранных работ» Марра, выходившие в 30-х годах. Правда, в нынешней сталинской библиотеке ни одного тома из этого собрания я не обнаружил. Неясно и то, в какие годы он знакомился с этими томами. Зато следы его усилий углубиться в лингвистические построения Марра до сих пор видны на двух отдельных работах, сохранившихся в архиве вождя. Одна из них: «Извлечение из свано-русского словаря» (Пг., 1922), вышедшая в серии «Материалы по яфетическому языкознанию. вып. Х»[267]. Скорее всего, словарь был подготовлен к печати еще до революции. Об этом свидетельствует характерное указание: «Напечатано по распоряжению Российской Академии Наук. Сентябрь 1917 года. Непременный Секретарь, академик С. Ольденбург». Ко всему прочему словарь издан по правилам дореволюционной орфографии.

С «Извлечением из свано-русского словаря» Сталин познакомился очень основательно. Он вообще с видимым удовольствием копался в разноязычных словарях, и особенно в тех, где были трудные слова и термины. И в этом специфическом словаре Сталин подчеркнул карандашом десятки сванских слов и их русские переводы и толкования. Как и все работы Марра, словарь несет на себе оригинальный стиль автора. «Извлечение» было подготовлено Марром в качестве руководства для «собирателей», «посвященных в особенности лексикологической работы по яфетическим языкам». Собственно, это был даже не словарь в подлинном смысле слова. Слова в нем располагались не по алфавиту или в ином формальном порядке, а в согласии с оригинальной методой автора были «расположены гнездами по корням»[268]. К тому же, как я уже отмечал, всю жизнь Марр занимался еще и разработкой собственной системы передачи на письме всего разнообразия звуков человеческой речи («аналитический алфавит»). Эта система стала еще одним камнем преткновения на пути признания за яфетической теорией научного статуса. С синим карандашом в руке Сталин прошелся по сорока страницам этого своеобразного свано-русского словаря. Найти какую-то систему или выявить особый интерес Сталина к тем или иным словам и понятиям, я не смог. Он привычно отметил в одном из слов ошибку в написании сванского слова «форма». Сбоку написал по-грузински так, как надо, но уверенности в том, что в данном случая вождь прав, нет. И еще одна особенность: на последней странице он дважды подчеркнул слово «дьявол», хотя все остальные слова подчеркивал только один раз[269].

Другая книга Марра, также ныне находящаяся в сталинской библиотеке, — это сборник статей «О языке и истории абхазов», вышедший в 1938 году под грифом Грузинского филиала АН СССР в серии «Труды Института абхазской культуры имени акад. Н.Я. Марра, вып. Х»[270]. Сборник издан под редакцией и с предисловием академика И.И. Мещанинова. В нем опубликовано двадцать пять различных работ Марра, но сталинские пометы синим карандашом есть только на статье, расположенной в самой середине более чем четырехсотстраничной книги «Абхазоведение и абхазы (К вопросу о происхождении абхазов и этногонии Восточной Европы)». Между страницами этой статьи сохранились сталинские бумажные закладки. Как и во всех работах Марра, в статье развертывается широчайшая панорама связей абхазского языка с другими близкими и дальними, древними и новыми языками мира. Сталин и здесь все принимает на веру, останавливаясь на значимых для него моментах: на связях абхазского с грузинским, русским и с древними причерноморскими языками и культурами. Марр рассуждал об одной из самых любимых своих научных идей, о народах-яфетидах, к каковым, конечно же, были отнесены и абхазы. Он перечислил древнейших яфетидов, а Сталин подчеркнул их имена:

«В-третьих, со скифами непрестанно переплетаются везде кимеры, или иберы, они же тубалы, или тибарены, везде, а не на одном северном или восточном Черноморском побережье, и с доисторических эпох, а не с VII лишь века дохристианской эры, эпизода военных столкновений кимеров со скифами»[271]. Подчеркнул марровскую связку «сколотов-колотов» с «колхами»[272]. Затем написал на грузинском рядом с русским слово «абхазы»[273]. Заинтересовался марровской этимологией слова «лошадь»: Марр сравнил скифское, абхазское, русское и немецкое слова, а Сталин отметил немецкое — «Ross»[274] («конь»).

Марр порассуждал о происхождении названия реки Волга, Сталин и это взял на заметку: «Древность этого названия… датируется эпохой существования здесь этрусков или пеласгов[!Здесь и далее подчеркнуто Сталиным.!], тотемным словом которых является этот термин в различных разновидностях»[275].

Марр несколько страниц своей статьи посвятил этимологии русского названия легендарного княжества Тмутаракань, которое рассматривал как воплощение одного из архетипичных слов, прослеживая его сквозное существование от языков персов, древних этрусков и до славянских, турецких, чувашских, аварских и абхазских «племенных образований». Сталин внимательно прочитал эти страницы, чуть заметно черкнул карандашом под упоминанием об этрусках[276]. Затем подчеркнул слово «Тьмутаракан» самобытно транскрибированное Марром в таком контексте: «Древнерусское начертание Тьмутаракан в самом нашем термине подсказывает форму с огласовкой „е“ — *Tem-utara-kan рядом также с архетипной формой *Tom-utara-kan»[277].

На протяжении своей научной жизни Марр несколько раз возвращался к загадке Тмутаракани и опосредованно к «Слову о полку Игореве», в котором, как известно, это легендарное княжество упоминается. Напомню — заново, по существу, интерпретируя средневекового грузинского поэта Шота Руставели, его «Витязя в тигровой шкуре», Марр один из пунктов своего исследования конспективно обозначил: «Загадка как „Слово о полку Игореве“»[278]. Иначе говоря, он ставил обе загадки в один ряд. Через много лет Сталин также попытается внести свой вклад в лингвистическую интерпретацию этой проблемы, о чем мы еще будем говорить подробно. Отметим, что Марр не изучал вопрос о реальном существовании княжества Тмутаракань. Он делал вид, что решает чисто лингвистические и этнографические задачи. «Исторического вопроса о государственном образовании мы не касаемся, — писал он, — нас интересует этнографический процесс. На юго-востоке, несомненно, происходила трансформация яфетических племен в славянские, в частности в русские. Тьмутаракань IХ — XI вв. не могла представить исключения из этого процесса, и вопрос именно в том, какого порядка процесс тут происходил, скрещение ли уже готового русского с языками пережиточного яфетического населения или перерождение местных яфетических племенных образований в индоевропейское русское, и в какой стадии развития находился этот процесс трансформации. Несомненно, что процесс протекал и здесь, как везде, классово, в порядке влияния господствующего слоя с индоевропейской речью на яфетическое массовое население, в этих путях могло совершаться скрещение индоевропейского языка с яфетическим»[279]. Марр выдвигает здесь, причем далеко не первым, идею о продвижении индоевропейских племен как «господствующего слоя» на юго-восток и «скрещивание» его с местными («яфетическими») племенами, в результате чего и сформировался русский этнос. В разных вариантах (скрещивание славян с угро-финнами, гуннами, тюркскими племенами и т. д.) эта теория, приобретая все более твердое основание, жива и до сих пор. В этом контексте стоит обратить внимание на работы П.Н. Третьякова, посвященные этнографии восточных славян и русского народа. Замечу, кстати, что Третьяков вел свои исследования в 30—40-х годах именно в русле концепции Марра. В 1948 году вышла его фундаментальная монография «Восточнославянские племена», получившая очень высокую оценку археологов и этнографов именно за творческое приложение теоретических основ яфетической теории[280]. Она была поддержана многими исследователями и, в частности, такими, как Б.А. Рыбаков, А.Л. Монгайт, Г.Б. Федоров, М.И. Артамонов[281]. В среде этнографов, так же как и в среде археологов, взгляды Марра принимались гораздо серьезнее и имели больше искренних приверженцев, чем в среде лингвистов. Впрочем, сам Марр, оставляя открытым вопрос о путях формирования русского этноса, предполагал и иной, более для него привлекательный вариант — «перерождение местных яфетических племенных образований в индоевропейское русское» (подчеркнуто Сталиным. — Б.И.). Но эта смелая идея, кажется, не находит ныне подтверждения ни в этнологических, ни в медико-генетических исследованиях. Оставляя вопрос открытым, Марр далее писал: «Нашим докладом мы так же мало считаем окончательно разъясненным вопрос по Тьмутаракани, как по черноморско-африканскому языковому родству, по которому лишь выдвигаем реально положение о родстве коптского ближайше с мегрело-чанскими языками, пережитками колхских или скифских наречий, вместо известного исторического свидетельства о родстве колхов с египтянами по речи и некоторым бытовым свидетельствам»[282]. На родственную связь колхов с древними египтянами, как известно, указывали еще древнегреческие авторы, но Марр пошел дальше. Современные лингвисты признают связи древних североафриканских языков с некоторыми дагестанскими и северокавказскими языками, на что первым указал Марр.

На страницах работ Марра, о которых сейчас идет речь, нет ни одного сталинского критического замечания, обычного «ха-ха» или грузинского — «хе» («бревно», «дерево», то есть аналогично русскому — «дубина»). Это подкрепляет предположение о том, что Сталин знакомился с указанными работами до событий 1949 — начала 1950 года. Но одно место все же и тогда покоробило вождя, отметившего текст, в котором академик жеманно покритиковал себя в третьем лице за давнюю незначительную ошибку[283]. И еще, если в «Извлечении из свано-русского словаря» Сталин дважды подчеркнул слово «дьявол», то в работе об абхазском языке он отметил одинаково звучащее для сванов, осетин и чеченцев слово Бог — «Dal»[284]. Это пока все, что можно сказать о непосредственном знакомстве Сталина с произведениями Марра до принятия решения о начале дискуссии 1950 года.