Глава 12 «Гиппопотамы» на Днестре

Глава 12

«Гиппопотамы» на Днестре

Не доезжая Ямполя, 6 августа

С высокого правого берега Днестра можно было окинуть взглядом всю территорию, где в течение нескольких дней на линии Сталина, вдоль течения Днестра и на высоких равнинах Подолии бушевали ожесточенные бои. (Выше Ямполя, как раз за Могилевом-Подольским, линия Сталина отходила от реки и тянулась на север через Украину в сторону Киева, прикрывая западные подступы к нему.)

Мягко колышущаяся степь ласкала глаз золотом пшеничных полей, которые полностью занимали обширные низины и простирались по обе стороны от оврагов, проделанных в черноземе стремительными потоками рек и ручьев. Здесь и там глаз мог ненадолго отдохнуть от этого блеска, задержавшись на блестящей зеленой листве лесов. И вот в течение нескольких дней эта спокойная сельская местность, утонувшая в сияющем море солнечного света, стала ареной самых кровопролитных боев (на этом участке фронта) за все время кампании. Прокладывая себе путь через Днестр, острие нашей колонны, ее передовые части, сумели создать на украинском берегу плацдарм, который советские войска не прекращавшимися яростными контратаками пытались ликвидировать или отрезать.

Вчера был момент, когда казалось, что небольшая часть румынских войск, едва закрепившаяся на пятачке земли на берегу противника, должна была быть опрокинута решительными действиями советской стороны. Но в течение ночи, после прибытия немецких подкреплений, обстановку удалось переломить. Немцы переправились через Днестр на Sturmboote (штурмовых катерах), фактически представлявших собой небольшие очень скоростные моторные лодки. Утром битва вспыхнула с новой силой на простирающихся вокруг Ямполя болотах между берегом Днестра и передовыми укреплениями линии Сталина. Бои были чрезвычайно ожесточенными и напряженными, и обе стороны понесли тяжелые потери. Они стали критической фазой всего сражения.

«Завтра на рассвете назначено решающее наступление», – проинформировал нас генерал Р., командующий нашей колонной. Генерал сидел за столом на открытом воздухе у разрушенного дома. На столе была расстелена крупномасштабная карта (1:25 000), где был отображен участок линии Сталина у Ямполя.

– Наше положение несколько ненадежно, – продолжает генерал, указывая на карте на красную стрелу, которая отходила от линии Сталина, – однако худшее уже осталось позади.

Далеко слева войска северной группировки сумели расширить плацдарм, созданный у Могилева-Подольского. Правее, за Сороками, несколько румынских подразделений переправились через реку и сейчас окапывались на украинском берегу. Пока им удавалось отразить все контратаки советских войск. Это была очень тяжелая задача. Тем не менее к завтрашнему утру наступательная операция войдет в свою критическую фазу.

– Не хотели бы вы взглянуть на поле боя? – с улыбкой предложил мне генерал.

В сопровождении зондерфюрера Хейтеля мы пешком отправились к краю вершины холма, что возвышается над берегом реки. Время – почти пять часов. Влажный теплый воздух летнего дня поднимался над полями пшеницы; этот воздух был наполнен пылью с песком, которая оседала на зубах и обжигала легкие. Мы хорошо видели левый советский берег, обрывистый и дразнящий. Вот обнажилась резкая ломаная линия крутого глинистого берега с белыми точками домов и длинных сараев с крышами из гофрированного железа. Поля перемежались с плотными посадками акаций, в яркой зеленой листве которых прятались зенитные орудия, склады с боеприпасами, полевые телефонные и радиостанции. На фоне этого пейзажа с белыми облаками на небе и золотистыми полями я различил несколько трупов русских солдат. Один из них сидел на земле, прислонившись спиной к согбенной спине своего товарища. Голова упала на грудь, глаза широко раскрыты. Это типичная картина войны на исходе сонного летнего дня, боковой срез на фоне грандиозной битвы.

В полях на нашей стороне рассредоточены многочисленные орудия среднего калибра. Вокруг каждой пушки тщательно выстрижен широкий круг, будто клок волос вокруг раны. В перерывах между разрывами снарядов можно было расслышать голоса солдат, громкие команды офицеров. (Артиллерийский огонь велся активно, через равные промежутки; время от времени возникала короткая пауза, во время которой был слышен грохот разрывов, сотрясавший землю на противоположном берегу.) Группа раздетых до пояса артиллеристов копала небольшие окопчики для запаса боеприпасов. Другие лежали на земле, укрыв лица полотенцами и предавшись краткому сну.

В небольшой низине мы увидели остановившиеся в ряд пять танков. Серые стальные бронелисты холодно отсвечивали из-под наваленных на них для маскировки веток акации и охапок колосьев. Экипажи сидели вокруг своих машин, ели, читали, курили. Кто-то из солдат латал прореху в своем черном кителе. В его работе не было тщательной сосредоточенности портного; скорее, в ней прослеживалась безумная торопливость сапожника. Солдат будто бы пришпиливал заплату на обувь. Лейтенант-танкист сидел на бочке из-под бензина и читал книгу. Он приветствовал меня и предложил сигарету. Это молодой светловолосый мужчина с длинным дуэльным шрамом на правой щеке.

– Не хотите глоток русской водки? – громко выкрикнул он, пытаясь перекричать звук разрывов снарядов впереди.

Офицер взобрался на танк, склонился над люком, запустил внутрь руку и, пошарив внутри, вытащил бутылку.

– Прозит, прозит!

На борту танка зеленой краской было написано женское имя: «Хильда». Офицер положил руку на надпись, закрыв первый слог имени.

Бросаю взгляд на книгу, которую он читал. Это советское издание на немецком языке произведения Сталина «Вопросы ленинизма». Троцкий выступал с резкой критикой данного труда, так как решительно расходился с ним во многих аспектах.

– Я нашел ее в библиотеке колхоза в Ваньшино, – заявил офицер-танкист.

Мы начали обсуждать это произведение, которое было мне хорошо знакомо.

– Это настоящая византийщина, – констатировал офицер. – Еще глоток водки?

Я попрощался с лейтенантом и пошел к расположенному неподалеку наблюдательному посту артиллеристов. Офицер-наблюдатель указал на облако дыма примерно в трех километрах за Днестром.

– Наши парни сейчас вон там, – сказал он.

Место, на которое он показывал, это город Ямполь. Этот город лежал перед нами, несколько правее. Сейчас он почти полностью превратился в бесформенную груду руин. На окраине этого небольшого города горело несколько зданий. (Это, скорее, большой поселок. Здесь есть несколько заводов, несколько кожевенных фабрик, печи для обжига кирпича.) Расположенные посреди садов, огородов и зарослей акаций дома на подступах к Ямполю, длинные крыши сараев, зернохранилищ и колхозных конюшен отсюда выглядели неповрежденными.

– Что это за низкое здание с большим двором? – спросил я офицера-наблюдателя. – Это здание правления колхоза?

– Это казармы кавалеристов, – ответил он.

За берегом реки, на равнине, вдоль дороги, которая ведет в Ольшанку (эта же дорога ведет в Балту, от нее отходят дороги на Киев и Одессу), воздух наполнен клубами красного и белого дыма рвущихся снарядов. Немецкая артиллерия колотит по дороге на Ольшанку, которая запружена повозками русских. В некоторых местах поля у дороги горят. Еще дальше горит лес. Грохот немецких батарей, поддерживающих войска штурмующих украинский берег и ведущих огонь по советским укреплениям, смешивался с громом русских пушек, и все это сливалось в непрерывный низкий монотонный гул.

Что касается масштабов поля сражения и интенсивности огня артиллерии второго и третьего эшелона, здесь и немцы, и русские были представлены немногочисленно. Современный бой ведется в основном на коротких дистанциях. Все усилия обе армии сосредоточивают у линии фронта. Здесь артиллерия среднего калибра, как самоходная, так и передвигаемая вручную, а также часто и тяжелые батареи прикрывают войска, помогают им и завершают работу по «окислению водорода», которую подразделения саперов ведут против дотов и позиций войск противника.

Грохот боя на линии фронта просто ужасающий. Но чуть подальше в тыл, и уже во втором эшелоне царит тишина. Здесь – приют мира, который купается в вечном свете ленивого летнего полудня.

– Для того чтобы прорвать линию Сталина, одних усилий саперов будет недостаточно, – заметил офицер-наблюдатель. – Завтра с утра придет время поработать «Штукам» (Ю-87).

Я спросил у него, почему советская артиллерия ничего не делает, чтобы попытаться нарушить немецкие линии коммуникаций.

– Она слишком занята стрельбой против нашего переднего края, – отвечает офицер, – но при малейшей возможности тяжелые орудия увеличивают дальность стрельбы и ведут огонь по нашим позициям на этом берегу реки. Видите этот LKW (сокращенное название тяжелого грузовика)?

Машина, о которой он говорил, была уничтожена прямым попаданием снаряда русского тяжелого орудия. На несколько сот метров вокруг земля обуглилась и была усеяна ящиками с ручными гранатами, патронами, сожженной разбросанной тарой. Посреди поля высилось новое поле крестов, каждый из которых был увенчан стальным шлемом. Видно, что могилы только недавно были отрыты.

Мы шли с наблюдательного поста и двинулись вниз к реке через заросли акации, на полянах посреди которых паслись предоставленные сами себе коровы. Они поднимали головы и с доверчивым любопытством смотрели на нас. Мы увидели, как под деревом два немецких солдата мыли ноги в мутной воде. Большие пальцы их ног распухли и деформировались от долгих маршей и от жары. Выглядывающие из-под одежды ноги были белого цвета, они торчали из серо-зеленых мундиров, будто ветки деревьев, с которых счистили кожу. Мне казалось, что в момент превращения в лавровое дерево точно так же должны были выглядеть ноги нимфы Дафны.

Перед нами – батарея тяжелых гаубиц. На артиллеристах из одежды одни трусы. Их кожа покраснела той краснотой, которая образуется, когда белые тела обгорают на солнце. Такого же цвета были человеческие фигуры, изображенные на настенных росписях этрусских гробниц.

В нашу сторону шел артиллерист Геркулесова сложения с тяжелым снарядом на плече. Его трусы сползли до бедер, но солдат был невозмутим. Он продолжал идти, и его розоватая фигура на фоне зеленой травы, полуголая, продолжала движение под аккомпанемент грубого хохота товарищей. Эти почти голые солдаты, действовавшие у своих орудий, напомнили мне некоторые скульптуры Алиджи Сассу[25].

Вдруг у немецкой батареи взорвался русский снаряд. Пока мы подошли к месту взрыва, раненого уже уложили на носилки. Офицер выкрикивал приказы в полевой микрофон. В воздухе, все еще вибрировавшем после взрыва, звучал металлический голос. Мы остановились примерно через сто метров, на краю глубокой канавы. Отсюда поле боя предстало перед нами во всей своей широте. Взгляд спокойно скользил вдоль долины и над нею.

У горизонта вихрем вздымались облака дыма пожаров, похожие на огромные воздушные шары, рвавшиеся в небо. Вдоль всего пути наступающих войск клубились красная пыль и серо-коричневый туман, образуя что-то похожее на огромный экран, на котором лучи заходящего солнца расцветали желтым и пурпурным цветом.

Прямо над нами над строем советских самолетов-бомбардировщиков, которые немцы называют Spitzmaus (землеройка), описывала круги эскадрилья истребителей Ме-109 «Мессершмитт». Эти новые советские самолеты-бипланы, пусть и построенные в России, но, вероятно, разработанные в Америке, чрезвычайно быстры и маневренны[26]. Они представляли собой самое интересное новшество последних дней. (Прошла едва неделя с тех пор, как они впервые появились в небе над полем битвы.) Они смело противостояли «Мессершмиттам». Медленное, ритмичное «тук-тук-тук» их пулеметов перемежалось с бешеным барабанным боем 20-мм пушек немецких истребителей. Потом самолеты быстро набрали высоту и направились на восток.

Вдалеке, за линией Сталина, в небе, будто гриб, вырос гигантский столб дыма.

В сотне метров от нас, по дну оврага, шло вперед колонной по одному подразделение немецкой пехоты. Солдаты согнулись под тяжестью ранцев, вороты мундиров расстегнуты, стальные шлемы болтаются на ремешках. Вот они неспешной походкой спутились к реке, невозмутимо вошли в простреливаемую противником зону. Они увидели меня, узнали мой мундир, закричали: «Italiener! Italiener!» К этому моменту солнце исчезло за горизонтом. То здесь, то там в зарослях зелени слышались громкие голоса солдат, их смех; к этому примешивалось ржание лошадей.

Когда после долгого пути мы прибыли в штаб командования, уже начало темнеть. Над полем боя опускалась ночь, будто одеяло, наполненное росой. У штаба постоянно сновали то туда, то оттуда офицеры и солдаты-посыльные.

– Итак, вы благополучно вернулись! – воскликнул майор Вернер, подходя ко мне в сумерках.

Через несколько часов колонна наших войск переправится через реку по спешно наведенному мосту и поспешит на помощь войскам, которые уже закрепились на плацдарме на советском берегу. Все готово к новому большому боестолкновению двух армий, которое может решить судьбу всей битвы за Украину. Пушки грохотали не переставая, издавая непрекращающийся монотонный гул, который время от времени резко нарастал. Сюда примешивался мрачный, почти замогильный подземный шум, будто это сама земля подавала свой голос в ночи. В темноте был слышен скрип колес грузовых повозок пехоты, обозов артиллерии, звуки моторов санитарных машин, грузовиков с боеприпасами, которые проезжали мимо нас в сторону фронта. Я лег под деревом, завернулся в одеяло и попытался уснуть.

Через несколько часов наступит утро. Я смертельно устал, но сон все никак не приходил. На рассвете тысячи солдат бросятся штурмовать линию Сталина. Они пробьют себе путь через оборонительные рубежи из бетона и стали[27] и выплеснутся в украинскую степь, на дороги, которые ведут к Киеву и Одессе.

В небе над противоположным берегом Днестра появились рассеянные отблески света. Это не луна. Это отражение разрывов множества снарядов. Линия Сталина вытянулась вдалеке, похожая на неоновую лампу. Да, это верное сравнение: будто бесконечная неоновая лампа пурпурного цвета. То здесь, то там над широкой равниной мерцали отблески света. Прямо над головой слышался гул моторов. Это летели самолеты противника бомбить Сороки. Время от времени среди громовых ударов немецкой артиллерии я различал пронзительные звуки падения тяжелых русских снарядов. Совсем рядом застучал пулемет. Мимо пробежал солдат с криком: «Schnell! Schnell! (Быстро! Быстро!)» Я закрыл глаза, и скрип колес и лязг танковых траков зазвучали во влажном воздухе причудливой смесью звуков, похожих на симфонию Хиндемита.

Было все еще темно, когда меня разбудил какой-то адский оглушающий грохот. Сороки, справа от нас, были объяты огнем. Горел весь советский берег. Можно было наблюдать, как то здесь, то там в воздух поднимались огромные фонтаны земли и гигантские столбы дыма. Малая Ярука (видимо, Радянское. – Ред.) горела. Расположенная дальше Дзыговка (Дзыгивка) тоже была объята пламенем. Эскадрильи Ю-87 «Штука» пикировали почти вертикально на советские доты под аккомпанемент ужасающих свистящих звуков. Артиллерия среднего калибра обрабатывала снарядами открытое пространство между сооружениями линии Сталина. И вот уже стальные бронелисты дотов оказываются под воздействием немецких огнеметов. Посреди дыма разрывов было отчетливо видно их пламя.

Повсюду вокруг меня немецкие солдаты кричали: «Schnell! Schnell! (Быстро! Быстро!)» Передовые подразделения нашей колонны уже переправились через реку, и теперь пехотные батальоны один за другим шли вперед – schnell, schnell. Вскоре придет и очередь части, к которой приписан я.

В неверном свете рассвета мы прошли вдоль едва видимой дороги, скрытой рядом акаций и тополей. Теперь до реки осталось примерно сто метров. Впереди нас слышался стук молотков по бревнам моста. Пехота пошла через мост даже прежде, чем саперы успели закончить его строительство. На этом участке река широка и глубока. Прекрасный Днестр! Зелень его спокойной воды отсвечивала этим ранним утром.

Теперь нам был слышен перестук пулеметов, мерные удары снарядов противотанковых пушек. У Ямполя, чуть левее от нас, рассекали воды реки два русских танка. Это знаменитые танки-амфибии Красной армии, огромные плавающие монстры из стали; немецкие солдаты называют их «гиппопотамами»[28]. Миниатюрные пушечки, торчащие из их башен, вели яростный огонь по мосту. На всем немецком берегу противотанковые пушки злобно лаяли на двух «гиппопотамов», пока те медленно, в фонтанах воды от разрывов снарядов, продвигались вверх по течению. Через какое-то время один из монстров получил попадание. С трудом он продолжал плыть дальше, его нос почти погрузился в воду. Через минуту обе машины исчезли из виду, скрывшись за излучиной реки. Рассыпавшиеся на берегу в зарослях камыша и в кустах акации немецкие солдаты издали крики радости. В это время перестук советских пулеметов стал тише и реже, грохот разрывов на расстоянии тоже затихал.

Вот уже начался восход солнца, оно медленно и мучительно выплывало из-за дымки на горизонте. Группы немецких раненых спускались с моста. Некоторые из них вздымают руки вверх в жесте приветствия и победы. Или, быть может, я не понимал язык их жестов? Может, это значило что-то другое? К чувству радости победы всегда примешивается что-то грустное, что-то вроде прощания и грусти, незавершенности.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.