Заключительный акт, январь – февраль 1953

Заключительный акт, январь – февраль 1953

После октябрьского пленума перед Молотовым, Микояном и Берией замаячили подвалы Лубянки.

Наверняка, до Берии дошли слова, через четыре дня после завершения пленума сказанные Сталиным начальнику следственной части МГБ Коняхину: «Не люблю я Берию, он не умеет подбирать кадры, старается повсюду ставить своих людей»[92]. Наверняка, Берия знал об указаниях Игнатьеву и Рухадзе – «искать большого мингрела».

Разговорами Сталин не ограничился. Паранойя прогрессировала, и, одержимый бредовой идеей «сионистского заговора», он распространил его на своё ближайшее окружение, дав согласие на аресты: в декабре 1952 – начальника личной охраны генерал-лейтенанта Власика и личного секретаря Поскрёбышева (вспомнил, что его жена-еврейка была расстреляна в 1941), а в январе – коменданта Кремля генерала Косынкина.

Многие документы уничтожены наследниками Сталина[93] сразу же после его смерти, многие до сих пор засекречены. Можно лишь рассуждать: КТО и КАКИМ ОБРАЗОМ выкрал секретные материалы из сейфа Поскрёбышева и подставил Власика и Косынкина под гнев Сталина.

Стало привычным спихивать на Берию тайные злодеяния. Однако с таким же успехом можно заподозрить Хрущёва и Маленкова.

Ошибкой Власика явилась небрежность, проявленная им в 1948 году, когда после сталинской резолюции: «В архив», – он переправил письмо Тимашук начальнику Лечсанупра Кремля, генерал-майору медицинской службы Егорову, на которого жаловалась Тимашук. Тот решил от нее избавиться и перевёл в менее престижную поликлинику. Осенью 1952 года Егорова арестовали по «делу врачей». В его документах обнаружилось письмо Тимашук с резолюцией Власика. Об этом доложено было Сталину. Трудно сказать, сам ли он, одержимый идеей «сионистского заговора», заподозрил предательство и приказал арестовать Власика или воспользовался намёком Маленкова, куратора Рюмина, в ноябре снятого с должности. Маленков, рекомендовавший Рюмина на должность руководителя следствия, хотел отвести от себя удар и принёс в жертву Власика.

Охрану Сталина возглавил министр внутренних дел Игнатьев, который недолюбливал Берию и лично координировал направленное против него следствие.

Многие исследователи (в частности Авторханов, Волкогонов) не устояли против сложившегося стереотипа и упрекнули Берию в смене «сталинского караула». Но если было бы хоть малейшее доказательство его вины, обвинение прозвучало бы на июльском пленуме (1953) и размножилось в мемуарах Хрущёва, Микояна, Кагановича…

В приговоре суда, признавшем Берию виновным «в измене Родины, организации антисоветской заговорщической группы в целях захвата власти и восстановления господства буржуазии», нет ни слова о «заговоре» против Сталина или его окружения.

Смею предположить, что рукой Игнатьева, арестовавшего Власика, Поскребышева и Косынкина, управляли Хрущёв и Маленков. В партийной иерархии они были более влиятельны, чем Берия. После смерти Сталина Маленков и Хрущёв шли в руководстве страны под номерами Первый, Второй. Затем они поменялись местами – партия взяла верх над правительством. Игнатьев, выдвиженец партийного аппарата, был их человек. Покровительство Хрущёва, которым он пользовался после смерти Сталина, наводит на мысль, что Игнатьев оказал Хрущёву неоценимую услугу. Какую? Устранил Поскрёбышева?

Только доверенные лица министра госбезопасности могли вскрыть сейф Поскрёбышева и похитить спрятанные там документы. Только Игнатьев, ставленник Маленкова и Хрущёва, докладывая Сталину о потерянных документах, мог напомнить ему, что жена Поскрёбышева, еврейка, была расстреляна в 1941 году и затаивший обиду Поскрёбышев неблагонадёжен.

Хотя не исключаю, что идея скомпрометировать Власика и Поскрёбышева могла принадлежать Берии. Он поделился с Маленковым и Хрущёвым, которые задействовали послушного им Игнатьева. Замысел мог принадлежать Берии, исполнители – Маленков, Хрущёв и Игнатьев. Возможно, Берия гордился своей задумкой, и знаменитая фраза, сказанная им Молотову на трибуне Мавзолея, к которой мы ещё вернёмся: «Я его убрал», – именно об этом свидетельствовала. Но это, повторяю, догадка. Ничем не подтверждённая.

Бесспорный факт: в конце декабря Сталин остался без лечащих врачей и наиболее преданных слуг. Среди арестованных оказалась Валентина Истомина, сестра-хозяйка, смотрительница и, как утверждают некоторые исследователи, сталинская любовница[94]. Слух этот недостоверный, есть и другое мнение[95].

Впрочем, какие бы доказательства их неблагонадёжности Сталину ни подсунули, без высочайшего позволения их не арестовали бы.

«Узкий кабинет» – Маленков, Берия, Булганин и Хрущёв – осознавал: тучи сгущаются. Всё, на что квартет надеялся, каждый боялся произнести вслух – ожидание дня, когда произойдёт очередной приступ гипертонии, от которого Сталин не оправится. Однако они были хорошо выдрессированы. Выучка, не позволявшая псу ринуться на хозяина, заставляла их входить к нему в кабинет, «поджав хвост».

…Все, кто внимательно следил за событиями в Советском Союзе, понимали: «пахнет большой кровью».

9 января 1953 года премьер-министр Израиля Бен-Гурион заявил, что, по его убеждению, «процесс в Праге спланирован Кремлем и надо ожидать серьёзных изменений в советской политике в антиеврейском или, по меньшей мере, в антиизраильском направлении»[96].

Бен-Гурион оказался провидцем – через четыре дня в Москве официально стартовало «дело врачей».

13 января «Правда» опубликовала сообщение ТАСС о раскрытии банды кремлёвских «врачей-убийц», готовивших покушение на товарища Сталина. Джин выпущен был из бутылки.

Официальным предлогом для начала антиеврейской кампании послужило давнее письмо заведующей отделом функциональной диагностики Тимашук, в котором она сообщала о неправильно поставленном диагнозе Жданову, из-за чего он умер. Через четыре года медицинскую ошибку объявили вредительством.

Рюмин, выдумавший сговор кремлёвских врачей, главную ветвь «еврейского заговора», уже распрощался с должностью. Однако Маленков, его бывший покровитель, оставался вторым лицом в государстве. Он знал истинные намерения Сталина и стал вдохновителем новой антисемитской волны, покатившейся по печатным изданиям.

Врачи-убийцы. Более иезуитской лжи придумать нельзя. Когда-то из тактических соображений, после неудавшегося восстания в Иудее, жестоко подавленного Римом, руководители христианских общин решили отмежеваться от иудейской религии. Тогда и появилось придуманное евангелистом Лукой обвинение евреев в гибели Иисуса. Оно стало политическим обоснованием средневековых погромов. Новая ложь по чудовищности превосходила ту, которая вдохновляла крестоносцев, погромщиков времён Богдана Хмельницкого и Николая П. Свершись она, и надолго в душе русского народа была бы посеяна ненависть к евреям.

Газетно-журнальная истерия зимы 1953 года. Кремлёвский поэт Николай Грибачёв в пятом номере журнала «Крокодил» витийствует:

«…Из Иерусалима в Лондон ползёт растерянное бормотание руководителей сионистских организаций, натужно пытающихся вспомнить свои заслуги перед миром, которых нет, вновь тщетно напяливающих постоянную маску благодетелей, чтобы скрыть под ней оскал американского гангстера…

… Сионисты из „Джойнта" вкупе с английскими шпионами организовали группу врачей-убийц в СССР.

Вероятно, пойманы ещё не всё. Есть кое-где ротозеи, есть беспечные глупцы, полагающие, что можно почить на лаврах успехов и забыть о борьбе. Но при всём том остаётся фактом, что разорено ещё одно американское диверсионное гнездо…»

Илья Эренбург в шестой книге своих мемуаров описывает атмосферу тех дней:

«Одни говорили, что врачей начали арестовывать два месяца назад; другие, напротив, рассказывали, что был консилиум, пригласили врачей, лечивших Сталина, и потом арестовали. Все повторяли, что в больницах ад, многие больные смотрят на врачей, как на коварных злодеев, отказываются принимать лекарства… Женщина-врач говорила: „Вчера пришлось весь день глотать пилюли, порошки, десять лекарств от десяти болезней – больные боялись, что я – „заговорщица".

…На Тишинском рынке подвыпивший горлодёр кричал: „Евреи хотели отравить Сталина!"»[97]

Как легко всё было сделано! Старенькие врачи-профессора сознались под пытками, безумствующие толпы требуют расстрела. Удивительно, что удерживало толпу от начала погромов? Отсутствие сигнала? Погромщики времен Николая II не ждали приказа царя, они были более смелыми.

Сталин терпеливо ждёт завершения гласного процесса. Когда мир содрогнётся от признательных показаний заговорщиков и пройдут казни через повешение на главных площадях страны, вот тогда и приступайте к погромам!

Дело сделано – общественное мнение подготовлено. Чужими руками – свои в перчатках – осталось завершить начатое. Затем, как это было в годы коллективизации, надо от погромщиков отмежеваться, назвав происходящее «перегибами на местах» и «спасти» тех, кто выжил. Всё до гениальности просто. Толпа, доведённая до безумия, устраивает еврейские погромы. И тогда ОН, ВЕЛИКИЙ ГУМАНИСТ, вмешается. Кого-то пожурит, кого-то осудит и для спасения евреев отправит их в гетто Сибири и Дальнего Востока, где построены уже бараки, временные, конечно…

По дороге должны произойти крушения нескольких поездов – чего не бывает в дороге. Если надо, выразим соболезнование. Хотя кто об этом узнает? Как сказал товарищ Сталин, что в прошедшую войну погибло семь миллионов советских граждан, так и прописали в учебниках по истории. Верноподданным положено знать только то, что дозволено ИМ, ВЕЛИКИМ ДРАКОНОМ, ПРЕОБРАЗОВАТЕЛЕМ ЗЕМЛИ.

20 января Тимашук приглашается на приём к Маленкову. На следующий день «Правда» опубликовала указ о награждении Лидии Тимашук орденом Ленина: «за помощь, оказанную правительству в деле разоблачения врачей-убийц». Она становится самым популярным человеком в Советском Союзе, достойной славы Павлика Морозова…

Аресты продолжаются. 25 января арестовали профессора Зеленина. Атмосфера ненависти нагнетается с каждым днём.

10 февраля МГБ устраивает провокацию – взрыв бомбы во дворе советского посольства в Тель-Авиве. Несмотря на принесённое правительством Израиля извинение, 13 февраля Советский Союз разрывает дипломатические отношения с Израилем[98].

В этот же день принято секретное постановление ЦК: начать следствие в отношении всех лиц еврейского происхождения, чьи имена назывались на допросах по делу Еврейского антифашистского комитета. В «Правде» появилась погромная статья Михаила Бубеннова о романе Гроссмана «За правое дело».

Псы спущены с цепей. Хрущёв рассказывает о личной причастности Сталина к организации пыток арестованных:

«Начались допросы „виновных". Я лично слышал, как Сталин не раз звонил Игнатьеву… Это был крайне больной, мягкого характера, вдумчивый, располагающий к себе человек. Я к нему относился очень хорошо. В то время у него случился инфаркт, и он сам находился на краю гибели.

Сталин звонит ему (а мы знали, в каком физическом состоянии Игнатьев находился) и разговаривает по телефону в нашем присутствии, выходит из себя, орёт, угрожает, что он его сотрёт в порошок. Он требовал от Игнатьева: несчастных врачей надо бить и бить, лупить нещадно, заковать их в кандалы»[99].

Хрущёв не нашёл слов сострадания к избиваемым старикам-врачам, он жалеет их палача, называя его «вдумчивым, располагающим к себе человеком». В насмешку над тысячами репрессированных Хрущёв причислит Игнатьева к жертвам Сталина и, рассказывая о смерти Сталина, честно признается, что плакал и искреннее его жалел.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.