Дела семейные

Дела семейные

Был и еще один родственник этой незаурядной пары, который получил свою долю дивидендов от их возвышения, – брат Олимпиады, тоже носящий любимое македонцами имя Александр. Чтоб не спутать с гениальным племянником, его обычно называют Александр Молосский. После смерти его и Олимпиады отца Неоптолема Александр имел формальное право занять престол, но в его возрасте это было несколько затруднительно, и его дядюшка Арриба сел на трон, даже не заметив девятилетнего племянника, имевшего на этот трон наследственное право. Судя по всему, это в тех краях было в обычае, ведь Филипп точно так же небрежно отодвинул собственного племянника Аминту, сына его брата Пердикки – даже, кстати, убивать не стал, как и Арриба Александра, зачем брать грех на душу, когда все и так прекрасно сложилось, и практически нет недовольных? А вот когда Александр Молосский подрос, Филиппа перестала устраивать политика Аррибы, и он, искусно пользуясь своим золотом, авторитетом и связями, организовал в Эпире заговор, вернувший эпирский престол подросшему к той поре Александру Молосскому. Казалось, что тот должен был очень хорошо относиться к Филиппу, как не только мужу его сестры, но и человеку, сделавшему его царем. Но Филипп был человек очень одаренный, он и в данной ситуации сумел вызвать к себе ненависть, причем способом с нашей точки зрения совершенно немыслимым. Трудно поверить, что он додумался выкинуть такое. Еще трудней понять, зачем ему это понадобилось – не рассчитывал же он, что гордому и самолюбивому парню, едва вышедшему из подросткового возраста, это понравится или покажется хоть как-то привлекательным. Боюсь, что в этот момент Филипп просто был пьян, как изобретенный двумя тысячелетиями позже фортепьян, но факт остается фактом – он не нашел ничего умнее, чем, так сказать, исполнить свой супружеский долг, но не с законной женой, а с ее родным братом, этим самым Александром Молосским. Причем именно на пиру, с применением насилия, в присутствии массы народа. И не ссылайтесь на то, что для греков интимные отношения с лицами своего пола, крупным и мелким рогатым скотом, да и вообще любой живностью подходящего размера, которая не может эффективно сопротивляться, не менее дозволены, чем у нас отношения между мужчиной и женщиной! У нас тоже вполне нормальна интимная встреча парня и девушки в запертой спальне на крахмальных простынях, но проделать с дамой все то же самое в большой компании во время дружеской попойки считается совершенно немыслимым, преступным и заслуживающим жестокого отмщения. Тут даже царством не откупишься.

Тем временем осуществляемая порой очень своеобразными путями политика Филиппа становится все ближе и ближе к своей цели – власть над всей Грецией, Македонией и сопредельными землями, объединение их армий в огромное и непобедимое войско, а после осуществление с помощью этого войска захвата максимального числа соседних стран. Первый кандидат на уничтожение – разумеется, Персидская империя, первая на нашей планете мировая держава, простиравшаяся от Нила до Китая, непримиримый враг всех эллинов, не забывших, как чуть меньше двухсот лет назад персы поработили всех малоазийских греков и сожгли священные Афины.

Кстати, именно Афины, руководимые опытным демагогом и блестящим оратором Демосфеном, наиболее активно сопротивлялись македонской гегемонии – они не хотели никаких царей, ни персидских, ни македонских. Греческий союз во главе с Афинами выводит свои войска против Филиппа при Херонее, но терпит страшное поражение, после которого преграды власти Филиппа в Греции больше не существует. Фивы думали иначе, но чуть позже жутко за это поплатились, когда их смел с лица Земли Александр Македонский, который при Херонее прекрасно справился с командованием левым крылом, несмотря на то, что едва достиг восемнадцати лет. Теперь ни греки, ни персы не могут помешать походу армии, возглавляемой Филиппом, против Персидской империи. Возникает даже специфическое надгосударство, названное Коринфским союзом, нечто вроде Евросоюза тех дней – в нем все формально равны, но ясно, кто главный. Кто же может помешать Филиппу переправить войско в Малую Азию и начать то, что в реальности смог сделать только его сын? Да никто, кроме него самого. Но он прекрасно справился.

Как раз в этот решительный момент, когда все силы Филиппа следовало направить на организацию невиданного похода, он в очередной раз влюбился – в знатную македонянку Клеопатру. Положение эпиротки Олимпиады становится по-настоящему опасным – у ее новой соперницы множество родственников среди македонской знати. К тому же Филипп с ней еще и демонстративно разводится, хотя раньше его новые браки никаких разводов не требовали, а вот тут объявил, что отныне он с Олимпиадой в разводе, значит, так оно и есть – кто лучше царя знает, какие в стране сегодня законы? Значит, и вопрос престолонаследия он может решить не так, как до настоящего момента сложилось? А кто ему помешает? На пышной свадьбе Филиппа и Клеопатры опасения Олимпиады подтверждаются самым явственным образом – дядя Клеопатры Аталл, напившись не меньше Филиппа, открыто призвал македонян молить богов, чтоб у Филиппа и Клеопатры родился законный наследник престола. Александр отлично понял, что имеется в виду, закричал: «Так что же, негодяй, я, по-твоему, незаконнорожденный, что ли?» – и швырнул в Аталла драгоценной чашей (зная, насколько он был искусен во всех воинских упражнениях, я лично готов ручаться, что попал). Что на самом деле думал Филипп о создавшейся коллизии, выдал его поступок – он выхватил меч и кинулся на сына, явно с целью убийства. Даже не знаю, на кого бы я поставил в этом ужасном поединке – Филипп уже был однорук, одноглаз и хром, и это были только самые заметные из десятков полученных им ран, а Александр и по очень строгим меркам античного мира был богатырь и атлет. К счастью, все закончилось гораздо смешней и безопасней, чем могло бы: пьяный в дымину Филипп споткнулся, упал и отключился. Александр мог бы прикончить его без всякого оружия, любой рукой по выбору, но у него в голове мысль об открытом отцеубийстве просто не помещалась, да и неясно, как в такой пиковой ситуации поведут себя знатные гости – симптомы пока что были очень нехорошие. Александр ограничился презрительной репликой – смотрите, мол, на человека, который собрался переправиться из Европы в Азию, а растянулся, пытаясь переправиться от ложа к ложу (на тогдашних пирах не сидели, а полулежали). И тут же покинул пир с поспешностью беглеца, чтоб успеть унести ноги подальше от дворца, который явно не собирались отписать ему в наследство. Бежит и Олимпиада – в Эпир, к брату, Александру Молосскому. Браку явно конец, развод и девичья фамилия. Персы бы мешками золотые дарики несли, чтоб устроить такое чудо, когда смертельно опасные враги идут в битву не против них, а друг против друга, а тут даром предлагают…