4.1. «Ленин, Ганецкий и К° — шпионы!»

4.1. «Ленин, Ганецкий и К° — шпионы!»

«При письме от 16 мая 1917 года за № 3719 начальник штаба Верховного Главнокомандующего препроводил Военному Министру протокол допроса от 28 апреля сего года прапорщика 16 Сибирского стр. полка Ермоленко. Из показаний, данных им начальнику разведывательного отделения штаба Верховного Главнокомандующего, устанавливается следующее. Он переброшен 25 апреля сего года к нам в тыл на фронт 6 армии для агитации в пользу скорейшего заключения сепаратного мира с Германией. Поручение это Ермоленко принял по настоянию товарищей. Офицеры Германского Генерального штаба Шидицкий и Люберс ему сообщили, что такого же рода агитацию ведут в России агент Германского Генерального штаба и председатель Украинской секции „союза освобождения Украины“ А. Скоропись-Иолтуховский и Ленин. Ленину поручено стремиться всеми силами к подрыву доверия Русского народа к Временному Правительству. Деньги на агитацию получаются через некоего Свендсона, служащего в Стокгольме при Германском посольстве. Деньги и инструкции пересылаются через доверенных лиц. Согласно только что поступившим сведениям, такими доверенными лицами являются в Стокгольме: большевик Яков Фюрстенберг, известный более под фамилией Ганецкий, и Парвус (доктор Гельфант). В Петрограде: большевик, присяжный поверенный М. Ю. Козловский, родственница Ганецкого — Суменсон, занимающаяся совместно с Ганецким спекуляциями, и другие. Козловский является главным получателем немецких денег, переводимых из Берлина через „Дисконто-Гезельшафт“ на Стокгольм „Виа-Банк“, а оттуда на Сибирский банк в Петрограде, где в настоящее время на его счету имеется свыше 2 000 000 руб. Военной цензурой установлен непрерывный обмен телеграммами политического и денежного характера между германскими агентами и большевистскими лидерами. По распоряжению Временного Правительства вчера были выключены телефоны во всех большевистских организациях, в типографиях, занятых большевиками, и в частных квартирах большевиков. Ввиду угрозы большевиков захватить телефонную станцию, на Морскую улицу к помещению, занимаемому телефонной станцией, был послан бронированный автомобиль. По полученным сведениям, большевики готовили нападение на контр-разведывательные отделения Генерального штаба. К помещению, занимаемому отделением, был выслан бронированный автомобиль».

Таким был полный текст опубликованного в «Живом слове» от 5 июля 1917 г. сообщения. Публикация эта решала для организаторов кампании по крайней мере одну важную тактическую задачу: любые мероприятия, направленные на ограничение активности большевиков как против «немецких шпионов», отныне приобретали легитимный статус в глазах широкой общественности. Правительство испытывало в этом тем большую нужду, чем большую угрозу для него представляло поддержанное большевиками Июльское вооружённое выступление в Петрограде, проходившее в том числе под лозунгами свержения кабинета. А поскольку в ночь с 4 на 5 июля, когда в типографии «Живого слова» осуществлялись набор и печать этого сообщения, Временное правительство ещё не было полностью уверено в ликвидации угрозы государственного переворота, то публикация эта оказывалась очень кстати и для начала более решительных действий против большевиков. Действия эти были предприняты в тот же день, 5 июля, и оказались направленными против центрального печатного органа большевиков — газеты «Правда». События в редакции этой газеты, приобретшие форму погрома, были подробно описаны на следующий день, 6 июля, в «Известиях»: «Вчера в 5 час. утра в ред. „Правды“ явился смешанный отряд солдат, юнкеров и инвалидов и арестовал находившегося здесь редактора — выпускающего К. С. Еремеева, сотрудника Гельверна[74] и несколько человек служащих в конторе и редакции. Находившийся в помещении редакции караульный отряд 6-го сапёрного батальона был обезоружен и под конвоем явившихся солдат вместе с арестованными отведён в штаб Петроградского главнокомандующего. Здесь задержанные были допрошены в присутствии министра юстиции… Вернувшиеся в редакцию К. С. Еремеев и тов. Гельверн нашли две комнаты, в которых помещается редакция, запертыми, а ключи — у представителя „Сельского Вестника“, который помещается в одной с „Правдой“ квартире… Двери были отперты, и в помещении редакции и конторы обнаружен полный разгром».

Безусловно, погром в редакции, по замыслу, должен был привести и действительно привёл к затруднениям в восстановлении регулярного выпуска газеты. Одновременно продолжалась и активная кампания на страницах «Живого слова»: номер этого издания от 6 июля буквально переполнен заметками, выдержанными в тоне гневного обличения не только «шпионов-большевиков», но и их пособников, каковых газета усматривала даже во Временном правительстве, — за то, что оно не обнародовало сведения о предательстве большевиков раньше, а также в Совете — за то, что «не хочет признавать безусловной истинности этого сообщения». Со своей стороны и со стороны «революционной России» (не менее), газета выдвигала следующие требования: «1) Ленин и его приспешники должны быть немедленно арестованы. 2) „Правда“, „Солдатская Правда“, „Волна“ и им подобные газеты, издающиеся на немецкие деньги, должны быть немедленно закрыты» и т. д.

Сведения, аналогичные «Живому слову», были опубликованы и в других изданиях. Так, «Русское слово» в № 152 от 6 июля фактически повторяет «Живое слово» в публикации письма Алексинского и Панкратова, а также письма начальника штаба главнокомандующего А. И. Деникина военному министру А. Ф. Керенскому от 16 мая 1917 года за № 3719 (к этому моменту Керенский уже оставил пост министра юстиции). Кадетская «Речь» 7 июля также в точности повторяет и заявление Алексинского и Панкратова, и текст протокола допроса прапорщика Ермоленко, и прочие «сведения». Но удивительная на первый взгляд точность этих повторов была вызвана отнюдь не перепечаткой информации газетами друг у друга, начиная с «Живого слова», а её поступлением в разные издания из одного источника — Бюро печати при Временном правительстве. Посмотрим, как это произошло.

Вызванное волной «разоблачительных» публикаций возмущение части столичной общественности выплеснулось на самих большевиков (именно на такой эффект и рассчитывали организаторы кампании). Так, «Новая жизнь» в номере от 6 июля сообщает об агрессивном отношении к большевикам в дни, наступившие сразу за этими публикациями: «Члены Исполнительного Комитета Каменев и Либер по дороге в штаб округа за получением пропуска для автомобиля были задержаны солдатами Преображенского полка. Арестованные были препровождены к ген. Половцеву… Видя намерения штаба освободить задержанных, находившиеся офицеры и солдаты запротестовали и заявили, что если Каменев и Зиновьев появятся на улице, то с ними расправятся, солдат удалось убедить, что Зиновьева здесь нет и что за Зиновьева они принимают Либера… Каменев же остался в штабе округа до того момента, пока не успокоятся солдаты, охраняющие штаб». Опубликованные в этой заметке подробности, касающиеся личности Зиновьева, важны среди прочего и тем, что вместе с Лениным в пломбированном вагоне из Германии следовал — о чём, видимо, в то время было широко известно, — именно Зиновьев, то есть его вместе с Лениным общественное мнение ассоциировало с предательством интересов родины. В номере от 8 июля «Новая жизнь» подтверждает, что подобные происшествия с большевиками в те дни не были ни случайными, ни единичными: «Уже второй день в Таврический дворец поступает ряд сообщений об эксцессах толпы и солдат против отдельных большевиков. Сообщают, что в некоторых районах толпа врывается даже в трамваи и ищет „ленинцев“. Представители большевиков в Таврическом дворце то и дело обращаются к заступничеству Центрального Исполнительного Комитета».

Следующим шагом, предпринятым Временным правительством против большевиков, стало постановление от 8 июля о запрете распространения на фронте большевистских газет «Правда», «Солдатская правда» и «Окопная правда», а затем принятое 12 июля[75] решение: «В виде временной меры военному министру и управляющему Министерством внутренних дел закрывать повременные издания, призывающие к неповиновению распоряжениям военных властей и к неисполнению воинского долга и содержащие призывы к насилию и гражданской войне».

Кроме того, организаторы антибольшевистской кампании справедливо рассчитали, что при появлении в прессе первых громких обвинений наверняка автоматически сработает и журналистская инерция: начнётся тщательный поиск других «доказательств» вины большевиков. Так и произошло. Журналисты, очевидно, не без помощи «осведомлённых» агентов Временного правительства, обнаружили в архивах провинциальных подразделений бывшей царской полиции «подтверждения» тайного сотрудничества видных большевиков со старым режимом: таким образом, по замыслу, большевики оказывались морально уязвлены сразу по двум позициям — шпионажа в пользу Германии и сотрудничества с царской полицией. В связях с охранкой оказались обвинёнными, в частности, Л. Д. Троцкий, А. В. Луначарский и Л. Б. Каменев. Однако все трое, даже несмотря на попытки их физической изоляции, как это будет показано далее, также активно воздействовали на общественное мнение, публикуя в прессе заявления, в которых последовательно и небезуспешно опровергали обвинения в свой адрес.

После того, как была разгромлена редакция «Правды», а ей на смену пришли газеты «Пролетарий» и «Рабочий путь», в защиту большевиков фактически выступила горьковская «Новая жизнь». Именно в «Новой жизни» от 11 (24) июля на стр. 3 было опубликовано известное «Письмо в редакцию» за подписью Н. Ленина, Г. Зиновьева и Ю. Каменева, начинавшееся словами: «Позвольте, товарищи, обратиться к Вашему гостеприимству вследствие вынужденной приостановки газеты нашей партии. Газеты известного рода повели бешеную травлю против нас, обвиняя нас в шпионстве или в сношениях с вражеским правительством…». Здесь же 30 июля (12 августа) публикуется сообщение об объединении дел о шпионаже и выступлении 3–5 июля в одно, затем в одном только номере от 2 (15) августа «Новая жизнь» уделяет место целой серии публикаций — о содержащихся в тюрьме 72 большевиках, включая Троцкого и Луначарского, письмо-обращение Троцкого к министру юстиции об отсутствии доказательств связей с германским империализмом и тут же — ответ министра Зарудного, уверяющего общественность, что возглавляемое им министерство будто бы не влияет на работу следственных органов. Здесь же, в «Новой жизни», от 12 (25) августа Луначарский в «Письме в редакцию» выступает с опровержениями обвинений его в сотрудничестве с царской охранкой: «Около месяца тому назад товарищ Гоц, вице-председатель Исполнительного комитета С.Р. и С.Д., рассказал мне, что моё имя, так же, как товарища Троцкого, оказалось занесённым в список рассчитанных агентов охранного отделения в Нижнем Новгороде. Дело это было тщательно расследовано как Бюро Исполнительного комитета, так и компетентными лицами судебного ведомства. В результате следствия выяснилась полная вздорность документа, произошедшего вследствие недоразумения и неряшливости какого-то канцеляриста… В настоящее время газетные сыщики, поставившие себе цель измазать дёгтем все без изъятия „большевистские“ ворота, докопались и до этого ликвидированного дела… Надеюсь, что министерство юстиции исполнит свой прямой долг и… пресечёт покушение с негодными средствами на моральное политическое убийство».

Здесь же, по соседству с заявлением Луначарского «Новая жизнь» публикует под заголовком «Подложное сообщение в политической борьбе» и полное обвинений уже в адрес других изданий письмо Каменева: «Министр юстиции нашёл нужным сообщить, что опубликование клеветнических сообщений г.г. жандармов обо мне не исходит ни от министра юстиции, ни от кого-либо из уполномоченных на то чинов министерства юстиции. То, что было напечатано в некоторых газетах и циркулярно разослано во все газеты министром юстиции, министром юстиции характеризуется как „подложное сообщение“».

При этом газета «Новая жизнь» не только предоставляла свои страницы большевикам, но и в собственных редакционных выступлениях демонстрировала справедливо возникшие сомнения в правдоподобности сведений о предательстве большевиков. В публикации от 7 июля за подписью Строева (член редакции В. Десницкий) газета сообщила свою собственную позицию по вопросу обвинений в адрес большевиков: «Нужно немедленно покончить с этой гнусной клеветой, не откладывая и не затягивая следствия. Пусть сделаются достоянием суда и широкой гласности все те „документы“, на основании которых измышлена вся эта грязная клевета о предательстве и немецких миллионах. И скорее к позорному столбу людей, которые в такой тяжёлый и ответственный момент позволяют себе борьбу с неугодными им политическими течениями, прибегая к заведомо и сознательно лживому ошельмованию видных вождей рабочего класса».

Неудивительно поэтому, что следующие шаги Временного правительства в антибольшевистской кампании оказались направлены уже против газеты «Новая жизнь». Для начала газету просто закрыли, о чём сообщило «Русское слово» в номере от 3 сентября: «По распоряжению военного генерал-губернатора Пальчинского закрыты большевистские газеты: „Новая жизнь“ и „Рабочий“. Сегодня вместо закрытой „Новой Жизни“ вышла „Свободная Жизнь“» (через некоторое время газете, очевидно, удалось возобновить выход под своим изначальным названием). Затем в своём официальном постановлении № 147 от 4 августа Временное правительство, во-первых, признавало одну из статей газеты (впрочем, не указав ни даты её публикации, ни заголовка статьи), «заключающей в себе оскорбления по адресу правительственных властей некоторых союзных с Россией государств», и, во-вторых, поручало «министру юстиции разработать законопроект, направленный к прекращению появления в печати оскорбительных для союзных держав и их дипломатических представителей заметок и статей». На самом деле недовольство Временного правительства вызывала не только пробольшевистская, но и местами откровенно антиправительственная позиция «Новой жизни». Так, при обсуждении хода подготовки к третьей конференции Циммервальдского движения, состоявшейся в сентябре 1917 г. в Стокгольме, газета процитировала заявление лидера британских рабочих Гендерсона в Палате общин о том, что «Альберт Тома [французский министр-социалист. — А. А.-О.] получил телеграмму от Керенского, в которой он отмечает, что хотел бы, чтобы Стокгольмская конференция не состоялась»[76] (разумеется, для Керенского, изображавшего из себя последовательного социалиста, подобные публикации были очень некстати).

Продолжились и погромы в редакциях большевистских изданий. Так, в газете «День» от 11 августа сообщалось: «Вчера около 5 час. утра в типографию „Народ и Труд“, помещающуюся в доме № 42 по Гороховой ул., совместно с комиссаром 3 Спасского подрайона и нарядом милиции прибыл чиновник особых поручений при начальнике милиции З. О. Кельсон и, предъявив ордер военного и морского министра на закрытие печатавшейся в этой типографии большевистской газеты „Солдат и рабочий“, распорядился приостановить печатание очередного номера… После этого в типографии стереотип набора был расплавлен, напечатанные уже номера конфискованы, а для наблюдения за тем, чтобы набор, с которого был сделан стереотип, был разобран, в типографии оставлен небольшой наряд милиции».

Волна репрессий, предпринятых Временным правительством против большевиков и их печатных органов, не ограничивалась одной лишь столицей, захлестнув и провинцию. Так, «Русское слово», располагавшее разветвлённой сетью корреспондентов, сообщало: «Царицын, 28.VII. По телеграфному распоряжению из Петрограда закрыта большевистская газета „Борьба“. Редактор газеты Сергеев заключён под стражу».

Кампания по дискредитации большевиков в печати сопровождалась масштабной акцией по их физической изоляции: видные вожди большевиков — такие, как Троцкий и Луначарский, и десятки партийных активистов немедленно после июльских событий оказались в печально известной петроградской тюрьме «Кресты»: как следует из сообщения, опубликованного в «Новой жизни» 2 (15) августа, Лев Троцкий содержался в тюрьме «без предъявления какого бы то ни было обвинения» с начала июля среди других 72 человек, в числе которых также были: Дыбенко — председатель Центрального Комитета Балтийского Флота, матрос Кануников, Овсеенко (Антонов), Романов, Кутнер и др. Даже адмирал Д. Н. Вердеревский, будущий морской министр во Временном правительстве (фамилия которого в газете ошибочно напечатана как Вередерский), находился в заключении вместе с большевиками за то, что будучи в период июльских событий начальником штаба Балтийского флота, отказался выполнить приказ помощника морского министра Б. П. Дудорова направить в Петроград четыре эсминца для поддержки Временного правительства.

Поскольку никаких обвинений заключённым в «Крестах» предъявлено не было, становится очевидным, что настоящей причиной ареста большевиков стало не обвинение в шпионаже, а события 3–5 июля, в ходе которых была предпринята попытка государственного переворота (немаловажные подробности этой попытки будут приведены далее). По замыслу организаторов антибольшевистской кампании, эта попытка как раз и состоялась во исполнение большевиками шпионского задания германского генштаба, и потому оба дела — о событиях 3–5 июля и о шпионаже — были в дальнейшем объединены юридическими инстанциями в одно. Что подтверждается следующей публикацией в «Новой жизни» от 30 июля (12 августа): «Лица, стоящие близко к следствию, продолжают утверждать, что в настоящее время будто уже окончательно выяснилось, что вооружённое восстание 3–5 июля было организовано немецкими агентами с целью сорвать все подготовки наших военных властей к наступлению на фронте».

В целом же, при внимательном анализе сообщений «Живого слова», с которых началась антибольшевистская кампания, становится очевидным их откровенно провокационный характер. Во-первых, сомнения в достоверности данных вызывает большая хронологическая разница в их появлении у разведотдела российского генерального штаба и публикации для широкой публики: напомним, что Деникин отправил Керенскому протокол допроса прапорщика Ермоленко 16 мая, но лишь в начале июля, то есть спустя почти два месяца, этот документ получил огласку в прессе. Возникает вопрос: что всё это время удерживало правительство от публикации таких красноречивых сведений? Единственно возможный ответ на него — потому что они были недостоверны; в них всё, с самой первой строки, вызывает сомнения, в том числе «факт» сотрудничества офицеров германского генштаба (!) с нижним офицерским чином российской армии — прапорщиком (!), который в силу своей полной политической безвестности и невысокого звания не мог оказать сколько-нибудь заметного воздействия на эффективность пропаганды ни против, ни в пользу войны. Ещё менее правдоподобными выглядят детали, которые офицеры германского генерального штаба сообщили прапорщику российской армии, — о секретных агентах в Стокгольме, названиях банковских структур в Европе и т. п. Для чего германским офицерам понадобилось сообщать эти сведения русскому прапорщику, как не для того, чтобы он их потом разгласил, и, следовательно, не были ли эти «подробности» сфабрикованы?

В ряду опровергаемых «доказательств» причастности большевиков к шпионажу в пользу Германии находится и факт совпадения июльского восстания с кануном русского военного наступления в Галиции. Действительно, большевики поддержали вооружённую попытку переворота 3–4 июля, наступление же в Галиции было запланировано на 9 июля. «Немцы хотели парализовать русские войска на фронте и разрушить административный аппарат страны, чтобы Россия оказалась в их полной власти, а после этого разгромить западных союзников, — напишет в своих воспоминаниях А. Ф. Керенский. — Согласно донесениям нашей разведки, германские дивизии спешно переводились на Восточный фронт. Картина складывалась ясная: готовилось двойное контрнаступление. Оно началось 3 июля с удара в спину, который нанёс Ленин, а теперь следовало ожидать фронтальной атаки войск Людендорфа»[77].

Однако на самом деле сведения о готовящемся наступлении в то время ни для кого не составляли секрета. Всем также было хорошо известно, что большевики изначально выступали не против этого конкретного наступления, а против ведения мировой империалистической войны в принципе: Ленин заявлял об этом и до начала войны, а затем провозгласил этот тезис с балкона дома Кшесинской сразу по прибытии в Петроград в апреле 1917 г. Большевики повсюду требовали не только прекращения войны, но Ленин, кроме того, настаивал, как уже говорилось, и на превращении войны империалистической в гражданскую. Из чего, однако, как и из других «доказательств», совершенно не следует их причастность к шпионажу в пользу Германии. Кроме того, и германскому генеральному штабу уже к 1917 г., по многочисленным историческим свидетельствам, не было никакой необходимости снаряжать специальных агентов для агитации, поскольку уставшие, голодные и измученные затянувшейся войной как российские, так и германские солдаты были морально готовы к заключению мира на каких угодно условиях без всякой агитации.

Меньшевик И. Г. Церетели усматривал в пацифизме большевиков и ещё одну составляющую, рассказав о ней впоследствии в своих воспоминаниях: «Ленин и его сторонники оставались в период февральской революции пораженцами и делали всё, что было в их силах, для разложения армии. Особенно настойчиво встала для них задача разложения армии с момента начала наступления, так как успех наступления означал бы для революционной России укрепление демократического режима, приближение мира и крушение всех надежд большевиков на завоевание власти»[78]. Большевики, что замечено Церетели, действительно стремились к власти, — как это делала (и делает) любая действовавшая партия, поскольку в стремлении к власти и заключается, собственно, суть любой политической деятельности. Но и из стремления к власти, и из планового противодействия войне Ленин никогда не делал тайны, ведь именно на заявление Церетели, сделанное им на проходившем в июне 1917 г. съезде Советов, о том, что в России нет полностью готовой к власти партии, Ленин воскликнул с места: «Есть такая партия!».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.