Загадки «Песни о Роланде»

Загадки «Песни о Роланде»

Война в Испании, несомненно, находится в центре каролингского эпоса, а «Песнь о Роланде» – в центре эпоса об испанской войне. Содержание этой поэмы вряд ли стоит пересказывать – оно общеизвестно. Это и понятно. Жеста о Роланде является одним из самых замечательных литературных памятников Средневековья, самой талантливой и читаемой из всех каролингских поэм, имеющей наибольшее число списков, вариантов, переводов и пересказов, ставшей наиболее излюбленным образцом для подражания и сюжетом для позднейшей поэзии. Согласно показанию современника именно она поднимала энтузиазм воинов-нормандцев во время завоевания Англии в 1066 году, именно ее распевали перед войском певцы-жонглеры.

А между тем в ней полно загадок.

В подлинной истории эпизод, связанный с Роландом, занимает незначительное место; Ронсеваль – арена трагедии – и вовсе не назван, а самое имя героя произнесено лишь единожды и скороговоркой. Эйнгард, биограф Карла, говоря о неудачном походе 778 года, заканчивает словами: «В сражении, наряду со многими другими, погибли королевский стольник Эггихард, пфальцграф Ансельм и Хруотланд, префект бретонского рубежа». И это все. Больше ни полслова ни в одном из каролингских источников. Нигде, даже там, где рассказывается о войнах с Бретанью, в которых уж кто-кто, а префект рубежа должен был как-то себя проявить! Однако в рассказах об этих войнах Анналы называют совсем другие имена – Аудульфа, Гюи, но отнюдь не Роланда. Затем почти три века молчания. И вдруг это имя оказывается у всех на слуху, становится одним из самых популярных, и эпос, связанный с ним, распевают по всей Европе! Замечательно и другое. У Эйнгарда среди героев, погибших в Испании, «Хруотланд» стоит на третьем месте, а перед ним лица, по-видимому, более значительные – Эггихард и Ансельм. Но вот эти-то двое в эпос как раз и не попадают, о них больше почти нигде и никогда не упоминается![18] А «Хруотланд», ставший племянником короля и покорителем всей Западной Европы, окружается новыми, совершенно неизвестными подлинной истории друзьями и врагами, среди которых его «побратим» Оливьер, столь же мужественный и преданный «милой Франции», как и он сам, затем архиепископ Турпин, которому меч и копье пристали больше, чем крест и молитвенник, наконец Гуенелон, чье имя останется нарицательным для предателя и много веков спустя. В чем причина всех этих «странностей»? Как разрешить эти загадки?

Что касается замены персонажей, то здесь давно все разгадано и решается просто. Ведь каждая жеста, прежде чем выйти из подспудной стадии и добраться до литературной записи, проходила через множество сказителей и певцов, которые, плохо зная или совсем не зная архетип, изменяли, сокращали, добавляли по своему разумению и вкусу, вследствие чего реальные действующие лица исчезали и заменялись новыми, соответственно познаниям и желанию очередного певца. Это прием обычный для жесты. Гораздо сложнее обстоит дело с самим событием и ролью в нем Роланда.

Неистовый Ролан. Гравюра Густава Доре

Почему короткий поход Карла превратился в «семилетнюю войну», а бесславный разгром франкского арьергарда в бессмертный подвиг? В силу каких обстоятельств плачевная жертва этого разгрома стала центральной фигурой французского эпоса? Ответить на эти вопросы помогает другое событие, также связанное с реальным историческим лицом. Речь идет об упомянутом выше разгроме на реке Орбье под Нарбонной войска графа Гильома Тулузского в 791 году. При внимательном рассмотрении аналогия оказывается полной. И в Ронсевале, и под Нарбонной франкские войска сражались с сарацинами. И там и тут дело кончилось сокрушительным поражением для франков. И там и тут «герои» этого поражения стали подлинными героями эпических поэм, соперничавших в своей популярности, – Гильому, получившему прозвище «Оранжского», посвящен целый цикл таких поэм. Из этого сравнения можно вывести три знаменательных вывода. Во-первых, обе битвы, обернувшиеся страшнейшими поражениями на фоне непрерывных побед Карла, должны были потрясти современников и остаться в памяти потомства[19]. Во-вторых, оба разгрома непобедимого франкского войска были учинены одним и тем же противником – мусульманами, что должно было породить традицию мести «нехристям». И наконец, в-третьих, чтобы эта месть была адресной, необходим был бессмертный герой, за которого надо было мстить. Все это наилучшим образом вписывалось в идею Крестовых походов, в эпоху которых и сложились обе жесты, поскольку факты, положенные в их основу, с массой сопровождающих подробностей как бы подстегивали христианско-европейское рыцарство к «священным войнам» против мусульманского Востока. Такова, на наш взгляд, общая и наиболее вероятная «разгадка» проблемы, все еще оставляющей в недоумении иных историков.

Попутно отметим, что иной раз эпос может «подправить» показание более раннего, считавшегося «историческим», источника. Напомним, что у Эйнгарда арьергард Роланда разбили баски; современная же историография почти единодушна в том, что это были (как и в «Песни») арабы.

На фоне героических поэм типа «Песни о Роланде» или «Песен о Гильоме Оранжском» явным диссонансом звучит одна необычная жеста, резко отличающаяся от других и ставшая как бы предшественницей «плутовского романа», жеста, так же уводящая читателя на столь привлекательный для крестоносцев «сказочный» Восток, но в совершенно иной плоскости.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.