"Учись, как я воюю!"

"Учись, как я воюю!"

Во время наступления на Курской дуге я и брат Лева с каждым днем приближались друг к другу. Наша дивизия двигалась в направлении Орла с юга, а его часть наступала на Орел с востока.

Получая письма от брата, я не раз думал: а вдруг и тут повезет на встречу? В войну возможность и несбыточность встреч близких людей определяли мгновения, цена времени неизмеримо возрастала: перенасыщенное массой событий, оно словно спрессовывалось, позволяя случаю свершать, казалось бы, невозможное…

Может, и было до брата рукой подать, а – разминулись!

Уже после войны, когда я вернулся домой, отец дал мне присланные братом вырезки из фронтовых газет тех дней. На одной была фотография Левиного танка. Голова Левы в шлемофоне высовывалась из открытого люка на орудийной башне. Во второй вырезке рассказывалось о комсомольском собрании: "…Парторг гвардии капитан Серов в своем докладе сказал: наши комсомольцы показали пример геройства и самоотверженности. В боях отличились тт. Беспалов, Белкин, Ющенко, Морозов. Высокую боевую выучку показал танковый экипаж комсомольца лейтенанта Малиновского. Многие из этих товарищей награждены правительственными наградами. После доклада комсомольцы рассказали о своих боевых делах, делились опытом работы. Командир танкового экипажа лейтенант Малиновский рассказал, как он подбил два танка противника. Его выступление комсомольцы встретили аплодисментами…"

На третьей газетной вырезке был помещен перечень фамилий награжденных. Среди них была и фамилия Левы. Он получил орден Отечественной войны II степени. Сбоку, на газетном поле, он своей рукой написал сестре, которая, закончив школу, собиралась поступать в институт: "Вот, Лелька, учись, как я воюю!"

Отец сохранил письмо Левы, написанное им на другой день после того боя:

"…Вечером под покровом темноты я со своей машиной поехал на помощь товарищам. Ночь и следующий день были относительно спокойны. 3 августа с утра началась артиллерийская подготовка. Немцы, видно, решили нас контратаковать. Иван тоже не бездействовал. Я со своими товарищами, замаскировались и стояли в засаде, поджидая немецкие танки и пехоту. Моя машина стояла под прямым углом ко всем остальным и немного позади в молоденьком соснячке – верхушки сосенок чуть-чуть прикрывали башню.

Обзор был замечательный. Насчет этого у других было хуже – они были в более высоких соснах. Во время артиллерийской подготовки частенько приходилось вылезать из машины и передавать полученные радиограммы командиру. Все обходилось благополучно.

После проведенной артиллерийской подготовки и налета авиации противник пошел в контратаку. По бугру двигались пятнадцать немецких танков, за ними бежали группы автоматчиков. Какое было зрелище – глядеть, как ползут эти железные бронированные машины! Подпустив их ближе, примерно на 600 метров, я и все остальные открыли по ним огонь.

Первый же снаряд сшиб всю маскировку и верхушки ближайших сосенок воздушной волной. Стало хорошо видно этих гадов; зарядил бронебойным и с этого выстрела подбил и зажег один немецкий танк Т-1У. После этого сделал еще несколько выстрелов. Потом гляжу в прицел, а ничего не вижу. Пришлось вылезти из машины. Он, сволочь, заметил это и выпустил очередь из пулемета, но я быстро соскочил вниз.

Оказывается, это ветка сухая с листьями от старой маскировки упала; я ее палочкой вытащил, рукой нельзя было; стрелял, собака. Вскочил обратно в танк и дал им жару! Мой башнер только успевал заряжать пушку. Подбил еще один танк. По другому бил, но его мой снаряд не брал. Оказалось, что это "тигр". Но и его потом подбили специальным снарядом. Жаль, что у меня таких не было, а то бы я его расчихвостил. Бой длился пять часов. За все это время мы подбили вместе с артиллеристами 21 немецкий танк, из них было 3 "тигра".

К вечеру, когда все немного стихло, нам привезли обед, а мы про него совсем забыли. Хотелось страшно пить; у меня даже верхняя рубашка была мокрая…"

Написанное карандашом и сложенное треугольником фронтовое письмо… Его невозможно читать без волнения. Наверное, если бы собрать все эти драгоценные треугольники того времени, то получилась бы потрясающая эпистолярная эпопея. Сколько мужества, непреклонной веры в победу, ненависти и презрения к развязавшему войну фашизму встает за простыми строками, написанными рукой старшего брата!

ОТ СОВЕТСКОГО ИНФОРМБЮРО

Из оперативной сводки за 4 августа 1943 года

На Орловском направлении наши войска продолжали наступление.

Северо-западнее Орла немцы непрерывно бросали в контратаки пехоту, поддержанную танками, самоходными орудиями и авиацией. Советские войска отразили все контратаки противника и нанесли ему большой урон. Подбито и сожжено 32 немецких танка и уничтожено до полка пехоты противника.

В дни, когда наша дивизия, закончив наступление, была отведена на отдых, Лева все еще участвовал в боях. У родителей сохранилась его открыточка, написанная в августе,- всего несколько строк:

"…Все-таки я каким-то чудом еще жив и здоров и ничем не болею. Ваши письма, как я уже Вам писал, получил. Нам вороны с крестами тоже очень сильно пакостят. Во много раз больше Вашего. От них сильнее всего и достается. В последний раз (позавчера) осколком маленьким разорвало локоть у гимнастерки. Теперь и я уже ко всему привык, как и Борис. Только ведь наше дело много тяжелее, чем у него. Не знаю только как, но мне пока что везет. В машине насквозь пробиты два опорных катка, надтрансмиссионный люк и есть одна вмятина на башне. Пострадал, кроме всего, мой комбинезон. От него остались только клочки. Его разорвало осколками при бомбежке. Как видите, особенного ничего нет. Теперь бы только еще дальше прогнать фрицев. Сегодня буду писать всем письма. Напишу и Борису. Он где-то рядом и, наверное, здорово воюет…"

Ад танковых сражений стоит за письмами брата…

Потери у танкистов в дни наступления были больше, чем в пехоте. От выстрелов танковой пушки воздух внутри машины наполнялся едкой пороховой гарью, становилось трудно дышать. Звуки выстрелов словно молотом били по голове. От ударов вражеских болванок по броне ее внутренняя часть откалывалась, и осколки летели во все стороны, поражая танкистов. А когда танк подбивали или поджигали, выбраться из машины на глазах у противника, не сгореть, помогало только чудо.

После войны я встретил Николая Крупина, учившегося с Левой и оказавшегося в годы войны в Горьком. Брат несколько раз приезжал в этот город за новыми машинами и заходил к нему. Был весел, рассказывал, как подбивал немецкие танки, как сам выбирался из охваченных пламенем машин. В последнюю встречу больше молчал, а прощаясь, сказал: "Вряд ли увидимся! Тяжелая у меня работа!"

Отдых наш был коротким. Мы снова шагали днем и ночью на запад, теперь уже по украинской земле. Переходы нас утомляли, каждый день – шестъдесят-семьдесят, а то и больше километров. Ноги гудели. У многих начиналась "куриная слепота". Ночью они, как дети, шли, держась рукой за товарища. Случилось, как-то я отстал, а потом пришлось догонять свой взвод, Услышал: кто-то в поле плачет. Оказалось – это наш солдат, самый маленький ростом в дивизионе из последнего пополнения. Он стоял сбоку от дороги и громко хлюпал. Паренек заснул на привале, а когда проснулся, идти не может – ничего не видит. Не хватало солдатам витамина С.

А у меня появилась другая напасть. Во рту образовались язвы, горячее есть совсем не мог, только холодное, и то с трудом. Ходил в медсанбат, сказали: "язвенный гингивит", помазали чем-то. Стало легче, но ненадолго. Тоже, говорят, нехватка этого самого витамина. Мучился несколько недель. К счастью, о моей болезни узнал ветеринарный фельдшер дивизиона лейтенант Федор Лутай.

– Я тебя излечу, – сказал он, – у лошадей это часто бывает.

И стал мазать мне рот какой-то противной жидкостью. А я, сколько мог, пытался жевать спеющую рябину, шиповник. То ли "лошадиное лекарство", то ли мои витамины помогли, но гингивит вскоре прошел. А может, и молодость выручила. Помню такой случай. Один из красноармейцев, ему уж было под пятьдесят, шел-шел и упал прямо на дороге. Сердце не выдержало. С молодыми так не бывало…

Случилось, что в походе заболел Мартынов. Командир дивизиона вызвал меня:

– Садись на лошадь Мартынова и проверь наш будущий маршрут! Жду тебя через шесть часов.

– Есть! – ответил я, взял карту и отметил маршрут.

Судя по карте, надо было одолеть всего сорок километров. Я лихо вскочил на лошадь, пришпорил – она пошла рысью, затем перешла в галоп. Меня трясло и бросало в седле, но постепенно приноровился и стал ритмично опираться на стремена в такт движению коня, даже стало нравиться. Всю горечь своего положения понял на обратном пути. Внутренние стороны бедер горели, как обожженные огнем. Я пытался опираться попеременно на каждую ногу, освобождая по очереди от соприкосновения с седлом. Помогало, но мало…

На следующий день все повторилось. И так продолжалось несколько дней. Когда Мартынов выздоровел и сам сел на лошадь, я уже освоился с ездой. Конечно, у меня не было той лихости, что у Мартынова. Сам Николай Тимофеевич был отличным кавалеристом. Он научился езде еще в мирное время, когда служил в артиллерийской части на конной тяге.

Стрелковые полки шли впереди нас, освобождая один населенный пункт за другим, часто без помощи артиллерии,- так велик был наступательный порыв. До Чернигова оставалось не более сотни километров. Начались партизанские края[30]. Немцы не могли хозяйничать здесь, как им хотелось. И жестоко мстили за это.