Сладкие грезы и горькие слезы Жиля де Рэ

Сладкие грезы и горькие слезы Жиля де Рэ

С именем Жиля де Лаваля, барона де Рэ, связано три замка, ныне лежащие в руинах, — Машкуль, Тиффож и Шамтосе. Когда-то они располагались на границе Бретани с Анжу, а в настоящее время входят в состав департаментов Луара Атлантическая, Вандея, Мен и Луара. В замке Машкуль наш герой родился около 1404 г. и, по некоторым данным, предпочитал жить в зрелые годы. «Когда над лесом сгущалась тьма и в замке одно за другим освещались окна, крестьяне указывали на одно окно наверху обособленной башни,

Жиль де Рэ. Портрет работы С. Болоньини (1921) свет из которого прорезал ночную тьму. Поговаривали, что в этом окне время от времени виднелись вспышки красного пламени и оттуда доносились пронзительные крики, которым в притихшем лесу вторил только волчий вой, когда звери выбирались из своего логова на ночную охоту» (Баринг-Гоулд).

За последние десятилетия не единожды предпринимались попытки очистить Жиля де Рэ от обвинений в колдовстве и убийстве детей. Успехом они не увенчались. В колдовство нынче не верят, точнее, не верят в причиняемый им вред, но сексуальный маньяк — чрезвычайно привлекательная фигура. Нельзя же считать ее достоянием нашей эпохи! Наверняка в прежние времена маньяков было не меньше, но из-за отсутствия правовых норм и передовой прессы о них практически не знали. Знатных преступников покрывали и светская, и духовная власти, осуждавшие лишь строптивцев вроде Жиля де Рэ.

В оценке личности бретонского маршала превалируют два мнения. Либо мы признаем его виновность, но тогда мы должны признать и законность суда над ним, и правоту инициировавших процесс церковников — тех самых, что обидели Жанну д’Арк. Либо мы клеймим позором лихоимцев и суеверов и оправдываем беднягу Жиля. Но как тогда быть с аристократами-изуверами и крестьянами — страдальцами, чьи мольбы напрасно возносятся к небу?

Осмелюсь предложить изобличителям средневековых нравов идеальный выход из сложившейся ситуации. Жиль был маньяком, но далеко не единственным. Лицемерие судей состояло в том, что они осудили только Жиля, закрыв глаза на преступления остальных баронов, любой из которых заслуживал виселицы. Молва не пощадила одного Жиля, но, быть может, его образ вместил в себя причуды и зверства всей тогдашней аристократии? Благословим же, читатель, то счастливое время, в которое мы живем, и с чистой совестью обратимся к истории главного злодея Бретани.

Поступив на службу к французскому дофину, молодой Жиль преуспел на решающем этапе Столетней войны. Заразившись патриотической лихорадкой от Орлеанской девы, он принял участие во всех ее походах. Трезвомыслящие историки, устало зевающие при словах «божественная миссия», приписывают Жилю и его соратникам Артуру де Ришмону, Жану де Дюнуа и др. честь побед над англичанами и талант идеологов, ловко внедривших в умы французов бредовые проекты экзальтированной крестьянки.

Но тот Жиль, что известен нам из позднейших легенд, не похож на расчетливого и уверенного в себе полководца. К миссии Жанны он, по-видимому, отнесся всерьез и в годы войны, по слухам, приобщился к тайным наукам, навестив в темнице Анжерского замка некоего дворянина, содержавшегося там по обвинению в ереси и преступных занятиях черной магией.

Выход в отставку в 1433 г. вконец испортил характер Жиля. В своих феодальных владениях, изрядно расширившихся после выгодной женитьбы, он ведет экстравагантный образ жизни, соря деньгами направо и налево. Такова участь многих представителей знати, унаследовавших свое богатство по праву рождения, а не приобретших его изощренным трудом и честными махинациями. Избалованный барон ни в чем не знал меры — взамен приобщения к культуре в ночных клубах и занятий благотворительностью на светских раутах он с головой окунулся в мистику.

Резня в Машкуле. Картина Ф. Фламена (1884). Изображены события 11 марта 1793 г., когда восставшие шуаны убили здешних республиканцев. Слева хорошо различим мрачный массив замка Жиля де Рэ

Началось все с алхимических опытов по изготовлению презренного металла и философского камня. Помощники Жиля — Антоний из Палермо, Франсуа Ломбардский, парижский ювелир Жан Пти — были простыми алхимиками, сторонящимися черной магии. Однако неудача следовала за неудачей, и лаборантов сменили знатоки оккультных наук — Жан де ла Ри-вьер из Пуатье, Дюмениль и несколько малоизвестных магов. Чтобы добиться успеха в лаборатории, барон решает обратиться за поддержкой к дьяволу.

Первые попытки наладить контакт с адской канцелярией напоминают театральные постановки, которые Жиль очень ценил и сам пописывал к ним сценарии. В глухую полночь Ривьер отводит барона и двух его слуг в лес, примыкающий к замку Тиффож.

— Стойте на месте! — ревет маг. — Я приведу к вам самого Сатану!

Жиль спокоен и сосредоточен, а испуганные слуги жмутся друг к другу, вздрагивая и перешептываясь при малейшем шорохе. Ривьер с зажженным фонарем в руке скрывается в зарослях, и вскоре оттуда доносится истошный крик. Не дождавшись дорогого гостя, Жиль и слуги отправляются на поиски. Дрожащий маг сидит на земле в глубине чащи и тревожно вглядывается во мрак.

— Дьявол явился в виде леопарда, — возглашает он, — но прошел мимо и даже не посмотрел в мою сторону!

— А крокодила не было? — плюет с досады барон и возвращается в замок.

Грустный Ривьер удаляется в спальню, а на следующее утро прибегает к барону с известием о посетившем его откровении. Оказывается, явление леопарда было знамением: травы, способные превращать металл в золото, прорастают в Африке! Туда надо организовать экспедицию, а средства на нее должен предоставить барон. После этих слов Жиль вспоминает о годах, проведенных на полях сражений, и Ривьер вместо экспедиции отправляется в монастырскую лечебницу.

На его место заступает Дюмениль. Едва войдя в лабораторию, он требует от барона подписи кровью под обязательством отдать дьяволу все, что тот ни пожелает, «кроме своей жизни и души». Поморщившись, Жиль соглашается и даже организует в домовой часовне «службу проклятых» с участием прогрессивного духовенства. Однако Сатана не появляется, вероятно, недовольный последним пунктом договора.

Дюмениля сменяет безымянный чернокнижник. Нашептывая под нос, он жестами приглашает Жиля и его духовника Силле зайти в комнату, чертит на полу большой круг и предлагает им вступить внутрь. Силле в ужасе отскакивает от круга. Отмахиваясь от кого-то невидимого, он подбегает к раскрытому окну и начинает читать отходную молитву. Тем временем Жиль храбро встает в магический круг и сразу же получает от невидимки пинок под зад.

— Пресвятая Дева, что за шутки! — кричит оскорбленный барон.

У чернокнижника прорезается голос, и, проклиная благочестие барона, он выпихивает его за дверь. Силле же, дочитав молитву, прыгает из окна.

Из-под двери до Жиля долетают гулкие шлепки, стоны и просьбы о помощи. По опыту общения с магами Жиль знает, что в таких случаях надо сохранять терпение и дожидаться окончания сеанса. Действительно, через минуту-другую шум стихает, и барон осторожно приоткрывает дверь. Некромант лежит на полу — весь в синяках, с проломленным черепом, в луже крови. В окно, расположенное на первом этаже замка, заглядывает удивленная физиономия Силле. Жиль грозит ей кулаком, Силле влезает в комнату и помогает перенести избитое тело мага на кровать. Через несколько дней больной поправляется и, сгорая от стыда, незаметно покидает замок.

В 1439 г., когда Жиль готов махнуть на магию рукой, из Италии возвращается посланный им туда священник Эсташ Бланше. Он привозит с собой двадцатитрехлетнего Франческо Прелата, могущественного флорентийского мага. Несмотря на молодость, Прелата вдоволь пообщался с демонами. Он демонстрирует Жилю свои увечья и заверяет, что отныне у него есть надежный друг и проводник в мире магии — демон по имени Баррон. Поскольку имя демона известно, можно составить магическую формулу по его призыву.

Прелати тайком составляет формулу. В комнату вносят горящие светильники, оконные ставни запирают, на полу чертят не один, а несколько кругов с каббалистическими знаками и крестом посредине. Жиль волочет упирающуюся курицу и просит Силле отрубить ей голову, но тот категорически отказывается входить в помещение с запертыми окнами. Он остается снаружи за компанию с Бланше и слугами, а Жиль с Прелати, положив конец куриным страданиям, закрывают за собой дверь и приступают к сеансу.

После невнятного бормотания вперемешку с истерическими взвизгиваниями из комнаты доносятся отчетливые слова формулы, сочиненной Прелати: «Заклинаю вас, Баррон, Сатана, Белиал, Вельзевул, во имя Отца, Сына и Святого Духа, во имя Пречистой Девы Марии и всех святых, явиться лично, говорить с нами и исполнить нашу волю!» Слышится топот, дверь распахивается, и выбегает трясущийся Жиль:

— Господи, что сейчас будет!

Из комнаты слышны звон падающих светильников, звуки ударов и душераздирающие вопли.

— Дьявол истязает беднягу Франческо, — поясняет барон. — Угораздило же его выдумать такую формулу! В прошлый раз одной «Пресвятой Девы» хватило, а этот болван еще и Троицу со святыми помянул.

— Разве Баррон и Франческо не друзья? — удивляется Бланше.

— Да, но ведь он, кроме Баррона, трех других вызвал! Ох, и ставни, как нарочно, заперты…

Придя в чувство, Прелата заплетающимся языком сообщает Жилю волю драчунов. Курицы и петухи им не нужны, а нужны рука, сердце, глаза и кровь отрока.

На детоубийства толкнул Жиля не итальянский маг. До суда оставалось чуть больше года. Вряд ли за этот срок барон умертвил бы столько детей, сколько ему приписывают. К моменту знакомства с Прелата он давно баловался с детишками, но в жертву дьяволу их не приносил.

Первого мальчика он убил лет за пять до того в замке Шамтосе. Барон посадил малыша к себе на колени, гладил его по головке, кормил печеньем, а потом с размаху полоснул ножом по шее. Мальчик дергался в конвульсиях, а Жиль с наслаждением мастурбировал. Тело сожгли в камине, а голову Жиль оставил себе и подобно донестрам рыдал над ней в тиши опочивальни, пока Силле не отнял ее и не похоронил.

Обращение барона с детьми представляло собой гремучую смесь педерастии, садизма и некрофилии. Живых мальчиков и девочек он насиловал редко, достигая экстаза лишь в тот момент, когда исполосованное ножом тельце билось в агонии. На суде он признавался: «Душа моя изнемогала от наслаждения при виде человеческих страданий, слез, страха, крови».

Руины замка Шамтосе. Гравюра XIX в.

В документах XV столетия сказано, что Жиль убил, сжег и выбросил в ров несколько сотен детей. Гюисманс счел эти цифры заниженными. Обезлюдели целые деревни в окрестностях Тиффожа, Машкуля и Шамтосе. Крестьяне били челом власть предержащим, но челобитным никто не верил. Эта деталь хорошо известна нам по истории Салтычихи[51]. Но фольклорный образ Жиля де Рэ наделен и чертами Ивана Грозного. После ночных оргий Жиль каялся, бил себя в грудь и падал на колени в церкви Сен-Илер де Пуатье, чьим каноником он являлся. В Машкуле он планировал строительство грандиозного собора в честь невинно убиенных в Вифлееме младенцев. Поистине дьявольская уловка!

Но вернемся в лабораторию Тиффожа. Выздоровевший Прелата встает на ноги, и Жиль доставляет ему затребованные часта тела ребенка. Теперь итальянец произносит заклинание правильно, и демон Бар-рон приходит в комнату «под видом прекрасного юноши примерно двадцати пята лет от роду». Однако ни золота, ни камня он не обещает. Одной жертвы мало, надо продолжать убийства.

— Неужели убитых детей не достаточно?! — восклицает Жиль.

— Недостаточно, — отвечает демон. — При их умерщвлении не были произнесены нужные заклинания. Ничего не поделаешь — таков порядок.

Жиль в гневе оборачивается к Прелата, а тот виновато шмыгает носом. Возмущаясь канцелярской волокитой, Жиль отправляет демона восвояси и удваивает усилия по сбору трупов. Он больше не утоляет свою похоть, а ведет тщательный учет всех убиенных, записывая их имена кровью в магический гроссбух. На всякий случай убийца сохраняет руки, ноги и головы жертв, регулярно устраивая в замке конкурсы могильной красоты. Под аплодисменты собравшихся он жадно целует голову победителя в ледяные уста.

В качестве доказательства нечистоплотности тех, кто судил Жиля, обычно указывают на обиды, причиненные им богатым соседям. Мол, лишь после этого глухие к народным жалобам власти зашевелились. Но инициатива судебных преследований исходила вовсе не от местных феодалов, тем более не из Парижа. Первым заговорил о преступлениях Жиля епископ Нанта Жан де Малеструа, а из «жалоб» у него имелось скромное заявление о мальчике, исчезнувшем в замке Машкуль.

«Единственная сила, которая могла возвыситься над круговой порукой феодалов, над корыстными расчетами и вступиться за слабых и обездоленных, — это Церковь, — пишет Поисманс. — Она в лице Жана де Малеструа и выступила против чудовища — и одолела его». Ввиду нехватки показаний «слабых и обездоленных» к сбору информации был привлечен инквизиционный трибунал Бретани во главе с Жаном Блуэном. Цели, которые преследовали святые отцы, историкам неясны. Из конфискованного имущества Жиля они не извлекли ни пяди земли. На авторитет бретонского духовенства барон не покушался. В заботу же средневековой Церкви о своей пастве нынче мало кто верит.

Паства живо откликнулась на призыв епископа и инквизитора. Из множества показаний слуг и крестьян, посещавших замки Жиля, выделим наиболее эффектные. Гильом Илер сообщил о винной бочке в подвале замка Шамтосе, «доверху забитой загубленными отроками». Перрин Рондо — о куче пепла на конюшне, источающей тошнотворное зловоние, и о лохани с детской рубашкой, запачканной кровью. Слуга по имени Анриэ — об изуродованных и обезглавленных трупах детей, сваленных в подземелье одной из башен Шамтосе. Перед тем как замок перешел в другие руки, его хозяин приказал сложить трупы в ящики и переправить в Машкуль. Слуга сеньора, занимавшего одно время Машкуль, поведал о спрятанных на сеновале сорока детских телах, сухих и обугленных, как головешки.

Прелати и его помощники дали показания о магических экспериментах и вызывании демонов. О способах умерщвления детей и совокупления с трупами Жиль де Рэ рассказал сам. Подвергнутый допросу, устрашенный пытками и отлученный от Церкви, в зале суда он рыдал в три ручья. Слезы были искренни. Жиль взмахивал рукой, демонстрируя зрителям, как он перерезал горло ребенку, стискивал пальцы, как будто вырывал сердце из рассеченной груди, и встряхивал ими, изображая стекающую кровь. Во время его рассказа слышалось оханье теряющих сознание женщин, и тогда в заплаканных глазах убийцы вспыхивал прежний огонек.

— Довольно! — прерывали его судьи. — Что происходило после убийства?

— Погружение.

— Какое погружение?

— Я погружался в упругие теплые внутренности и…

— Вы полностью туда погружались?!

— Не то чтобы полностью, — усмехался Жиль. — Важнейшая часть меня. Я сейчас объясню…

— Не надо объяснений! — надрывно кричали судьи, пытаясь заглушить женский визг. — Приступаем к вынесению приговора!

И приговор был вынесен. Причем целых три. Первый — епископа и инквизитора — обвинял Жиля в ереси, вероотступничестве и общении с демонами. Второй — одного епископа — касался содомии и святотатства. А гражданский суд приговаривал Жиля за похищения и убийства детей к смертной казни через повешение. Та же участь ожидала Прелати и ближайших слуг Жиля.

В заключительной речи Жиль пожелал, чтобы отцы и матери оскверненных и загубленных им детей присутствовали при казни. Эти люди видели в некогда могущественном бароне «несчастного человека, который оплакивал свои грехи и готовился испытать на себе страшный гнев Господень». Они рыдали от жалости, и плач их становился громче в те минуты, когда Жиль пытался снова и снова каяться в совершенных злодеяниях. Однако палач не дал ему докончить описание всех деталей, торопливо затянув на шее петлю.

Казнь Жиля де Рэ и его сообщников 26 октября 1440 г. Миниатюра 1530 г. За спиной Жиля толпятся жители Нанта, скорбно выслушивающие слова исповеди

По слухам, изложенным у того же Гюисманса, а в наши дни опровергнутым, в XIX в. в Тиффоже была обнаружена подземная тюрьма, откуда извлекли кучу детских черепов и костей. Дюрталь, желающий ощутить атмосферу времен Жиля де Рэ, отправляется на прогулку именно в Тиффож и наблюдает на месте грозной крепости огородные грядки и убогую крестьянскую хижину. В уцелевших крыльях замка он с тревогой замечает темные проходы с выдолбленными клетушками неизвестного назначения и глубокими нишами, подвальные темницы с грудами затвердевшей земли и отверстиями «каменных мешков» или колодцев и прочие строения, наводящие «на мысль о застенке, в сырости которого человеческая плоть должна была истлевать за несколько месяцев». Ни черепушка, ни косточка ему под ноги не попадаются — видать, в ту пору их уже растащили на сувениры.