Преображение Бичерахова

Преображение Бичерахова

1 августа власть в Баку подхватила Диктатура Центрокаспия и Временного исполнительного комитета Совета – весьма аморфная политическая структура, состоявшая из эсеров, меньшевиков и дашнаков, взявшая курс на сотрудничество с англичанами. Интенсивные бои на подступах к Баку и на его окраинах (районах Биби-Эйбат и Баилов) продолжались до 5 августа, уже под руководством Диктатуры. Отчаянной контратакой в рабочем пригороде Баку Биби-Эйбат противника удалось отбросить, нанеся ему большие потери – до 500 человек убитыми и ранеными²⁹⁴. После этого активные боевые действия на время прекратились.

Однако бакинская эпопея Бичерахова на этом не закончилась, а продолжилась, но уже в совершенно новом для него качестве.

Диктатура Центрокаспия (члены – Леммлейк, А. Велунц, Бушев, Г. Айолло, А. Аракелян, Печенкин, Мелик-Еолчан, Ермаков и др.) по своей инициативе сразу же объявила Бичерахова командующим войсками бакинского фронта. Бичерахов объявил своему отряду о предложении со стороны Диктатуры 4 августа: «В Баку переворот, большевики от власти отстранены. Власть, по воле народа, взял Каспийский флот, установив диктатуру… Мне предложен пост Главнокомандующего войсками Кавказа, сухопутными и морскими. Баку еще обороняется»²⁹⁵.

Понятно, что в той ситуации Диктатура нуждалась в Бичерахове значительно больше, чем Бичерахов в Диктатуре. Уже после его назначения Диктатура «умоляла» Бичерахова взять командование в свои руки²⁹⁶. Переговоры с ним действительно в эти дни велись. «С Бичераховым вели переговоры и, кажется, решили благоприятно», – 31 июля телеграфировали в Энзели своим представителям руководители Центрокаспия²⁹⁷.

Щекотливое положение главнокомандующего, отсутствующего на линии фронта, Диктатура объяснила в бакинских газетах тем, что «главнокомандующий полковник Бичерахов» ведет боевые операции «на другом фронте». Диктатура пыталась «выжать» пользу из его отсутствия: «Занятие им Дербента, а затем и Петровска означает большой шаг вперед в смысле достижения нами намеченных целей и значительно приближает его и нас к его единомышленникам с Северного Кавказа, от которых мы теперь сможем получать реальную помощь в виде продовольствия и боевой силы.»²⁹⁸ «Впредь, до установления правильной постоянной связи» с Бичераховым, командующим войсками и флотом был назначен генерал-майор Г.А. Докучаев²⁹⁹, бывший командир бригады 5-й Кавказской стрелковой дивизии. Надежды на казачий отряд действительно возлагались большие. «В Баку много злоупотребляют именем Бичерахова», – доносили и самому Бичерахову из Баку³⁰⁰.

Связи с Баку у отряда порваны не были. Член Диктатуры Печенкин был отправлен вслед бичераховцам для связи и представительства. В свою очередь, в Баку остался ротмистр В.Г. Воскресенский, отвечавший за эвакуацию имущества отряда. Еще один представитель Бичерахова, начальник тыла отряда Т. Савлаев, из «старых партизан» отряда, являлся начальником штаба при генерале Докучаеве и одновременно уполномоченным Бичерахова по формированиям.

Сам Бичерахов, хотя формально и согласился на пост главнокомандующего, достаточно длительное время не решался взять на себя новую роль защитника Кавказа. Первая весточка от него была обнародована в Баку лишь 16 августа. В этот день на первой полосе официоза Диктатуры Центрокаспия «Бюллетеней Диктатуры» было опубликовано «радио от Бичерахова», как ни в чем не бывало сообщавшего горожанам о том, что он осаждает Дербент, а также считает нужным захватить и Петровск. Он утверждал, что петровские большевики захватили несколько его офицеров, после чего он решил штурмовать Дербент (о пленении и отправке в Астрахань пяти представителей штаба Бичерахова писала и противная сторона)³⁰¹. Бакинцам он пообещал 10 тысяч вооруженных горцев и хлеб, выразив одновременно уверенность, что турки до этого времени Баку не возьмут³⁰². Понимая, что с оставленными им горожанами необходимо объясниться, в следующем своем обращении, опубликованном 18 августа, он заявил, что ушел в тот момент, «когда Баку был уже в безопасности, а я отрезан»³⁰³.

Первое время он предоставил своим представителям на Кавказе действовать в инициативном порядке, сообразуясь с обстановкой. Так, 21 августа он телеграфировал Воскресенскому: «Инструкции давать не могу, не зная положения. Вы знаете мои взгляды. Вы на месте. Вам виднее. Действуйте по совести и долгу перед родиной»³⁰⁴. В то же время Бичерахов давал понять, что одобряет власть Диктатуры Центрокаспия, отправил груз соломы, ячменя и риса («Знаю, что бакинские войска в этом очень нуждаются»), помог изданию газеты Диктатуры. Наконец, Бичерахов одобрил формирование новых воинских частей в Баку взамен ушедшим с большевиками («Очень рад, что в Баку формируются войска») и изначально взял их на свое содержание³⁰⁵.

Не вмешивался Бичерахов и в трагическую судьбу бывшего руководства Бакинской коммуны – тех самых двадцати шести бакинских комиссаров, гибель которых стала одной из самых знаменитых легенд Гражданской войны. Как известно, Диктатура Центрокаспия не позволила большевикам отплыть в Астрахань после сложения ими власти. Две недели после этого многотысячные большевистские войска со всем вооружением стояли лагерем на Петровской площади в Баку и однажды даже поддержали продолжавшие оборону бакинские части артиллерийским огнем. 14 августа большевики захватили несколько пароходов и предприняли вторичную попытку отплыть в Астрахань. Однако после артиллерийского обстрела со стороны кораблей Центрокаспия им пришлось вернуться в Баку. На этот раз руководители большевиков были взяты под стражу. Вооруженные отряды большевиков были разоружены. Не обошлось без Воскресенского, который горячо настаивал на разоружении большевистской пехоты и сочувствовал большевикам экипажей военных кораблей. («Настаиваю на аресте комиссаров, решивших удрать с Петровым… После Петрова хотим разоружить [канонерскую лодку] «Карс»)³⁰⁶.

Но к последней, самой драматичной странице истории бакинских комиссаров уже ни Воскресенский, ни тем более Бичерахов прямого отношения не имели. В день эвакуации из Баку англичан, 14 сентября, воспользовавшись паникой, большевики освободили своих соратников, томившихся в тюрьме. Инкогнито они сели на пароход «Туркмен», на котором находилась самая разнообразная публика: армянский отряд Татевоса Амирова, женщины, дети, даже два английских офицера из отряда Денстервилля. Команда отказалась вести пароход в большевистскую Астрахань ввиду того, что на пароходе оставалось мало запасов топлива и пресной воды. Кроме того, в Астрахани, как говорили, начался голод. Молодой и горячий большевик Анастас Микоян, участвовавший в освобождении комиссаров из бакинской тюрьмы, простодушно предлагал завладеть оружием и «сбросить в море» тех, кто не согласен идти на Астрахань, но был осажен старшими товарищами³⁰⁷. Выбор стоял между ближайшими портами: Петровском, Энзели и Красноводском. «Было известно, что в Петровске хозяйничает Бичерахов», – вспоминал сын Степана Шаумяна Лев, также находившийся на пароходе. В Энзели – англичане. «А о положении в Красноводске не было точных сведений, и поэтому он представлялся меньшим злом»³⁰⁸. «Туркмен» направился в Красноводск, где продовольствия, опять же по слухам, было вдоволь.

Прямо на рейде Красноводска Степан Шаумян был выдан одним из пассажиров представителям эсеровского Закаспийского временного правительства (присутствие большевиков на борту «Туркмена» ни для кого не было секретом). Затем по списку на раздачу пищи (в котором далеко не все были комиссарами), обнаруженному у Г.Н. Корганова, были арестованы еще 34 человека. Некоторые из них, в основном женщины и молодые люди, вскоре были отпущены на свободу, а 26 человек расстреляны 20 сентября на 207-й версте Закаспийской железной дороги между станциями Перевал и Ачха-Куйма. Решение о расстреле принималось ашхабадским Закаспийским временным правительством во главе с Ф.А. Фунтиковым³⁰⁹.

В этот период большой интерес к Закаспийской области стали проявлять англичане. «Обладание Красноводском представлялось весьма важным, как единственным портом, свободным ото льда в течение всего года. В то же время это был конечный пункт Среднеазиатской железной дороги. Владея портом, можно было также поддержать связь между двумя группами британских войск в Персии», – сообщал генерал Дж. Мильн³¹⁰. Еще в конце июня 1918 г. в Лондоне было принято решение об интервенции в Туркестан, ключом к которому служил порт Красноводск. Как и на Кавказе, для интервенции в Среднюю Азию англичане имели лишь горстку войск – два пехотных батальона, легкий кавалерийский полк и артиллерийский взвод. Поэтому они поддержали антибольшевистский мятеж правых эсеров, произошедший в Закаспии 11–12 июля. После свержения советской власти в Ашхабаде утвердилось правительство – Закаспийское временное правительство (Временный исполком Закаспийской области) под председательством Ф.А. Фунтикова. По соглашению, подписанному ашхабадским правительством с англичанами 19 августа, в Туркестан из иранского Мешхеда двинулся отряд генерал-майора У. Маллесона. Соглашение превращало Закаспий в британскую полуколонию. Англичане получали здесь право беспрепятственного пользования железными дорогами и телеграфом. В Красноводске разместились гарнизоном основные силы англичан – 700 человек.

Тем не менее англичане, которых советская историография изо всех сил старалась «пристегнуть» к расстрелу комиссаров, не успели поучаствовать в их судьбе. Они планировали использовать пленных большевиков (напомним, что в их числе был член ЦК РСДРП(б) и член правительства С.Г. Шаумян – «кавказский Ленин», как называли его тогдашние газеты) в качестве заложников, для чего переправить их в Индию, тем более что присутствие их в Туркестане было признано «крайне опасным». Однако вынуждены были констатировать, что «упомянутые лица, как сообщают, уже казнены»³¹¹.

Что касается Бичерахова, то его, на тот момент уже закрепившегося в Дагестане, но сохранявшего формальную должность главнокомандующего бакинскими войсками при Диктатуре Центрокаспия, о «бывших комиссарах» запросил по телеграфу представитель Фунтикова в Красноводске инженер В. Кун. Он просил согласия Бичерахова и Диктатуры на предание комиссаров военно-полевому суду: «Просим срочно телеграфировать, как поступить с бывшими комиссарами и Амировым, причем полагаем, если не встретится возражений с вашей стороны, предать их военно-полевому суду». Кун получил четкий ответ: «Одобряю ваши действия, направленные к аресту бакинских комиссаров. Предложение ваше о предании их военно-полевому суду разделяю. Мое мнение поддерживает Диктатура Центрокаспия. Бичерахов»³¹².

Однако через три дня комиссары были расстреляны без суда и следствия. Телеграфные переговоры между Бичераховым и Закаспийским временным правительством были обнародованы на судебном процессе над главой этого правительства Федором Фунтиковым в 1926 г. и навсегда как бы связали Бичерахова с этой трагедией. Уже по свежим следам трагедии, явно аккумулируя циркулирующие в Прикаспийском регионе слухи, информационный отдел Наркомата по делам национальностей отмечал в своем обзоре: «По приказанию Бичерахова бывший комиссар Кавказа тов. Шаумян, бывший военный комиссар тов. Петров, т. Джапаридзе и др. преданы «военно-полевому суду», который и приговорил их к смертной казни через четвертование. Приговор этот заменен расстрелом и приведен в исполнение на одном из островов около Красноводска»³¹³.

Можно не сомневаться, что и Бичерахов предстал бы обвиняемым на этом процессе, окажись он в Советской России в это время. Между тем ясно, что он стоял на позициях максимально возможного в той ситуации сохранения законности в отношении комиссаров: он не потребовал выдать их себе на расправу, не рекомендовал их расстрелять, а лишь согласился с мнением о необходимости предания их суду, не пытаясь предрешить его исход. В этом отношении он выглядит значительно цивилизованнее других фигурантов дела. Собственно говоря, комиссаров в Баку и ожидал суд, пока 14 сентября они не бежали из Баиловской тюрьмы. Ирония судьбы состоит в том, что бакинские большевики могли бы оказаться в Петровске в руках Бичерахова и получить искомое правосудие, хотя, может быть, и в упрощенном виде, а могли бы и вовсе легко отделаться.

«Ему приписывали расстрел бакинских комиссаров (23 человека), но сам Бичерахов этого не утверждал и не отрицал», – сообщал о нем близко его знавший в эмиграции Б.М. Кузнецов³¹⁴. Пожалуй, так оно и было: Бичерахов поучаствовал в их судьбе косвенно. Он не погубил их, но и не помог.

Между тем события в Западном Прикаспии развивались стремительно. Не менее стремительно развивалось и политическое самосознание нашего героя. Первый толчок к отказу Бичерахова от показного, присущего многим профессиональным военным политического нигилизма дала, очевидно, его бакинская эпопея. Волей-неволей ему пришлось окунуться в кипящую политическими страстями жизнь города. Несколько раз он лично принимал участие в заседаниях Бакинского Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.

Длительная пауза после ухода из Баку, очевидно, была заполнена не только ратными делами в Дагестанской области, но и размышлениями о своем месте в сложившейся обстановке. Бои под Баку и дальнейшее продвижение в Дагестан (о котором речь пойдет ниже) показали, что его отряд – реальная сила, способная взять под свой контроль значительные территории и способствовать реализации его политической программы. Но в чем суть последней? Он понимал, что нефтяную столицу России невозможно сохранить, не овладев по крайней мере всей прибрежной полосой Азербайджана и Дагестана и железнодорожной линией на Петровск, а также не задействовав ресурсы Терека и Кубани³¹⁵. Первоочередной задачей он провозгласил борьбу с турками, а театр военных действий с ними теперь перемещался на Северный Кавказ. Уже 1 августа, сразу после ухода из Баку, в частном письме брату Георгию он пишет, что защищает «русский Баку и русские жизни в Закавказье и на Каспийском море». Он предупреждает, что если туркам не поставить заслон, «панисламизм перебросится на Северный Кавказ и мы окажемся рабами»³¹⁶.

Итак, Бичерахов начинает мыслить себя в роли собирателя российских земель. Однако на этих землях необходимо навести порядок, установить твердую власть. На какой политической платформе строить власть? На какие силы опираться, тем более что его отряду, как организованной воинской части, «рады» всюду – и крайне левые и крайне правые. На этот вопрос у него пока нет ответа. Заняв в середине августа Дербент, он просит эсеро-дашнакскую по составу Диктатуру Центрокаспия прислать ему «компетентное лицо для создания власти и государственных учреждений»³¹⁷.

Исключительно большую роль в осознании Бичераховым своего политического значения сыграл ротмистр Вокресенский. Как и многие герои этой книги, Василий Григорьевич Воскресенский – личность незаурядная, раскрыться которой в полной мере помогли экстремальные условия Гражданской войны. Оставленный Бичераховым в Баку «на хозяйстве» ответственным за полную эвакуацию имущества отряда и принужденный для этой цели тесно контактировать с Диктатурой и Каспийской флотилией, Воскресенский, этот кавалерийский офицер, неожиданно для всех и для себя самого обнаружил недюжинные дипломатические способности, помноженные на организаторскую жилку и непременный в те времена авантюризм Совсем скоро он сделался очень важным в Баку человеком, связавшим воедино все военно-политические группировки, которые удерживал друг с другом страх перед турецкой оккупацией. Бичерахов был знаком с Воскресенским уже достаточно давно, и начальник отряда имел возможность оценить последнего в деле. В 1917 г., еще в Персии, возглавляя партизанскую сотню в отряде Бичерахова, офицер Ейского полка хорунжий Воскресенский показал себя храбрым командиром, участвовал в рейде за реку Диалу, в котором захватил много пленных и оружия. Был ранен, но оставался в строю³¹⁸.

Вброшенный в панический круговорот осажденного Баку, Воскресенский «поставил на карту свою голову» и вдруг начал говорить с архиреволюционной матросской массой, по его словам, «тем языком, каким умею справляться (как ни странно) со всеми матросами только я»³¹⁹. Язык общения Воскресенский выбрал жесткий, «иначе разболтаются». Он умел навязать оппонентам свою волю, был гибок, но настойчив в достижении своих целей. «Василий Григорьевич тянется и распространяется как цепкая лиана тропических лесов, – характеризовал его уже в эмиграции Л.Ф. Бичерахов. – Он гибок, но его не сломаешь… Хватка у него была мертвая»³²⁰.

В результате длительных переговоров в начале августа он добился благосклонности обеих серьезных политических сил, господствовавших на суше (Диктатура) и на море (флот). Следует отметить, что флот подчинялся Диктатуре лишь условно, на каждом из кораблей происходило непрерывное брожение. Воскресенский добился фактического согласия Диктатуры на то, чтобы «она не делала никаких самостоятельных распоряжений. Были бы при Вас (т. е. главнокомандующем Л.Ф. Бичерахове. – А. Б.) как совещательный и исполнительный орган»³²¹. В свою очередь, флот дал Воскресенскому «подписку и торжественное обещание исполнять только Ваши приказания, а здесь, на месте, – мои, как Вашего представителя»³²². Как заметил сам Воскресенский, «все мог в жизни предполагать, но только не командование флотом на море. И грустно, и смешно..»³²³.

В организации обороны на суше Воскресенскому также принадлежит немалая заслуга. Уже после ухода из города большевиков и бичераховского отряда Диктатуре и Воскресенскому удалось организовать оставшиеся силы, сформировав Образцовую бригаду (командир – полковник Степанов). Бригада состояла из трех «образцовых» полков, артиллерийской батареи и конной сотни. «Контроль и решение главных вопросов» в руководстве бригадой Воскресенский также взял на себя.

Воскресенский убеждал и Диктатуру, и матросов в том, что Бичерахов является единственным человеком, способным спасти Баку от турецкого нашествия. Как сообщал он в одном из писем самому Бичерахову, он готов на все, чтобы «укрепить ваше влияние на массы»³²⁴.

Сентенции Воскресенского могут показаться банальным подхалимажем, если не учитывать того факта, что его с ушедшим на север Бичераховым уже ничего не связывало. Между ними вообще длительное время не было связи, и по крайней мере первые четыре письма Воскресенского с отчетами о положении в Баку и о проделанной работе, отправленные в первой половине августа в Дагестан с нарочными, оставались без ответа (хотя все попали адресату, поскольку сохрани – лись в фонде отряда). На руках у Воскресенского оставались огромная денежная сумма в 1,2 млн рублей и материальные ценности отряда. И ему не пришло в голову распорядиться ими по своему усмотрению: все деньги были отправлены в отряд.

Между тем положение Баку ухудшалось. После паузы в начале августа турецкий главнокомандующий Энвер-паша приказал командующему бакинской группировкой Нури-паше возобновить штурм города. 36-я пехотная дивизия турок блокировала северные подступы к городу со стороны Дербента, а 5-я пехотная дивизия, совместно с отрядами Армии ислама общей численностью до 30 тыс. штыков, повела наступление на Баку.

Новый этап обороны города связан прежде всего с высадкой 4–5 августа долгожданного многими английского десанта «Данстерфорс» (части 39-й пехотной бригады 13-й пехотной дивизии). Но численность союзников (около 1300 штыков при 16 орудиях)³²⁵ всех разочаровала, включая, разумеется, и самих англичан, понимавших, что для удержания бакинского района необходимы значительно более серьезные силы. Британский Военный кабинет, по-прежнему возлагавший большие надежды на генерала Денстервилля, заверил его 14 августа в своей полной поддержке³²⁶, а все так же раздраженному его авантюрами генералу У. Маршаллу был дан совет «оставить свое недовольство при себе»³²⁷.

Вступая в Баку, генерал Денстервилль издал декларацию о том, что британское правительство «не преследует никаких личных целей» в Баку, «кроме общих интересов союзников в борьбе против германского империализма», и что британские войска «действуют по соглашению с временной Диктатурой Центрокаспия и совместно с войсками Бичерахова»³²⁸.

В начале сентября Бичерахов смог оказать помощь войсками защитникам Баку. 12 сентября сюда прибыл отряд в 500 человек при 10 пулеметах, по оценке Денстервилля, «сравнительно хорошо обученных и дисциплинированных»³²⁹. Это были не казаки, а бакинцы, ушедшие с ним в августе в Дагестан. Тем не менее они оказались значительно лучше обучены и экипированы, чем местные защитники города. В последних сражениях (Баку пал 14 сентября) они оказались наряду с английскими войсками «единственной силой, на которую еще можно было полагаться»³³⁰. Кроме того, бакинским войскам оказывалась существенная помощь продовольствием, в котором они остро нуждались³³¹. Бичерахов намеревался прислать в Баку еще 600 казаков и обещал сам «быть вторым эшелоном», однако не успел ввиду падения города³³².

Малочисленные британские войска оказывали скорее моральное воздействие на противника, хотя несли и немалые потери (только в последних боях убитыми, ранеными и пропавшими без вести было потеряно 180 человек)³³³. Денстервилль запросил у генерала Маршалла присылку еще одной бригады, однако получил решительный отказ. Маршалл распорядился начать эвакуацию войск, «предоставив событиям идти своим чередом»³³⁴.

14 сентября, не дожидаясь решающего штурма города турками, отряд Денстервилля погрузился на пароходы и отплыл в Энзели.

События не заставили себя ждать: войдя в город, азербайджано-турецкие войска устроили повальную резню армянского населения, сполна отомстив армянам за мартовские дни. Следует отметить, что из Лондона генералу Маршаллу пришел приказ взорвать все нефтяные вышки в бакинском районе, чтобы они не достались врагу. Однако, справедливо опасаясь восстания пролетариата, способного смести англичан, Маршалл не выполнил этого приказания³³⁵. Туркам достались огромные трофеи: 30 млн пудов нефти-сырца, 40 млн пудов мазута, 11 млн пудов керосина, 9 млн пудов масел, 80 тыс. пудов бензина³³⁶.

Лично для генерала Л. Денстервилля эта история означала конец его военной карьеры. «Эта злополучная попытка спасти Баку была строго раскритикована как с политической, так и с военной точки зрения. Несомненно, что эвакуация

Баку нанесла сильный удар британскому престижу..» – отмечал генерал П. Сайкс³³⁷. В то же время наказания не последовало – все были убеждены, что поражения бы не случилось, если бы англичане имели должную поддержку со стороны тех, кого они защищали, – бакинских армян.

Любопытно, что несколько лет спустя, в 1926 г., генерал Денстервилль (как и полковник Бичерахов) стал героем пьесы специфического судебного жанра («агитсуда») некоего Р. Бегака. Английский генерал на этом суде обвинялся в том, что являлся «проводником политики британского империализма в Закавказье и тем самым является одним из виновников всей цепи бедствий, постигших бакинский пролетариат…»³³⁸. Досталось на «суде» и Бичерахову, ведь он «оголил ответственный участок фронта, после того как намеренно подпустил неприятеля близко к городу..»³³⁹. «Агитсуд», надо сказать небезынтересный и обнаруживающий хорошее знание автором исторического материала, вместо приговора выносит резолюцию, «подводящую итоги урокам 18-го года и увязывающую их с лозунгами Октября»..³⁴⁰

Между тем во второй половине сентября 1918 г. по возвращении в Энзели состоялась церемония прощания генерала Денстервилля с остатками его отряда. По воспоминаниям Н.Н. Лишина, «солдаты, матросы, морские и сухопутные офицеры, в том числе и мы, были выстроены в каре, и генерал сказал речь, прощаясь и благодаря за службу. Все были мрачны. Все знали уже, что высшее начальство выразило генералу неудовольствие по телеграфу, что генерал отзывается, кажется, в Месопотамию. Невольно шевельнулось чувство искреннего участия к генералу, который, в конце концов, сделал максимум того, что можно было сделать таким маленьким отрядом. Он тяжело переживал поражение, ему тяжело было покидать отряд. Надо отдать справедливость, это был отличный, дисциплинированный отряд»³⁴¹.

О Бичерахове Денстервилль сохранил теплые воспоминания, которые изложил в своих мемуарах, вышедших в Великобритании уже в 1920 г. В самый последний момент он успел добиться у Военного комитета присвоения Бичерахову звания генерал-майора королевских вооруженных сил, однако известие о производстве пришло уже после отбытия Денстервилля.

В дальнейшем английские войска в Северной Персии и на Кавказе были пополнены и переименованы в «Норперфорс» (North Persian Forces).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.