2
2
Летом 1863 года, когда в Польше полыхало восстание и Российской империи грозила весьма вероятная война с коалицией европейских держав, супруга покладистого почетного смотрителя впервые на непродолжительное время остановилась в доме князя, вскружив голову министру и не оставив равнодушным его ближайшее окружение, в которое входил и Федор Иванович Тютчев, поэт и дипломат.
Она вертела, как хотела,
Дипломатическим клубком[377].
Мы никогда не стали бы интересоваться этим фактом, если бы он не послужил Тютчеву толчком для написания большого стихотворения «Как летней иногда порою..», включенного в прижизненный сборник стихов и с тех пор постоянно публикуемого во всех книгах поэта. Почетное место в примечаниях и комментариях к тютчевской лирике Надежде Сергеевне отныне было обеспечено. Так, подобно граням пирамиды, в одной точке сошлись поэзия, любовь и политика. Повторяю, только в одной точке.
В это тревожное петербургское лето 63-го года «ямки розовых ланит» на краткий миг заставляли забыть о «неугомонном телеграфе», который каждую минуту мог принести известие о начале большой войны… «Теперь все знакомые не спрашивают при встрече друг друга: здоровы ли вы? — а война или мир?» — записал 26 апреля в дневнике один из современников. В начале лета, 11 июня, Франция, Австрия и Англия потребовали от России созвать конференцию европейских держав для решения польского вопроса и предоставить Царству Польскому политические свободы. 10 июля «Московские ведомости» опубликовали ответы князя Горчакова — каждой державе в отдельности. Если Англию он удостоил юридической полемики, безукоризненно вежливой по тону, то Францию прямо обвинил в поддержке повстанцев, Австрии же просто отказал, коротко и сухо. Европейским державам было заявлено, что Россия решительно отказывается от рассмотрения выдвинутых ей условий. «Кажется, война неминуема, но по крайней мере честь наша удовлетворена», — резюмировала 11 июля одна из московских дам. В этот же день Тютчев написал князю: «…впечатление, произведенное на моих глазах здесь, в Москве, вашими словами — тем полным достоинства и твердости тоном, которым по вашему благородному почину заговорила вся Россия, — впечатление это есть достояние истории». Трем державам не оставалось иного выбора «как постыдное отступление или война»[378]. Они отступили, а торжествующий полную победу глава русских дипломатов был пленен обворожительной Надин. Министра и красавицу разделял 41 год — целая эпоха.
Тут места нет раздумью, ни рассудку,
И даже мудрость без ума от вас, —
И даже он — ваш дядя достославный, —
Хоть всю Европу переспорить мог,
Но уступил и он в борьбе неравной
И присмирел у ваших ног…[379]
Впрочем, кто знает, может быть, именно присутствие этой женщины и позволило князю Александру Михайловичу одержать одну из своих самых блистательных дипломатических побед — и империя избежала войны. Высочайший рескрипт от 13 июня 1867 года, жаловавший князю чин государственного канцлера, гласил: «Вся Россия торжественно признала заслуги ваши, когда, в 1863 году, в исполнение Моих предначертаний, силою слова обезоружили подымавшихся на нас врагов и тем запечатлели имя ваше на скрижалях будущей летописи нашего Отечества»[380].
В рескрипте ничего не было сказано о госпоже Акинфовой: «нега стройная движений и стан, оправленный в магнит», запечатлению на скрижалях не подлежали… Пройдет несколько десятилетий, и лишь в начале XX века Петр Демьянович Успенский, теософ и оккультист Серебряного века, в работе «Искусство и любовь» сделает первый шаг к тому, чтобы исправить сложившееся положение: «Конечно, никто не будет отнимать у женщины права иметь детей. Но зачем отнимать у нее роль в творчестве мужчины? Ведь мужчина работает для женщины, ради женщины и под влиянием женщины. И женщина проявляет себя в его творчестве. <…> В творчестве каждой эпохи можно найти след влияния женщины данной эпохи. История культуры — это “история любви”»[381].