Оценки и итоги

Оценки и итоги

До 1984 года наша страна пережила четыре эпохи: Ленина, Сталина, Хрущева и Брежнева. Андропов не имел ни времени, ни возможности дать свое имя какому-либо периоду в истории СССР. Но его приход к власти знаменовал окончание эпохи Брежнева и начало перехода к новой эпохе, которая связана с именем Горбачева. Тем не менее, Андропова не только заметили, но и запомнили, хотя оценки его личности и его деятельности весьма противоречивы. Я приведу некоторые из них, не придерживаясь хронологии.

Илья Земцов, один из эмигрантских публицистов, чья небольшая книга об Андропове вышла в свет еще в конце 1983 года, писал: «Каков же все-таки подлинный Андропов? Коммунистический деятель новой формации, серьезный, твердый, энергичный интеллектуал, умело разбиравшийся в современной политике? Или типичный партаппаратчик в необычной для кремлевского лидера упаковке интеллигента?

По-видимому, и то и другое. Именно многомерность Андропова, богатство его личности, а может быть, разнообразие его социальных масок позволили ему выиграть место лидера на политических подмостках Кремля, освободившееся после смерти Брежнева.

Андропов, с одной стороны, – продукт советской системы, с другой – один из творцов ее современного облика. Так что оценивать его личность следует не по аналогии с лидерами Запада, а в контексте коммунистической действительности. В ней и через нее – можно найти понимание его противоречивого характера и незаурядной натуры. Он несомненно умен, образован, хорошо – по советским понятиям, конечно, – воспитан. В этом смысле он не исключение среди нынешних партийных работников. Во “втором эшелоне” власти в Кремле – среди многочисленных советников и помощников Генерального секретаря, заместителей и заведующих отделами ЦК КПСС, главных редакторов партийных газет и журналов – таких, как он, большинство…

Сталин эксплуатировал ум и знания ученых, щедро одаривал их премиями и дачами, но к активной деятельности в аппарате ЦК КПСС не допускал. Хрущев хоть и открыл перед некоторыми учеными мир большого политического бизнеса в ЦК (Румянцев, Константинов, Францев), но относился к ним с недоверием. Брежнев был щедрее – членами ЦК стали его советники, профессора и академики Егоров, Афанасьев, Арбатов, Иноземцев. Однако Брежнев полностью полагался только на «социально близких». Именно их, бесталанных, без глубоких систематических знаний, но искушенных в партийных интригах и лично преданных ему, он ввел в Секретариат и Политбюро ЦК КПСС, завещал им свое наследство.

И лишь с приходом к власти Андропова у “второго эшелона” появилась возможность выдвинуться на верхушку партийной иерархии. Выдвинутся ли они? Решение этого вопроса зависит от того, как будет складываться социальная основа власти Андропова. Во всяком случае, “академики” из ЦК, более утонченные и интеллектуальные, чем полуграмотные соратники Брежнева… – к его услугам»[404].

Андропов не успел изменить социальную основу власти, он, вероятно, и не ставил перед собой такой цели. Однако он все же существенно изменил стиль и характер управления страной и партией. Он умел, по словам того же И. Земцова, «заставить бояться себя, не внушая ненависти».

Через несколько дней после смерти Ю. Андропова Виталий Воротников записывал в своем дневнике: «Умер Юрий Владимирович Андропов. Мучительными были последние месяцы и дни его жизни. Только необыкновенно мужественный, волевой человек мог не только переносить эту нарастающую атаку болезни, но и трудиться. Он работал напряженно, ответственно и плодотворно. Решал текущие вопросы партийной и государственной жизни, заглядывал в дальнюю перспективу.

Я не претендую на то, что давно и хорошо знал Ю. В. Андропова. Первая наша встреча состоялась в 1969 г., когда Юрий Владимирович в течение нескольких дней находился в Куйбышевской области. Побывал на предприятиях, выступил на собрании актива. Однажды мы долго засиделись за ужином, небольшой группой 5–6 человек, о многом беседовали. Он оказался интересным рассказчиком и произвел на нас хорошее впечатление. Простой в обращении, без присущего некоторым его коллегам менторства, эрудированный, сдержанный, но в то же время и остроумный собеседник.

Безусловно, Ю. В. Андропов был незаурядной личностью. Крупный, умный политик широкого диапазона, неординарный организатор. Человек образованный, с разнообразным кругом интересов: экономика, политика, международное право, литература, искусство. Убежденный в правоте идеи социалистического переустройства общества, высокой порядочности и ответственности. Не скрывавший своих симпатий и антипатий, он обладал, по моему восприятию, каким-то магнетическим влиянием. Внешне неторопливый, всегда собранный, заряженный на дело, он при беседе по-своему, по-андроповски внимательно, изучающе всматривался через толстые стекла очков в глаза собеседника. Взгляд у него особый, проникающий внутрь. Впечатление такое, что он знает о тебе все.

Можно по-разному относиться к его убеждениям, к его позиции по тому или иному вопросу. Но бесспорно мнение большинства тех, кто знал Юрия Владимировича: это человек, не словами, а делами подтверждающий свою приверженность идее, преданность народу»[405].

Журнал «Октябрь» опубликовал еще в 1990 году книгу Абдурахмана Авторханова «От Андропова к Горбачеву», которая вышла в свет в 1986 году в Париже. Партийный работник из Чечни, окончивший до войны Институт красной профессуры, Авторханов оказался на Западе в годы войны и активно сотрудничал с идеологическими службами Германии, США, Англии, ФРГ. В его многочисленных книгах и статьях можно встретить немало интересных суждений, но также немало фальсификаций. Завершая раздел об Андропове его общей оценкой, Авторханов писал в своей книге: «Андропов был не теоретик, а стратег. В этой роли он уже начал вырисовываться как душеприказчик Сталина во внутренней политике и как последовательный продолжатель дела Ленина во внешней… Андропов не хотел мировой войны, он хотел лишь ленинской “мировой революции”. Намеренно балансируя в своей политике глобальной революционной экспансии на грани даже атомной войны, Андропов рисковал потерять чувство меры и незаметно для себя перейти ту роковую грань, за которой наступает катастрофа. Он все еще остался для нас загадочным сфинксом в политике. Мы хорошо знали его учителей – Ленина и Сталина. Одной веры с Андроповым, те были реалисты в мировой политике и шли на риск в большой международной игре, когда у них все карты были козырные. У Андропова не все карты были козырные. Знал ли об этом сам Андропов?»… «Андропов умер через 15 месяцев после прихода к власти, не успев ничего совершить. Он был полнокровным, волевым, изобретательным и холодным политиком кристально чистой сталинской закваски без всяких посторонних примесей, моральных или эмоциональных. Как и его учителю Сталину, все человеческое было ему чуждо, кроме ницшеанской “воли к власти”. Именно поэтому он старался навести полицейский порядок внутри страны, а коллективное руководство постепенно убрать. Во внешней политике он был опаснее Сталина, ибо располагал тем, чем не располагал Сталин, – ракетно-ядерным превосходством над остальным миром. Это не означало, что он это оружие безоглядно пустит в ход. Оружием часто побеждают, не стреляя, во многих случаях достаточно им только угрожать, чтобы добиться цели. Чем страшнее и больше оружие, тем вернее победа без войны…

Приписав Америке намерение начать атомную войну, Андропов сознательно культивировал страх перед атомной войной как у своего народа, чтобы он дальше продолжал работать на сверхвооружение, живя впроголодь, так и среди европейцев, чтобы оторвать Западную Европу от Америки»[406].

Я не собираюсь полемизировать здесь с Авторхановым, который сам признает, что Андропов остается «загадочным сфинксом в политике», и который, тем не менее, уверенно формулирует якобы присущие ему личные качества и политические цели.

Более верной является оценка Андропова и его внутренней политики, которая содержится в статье А. и В. Похмелкиных, опубликованной в журнале «Нева». «Примечательно, что Андропов, – писали эти авторы, – единственный после Ленина руководитель государства, о котором в массовом сознании сохранилось в целом положительное мнение, не очень, похоже, поколебленное официальным сообщением о его причастности к развязыванию афганской войны… Внутренняя политика Андропова, по крайней мере видимая ее часть, была направлена на борьбу с хищениями, взяточничеством, коррупцией, на укрепление законности и дисциплины…

“Андроповский” период – золотое время для работников правоохранительных органов, вспоминаемое сегодня многими из них с ностальгической грустью. Впервые за долгие годы застоя у них оказались развязанными руки. Появилась, наконец, возможность добраться до «обнаглевших торгашей», подпольных нуворишей, мздоимцев из партийно-государственного аппарата. Прокурор уже мог, не заискивая, как бывало, а твердо смотреть в глаза партийного секретаря, когда речь заходила о привлечении к ответственности номенклатурного вора или лихоимца. Нет, конечно, все делалось, как и полагается, под руководством партии, ею контролировалось, направлялось, дозировалось, а то и умело использовалось в борьбе за власть между партийными функционерами. Встречалось и открытое сопротивление со стороны местных руководителей. Но авторитет Генсека, настойчиво проводившего свою линию, придавал ее исполнителям силы и уверенность. За сравнительно короткое время были разоблачены крупные организованные группы расхитителей и взяточников в Москве, Краснодаре, Ставрополе, Ростове. Оттуда же берет свое начало знаменитое (теперь уже печально знаменитое) “узбекское дело”. Немалое рвение было проявлено и в борьбе с приписками, бесхозяйственностью, разгильдяйством. …По нашей версии “андроповский вариант перестройки” представлял собой попытку (хочется надеяться, последнюю) субъективно честных людей, преданных административно-командной системе, добиться ее стерильности. Очистить ее от коррупции, протекционизма, казнокрадства, за счет чего вдохнуть в нее новую жизнь. Но беда в том, что стерильно чистая административно-командная система может существовать только в воображении ее апологетов. В действительности же она способна функционировать либо при тотальном терроре, либо за счет тех же коррумпированных связей.

Возникает вопрос: как поступил бы Андропов, убедившись в том, что инъекция насилия (других действенных сил административно-командная система не имеет) лишь встряхнула общество, но не вернула ему жизнеспособность? Сумел бы он, отбросив идеологические догмы, осознать необходимость кардинальных реформ? Уверены, что нет. Человек, сформировавшийся в условиях сталинского режима, непосредственно причастный к событиям в Венгрии, Чехословакии, Афганистане, возглавлявший нашу тайную полицию, короче говоря, всю жизнь верой и правдой служивший системе, не смог бы ей изменить. Поэтому возможны были только два варианта: дальнейшее “закручивание гаек” до полного “срыва резьбы”, то есть террор… либо отступление и продолжение мирного загнивания. Осуществляемая при Андропове политика не получила логического завершения и была свернута после его смерти. Однако бесперспективность избранного им пути получила бесспорное подтверждение уже после апреля восемьдесят пятого года… Однако “вариант Андропова” и сегодня имеет немало сторонников в партийном и государственном аппарате, особенно в системе правоохранительных органов. При этом важно подчеркнуть, что речь идет не о коррумпированной части аппарата, с которой обычно связываются основные причины торможения перестройки, а как раз о последовательных борцах с коррупцией, идейных сторонниках тоталитарной системы… Вместе с тем было бы грубой ошибкой полагать, что тоска по “андроповскому времени” мучает только управленческую элиту. Этой тоской, к сожалению, заражены самые широкие социальные слои. Причин здесь несколько. Во-первых, Андропов действовал более решительно и последовательно, чем нынешнее руководство страны. Во-вторых, его политика не посягала на основы общественной системы, не нарушала привычного жизненного уклада и не задевала интересов многочисленных социальных групп. Наконец, в-третьих, в социально-психологическом плане эта политика не разрушала стереотипы массового сознания, а опиралась на них»[407].

Можно согласиться со многими тезисами А. и В. Похмелкиных, хотя в очерке рассматривается лишь одна сторона пусть и недолгого, но очень важного и поучительного правления Андропова. Об этом говорит и название их очерка – «Война с преступностью и мир насилия». Альтернатив в начале 80-х годов существовало больше, и для страны было бы лучше, если бы власть перешла в руки Андропова не в 1982, а в 1980 году и находилась в его руках хотя бы до конца 1986 года.

Юрий Королев, многие годы проработавший в аппарате Верховного Совета СССР, писал в воспоминаниях: «Пребывание Юрия Андропова на посту главы государства было недолгим, но оставило в народе довольно глубокий след. В чем же причина? Его энергичная и, надо полагать, искренняя попытка в числе первых мероприятий навести порядок и дисциплину в государстве, обществе, остановить процесс распада и разложения была воспринята с большими надеждами.

Надо сказать, что серьезные нарушения в этой сфере ощущались людьми давно и болезненно. Дисциплина падала, ослабевал порядок. Все больше становилось бездельников, видны были грубые нарушения законности. Тогда мы еще не называли эти явления застойными, действовала инерция фальши и лицемерия. Но все же видно было, что работать добросовестно многие не хотели.

После распущенной и развращающей брежневщины укрепление общего порядка было направлено на то, чтобы поставить на место зарвавшихся руководителей, которые чувствовали себя неуязвимыми, не боялись никого и ничего как в центре, так и на местах»[408].

Один из известных политиков, занимавший высокие посты во времена Брежнева и Андропова и еще более высокие – во времена Горбачева, писал автору книги в 1990 году, давая оценки ряду политических деятелей: «Надо иметь в виду, что почти каждого политика, особенно при недостатке информации и фактов, сопровождает и легенда об этом политике, не всегда совпадающая с реальной политической личностью. Вспоминается фильм об Андропове, сделанный вскоре после его смерти. Главное “действующее лицо” там – капот ЗИЛа, полфильма катающегося от Кремля до Дзержинки и обратно. Прекрасный зрительный образ при полном отсутствии материала даже для самой краткой биографии. И тем самым благотворное поле для мифотворчества.

Легенда гласит: новый руководитель – интеллигент и умница, требовательный и внешне сдержанный, жесткий, но притом и демократичный, даже по-своему обаятельный человек и руководитель, он вырвал нашу страну из застоя, если бы только успел осуществить задуманное. Но не успел: поздно пришел к власти и с разрушенным здоровьем.

О личных качествах Андропова судить не берусь. Но не стоит ли задуматься: личные качества на каком фоне? Ведь столь бездарного во всех отношениях человеческого материала, как наше руководство рубежа 1970–1980-х годов, еще поискать бы надо. На этом фоне нетрудно выделяться в лучшую сторону. А если точка отсчета какая-то иная? Но гораздо существеннее другое. Где, собственно, доказательства, что Андропов хотел бы провести какие бы то ни было реформы в стране? И какие именно? Не принимаем ли мы желаемое за действительное?

Откуда взялась эта легенда об Андропове и что она, собственно, отражает, чем питается?..

Источник легенды – общественные ожидания перемен. И с точки зрения личности у руля, и в плане наведения элементарного порядка и ответственности, и в более широкой перспективе поворота общества с пути скатывания под уклон, по которому оно целеустремленно и для всех думающих людей очевидно шло с конца 60-х годов. При этом общество понимало, что реальный выбор может быть только из круга Политбюро, и искало здесь новые лица по принципу «наименьшего зла». Но все же если новый руководитель неправомерно наделялся в глазах общественного мнения обилием всяких позитивных качеств и намерений только на том основании, что он – новый, невольно возникает вопрос об иррационализме нашего общественного сознания…

Другой источник – искренняя тоска немалой части общества по “сильной руке”. Эти люди приветствовали приход и первые меры Андропова откровенно и заинтересованно. И сам по себе этот факт должен был бы заставить нас о многом задуматься…

С кем и против кого мог быть Андропов-лидер, если бы здоровье позволило ему полноценно руководить хотя бы 4–5 лет? На кого он стал бы опираться и лично, и в проведении своей политики? Кто – кроме жуликов, конечно, – оказался бы в числе его оппонентов и противников? Как его идеи и подходы соотносились бы с теми идеями, что уже заявили о себе к этому времени и в нашем обществе, и в мире: в соцсодружестве, в Китае, в комдвижении, на Западе, в развивающихся странах?

Нет ли резона предположить иное: стране нашей повезло, что волей судьбы она была избавлена от нескольких лет активного, нажимистого правления человека вчерашнего дня? И если такой человек в чисто личном плане чем-то незауряден, ярок, своеобычен, то ведь эти качества делают его как политика еще более опасным в конкретных условиях нашей страны»[409].

Легенды и мифы возникают вокруг каждого из крупных политических и общественных деятелей. Но они имеют своим источником не только общественные ожидания и тревоги, но и разные результаты деятельности и личные качества этих деятелей. Совершенно иное мнение о возможных итогах правления Андропова изложил в своем дневнике другой крупный политик и генерал, не один раз встречавшийся с Андроповым. «Как могла сложиться судьба нашего государства, проживи Юрий Владимирович еще 5–7 лет? Споры по этому поводу, особенно между людьми отдаленными от власти и не имеющими возможности к ней приблизиться, шли давно – примерно с 1987 года, когда стали обнаруживаться слабые стороны Горбачева… Но все же, ожидала бы иная судьба наше государство, проживи Андропов дольше? Любой ветеран Службы и КПСС, ни на секунду не задумавшись, ответил бы утвердительно. Почти любой. Нельзя винить ветеранов за то, что им проще мерить настоящее аршином прошлого. Если нет ясности сейчас, нет ее в будущем, то пусть она будет хотя бы в прошлом… Прежде всего надо восстановить то, что не может вызывать сомнения: Андропов ясно видел, что страна начинает все больше отставать от своих международных конкурентов. Научно-техническая революция, изменившая материальный облик мира, обходила Советский Союз стороной. Андропов подгонял и поощрял Службу. Служба напрягалась до предела, рисковала, добывала ценнейшую информацию, но плотно сколоченная, идеальная в своем роде система отталкивала все то, что родилось не в ее недрах, морщась, с отвращением глотала чужеземные новинки, а чаще выплевывала их. Такой прием на Руси когда-то встречала картошка. Система оказывалась неспособной угнаться за обещаниями, которые ее вожди десятилетиями давали собственному народу. Андропов все это понимал и не случайно был первым за все века единоначальником России, призвавшим сограждан задуматься и осмыслить, в каком обществе они живут. Всем его предшественникам, а затем и преемникам поставить вопрос таким образом не приходило в голову. Это всегда было печальным, зачастую тяжко наказуемым уделом оппозиции. Мог ли Юрий Владимирович провести реформы иначе, чем Горбачев? Подобрать иной круг соратников и советников? Сдержать напор диссидентской интеллигенции? Сбить непомерную цену, которую позднее заплатил Горбачев за выход из международной конфронтации? Однозначных ответов на эти вопросы не было. Андропов был деятелем иного калибра по сравнению с Горбачевым, иного прошлого, иного интеллекта. Пожалуй, аплодисменты заставляли бы его не ликовать внутренне, а досадовать на самого себя. В то же время Яковлев, Шеварднадзе, Горбачев вполне могли бы войти в его ближайшее окружение. Ведь все они были птенцами одного и того же гнезда, одного и того же инкубатора – аппарата ЦК КПСС. Надо думать, что сумел бы Андропов смириться с возвращением в активную жизнь Солженицына и Сахарова. Проницательный прагматик, озаренный светом великой идеи, Андропов шел бы к реформации медленно, обдуманно, взвешивая риск каждого шага. Недуги, которые стала лечить хирургически, тупой пилой руками алчных эскулапов “демократия”, Андропов пытался бы лечить терапевтически. Возможно, мы пришли бы к тому же, но спокойнее и заплатив меньшую цену за счет народа. Все революции и контрреволюции оплачиваются народом…»[410].

Я привел здесь несколько очень разных оценок личности и деятельности Ю. В. Андропова, ни с одной из которых не могу согласиться полностью. Расхождения в оценках объясняются как несхожестью людей, делавших их, так и тем, что Андропов не сумел полностью раскрыться как политик.

Свою собственную оценку времени Андропова и его личности я изложил выше, на протяжении всей книги. Повторяться не считаю нужным. Могу лишь добавить, что Андропов, конечно же, был глубоко предан идеям и идеалам социализма, но он не являлся и не претендовал на роль теоретика социализма. Он не был хитрым, а тем более коварным, это был сын своего трудного времени, и в целом он не только старался помочь лучшему функционированию тоталитарного государства, но и стремился улучшить жизнь людей. Он был одновременно и осторожен, и решителен. О нем справедливо говорили также как об умелом организаторе и администраторе, сумевшем превратить КГБ в наиболее квалифицированный и четко действующий механизм. Даже от некоторых диссидентов приходилось слышать, что по личному составу и профессиональному уровню аппарат КГБ выгодно отличается от аппарата МВД или Прокуратуры СССР, а тем более от громоздкого и крайне бюрократизированного и коррумпированного партийного аппарата. Массовая пропагандистская кампания, проводившаяся с помощью кино, телевидения, литературы, газетных очерков по созданию нового, облагороженного облика советского чекиста – человека «с холодным умом, горячим сердцем и чистыми руками», – эта кампания не заставила, конечно, людей старшего поколения забыть страшные времена Сталина, Ягоды, Ежова и Берия. Но она не могла не повлиять на более молодое поколение.

Об Андропове говорили и как о вежливом и интеллигентном «начальнике», умном человеке, умелом и знающем политике, остроумном собеседнике, любителе музыки и живописи, причем живописи далеко не классического и реалистического толка. Говорили, что он знает английский язык, умеет объясняться на немецком и венгерском. После его смерти узнали даже, что Юрий Владимирович сочинял стихи, и некоторые из них были опубликованы. Он был не груб, но очень требователен и быстро удалял из КГБ людей, пренебрегающих своими обязанностями. Его считали не только жестким, порой даже жестоким, но одновременно и неподкупным в делах, затрагивающих государственные интересы, как он их понимал. Охота на кабанов, разводимых в подмосковных государственных заповедниках, роскошные западные автомашины, ковбойские кинобоевики, изысканная еда, вино, женщины, пирушки в узком кругу – все то, что так любил Брежнев, было явно чуждо Андропову еще до того, как его стали одолевать болезни. Он не выносил той небрежности в работе, переходящей в попустительство к плохим и нечестным работникам, которое окружением Брежнева выдавалось за «доброту» и которой оно пользовалось в своих корыстных интересах. Но Андропову приходилось терпеть рядом с собой двух закадычных друзей Брежнева еще с днепропетровских или молдавских времен – генералов Цинева и Цвигуна, занимавших посты первых заместителей Председателя КГБ. Брежнев хотел знать, что делает в кабинете № 370 в большом здании на Лубянке Ю. В. Андропов. Долгое время этот кабинет не был никем занят, и на большом письменном столе рядом с календарем, пустыми папками, карандашами и ручками в стакане стояли часы в штурвальном колесе – один из немногих подарков, который бывший хозяин мемориального кабинета оставил себе… Конечно, Андропов не был демократом, он не был даже либералом, хотя мы и писали выше о его либеральных жестах или высказываниях. Нет необходимости еще раз напоминать о том, что при Андропове в КГБ весьма сурово обращались с диссидентами. Но это не основание, чтобы сравнивать действия КГБ в 1967–1985 годах с террором карательных органов времен Сталина или даже с КГБ времен А. Шелепина и В. Семичастного.

Говорят, Андропов любил в часы досуга читать английские и американские романы. Но в рабочее время ему приходилось читать или просматривать огромное количество книг западных авторов, а также книг и рукописей диссидентов. Надо думать, что большая часть этой литературы была ему чужда. Но все же он должен был знать и принимать к сведению множество таких фактов, идей, которых не знали и часто даже не хотели знать его коллеги из Политбюро.

В 1983 году следственный изолятор КГБ в Лефортово был переполнен, так же как и Бутырская тюрьма. Но большая часть заключенных относилась не к диссидентам. Здесь было немало недавних государственных чиновников, крупных чинов милиции и прокуратуры, работников управлений внешней торговли и внутренней таможенной службы. В тюрьме оказалось много партийных и советских работников среднего уровня, сидевших рядом с заправилами «черного рынка» и подпольными миллионерами. Андропов не был готов к глубоким и существенным преобразованиям в хозяйственном механизме. Он не помышлял о рынке и даже об ограничении функций Госплана и Госснаба. Тем более не был готов он к изменениям в советской политической системе. Решение проблем расширения демократии и гласности Андропов относил на будущее и обсуждал эти вопросы только с самыми близкими людьми. Андропов не являлся реформатором, и его предложения во всех областях не шли дальше улучшений и экспериментов, для обозначения которых вряд ли подходит слово «реформа». Но он искренне старался наладить более эффективную работу народного хозяйства и облегчить все еще трудную жизнь основной массы населения страны. Кое-какие сдвиги в экономике можно было отметить уже в 1983–1984 годах. Не собирался Андропов менять и внешнюю политику. Он развил в этой области значительную активность и проявил большую гибкость, чем ожидали от него западные эксперты. Очевидно, что Андропов искренне стремиkся к мирному решению спорных вопросов, чтобы остановить все более опасную и обременительную для страны гонку вооружений. Однако он не был готов идти для этого на те уступки и компромиссы, которые сделали бы возможным серьезные соглашения с Западом.

Авторы фильма «Ю. В. Андропов. Страницы жизни», который появился на наших экранах несколько лет назад, явно идеализируют своего героя. Режиссер этого фильма О. Уралов говорил на одной из встреч со зрителями: «Приступая к работе над фильмом, мы немного знали о жизни Андропова… Стали собирать материал. И сразу столкнулись с тем, что в архивах остались очень скудные киноматериалы. Кроме того, мне надо было найти общую тональность фильма. И вот нам встретился человек, который сопровождал уже тяжелобольного Юрия Владимировича в больницу. По дороге Андропов попросил остановить машину у небольшой речушки. Вышел, задумался, глядя на воду… Он очень любил реки, вероятно при этом вспоминал о юности, о тех годах, когда учился в речном училище… Течение реки и течение человеческой жизни… Так возникло начало картины.

А финал? Я никак не мог найти его. И вновь подсказали товарищи Юрия Владимировича по работе в Комитете государственной безопасности: оказывается, он писал стихи. Факт неожиданный. Когда прочел их, понял: в этом человеке был настоящий талант поэта. Так в фильме зазвучали два стихотворения Юрия Владимировича и проявилась, быть может, важнейшая и неожиданная черта – поэтичность его натуры. Много дали нам и встречи с его друзьями, членами семьи, коллегами по работе. Перед нами раскрывался интеллигентный, глубоко партийный и скромный человек. Для многих Юрий Владимирович остался легендой как в нашей стране, так и за рубежом. Как говорил об Андропове Янош Кадар, “в нем было человеческое величие”»[411].

Этого слишком мало даже для легенды. Сегодня мы знаем много больше и об Андропове, и о событиях 50–80-х годов, на фоне и под влиянием которых протекала его деятельность. Это и позволило мне написать данную книгу, хотя, конечно, наши знания обо всем, что изложено на ее страницах, будут углубляться и пополняться.

Андропов умер, не дожив до семидесятилетнего возраста и не выполнив большей части тех дел, которые намечал. Он не сумел развернуть перед нами какой-то новой программы по совершенствованию социализма. Но все же для отведенных ему судьбой пятнадцати месяцев, которые он провел на посту главы партии и государства, он сделал немало. И большая часть граждан нашей страны продолжает помнить короткий, но важный для нашей истории и поучительный период его правления.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.