Борьба с инакомыслящими и оппозицией

Борьба с инакомыслящими и оппозицией

Период «стабильности» в брежневском руководстве, как мы видели из предыдущего изложения, вовсе не был лишен элементов сложной борьбы внутри партии и в обществе. Но особенного внимания заслуживает борьба между режимом, становящимся на все более консервативные политические и идеологические позиции, и общественными силами, противящимися консервативному повороту, борьба, которая происходила вне официальных политических или культурных систем и механизмов и которая позднее получила различные определения – движение диссидентов, движение инакомыслящих, движение за права человека и т. п. Если борьба за влияние внутри партии шла по разным закрытым каналам и большей частью не была известна ни советским людям, ни тем более западным наблюдателям, то борьба в области культуры привлекала пристальное внимание и советской, и зарубежной общественности, поскольку за различными перипетиями этой борьбы можно было следить по материалам нашей печати. Однако и в советском обществе, и внутри партии давно уже отсутствовали нормальные механизмы проведения политических дискуссий и легальной борьбы. Поэтому движение диссидентов происходило, как правило, вне официальных рамок, оно принимало самые разные и подчас неожиданные формы и привлекало очень большое внимание как внутри Советского Союза, так и за границей, подробно освещаясь почти всеми средствами западной печати и пропаганды.

На основе многих публикаций можно было бы сделать вывод, что движение диссидентов в СССР было характерной чертой именно времени Брежнева и что началось это движение главным образом после 1964 года. Это не совсем верно. В разных формах диссидентство как явление существовало на всех этапах развития советского общества и, вероятно, всякого общества вообще. Но после 1964 года это явление в нашей стране обрело некоторые особенности, которые позволяют говорить о нем как о движении, о появлении нового феномена общественной активности.

Что отличало борьбу диссидентов в 1965–1970 годах? Во-первых, эта борьба стала гораздо более массовой и открытой, чем в 50-е годы и в начале 60-х. Деятельность А. Синявского и Ю. Даниэля была тайной, глубоко законспирированной, «подпольной» деятельностью. Прошло несколько лет, прежде чем органы КГБ сумели обнаружить, кто именно скрывается под псевдонимами Абрама Терца и Николая Аржака. Когда сомнений уже не оставалось, Даниэль и Синявский были арестованы, и это произошло осенью 1965 года. Их арест не прошел незамеченным, хотя ни Даниэль, ни Синявский не являлись особенно известными писателями. Об их аресте сообщили западные газеты, сообщение о нем было передано также западными радиостанциями. Вполне возможно, что этот факт был бы скоро забыт, если бы на Пушкинской площади в Москве 5 декабря 1965 года, т. е. в День Конституции, не произошла первая за многие десятилетия не санкционированная властями демонстрация. В ней приняли участие около 200 человек – главным образом студенты московских вузов. Собравшиеся развернули два плаката – «Требуем гласности суда над Синявским и Даниэлем!» и «Уважайте советскую Конституцию!». Демонстрацию быстро разогнали, лозунги отняли и разорвали. Около 20 человек было задержано, но ненадолго, человек 40 студентов были вскоре исключены из своих вузов. Мало кому известные тогда Владимир Буковский, Юлия Вишневская и Леонид Губанов были арестованы и помещены на различные сроки в психиатрические лечебницы. Это была суровая расправа, но она привлекла внимание и к нарождавшемуся правозащитному движению, и к судебному процессу над Синявским и Даниэлем, который начался в Верховном суде РСФСР 10 февраля 1966 года. История судебного процесса над Синявским и Даниэлем достаточно хорошо известна, и я не буду подробно ее описывать. Но надо все же отметить, что это был необычный процесс, который можно считать, пожалуй, наиболее сильным толчком, приведшим к возникновению правозащитного движения и движения инакомыслящих в СССР. Впервые в нашей стране судили двух писателей за их литературные произведения. Конечно, еще в сталинские времена в СССР погибли сотни писателей, в том числе всемирно известных. Но даже тогда писателям предъявлялись обвинения в «шпионаже», в участии во всякого рода мифических «антисоветских организациях», а не в создании тех или иных неугодных властям художественных произведений. Может быть, только ссылка О. Мандельштама в 1934 году была связана непосредственно с его знаменитым теперь стихотворением о Сталине. Но тогда не было никакого суда и никакой законной юридической процедуры.

Судебный процесс над писателями формально считался «открытым», но по-настоящему он не был ни открытым, ни закрытым. В зал заседаний допускались люди только со специальными пропусками, а сотни других стояли перед зданием суда. Но поскольку среди присутствующих находились ближайшие родственники подсудимых и все материалы суда имелись у адвокатов, то поэтому ход судебного следствия сразу же становился известным как в СССР, так и за рубежом. Конечно, мнение общественности раскололось. Консервативные настроения среди советской общественности были еще настолько велики, а давление прежних стереотипов так сильно, что только газетами «Правда» и «Известия» в начале 1966 года было получено несколько десятков тысяч писем с требованием не просто осудить «преступников», но часто – «расстрелять» их. Это же требование суровой расправы над Синявским и Даниэлем содержалось и в речи Михаила Шолохова на происходившем как раз в это же время XXIII съезде КПСС. Однако крайне сильны были и противоположные мнения. Значительная часть творческой интеллигенции решительно возражала против суда над писателями за их произведения и тем более против их сурового осуждения. В адрес Брежнева и в директивные инстанции шли коллективные письма с требованиями или просьбами отменить приговор по делу Синявского и Даниэля. Против этого суда резко выступила не только буржуазная западная печать, но и большая часть коммунистической прессы Западной Европы. На суде ни Синявский, ни Даниэль виновными себя не признали. Свою деятельность и свои произведения они не считали противоречащими советским законам. Они, по их утверждению, выступали не против Советского Союза как государства, а против сталинизма и попыток его возрождения и реабилитации в СССР.

Несмотря на всю убедительность защиты, Верховный суд РСФСР приговорил А. Синявского к семи, а Ю. Даниэля – к пяти годам исправительно-трудовых лагерей строгого режима. Формула этого приговора была крайне неубедительна. В Уголовном кодексе РСФСР нет ни одной статьи, которая запрещала бы советским авторам публиковать свои произведения за границей или отправлять их туда помимо почтовых каналов. Нельзя наказывать авторов и за публикацию своих книг под псевдонимами. Тот факт, что кто-то использует те или иные произведения в антисоветских целях, не создает для авторов никакого криминала. Сам суд над Синявским и Даниэлем в гораздо большей степени, чем их произведения и деятельность, использовался в антисоветских целях. Понятие «антисоветский», содержавшееся в статье 70 Уголовного кодекса (введена в июле 1962 г.), не имело точного определения и могло толковаться крайне произвольно, особенно когда речь шла о художественных или научных произведениях. Можно судить за действия, но не за взгляды и идеи. Как известно, многие из произведений В. И. Ленина, написанные в эмиграции, издавались в России легально, и никто из издателей этих произведений не подвергался судебному преследованию. Несомненно, что Синявский, как член Союза писателей, нарушил некоторые из положений этого устава. Но это может повлечь за собой исключение из СП, а не семилетнее заключение в тюрьме и лагере. Решение суда в Москве вызвало осуждение со стороны западной интеллигенции, включая и коммунистов.

Осуждение Синявского и Даниэля не только не сократило, но, напротив, стимулировало все то, что уже позднее получило название движения диссидентов. Окреп «самиздат», особенно за счет различного рода документов, связанных с этим процессом. Интеллигенция в Советском Союзе увидела в осуждении Синявского и Даниэля признаки возрождения сталинизма в СССР. В Москве появились сведения, что не менее 200 крупных военачальников направили в адрес открывавшегося XXIII съезда партии письмо с требованием реабилитации Сталина.

Конфронтация между интеллигенцией и находящейся у власти «командой» Брежнева нарастала. Выражением этого раскола стало письмо, которое подписали почти 200 советских писателей, включая и самых известных, с протестом против осуждения Синявского и Даниэля. Власти ответили на этот протест крайне примитивно – всех писателей, подписавших это письмо, кого на год, кого на два, лишили права на заграничные командировки и туристические поездки.

Как известно, Синявского и Даниэля судили на основании статьи 70 Уголовного кодекса. Однако для борьбы с нарождавшимся движением диссидентов эта статья оказалась недостаточной. Поэтому в сентябре 1966 года в УК РСФСР было внесено несколько дополнительных статей, в том числе статьи 1901 и 1903, которые «облегчали» преследование всех инакомыслящих. Эти статьи предусматривали наказание от одного года до трех лет за «систематическое распространение в устной форме заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй», а также наказание за «активное участие в групповых действиях, грубо нарушающих общественный порядок или сопряженных с явным неповиновением законным требованиям представителей власти или повлекших нарушение работы транспорта, государственных или общественных предприятий, учреждений, организаций».

Эти дополнения в Уголовном кодексе явно противоречили Конституции, которая гарантировала советским гражданам право на демонстрации. Под нарушение общественного порядка можно было бы подвести какое угодно публичное проявление протеста граждан, и всякое требование представителей власти можно было бы посчитать теперь «законным». Кроме того, в новых статьях кодекса не давалось никаких пояснений – какие именно «ложные измышления» могут трактоваться как «порочащие» советский общественный строй и как должна определяться «ложность» или «вред» тех или иных «измышлений». Принятие этих новых статей УК расширяло возможности для произвола властей, и неудивительно, что группа крупных ученых и деятелей культуры выразила открытый протест против такого «дополнения» советского законодательства. Но их протест был оставлен без внимания.

Процесс над Синявским и Даниэлем имел, как и следовало ожидать, продолжение. Несколько участников публичных протестов против этого процесса во главе с Ю. Галансковым и А. Гинзбургом собрали множество документов, связанных с этим делом, и включили их в так называемую «Белую книгу», которая была издана за границей. Вскоре Гинзбург и Галансков были арестованы, так же как и некоторые из их помощников. В знак протеста против этих арестов 21 января 1968 года на Пушкинской площади в Москве состоялась еще одна манифестация молодежи, в которой приняли участие немногим более ста человек. Манифестация была разогнана дружинниками, а несколько ее участников были арестованы. Среди арестованных снова оказался В. Буковский, а также И. Габай и В. Хаустов. Их судили за нарушение общественного порядка и неподчинение требованиям членов комсомольской дружины. Хотя обвинение и казалось крайне неубедительным, Хаустов и Буковский были осуждены на три года лагерей. У здания суда собралось больше друзей и знакомых подсудимых, чем на Пушкинской площади. Это стало традицией – собираться возле того или иного здания суда и стоять там все время, пока идет процесс. Властям, естественно, пришлось усилить охрану из милиции, сотрудников КГБ и дружинников.

Применение статей 1901 и 1903 УК РСФСР и аналогичных статей уголовных кодексов в союзных республиках расширило масштабы репрессий против диссидентов. В 1967 году аресты прошли среди активистов из числа крымских татар. Еще в 1956 году с крымских татар были сняты, хотя лишь частично, те обвинения, которые послужили поводом для их выселения из Крыма. С тех пор движение крымских татар за полную реабилитацию и за возвращение в Крым непрерывно усиливалось. Только в сентябре 1967 года в местной печати появился Указ Президиума Верховного Совета СССР, по которому с татар были наконец сняты огульные обвинения в «измене Родине». Этот указ, однако, существенно отличался от указов о реабилитации мусульманских народов Северного Кавказа, принятых в 1957 году, которые позволили чеченцам, ингушам, кабардинцам и калмыкам вернуться на земли своих предков. В Указе от 9 сентября речь шла не о «крымских татарах», а о «гражданах татарской национальности, ранее проживавших в Крыму», которые якобы «укоренились в новых местах» проживания. Им возвращались «все права советских граждан», и они могли селиться по всей территории СССР (т. е. и в Крыму), но лишь в соответствии с действующим законодательством о трудоустройстве и паспортным режимом. Было очевидно, что ни руководство Украинской ССР, в состав которой Крым почему-то был передан в 1954 году, ни руководство СССР, превратившее Крым в главный район государственных дач, не желают переселения крымских татар в районы их прежнего проживания. Этот указ не удовлетворил крымских татар, а лишь усилил их движение за возвращение на родину, а также репрессии против активистов этого национального движения.

Аресты диссидентов прошли и на Украине. Всеобщее внимание привлек, например, судебный процесс по делу львовского журналиста В. Черновола, который собрал большой материал о проведенных еще в 1965–1966 годах многочисленных процессах против так называемых «украинских националистов». Черновол доказывал, что при подготовке и проведении этих процессов были нарушены законы СССР, а многие обвинения сфальсифицированы. Но теперь и сам Черновол был арестован, его материалы конфискованы. По приговору суда он должен был три года провести в исправительно-трудовых лагерях.

Каждый такой процесс порождал цепную реакцию новых обысков, допросов, репрессий. Друзья подсудимых не только стояли возле здания суда. Они записывали ход судебного заседания, выступления адвокатов, свидетелей, подсудимого, обвинителя, собирали протесты, создавая все новые и новые большие и малые «Белые книги».

Очень активно втягивались в движение диссидентов не только наиболее радикально настроенные писатели, некоторые из старых большевиков, но также дети известных деятелей партии и государства, погибших или пострадавших в годы сталинских репрессий, – М. Литвинова, И. Якира, В. Антонова-Овсеенко. В некоторые из неформальных групп диссидентов вошли не только такие старые большевики, как А. Костерин и С. Писарев, но и вернувшийся в Москву из ссылки бывший генерал-майор П. Григоренко, разжалованный и уволенный из рядов Советской Армии за критику недостатков установившегося в стране недемократического режима.

Все более и более расширялся «самиздат», где печаталось множество произведений, которые не могли быть опубликованы официальным путем, хотя и принадлежали часто перу известных писателей. Некоторые рукописи или, вернее, фотокопии книг попадали из-за границы. Большое распространение получила, например, книга А. Авторханова «Технология власти». Эта книга имела явно антисоветское содержание, как и разного рода брошюры и журналы эмигрантской организации НТС – «Посев», «Грани» и другие.

В «самиздате» стали появляться рукописи, которые рассказывали не только о сталинских лагерях, но и о лагерях 50–60-х годов. Первой из таких больших работ была рукопись А. Марченко «Мои показания». Из этой книги мы узнали, что почти всех заключенных, осужденных по политическим статьям, содержат в нескольких лагерях в западной части Мордовии. К таким заключенным относились еще оставшиеся в лагерях участники вооруженных националистических движений на Украине и в Прибалтике, бывшие полицаи и власовцы, немногие работники НКВД времен Берии, несколько настоящих шпионов (этих людей держали отдельно от других). К политическим относили также людей, пытавшихся по разным причинам нелегально перейти советскую границу (к ним в первое время принадлежал и сам Марченко), а также участников или организаторов беспорядков и забастовок, которые время от времени вспыхивали в отдельных городах. В ряды этих политических заключенных и стали вливаться новые осужденные из числа диссидентов второй половины 60-х годов. По оценкам Марченко, общее число всех узников мордовских политлагерей (Дубровлага) колебалось от 6 до 12 тысяч человек. Были здесь и участники некоторых нелегальных групп и кружков, арестованные еще во времена Хрущева. В книге Марченко содержались и первые сведения о лагерной жизни Синявского и Даниэля, которые также оказались в Дубровлаге.

В январе 1968 года всеобщее внимание привлек судебный процесс по делу А. Гинзбурга, Ю. Галанскова, А. Добровольского, В. Лашковой. Галансков и Гинзбург обвинялись в составлении и передаче на Запад «Белой книги» по делу Синявского и Даниэля. Лашкова и Добровольский – в содействии «главным» обвиняемым. Галансков обвинялся также в составлении самиздатовского сборника «Феникс-66» и в сотрудничестве с НТС. Наша печать опубликовала в этой связи несколько статей об НТС и темном прошлом ее лидеров. Судебный процесс, как и прежние, был полузакрытым. Из его материалов было очевидно, что суд не располагает достаточными уликами для вынесения приговора. Тем не менее Галансков был приговорен к семи, Гинзбург – к пяти, Добровольский – к трем, а Дашкова – к одному году заключения. После окончания процесса «Известия» и «Комсомольская правда» опубликовали обширные статьи, авторы которых пытались обосновать и сам процесс, и приговор. Но статьи эти оказались крайне неубедительными по причине множества противоречий.

Неудивительно, что этот процесс дал повод для начала массовой кампании письменных протестов, которая прошла в Москве и в некоторых других городах. В письмах, подписанных десятками представителей интеллигенции, содержался главным образом протест против формы и методов следствия и судебного разбирательства, которые не дают убедительного доказательства виновности обвиняемых и укрывают от общественности многие важнейшие подробности судебного дела. Ответом на эти письма стали административные и партийные репрессии. Многих членов партии, оказавшихся среди «подписантов», исключили из КПСС, другим вынесли суровые наказания. Научных работников нередко понижали в должности, почти всех «подписантов» лишили возможности в течение нескольких лет выезжать за границу. На многих было оказано такое сильное давление, что люди публично признавали свою «ошибку» и отказывались от подписи под коллективными письмами. Это создавало сложные моральные проблемы: лишало друзей, вынуждало уйти с работы и даже уехать из родного города. Угрозы и давление действовали двояко: одни решали больше никогда не подписывать никаких протестов, другие защищали свое право на протест и постепенно сами превращались в диссидентов. В этом направлении шла, например, эволюция академика А. Д. Сахарова, о котором тогда еще мало кто знал. Сахаров подписал несколько писем с протестами против реабилитации Сталина, потом против статьи 190 в Уголовном кодексе. Он начал читать различные рукописи, которые еще не были изданы. Как раз в это время он прочел и мою еще не законченную рукопись «К суду истории» – о генезисе и последствиях сталинизма. От равнодушия к общественным наукам и общественной деятельности Сахаров избавлялся очень быстро и просил давать ему читать книги по проблемам марксизма, хотя, кажется, многое из прочитанного его разочаровало.

В 1968 году увеличилось и число принудительных госпитализаций «инакомыслящих» в психиатрические лечебницы.

Политические события в ЧССР вызвали немало писем Дубчеку от советских инакомыслящих. Группа диссидентов направила в начале 1968 года телеграмму в адрес Консультативной встречи представителей коммунистических и рабочих партий в Будапеште, обращая внимание коммунистов других стран на усиление политических репрессий в СССР.

Как раз весной 1968 года А. Д. Сахаров написал и в июне распространил свою большую статью-меморандум «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе», в которой он решительно высказался за коренную демократизацию советского общества и против попыток реабилитации сталинизма. Эта статья крупнейшего советского ученого, уже тогда трижды Героя Социалистического Труда, одного из создателей советской водородной бомбы и автора ряда важных проектов по мирному использованию атомного оружия, привлекла всеобщее внимание; ее опубликовали во всех западных странах, она вызвала множество откликов как внутри СССР, так и за границей.

Июль и август 1968 года прошли в бурных дискуссиях вокруг событий в Чехословакии. При этом надо отметить, что с 30 апреля 1968 года в Москве начал выходить журнал, который выпускался группой диссидентов, под названием «Хроника текущих событий». Это был своеобразный информационный бюллетень, который сразу привлек к себе внимание объективностью и информативностью. Журнал сообщал обо всех ставших известными его редакции репрессиях и о положении политических заключенных, их протестах. В журнале имелся раздел «Новости самиздата», где кратко сообщалось о наиболее значительных событиях и рукописях «самиздата». Этот журнал не имел строгой периодичности, до ноября 1971 года вышло 20 номеров. «Хроника текущих событий» была не единственным журналом в «самиздате». Еще с конца 1964 года я начал выпускать напечатанный на машинке бюллетень, который вначале не имел названия и обозначался лишь месяцем «издания». Тираж этого машинописного журнала насчитывал всего 10 или 12 экземпляров, и с самого начала он предназначался очень узкому кругу читателей.

По примеру «Хроники» в Москве и в некоторых других городах в конце 60-х – начале 70-х годов появились аналогичные издания.

Оккупация Чехословакии потрясла всех демократически мыслящих и либеральных граждан нашей страны. Однако этот протест выражался по-разному – или просто в разговорах в своем кругу, или в выпуске анонимных, хотя и очень резких по тону листовок. В течение почти полугода тема Чехословакии была главной и для большинства материалов «самиздата».

Имели место и более решительные действия. 25 августа 1968 года в 12 часов дня небольшая группа в составе П. Литвинова, Н. Горбаневской, В. Дремлюги, К. Бабицкого, В. Файнберга, В. Делоне, Л. Богораз пришла на Красную площадь и, сев на парапет у Лобного места, развернула лозунги – «Руки прочь от Чехословакии!», «За вашу и нашу свободу!», «Позор оккупантам!». Эта манифестация продолжалась всего несколько минут, затем к ее участникам подбежали сотрудники КГБ, которые, как оказалось, хорошо знали время и место готовящейся демонстрации, вырвали лозунги и арестовали всех ее участников.

Определенный компромисс, который был достигнут с руководителями ЧССР, их возвращение в Чехословакию – все это как-то смягчило и тот удар по оппозиционному движению, который, как многие ожидали, произойдет сразу после 21 августа. Логика пессимистов была простая: если с такой жестокостью была подавлена оппозиция в Чехословакии, то с не меньшей жестокостью она будет подавлена и в СССР. Однако никакой ожидаемой волны репрессий по нашей стране не прокатилось. В октябре 1968 года состоялся лишь поспешный суд над П. Литвиновым и его товарищами. По сравнению с прежними процессами приговор был относительно мягким. Литвинов, Богораз и Бабицкий приговаривались соответственно к пяти, четырем и трем годам ссылки. Дремлюга и Делоне – к трем годам лагерей. Файнберг, состоящий на учете в психдиспансере, был помещен в психиатрическую клинику. Горбаневская, имевшая двух малолетних детей, от наказания была освобождена.

И все же чувствовалось, что волна оппозиционных настроений начинает идти на убыль, особенно если говорить не об одиночках или малочисленных группах, а о целом слое советской интеллигенции. При этом если большая часть интеллигенции начала поддаваться настроениям некоего «примиренчества», то среди отдельных людей и небольших групп возрастал радикализм настроений. Так, например, демонстративно вышел из рядов КПСС писатель А. Костерин. В своем заявлении он писал, что протестует против вступления советских войск в ЧССР. Всего через две недели после отправки этого письма Костерин, перенесший ранее тяжелый инфаркт, умер. Его похороны в ноябре 1968 года, организованные П. Григоренко, превратились в оппозиционную манифестацию. На панихиде читали стихи, произносили речи; крымские татары, защите которых Костерин посвятил много сил, прислали венки и своих представителей. В крематории на 30-минутный митинг собралось более 300 человек. Администрация крематория и сотрудники КГБ пытались прервать митинг и ускорить кремацию.

Осенью 1968 года исключили из партии нескольких писателей, в том числе Г. Свирского и Л. Копелева. Писателю и публицисту Ю. Карякину, в защиту которого выступила большая группа писателей-коммунистов, исключение из партии заменили строгим выговором. За подписание письма в защиту П. Литвинова и его товарищей в Москве исключили из партии старого большевика С. Писарева и внука Г. Петровского – Л. Петровского.

В начале 1969 года усилилось давление на интеллигенцию, продолжались проработки, увольнения и исключения из партии, а также обыски и аресты отдельных диссидентов. Увеличилось давление и внутри КПСС, организациям и институтам было запрещено приглашать для докладов и лекций писателей или общественных деятелей со стороны без согласования с районными комитетами партии. Более интенсивно стала проводиться борьба с «самиздатом». Однако разного рода материалы «самиздата» продолжали распространяться, например «Открытое письмо» П. Якира в редакцию журнала «Коммунист», так же как и мое письмо на ту же тему. Именно в это время я решил передать текст своей большой рукописи «К суду истории» в одно из западных издательств. Мне помогли сделать это коммунисты одной из европейских стран. В августе 1969 года на бюро Фрунзенского райкома партии Москвы я был исключен из КПСС как автор еще нигде не опубликованной рукописи. Это решение через месяц было утверждено на бюро Московского горкома партии, а еще через несколько месяцев – на коллегии КПК, которая проводилась под председательством А. Пельше. Заседание бюро МГК вел В. Гришин, который произнес 10-минутную речь против меня.

В начале мая 1969 года в Ташкенте был арестован бывший генерал-майор П. Григоренко. Именно он в 1966–1969 годах стал ведущей фигурой в движении диссидентов. Бывший боевой генерал, он был лично знаком с Брежневым по службе в 18-й армии, и его арест не мог не быть санкционирован Политбюро. По случаю ареста Григоренко его друзья в Москве распространили много листовок и обращений, включая и обращение в ООН. Вместе с тем после ареста Григоренко в Москве прошла серия обысков, при которых изымались различного рода документы, особенно связанные с движением крымских татар. При одном из обысков был арестован И. Габай.

Арестованный в Ташкенте Григоренко был освидетельствован в местной психиатрической клинике при военном госпитале, но военные врачи не нашли никаких серьезных отклонений в его психике, оправдывающих его изоляцию от общества. Однако Григоренко не был освобожден. Его привезли в Москву и подвергли второй экспертизе в Институте судебной медицины имени Сербского, где врачи и эксперты уже давно тесно сотрудничали с властями. Здесь Григоренко был признан невменяемым и направлен на лечение в психиатрическую клинику в Казани. На «заочном» судебном процессе суду были представлены заключения врачей, и суд определил необходимость принудительного лечения, не обратив никакого внимания на убедительную речь адвоката Григоренко С. Каллистратовой. Текст этой речи позднее широко распространился в «самиздате».

После ареста Григоренко для его защиты, как и для защиты других политзаключенных, в Москве была образована так называемая «Инициативная группа по защите прав человека». В эту группу, вокруг которой образовался большой по тем временам актив, вошли Т. Великанова, Н. Горбаневская, С. Ковалев, П. Якир, А. Лавут, А. Краснов-Левитин, Т. Ходорович, А. Якобсон и некоторые другие. К группе принадлежал и друг П. Григоренко военный инженер, бывший майор Г. Алтунян, который уже в конце 1969 года сам был арестован и предан суду. Вообще почти все члены «Инициативной группы» стали объектом различных преследований властей. Но это не остановило процесс создания оппозиционных организаций и журналов. В 1979 году активисты из окружения В. Чалидзе решили создать небольшую организацию – «Комитет прав человека». В него, кроме В. Чалидзе и А. Твердохлебова, вошел А. Д. Сахаров, которому подобного рода инициатива показалась весьма привлекательной.

Во второй половине 1969 года широкую известность внутри СССР и за границей получил Андрей Амальрик. Амальрик уже несколько лет примыкал к движению диссидентов, не вступая, однако, ни в какие группы и сохраняя независимость суждений. В 1969 году он написал большое эссе «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?». Работа Амальрика не отличалась особой глубиной суждений, но привлекла всеобщее внимание необычным названием. Амальрик попытался дать определенный анализ демократического движения. По его подсчетам, среди участников этого движения в конце 60-х годов имелось 45 процентов ученых, 22 процента деятелей искусств, 13 процентов инженеров и техников, 9 процентов издательских работников, учителей и юристов, 6 процентов рабочих и 5 процентов крестьян. Эти подсчеты были неполными, так как Амальрик руководствовался собственными критериями при определении участников оппозиции. Однако в целом они правильно отражали общие пропорции участия различных групп населения страны в оппозиционных движениях. Амальрик весьма пессимистически смотрел как на будущее демократического движения, так и на возможности советского общества к самообновлению и развитию. Он считал вполне вероятным, что СССР не сумеет сохраниться как единое государство до 1984 года и что толчком к распаду СССР послужит война с Китаем. Весной 1970 года Амальрик был арестован и приговорен к трем годам лагерей. Однако его арест вызвал многочисленные протесты, главным образом за границей, где его небольшая работа получила широкую известность и распространение.

В начале 1970 года нажим и репрессии против отдельных диссидентов и их групп приняли новые формы. Было очевидно, что по этому вопросу директивные инстанции пришли к какому-то решению, по которому органам КГБ предоставлялись дополнительные полномочия. Начала развертываться система районных управлений КГБ, большинство которых было упразднено еще при Хрущеве. В отличие от центральных управлений районные вели наблюдение не столько за иностранными, сколько за советскими гражданами. Общие штаты КГБ, и особенно тех его подразделений, которые были связаны с борьбой против инакомыслящих, увеличились. Росло число обысков, арестов, судебных дел, участились случаи помещения инакомыслящих в психиатрические лечебницы. Так, например, большое внимание общественности привлек состоявшийся в 1970 году судебный процесс над известным ленинградским физиком Р. Пименовым и его другом Б. Вайлем. Как и в случае с А. Амальриком, этот суд устроили не по месту жительства обвиняемых – он происходил в Калуге.

В апреле 1970 года по инициативе академика Сахарова было составлено письмо руководителям партии и правительства, под которым поставили свои подписи А. Д. Сахаров, математик В. Ф. Турчин и я. В нем содержалась развернутая программа демократизации жизни Советского Союза, при этом авторы письма подчеркивали, что демократизация должна быть постепенной, но всесторонней и глубокой и способствовать сохранению и укреплению советского социалистического строя, социалистической экономической структуры, «наших социальных и культурных достижений, социалистической идеологии». Без такой демократизации, как мы подчеркивали, невозможно эффективное экономическое и культурное развитие страны, преодоление всех тех глубоких явлений разлада и застоя, которые накапливались десятилетиями. СССР отстает от развитых капиталистических стран по всем основным экономическим и техническим показателям, и это отставание только увеличивается по всем видам новой и новейшей техники. Не получив ответа на свое письмо, адресованное Брежневу, Косыгину и Подгорному, мы распространили его среди своих друзей и дали разрешение на публикацию за границей.

В конце мая 1970 года из своей квартиры в г. Обнинске Калужской области с применением силы был увезен в калужскую психиатрическую больницу мой брат Жорес Медведев. Этот акт произвола вызвал большое возмущение среди советской и зарубежной общественности, которая хорошо знала Ж. Медведева по его работам против лысенковщины, за развитие международного сотрудничества в науке и по специальным трудам по биологии и геронтологии. Под давлением общественности Жорес был освобожден из психиатрической клиники 17 июня 1970 года. Вся эта история была в конце того же года описана нами в книге «Кто сумасшедший?», которая уже в следующем году была опубликована во многих странах. Но неудача с госпитализацией Жореса все же не остановила власти в использовании психиатрии в политических целях.

Увеличились различные формы давления на активистов движения евреев за эмиграцию из СССР, на активистов из немецкого движения за эмиграцию и автономию, на крымских татар или, вернее, на наиболее активных их представителей. Становилось очевидным, что продолжение оппозиционного движения в прежних его формах – главным образом открытого и гласного протеста – все более и более затруднительно. Этот факт породил ослабление самого движения, так как сотни активистов «либеральной кампании» стали от нее отходить, прекращая всякую либеральную, а тем более оппозиционную деятельность. Среди части участников движения, и не только еврейского происхождения, возникла мысль об эмиграции как о разумном выходе из сложившейся ситуации. Как можно судить по последующим событиям, сходная мысль – заставить эмигрировать – стала появляться и у властей: репрессии отпугивали очень многих людей, но некоторых, напротив, эти репрессии делали еще более известными. Публикация книг, очерков, статей и разных материалов за границей стала уже обычным делом, и некоторые диссиденты думали, что теперь надо постараться создать за границей эффективные оппозиционные центры.

Исчезновение со сцены легального либерального и демократического движения, действовавшего в рамках советской и даже партийной системы (это направление в жизни общества закончилось после разгона «Нового мира»), ослабляло и диссидентское движение, развивающееся вне этой системы; диссиденты уже не чувствовали прежней поддержки общества, и вокруг многих из них возникал своеобразный вакуум. Движение инакомыслящих не прекратилось, не прекратилось и превращение некоторых видных интеллигентов в диссидентов. Все более решительно выступали против произвола властей А. Д. Сахаров, А. И. Солженицын, к ним присоединился в 1970 году и М. Л. Ростропович, один из лучших музыкантов нашего времени. Более решительно стал выступать и известный советский писатель В. П. Некрасов, автор книги «В окопах Сталинграда».

Вторая половина 60-х годов характеризовалась не только значительным оживлением различных оппозиционных течений и движений, но и их склонностью к совместной работе и поддержке. Между всеми этими течениями было что-то общее: мы все протестовали против возрождения сталинизма и даже частичной реабилитации Сталина, против произвола властей, мы все выступали за строгое соблюдение законности, за гласность и свободу печати, за свободное получение и распространение информации, мы все были решительно против применения принудительных госпитализаций в отношении инакомыслящих. До конца 1969 года я был членом партии и, конечно, считал себя марксистом и социалистом, однако это не мешало мне сохранять хорошие отношения и поддерживать постоянные связи и с А. Сахаровым, и с П. Григоренко, и с П. Якиром, и с В. Чалидзе, и с В. Осиповым; я встречался со многими другими диссидентами и писателями, учеными и деятелями культуры. Тем не менее уже тогда между различными группами диссидентов намечалось размежевание, а споры о методах, путях и целях становились все более острыми, хотя и не мешали еще ни общению, ни обмену информацией.

Наиболее многочисленной группой инакомыслящих стала группа правозащитников, или движение за права человека. Общая идея большинства участников этого очень неоднородного движения была вначале выражена лозунгом «Уважайте Конституцию». Речь шла о том, что в СССР во многих случаях государственные и партийные органы не выполняют собственных законов. Постепенно становилось очевидным несовершенство советского законодательства, и на повестку дня встал вопрос о том, что в СССР должны быть приняты новые законы, которые обеспечивали бы права и возможности граждан, зафиксированные в документах ООН – во Всеобщей декларации прав человека и в Конвенции о гражданских и политических правах. Однако по мере того как многие из правозащитников оказывались в тюрьме, лагере или ссылке, основные усилия советских правозащитных групп сосредоточивались на защите прав конкретных людей, сборе подписей под протестами, манифестациях у зданий суда, организации международных кампаний протеста, материальной помощи жертвам репрессий и их семьям, распространении документов судебных процессов, психиатрических экспертиз, писем из лагерей и тюрем, полемике с властями и т. п. В качестве образца правового государства многие из правозащитников принимали главным образом западные демократии, и поэтому некоторые из групп правозащитников я называл в своей книге «О социалистической демократии» «западниками». Естественно, что на Западе они искали себе союзников и там же стремились опубликовать большинство своих материалов. И такая поддержка с Запада оказывалась весьма охотно.

Конечно, движение правозащитников было очень неоднородно. Некоторые из них, как, например, А. Сахаров и П. Якир, принимали в основном социалистические идеи и требовали осуществления всех демократических прав в рамках социализма. Кстати, Сахаров в 60-е годы с интересом относился к идее конвергенции между миром капитализма и миром социализма. Среди правозащитников было немало людей – таких, например, как В. Буковский и В. Чалидзе, А. Краснов-Левитин и некоторые другие, – которые открыто критиковали не только марксизм-ленинизм, но и общую идею социализма, отстаивая при этом свое право на оппозицию и несоциалистические убеждения. Многие из них считали режим западных стран образцом для подражания и использования в качестве модели для СССР. Но среди правозащитников были и такие лидеры – например, П. Григоренко, А. Костерин, С. Писарев, – которые подчеркивали свою преданность не только идеям социализма, но и более конкретно – идеям ленинизма. Они считали, что именно искажение идей социализма и ленинизма породило все существующие в стране деформации.

Хотя между различными течениями диссидентов в 60-е годы трудно было бы провести четкую границу, однако надо сказать и о таком весьма заметном течении общественно-политической мысли в СССР, которое можно назвать «партийно-демократическим или, по образцу массового движения в Чехословакии, движением за «социализм с человеческим лицом». Это течение включало во второй половине 60-х годов главным образом членов партии, с различной степенью настойчивости и решительности выступавших против попыток реабилитации Сталина и многих других решений консервативной части брежневского руководства, которое обретало все большую власть и влияние. Среди «партийно-демократического» течения можно было найти группы умеренных, которые продолжали работать внутри партийного аппарата, иногда активно возражая против наступления консерваторов, а иногда рассчитывая пересидеть «консервативную волну» и дождаться своего часа. В литературе и среди творческой интеллигенции к таким группам можно отнести редакционную коллегию «Нового мира» во главе с А. Твардовским. В журналистике и экономике это была группа, сложившаяся вокруг А. Румянцева, который уже в 1966 году потерял пост главного редактора «Правды», но сохранил влияние в Академии наук СССР. К этому же «партийно-демократическому» течению примыкало немало членов партии в различных научно-исследовательских институтах, таких как Л. Карпинский, Ю. Карякин, Л. Петровский, но больше было «выжидающих»: Г. Шахназаров, Г. Арбатов, Ф. Бурлацкий, А. Бовин и многие другие, о которых мы узнали только в последние годы перестройки. К этой группе я отнес бы и себя, хотя после исключения из партии в 1969 году я постепенно занимал все более радикальные позиции и публиковал свои работы за границей. Наша никак не оформленная группа выступала за расширение свободы, за расширение права на оппозицию и дискуссию. Мы были уверены, что и при свободной дискуссии марксистские и социалистические идеи одержат верх в нашей партии и в стране, но обретут при этом еще большую убедительность и глубину. Мы считали, что в партии надо более решительно бороться против коррупции и бюрократизма, расширять права и инициативу местных органов, ослаблять централизм. Многие давно уже говорили о необходимости принятия закона о печати и отмене политической цензуры. Мы защищали основные принципы экономической реформы, выступали за более быстрое развитие производства товаров для населения, за расширение всех форм общественного и производственного самоуправления и принципов кооперации, особенно в сфере обслуживания. Предлагалось, и не раз, изменить порядок выборов в органы Советской власти, придав им элемент соревновательности. Предлагалось также расширить права и ответственность союзных республик и более последовательно проводить в жизнь принципы национально-культурной демократии. Речь шла и о многих других изменениях в советской внутренней и внешней политике.

В 60-е годы это течение было довольно слабым, и кроме того, оно не стремилось к «паблисити», к установлению связей с прессой и органами массовой информации Запада. Мы хотели сохранить в нашей политической и общественной жизни все то положительное, что вошло в эту жизнь во времена Н. С. Хрущева. Несмотря на свою слабость, это течение отражало определенные глубинные процессы, которые происходили как внутри партии, так и внутри общества, и в дальнейшем это течение продолжало медленно прогрессировать, тем более что его представители в меньшей степени, чем представители других течений, подвергались репрессиям и давлению, хоть часть из нас и была исключена из партии.

К группе «партийных демократов», или социалистов-демократов (но не социал-демократов), примыкало в 60-е годы и течение «этического социализма», на представителей которого оказали влияние взгляды Махатмы Ганди и его требование отказаться от насилия даже в борьбе за преобразование общественных институтов. Здесь ощущалось и влияние западноевропейского социал-демократического реформизма, некоторые представители которого утверждали, что в основе развития общества лежит именно нравственность, которая определяет экономику, политику и всю культуру общества. «Этические социалисты» восставали не только против злоупотреблений сталинской эпохи, они стремились переосмыслить также опыт первых лет Советской власти, осуждая при этом все проявления революционного насилия.

Наиболее наглядно программа «этического социализма» была изложена в письме представителей эстонской интеллигенции академику А. Д. Сахарову, получившем широкое распространение в «самиздате». Авторы этого письма утверждали, что в нашем обществе после революции возник «моральный вакуум», что и сделало возможными все эксцессы сталинизма и другие злоупотребления властью.

С позиций «этического социализма» выступал в конце 60-х годов и Г. Померанц, особенно четко это видно по его блестящим эссе «Нравственный облик исторической личности» и «Человек воздуха».

В 60-е годы среди различных течений появилось течение «христианского социализма», которое пыталось соединить христианство и веру в Бога с идеями социализма. Это течение возникло одновременно с другими группами, которые, не вдаваясь в тонкости социалистических учений, ставили своей задачей защиту прав верующих, а также борьбу за улучшение социального и правового статута православной церкви. Ведущими фигурами в религиозном правозащитном движении стали священники Глеб Якунин, Дмитрий Дудко и религиозный писатель Анатолий Краснов-Левитин. Оппозиционные движения, связанные с Русской православной церковью, способствовали позднее развитию других аналогичных движений.

Развитие оппозиционных движений, разоблачение сталинизма при Хрущеве и ослабление авторитарного режима, общее развитие культуры и самосознания, усиление внешнего влияния, в том числе и повсеместный рост во всем мире национализма, связанный во многом с крахом колониальной системы, – все эти сложные внешние и внутренние факторы привели в 60-е годы, и особенно во второй половине 60-х годов, к развитию в нашей стране различных национальных и националистических движений, течений, групп.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.