Глава 2. Московский самозванец

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 2. Московский самозванец

– Вы слышали об этом московском самозванце?

– Беглый монашек?

– Да, именно.

– Мельком. А он действительно претендует на престол?

– Более того, хочет втянуть нас в свою авантюру…

Двое молодых шляхтичей стояли в огромном светлом зале королевского дворца и явно скучали. Оба были из обедневших родов, поэтому после того, как закончилась формальная часть – приглашенные были представлены, все любезности высказаны, а комплименты терпеливо выслушаны, они решили отойти в сторонку, чтобы обсудить последние новости.

– Я слышал, что он рассказал какую-то невероятную историю о том, как спасся от царя Бориса в монастыре и скитался по Московии. Утверждает, будто бы он и есть тот самый убитый мятежниками царевич Димитрий.

– Похоже на древние предания. Неужели в это кто-то поверил?

– Невозможно понять. Но вокруг него столько разговоров…

– Может его поддерживают бояре?

– Что вы, пан Криштоф?! Они о нем и не слышали до недавних пор. Мой кузен, пан Хребтович, сын литовского подскарбия пана Теодора, недавно прибыл из Москвы. Так вот он рассказывает, что этого воскресшего царевича в Москве прозвали не иначе, как Лжедмитрием. А многие о нем и попросту ничего не знают. К слову, один боярин рассказал Криштофу, что царь Борис заподозрил во всей этой истории бояр Романовых и нашего короля.

– Ну, это откровенное безумие, пан Стефан. Его величеству, думаю, хватает проблем со шведами и иезуитами. А кому, кстати говоря, исповедовался этот новоявленный царевич?

– Сначала киевскому митрополиту. Говорят, будучи странствующим монахом, гостившим в Киеве, он разыграл смертельную горячку и, попросил исповеди у его преосвященства.

– И что же?

– Рассказал все как на духу…

– Невероятно!

К ним подошел Войцех. Повзрослевший и возмужавший, кузен Марианны только сейчас сумел найти время для того, чтобы наговориться с друзьями юности.

– Простите, что вмешиваюсь, глубокоуважаемые, но я слышал от одного богатого краковского купца, что митрополит после исповеди выгнал этого чудака вместе с сопровождавшими его тремя монахами.

– Выгнал умирающего?

– Совершенно верно, пан Стефан. Сказал им что-то наподобие: «Четверо пришли, вчетвером и уходите». И, что самое любопытное, через несколько часов юный самозванец встал со смертного одра и пошел! Причем, пошел не куда-нибудь, а во дворец Вишневецкого, где стал прислуживать на кухне, а через несколько месяцев повторно разыграл свой спектакль.

Шляхтичи оглянулись. Бал у короля Сигизмунда, на котором они встретились, был в самом разгаре и собравшимся в огромной зале было не до троих молодых дворян, тихо беседовавших у одной из колонн в углу. Князь Адам Вишневецкий, ярый проповедник православия в Речи Посполитой, ко всеобщему удивлению, также присутствовал на балу и в этот момент вел оживленную беседу с двумя дамами, расположившимися на диване.

Молодые люди убедились, что их разговор никто не подслушивает, и продолжили разговор.

– Так вот. К умирающему слуге прислали священника, и тот, как вы сами уже понимаете, повторно изложил ему свои сочинения, – сказал Войцех. – Более того, он достал из под подушки, заранее подготовленные бумаги, которые, видимо, должны были развеять все сомнения святого отца. И тот отнес их бумаги князю.

– И что же? – Криштоф заинтересованно наклонился к Войцеху.

– Князь взглянул на документы, поспешил к умирающему, и… – Войцех сделал паузу, слегка развел руками и улыбнулся – … вызвал ему лучших лекарей воеводства. А после этого с нищим монахом произошла чудесная метаморфоза – он стал московским царевичем.

Молодые люди рассмеялись.

– Я слышал, что у убитого царевича были особые приметы на теле – большая бородавка на щеке, – сказал Криштоф.

– Да-да! Именно так. И родимое пятно на руке. Точно так же, как и у чуть не умершего во второй раз за несколько месяцев молодого человека.

– Так чем же все закончилось?

– Ну, вы же прекрасно понимаете, пан Стефан, что князь Вишневецкий не тот, человек, чтобы упускать своего шанса…

– Да, по нему сложно понять, кто он больше – князь или купец, – задумчиво добавил Стефан.

– Вот, потому он и признал в нем царевича! – Войцех наклонился к друзьям и прошептал. – Говорят, ему не дает покоя мысль о создании южнорусского православного царства.

– Но, я слышал, что этот царевич тайно перешел в католичество, – сказал Криштоф.

– Да, какое это имеет значение для Вишневецкого, Криштоф, – сказал Стефан.

– Более того, – добавил Войцех. – Его секретарь…

– О! – рассмеялся Стефан. – Да у него уже появился секретарь!

– И не просто секретарь, а шляхтич Бучинский, – добавил Войцех.

Молодые люди замолчали.

– Невероятно! – пробормотал Криштоф.

– Дело приняло серьезный оборот, господа, – сказал Стефан. – Никому неизвестный монашек из Московии переходит в католицизм, претендует на царские палаты и берет к себе в секретари шляхтича-протестанта. Любопытно, что на этот счет думает Его величество.

Молодые люди замолчали.

– Надеюсь, ему хватит благоразумия не впутывать Речь Посполитую в эту сомнительную комбинацию, – мрачно сказал Войцех, бросив взгляд в сторону короля, разговаривавшего со свитой.

Бал был в самом разгаре. Король Сигизмунд, сидел во главе стола и, смотря на танцующие в зале пары, вел беседу с только что представленной свету юной девушкой, одетой в кружевное бежевое платье с золотыми и серебряными узорами.

На груди у девушки висело на первый взгляд скромное, но при ближайшем рассмотрении, тончайшей работы колье.

– Пани Марианна, ваше изящество растрогало Нас, – Сигизмунд внимательно посмотрел на колье девушки. – Поистине, ваш родитель, пан Мнишек – это человек выдающихся способностей, сумевший не только на славу послужить Нашему величеству, но и воспитать дочерей, ставших украшением королевства.

– Ваше величество! – Марианна слегка покраснела и опустила глаза.

Сигизмунд взял двумя пальцами печенье, обмакнул его в шоколад и положил в рот. Ему явно доставляла удовольствие эта беседа. Он окинул взглядом сидевших за столом дворян, делавших вид что увлечены беседами друг с другом, и не слышат его беседу с юной панночкой, затем посмотрел на обсыпанную драгоценными камнями диадему, украшавшую пожалуй, слишком большой и выпуклый лоб, явно портивший внешность девушки.

– Мы слышали, что в Самборе вас почитают как истинную католичку. Нам приятно осознавать, что даже в этот век, когда сердца многих подданных Речи Посполитой оказались плененными страстями и проповедями вероотступников, в королевстве еще осталось место для носительниц чистой веры. А особенно мы ценим подданных, поражающих нас не только своим благочестием, но своим восхитительным обликом.

Сигизмунд глубоко вздохнул, с наигранной грустью посмотрев на девушку.

– Ваши слова, мессир, бесценны. С вашего позволения, я сохраню их в своей памяти на всю жизнь, – ответила Марианна.

– Вы слишком добры к старому, погрязшему в слабостях, королю, дитя мое. Ваш монарх слишком слаб для того, чтобы, спасая свою душу подражанием святости, мог бы довольствоваться одним лишь примером благочестия своих подданных, – ответил Сигизмунд, еле заметно улыбнувшись. – По той же причине, ему уже давно приходится довольствоваться лишь тем, что восхищаться чистотой и красотой, окружающих нас созданий. Столь очаровательных и чистых, что, порою, возникает желание закрыться ото всего мира, и начать проводить долгие часы в душеспасительных беседах с ними.

– Душа помазанника Божьего с самого ее появления на свет прощена Спасителем, – сказала Марианна.

– Увы! Пред Богом все равны. И короли грешны не меньше, чем простые подданные.

– В таком случае, позволительно ли мне будет просить его Величество, посвятить свою жизнь молитвам о спасении его души?

– Молитесь, дитя мое. Молитесь. Но, не забывайте, что король печется о вас. И порой нуждается в совете.

Марианна удивленно посмотрела на Сигизмунда. Однако его лицо ничего выражало – только умиление. Она снова опустила глаза.

– Как долго вы останетесь в Варшаве? – спросил король.

– Как позволит батюшка, Ваше Величество, – ответила Марианна.

– Возможно, для вас будет лучше и не покидать нашу столицу, пользуясь нашим личным покровительством? – Сигизмунд многозначительно посмотрел на нее.

– Мне следует посоветоваться с родителями, – растерялась Марианна.

– Я думаю, вряд ли пан Мнишек будет против того, чтобы вся ваша семья, наконец-то покинула Самбор, и переехала под крыло короля. Впрочем, в этом деле, дитя мое, все зависит даже не от меня, а от вашего личного желания.

Король многозначительно кивнул, давая понять, что разговор окончен и обратился к одному из придворных с каким-то пустяковым вопросом.

Марианна была потрясена предложением Сигизмунда. Опустив глаза, она, молча начала разрезать ножом лежавшую на тарелке дичь.

«Старая похотливая цапля. Захотел сделать своей наложницей меня – Марианну Мнишек! Дочь Самборского воеводы! Как какую-то девку! Ему бы следовало быть не католическим королем, а каким-нибудь турецким султаном!» – думала она.

Марианна отложила вилку с ножом и в этот вечер больше не притронулась к еде.

Тридцативосьмилетний Сигизмунд виделся шестнадцатилетней Марианне действительно стариком. Однако, несмотря на свой возраст, вдовство после смерти жены эрцгерцогини Анны Австрийской, и проявившуюся после этой трагедии ветреность его характера, он все еще оставался завидным женихом для многих королевских семей Европы.

Один из богатейших монархов, с сильной и многочисленной армией, разбивший австрийцев и татар, защитивший многие страны Старого Света от кровожадных турок, самостоятельно добившийся власти в огромном королевстве, охватывающем земли от северной Балтики до Черного моря, Сигизмунд, при всем этом, был еще и настоящим красавцем. Высокий, с худым, но не острым лицом, точеными чертами, большими карими глазами и, выдававшим принадлежность к королевскому роду Швеции Васа-Эрикссонов, характерным немного длинным носом с горбинкой: он без труда получал расположение фактически всех дам королевства, на которых обращал свое внимание. В общении король был обходителен, но тверд. Никогда не выказывал излишнего высокомерия, говорил спокойным ровным голосом, лишь иногда, в минуты сложных решений, выдавая свое волнением тем, что начинал еле слышно постукивать своими длинными изящными пальцами по предмету, оказавшемуся в этот момент под рукой.

В тот период, дела у короля шли не очень хорошо. Он не смог найти общего языка с шведским дворянством и, по сути, Швеция вышла из его владений. А на престол все сильнее претендовал дядя Сигизмунда Карл Девятый. В Сейме он терял свои позиции под давлением иезуитов. И хотя вместе с ними участвовал в жестоком подавлении протестантизма, народ и дворянство, подзуживаемые монахами ордена, его недолюбливали. А после того, как король отказался присоединять к королевству Эстляндию, дворянство во главе с герцогом Замойским открыто заявило о своем недовольстве им. Расправившись с Замойским, король нажил себе еще более сильного врага – Орден Иезуитов. С ними ему никак не удавалось договориться. В какой-то момент Сигизмунд даже хотел отречься от престола в пользу эрцгерцога Австрии, с которым ранее воевал. Но возможный приход к власти австрийца вместо нерадивого шведа, еще сильнее возмутил поляков. И, неизвестно чем бы закончилось это противостояние, если бы неожиданно Сигизмунд не получил от опального князя Вишневецкого письмо с рассказом о некоем русском юноше, который очень похож на убитого московского царевича, сына царя Ивана 4, Дмитрия. Это обстоятельство в корне меняло ситуацию, потому что продвижение Речи Посполитой на Восток, сильно укрепило бы позиции короля. И он, особо не раздумывая, отправил в Москву гонцов, чтобы те разузнали подробности этой истории. А, через три месяца принял приглашение Вишневецкого и посетил Краков.

– Ваш юноша – лжец, князь, – сказал Сигизмунд, строго глядя на Вишневецкого.

– Однако все приметы совпадают, Ваше Величество.

– Мои гонцы выяснили, что он служил неподалеку от Николовыксинской пустыни, где монашествует мать убитого царевича. И что неоднократно был замечен во время бесед с нею. Еще ходят разговоры, что настоящее имя его – Григорий. Из рода литовских дворян Отрепьевых.

– Мне неизвестно было об этих фактах, – мрачно ответил Вишневецкий.

– Вам, видимо, также неизвестно, что он принадлежал и к кружку бояр Романовых, разогнанного царем Борисом, – Сигизмунд с иронией посмотрел на опешившего Вишневецкого.

У короля не было доказательств того, что князь каким-то образом был связан с романовским кружком, но исключать такую возможность было глупо.

Тем не менее, подговариваемый Ежи Мнишеком, монарх приехал в Краков для того, чтобы лично убедиться в том, что эта авантюра действительно стоит его участия.

Если все произойдет как он задумал, то признание дворянства и народа, вместе с безоговорочной поддержкой иезуитов, ему были бы гарантированы.

– Ну, что ж, князь, – продолжил с той же полной сарказма интонацией Сигизмунд. – Покажите мне вашего, так сказать, царевича.

Вишневецкий угодливо поклонился и вызвал слугу.

В это время, в соседней комнате на диване, ожидая своей участи, расположился будущий император Димитрий. Маленького роста, широкоплечий, с крупной головой, сидевшей на бычьей шее. Он был спокоен, хотя и испытывал некоторое волнение.

В комнату вошел слуга князя.

– Вас просят, – преданно сказал он и поклонился.

Юноша встал и спокойно прошел в залу.

Король увидел, как в дверях появился молодой человек лет двадцати с равнодушным, абсолютно ничего не выражавшим лицом. Он прошел в центр залы, поклонился и с достоинством поднял голову.

У него было широкое некрасивое лицо с раскосыми, чуть ли ни татарскими глазами, тонкий слегка приплюснутый нос и полные губы, края которых слегка опускались вниз к очень острому подбородку.

«Интересная личность, этот самозванец», – подумал Сигизмунд.

– Подойдите, – с нотками неприязни в голосе приказал он.

Молодой человек сделал четыре шага в его сторону.

– Царь Борис пишет мне, что вы – самозванец.

– Царь Борис боится нести ответ за свои злодеяния, Ваше Величество, – с достоинством ответил молодой человек.

– Вы имеете что-то против царской власти, дарованной Богом? – жестко спросил король.

– Против власти, дарованной Богом, будучи христианином, я не имею никакого права протестовать. И ни за что не согласился бы на это. Более того, я являюсь ярым поборником власти, которой Всевышний награждает избранных детей своих, – совершенно спокойно ответил молодой человек.

– В каком родстве вы находитесь с дьяком Отрепьевым? – продолжил свой допрос Сигизмунд.

Лицо его собеседника оставалось таким же непроницаемым.

– В моем роду нет такой фамилии, Ваше Величество.

– В таком случае представьтесь.

– Московский царевич Дмитрий Иоаннович! – гордо ответил молодой человек.

– Тот самый царевич Дмитрий, я так полагаю?

– Вы правы, Ваше Величество.

Сигизмунд был удивлен поведением молодого человека. Он ожидал увидеть перед собой неотесанного, поверхностного, амбициозного юнца, являвшегося марионеткой в чужих руках, а перед ним стоял умный, сдержанный и целеустремленный мужчина, прекрасно осознающий, на что он претендует и, похоже, готовый добиваться цели любыми средствами.

«Мало что у него в голове вертится. Он слишком спокоен для просителя. Возможно, Вишневецкий говорил о нем с крымским ханом. Тому тоже есть, что получить от Московии. В любом случае, его надо поддержать».

– Ну, что ж. – прервал Сигизмунд затянувшуюся паузу. – Мы признаем в вас наследника царя Иоанна и поддержим вас, Дмитрий Иоаннович. Даруем вам из казны ежегодное содержание в сорок тысяч злотых и позволим собрать войско из наших шляхтичей. Чем же вы готовы отблагодарить нас за это?

На лице молодого человека не более чем на мгновение появилось выражение радости. Но он быстро взял себя в руки и в течение нескольких минут долго и витиевато благодарил короля за признание и оказанную милость. Закончив свой монолог, он спросил:

– Мне кажется, что никому кроме как вам, Ваше Величество, не может быть лучше известно, что должна получить Речь Посполитая в благодарность от Московии за восстановление свергнутой династии.

– Мы требуем… – Сигизмунд сделал паузу. – Мы требуем возвратить Речи Посполитой половину земли Смоленской вместе с городом Смоленском, Чернигово-Северскую землю. А в качестве благодарности готовы принять от вас всяческую поддержку католической веры в виде разрешения на открытие костелов, иезуитских монастырей и проповедования католической веры в московских землях. Помимо этого ждем от вас поддержки в деле склонения шведской знати к присяге Речи Посполитой. И, в конечном итоге, объединению славянских народов вместе с народом Швеции под нашей короной.

– Я выполню ваши пожелания, – спокойно ответил царевич.

Сигизмунд удовлетворенно поджал губы. В зале наступила тишина.

Признанный царевич перевел взгляд с короля на Вишневецкого. Тот молчал.

В конце концов, Сигизмунд удивленно посмотрел на князя.

– Аудиенция окончена, ваше высочество, – сказал Вишневецкий.

Лжедмитрий, не ожидавший такого пренебрежительного отношения, несколько мгновений молча стоял перед королем, не зная что делать. Но, быстро спохватившись, еле заметно поклонился и вышел.

– Весьма интересное создание, – сказал Сигизмунд, когда претендент на русский престол покинул залу.

– Совершенно с вами согласен, Ваше величество.

– Ну, что ж, князь. Вы сослужили мне добрую службу. Благодарю вас.

Вишневецкий низко поклонился.

– А теперь, будьте любезны, оставьте меня.

Сигизмунд поднялся из кресла и медленно направился к окну.

– Да, и еще. Через час пошлите за Мнишеком, он мне понадобится.

Спустя несколько месяцев, после разговора с дочерью Мнишека на балу, король пребывал в плохом настроении. Забавная идея поставить на московский престол панночку, уже побывавшую в его постели, похоже, не удалась. Конечно, Сигизмунд мог намекнуть воеводе, что его дочь окажет больше пользы государству, находясь в столице, а не в провинциальном Самборе, но портить отношения с Мнишеком ему не очень хотелось. Проведя еще около получаса в обществе своих приближенных, король, сославшись на какие-то важные дела, покинул бал, не упустив возможности, напоследок, еще раз многозначительно посмотреть на Марианну, вогнав ее в краску. Причем сделал он это намеренно открыто, чтобы разговоры о его предложении дошли до Мнишека.

Мысли же самой Марианны к этому времени были уже далеко от Варшавы. Она, естественно, была в курсе авантюры, затеянной ее отцом и князем Вишневецким. И, получив хоть и привлекательное, но все же оскорбительное предложение от короля, перенеслась в мечтах в далекую Московию.

«Раз уж король, увы, не предложил мне места на польском троне, то я буду восседать на московском», – в конце концов, решила она.

– Уверена, что это лучшее из возможных решений в отношении моего замужества, Петр, – сказала Марианна Корвусу.

– Вполне разумная идея. Москва долгие годы не может определиться с царствующей династией. Бояре смущены и озлоблены. А некоторые из них готовы восстать против царя Бориса при первой же возможности. К тому же, это прекрасный шанс улучшить благосостояние вашей семьи. Отец знает об этом, пани Марианна?

– Думаю, он все решил задолго до меня, – с улыбкой ответила Марианна.

– Ну, тогда, дело остается за малым – пригласить в ваш дом будущего царя, – сказал Петр и серьезно добавил. – Вы, надеюсь, не упустите возможности обратить Московию в истинную веру?

– Вы же знаете, учитель, что греческий обряд всегда раздражал меня своей костностью и восточной пышностью. Думаю, от такого чванства устали и в Московии.

Петр удовлетворенно улыбнулся, достал из кармана пригоршню пшеничных зерен и рассыпал их по столу, перед задремавшим вороном.

* * *

Лжедмитрий с многочисленными друзьями прибыл в родовой замок Мнишеков. Стояла ясная летняя погода, и замок утопал в зелени. Марианна, взволнованная ходила по саду, размышляя над своим будущим, когда в ворота въехала свита будущего царя московского.

Притаившись за деревьями она наблюдала за десятками шляхтичей, скакавших позади своего господина. Самого чудом спасенного царевича за спинами свиты она не увидела. Он был слишком мал ростом.

«Неужели настолько невысок? – Марина не смогла сдержать улыбку. – Конечно, не богатырь, но и это хорошо. Я, ведь, тоже мала. Даже пониже его буду. Пускай тешится».

Вечером в замке началось богатое пиршество. Мнишек позаботился о том, чтобы русского наследника встретили, как царя. Отдал ему свои комнаты и опочивальню, приказал достать из погребов старейшие вина, которые собирал по всей Европе. Пригласил восьмерых наилучших поваров королевства. Из Московии ему в специальных коробах, обитых изнутри теплым мехом, заполненных льдом и соломой, привезли икру и стерлядь. Стол ломился от угощений: оленина, телятина под рейнским соусом, одной рыбы – девять видов. Причем не какой-нибудь, а начиная с черноморской белуги и заканчивая скандинавской семгой. Когда же стали подавать сладкое, гости были просто поражены изобилием. На подносах лежали чудные заморские фрукты, финики, экзотические печенья и пирожные с разноцветными кремами, сдобренными пряностями. А мороженое, приготовленное сыном кондитера короля, было присыпано семечками граната, плоды которого, тщательно обмазанные глиной для долгого хранения, в Самбор привезли из Константинополя.

Бал однозначно удался. Даже повидавшие виды английский и датский посланники, по случаю пиршества приглашенные Мнишеком, были сильно удивлены. К концу ночи, перед самым рассветом, когда разгоряченные вином и танцами гости только вошли в раж, и веселье было в самом разгаре, Марианна вместе с матерью простились с гостями и отправились в свои комнаты.

– Дочка, – шепнул Ежи Мнишек Марианне.

– Слушаю, батюшка.

– Подожди меня в библиотеке.

– Хорошо, батюшка.

Они с Ядвигой вышли на свежий воздух.

– Ну, что ты скажешь про этого царевича, ласточка моя? – спросила Ядвига, когда они немного отошли от гостевого корпуса.

– Он гораздо милее, чем я предполагала.

– Не слишком ли утончен для претендента на московскую корону?

– Москве давно пора получить царя, умеющего не только бить татар…

– Тем не менее, он не слишком хорош собой. – Ядвига явно была не в восторге от затеи мужа выдать младшую дочь за самозванца.

Накануне вечером у нее с супругом произошел очень неприятный разговор, во время которого она то и дело указывала на сомнительную славу рода Мнишеков и подчеркивала достоинства своего рода Тарло. Все это было высказано мужу, чтобы показать, насколько недовольна она тем, что их дочь должна будет породниться с неизвестным шарлатаном.

– Ну, наш батюшка, тоже – не красавец. Тем не менее, вы же все-таки приняли его предложение и в итоге стали одной из самых почитаемых дам королевства, – ответила Марианна.

Ядвига резко остановилась. Побледневшая, с горящими от ярости глазами, она смотрела на дочь.

– Как ты смеешь, девочка, разговаривать со мной в таком тоне?! – спросила она ее, и снова направилась к замку, только уже быстрым шагом.

– Простите, матушка, – с вызовом ответила Марианна. – Но, право, я не могу вас понять. Этот царевич хоть и не очень хорош собой, но намного умнее, смелее и богаче мужей всех других ваших дочерей. Он уже, несмотря на свою молодость, совершает то, что не по силам было сотням королевских особ и татарских ханов. А именно – воцариться в Москве. И, возможно, он пожелает посадить на трон меня. Я не понимаю, матушка, чем вас может не устроить такой жених. Ядвига, не глядя дочь, сквозь зубы сказала:

– Оставьте меня, милая. Я слишком устала за этот вечер. От вас. От вашего отца. От претендента на ваше сердце. Если оно вообще у вас есть, это сердце!..

* * *

Еще из сада Марианна заметила, что зал библиотеки хорошо освещен. Однако, входя туда, она не ожидала увидеть там кого-то.

Войдя в открытую слугой дверь, она остановилась. В центре зала, разглядывая картины на стенах, стоял царевич Дмитрий.

Марианна поклонилась. Но, похоже, Лжедмитрий был настолько увлечен разглядыванием картин, что не заметил ее. Марианна сделала три шага в его сторону, намеренно шурша платьем. И только тогда он повернулся, удивился, как ей показалось, слишком наигранно, после чего изящно поклонился.

– Прошу простить меня, пани Марианна! – виновато и с некоторым вызовом произнес наследник.

Марианна поклонилась в ответ.

– Отец попросил меня пройти сюда. Видимо, он хотел, чтобы мы с вами оказались здесь наедине? – иронично спросила она.

– Видимо. Я успел заметить, что это в характере вашего досточтимого отца – не откладывать дел назавтра. Посему, надеюсь, что некоторая военная прямота, свойственная пану Мнишеку, не оставит тягостного впечатления от нашей первой встречи. Что касается меня, то я полон восхищения и, считаю, что наше знакомство состоялось по воле провидения, и было благословлено на небесах, пани Марианна.

Марианна опустила глаза, слегка наклонила голову и снова посмотрела на Лжедмитрия.

«Возможно вы и правы, царевич, – подумала она. – И, даже если в ваших словах нет правды, то вы, в любом случае, умеете расположить к себе, пан Лжедмитрий».

Ей стало смешно от последних слов в собственном монологе, и она очаровательно улыбнулась.

– Поистине, Господь наградил меня верными друзьями за те тягости, которые пришлось испытать нам с матушкой в последние двадцать лет, – продолжил царевич. – И я счастлив, что здесь, во владениях короля Сигизмунда, мне выпала возможность стать гостем этого дома.

Лжедмитрий сделал паузу, посмотрел ей в глаза и еле заметно улыбнулся.

– И встретить вас, очаровательная пани Марианна.

– Для нас большая честь видеть в своих скромных чертогах самого московского государя, – тихо ответила Марианна. – Находясь, как в пределах нашего дома, так и во всем королевстве и за его пределами, ваше высочество, прошу вас помнить, что на свете есть душа, готовая всегда прийти к вам на помощь.

Лжедмитрий поклонился. В этот миг часы на стене пробили пять утра. Марианна посмотрела на циферблат и продолжила.

– Наше настоящее знакомство произошло на самом рассвете, ваше высочество. Я вижу в этом знак свыше. Надеюсь, солнце, поднимающееся сегодня, озарит своим светом нашу дружбу на долгие годы.

– Ваши слова наполняют мое сердце теплотой, пани Марианна.

Дверь в библиотеку отворилась. Вошел Мнишек. Он почтительно поклонился Лжедмитрию и бросил многозначительный взгляд на дочь.

Марианна поклонилась царевичу, затем отцу и вышла из библиотеки.

Их разговор с Лжедмитрием длился не больше трех минут, но ей показалось, что прошло около часа, столько чувств ей пришлось испытать за это короткое время. Марианне хотелось как можно больше узнать об этом молодом человеке. И, отойдя от дверей библиотеки на безопасное расстояние, отпустив лакеев, державших канделябры, она пробралась по коридору в соседний зал с большим камином, в котором отец часто обсуждал дела со своими друзьями. Там она подошла к большому шкафу из красного дерева, покрытого изображениями мифических животных и нимф, отрыла дверцу и, нажав на потайной рычаг, отодвинула заднюю стенку.

Закрыв за собой дверь шкафа, Марианна прошла в небольшую нишу, в которой стоял стул, небольшой столик со свечой и лучиной. Она зажгла свечу и открыла задвижку слухового окна. Ей стало слышно все, что происходило в библиотеке.

В библиотеке в это время шел настоящий торг.

– Вы поймите, ваше высочество, мое воеводство из-за постоянных войн с татарами находится в крайне плачевном положении. Порой, мне попросту нечем платить своим шляхтичам. А бернардинцы! Это же стервятники! – восклицал Мнишек.

– Бернардинцы – богатейший орден после иезуитов. Неужели, даже вам, их покровителю, они не в состоянии помочь в трудную минуту? – ответил Лжедмитрий.

Это был серьезный аргумент. Мнишек понял, что зашел в своих жалобах слишком далеко.

– Разве я имею право признаваться в своей несостоятельности тем, кому покровительствую, ваше высочество? – с грустью в голосе сказал он. – Но, эти монахи, похоже, действительно ничего не смыслят в делах воеводства и считают, что золото, которым я осыпаю их орден, каждое лето, вместе с урожаем яблок, осыпается с деревьев прямо в корзины моих крестьян.

– Ваша верность Католической Церкви должна быть вознаграждена по-королевски, – сказал на это Лжедмитрий.

– О! Разве возможно такое, Ваше высочество?! Король итак слишком благоволит моему дому! Гораздо приятнее мне было бы получить царское расположение. Тем более, что вы только что соизволили изъявить свое желание породниться с нашим родом.

Марина от неожиданности вскочила со стула, и чуть было не уронила свечу.

– Неужели уже? – прошептала она. – Ох, папенька!

– Я восхищен вашей дочерью, – послышался из дыры в стене голос Лжедмитрия. – Но, позвольте заметить, что от вас я пока не получил ничего для оспаривания своего законного права на московский престол. Семь обедневших шляхтичей и только. Да еще на таких слабых лошадях, что мне пришлось поручить конюху откормить этих несчастных животных, иначе они не дотянут до московских границ. И, в то же время, пан Мнишек, из других воеводств, под мое покровительство перешли сотни прекрасных воинов. Из знатных и обеспеченных родов. И ищут они в Московии не наживу, а славу воинов и верных слуг короля Сигизмунда.

– Ваше высочество! Я искренне сожалею, что дал вам повод думать будто бы с моей стороны могло проявиться желание поправить свои финансовые дела за счет Московского царства, – голос Мнишека звучал подавленно. – Позвольте вам напомнить, что во время нашей с вами первой встречи у князя Вишневецкого, я первый признал в вас монарха! Это было когда еще многие, порой даже открыто, выказывали сомнения относительно вашего царского происхождения.

– Не печальтесь, пан Мнишек, – покровительственным тоном ответил Лжедмитрий. – Единственное, что от вас требуется, – это быть откровенным со мной. Я помню все. И еще ни один человек на земле не упрекал меня в неблагодарности. И вы знаете это, ведь именно вам, а не кому-то другому я поручил распоряжаться казной моего войска.

– О, ваше высочество! – почти прошептал Мнишек.

– Так, что вы еще желаете?

– Смею просить вас о сохранении католической веры для моей дочери, после восхождения вместе с вами на престол. Я не могу не знать, что сохранение веры не принято ни в одном государстве…

– Хорошо. Так и будет, – перебил его Лжедмитрий. – Что еще?

– Новгород и Гродно. Передать Марианне эти города с землями, а также позволить заселить их поляками, и построить католические храмы, – твердо сказал Мнишек, и, сделав паузу, видимо наблюдая за реакцией самозванца, добавил еще более решительным голосом. – Мне же, вашему покорному слуге, просил бы передать те самые смоленские и черниговско-северские земли, о которых говорил его величество.

– Это разумная просьба, пан Мнишек. Мне бы действительно хотелось, чтобы богатейшие, а также приграничные города Московии, стали бы владениями моего родственника и преданнейшего из слуг.

В библиотеке послышались шаги. Видимо Мнишек решил пройтись по помещению.

– Ваше высочество!

– Что еще?

– Я вижу насколько сильно вы тяготеете к Московии и, как сильно болит ваше сердце при мыслях о родной земле…

– Это заметно? – донесся полный иронии голос Лжедмитрия.

– Для, меня, как вернейшего из слуг, увы, это не ускользнуло. А ведь родная земля меняет человека. Также как и чужбина…

– К чему ты клонишь, князь?

– Что там скрывать, Дмитрий Иоаннович, – вдруг перейдя на фамильярный тон, продолжил Мнишек, которому, видимо, тоже надоело ломать комедию. – Я беспокоюсь насчет того, что если Марианне не по душе будет находиться в Москве…

– Что тогда?

– Она должна будет получить право развестись с вами по собственному желанию.

– Это право обоюдное?

– Увы, нет, мой господин, – спокойно ответил Мнишек.

Снова послышались шаги, но уже более тихие – Лжедмитрий ходил по ковру, видимо, обдумывая выход из этого положения.

– Вы сомневаетесь в искренности чувств моей дочери? – вдруг спросил Мнишек.

– Как вы могли подумать такое? – возмутился Лжедмитрий. – Разве в моем положении можно сомневаться в расположении своих покровителей?

В то утро Марианна долго не могла уснуть. Перед ее глазами проплывали картины помолвки, о которой должны были объявить через несколько дней, венчания, восхождения на трон и долгих лет царствования в далекой Москве.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.