Глава 1. Я изменю свою судьбу!

Глава 1. Я изменю свою судьбу!

– Я полечу высоко-высоко! – закричал малыш и засмеялся.

Он высунул личико из теплого мужицкого тулупа, и улыбнулся.

– Дядя, а где мама? – спросил мальчик.

– Она едет сюда, – палач улыбнулся и медленно погладил ребенка по русым волосам.

Забившие площадь люди молча смотрели как через пару минут палач поднял с промерзшей мокрой земли толстый канат.

– Возьми его, Кирилл, у меня руки заняты! Иль сам петлю надень! Слышь, что говорю-то? – прикрикнул на напарника Никола, пытаясь удержать в одной руке четырехлетнего мальчика, укутанного в тулуп, а другой удобно прихватить петлю.

Второй палач распахнул тулуп и взял на руки мальчика, одетого в одну ночную рубашку.

– Что ж тебе, маленькому, даже одеться не дали, нехристи? – проворчал он, и бросил взгляд на царские палаты за кремлевской стеной.

Ребенок удивленно оглянулся. Вокруг стояли тысячи людей. Он долго смотрел на площадь, заполненную толпой, на башни с бойницами, храм с расписными куполами-луковицами, блестевшими от осеннего дождя, на острые пики стражников, окровавленную плаху рядом с виселицами, тяжелые топоры, покрытые скользким слоем бурой густой крови. Непонимающим взглядом малыш несколько мгновений следил за тем, как накрытые тела казненных тащат к большой телеге, заметил торчащий из-под мешковины сапог, и перестал улыбаться. Подняв взгляд к лицу Кирилла и увидев, что тот смотрит на царские палаты, он повернул свою маленькую головку в сторону Кремля.

Мальчик увидел, как у одного из распахнутых окон стоял юноша. А рядом с ним – монахиня. Он посмотрел на Кирилла и прошептал: «А мама?».

Но, Кирилл настолько был погружен в свои мысли, что не расслышал вопроса.

– Чего тянешь?! Застудить ребятенка решил? – прикрикнул на напарника Никола, поднося петлю к голове мальчика.

– Монахиня… Разве ж истинная монахиня не заступилась бы за ребятенка? Упекла бы его в темницу на веки вечные, что ли. Зачем казнить-то душу ангельскую? – Кирилл оторвал ребенка от груди и на прямых руках протянул Николе. – Где ты видел таких монахинь, чтоб поставив сына на престол царский, младенцев четырех лет отроду на виселицу посылали? То – не монахиня, а служка бесовская.

– Язык-то закуси? – сквозь зубы процедил Никола.

Ему также как и Кириллу, до того не приходилось казнить детей, и он хорошо понимал друга, но сдерживался. Площадь была полна стражниками и царскими наушниками. Он продел голову мальчика в петлю и, не удержавшись, тайком бросил взгляд на палаты.

– Это что? – мальчик почувствовал, как тяжелый холодный колючий канат опустился на плечи.

– Веревочка. Она тебя держать будет, чтобы ты далеко не улетел.

– Мне холодно!

– Сейчас согреешься, – ответил Кирилл. – Тебе тулупчик дадут с сапожками.

На площади послышались крики и женский плач.

– А мама где? Они что – плачут?

– Вон она – у храма, тулуп тебе несет и игрушки. А бабы-то не плачут, у них от холода глаза слезятся, – ответил Кирилл.

– Не затянется она на нем, – сказал Никола.

Кирилл поставил мальчика голыми ножками на толстое бревно, которое специально приволокли, чтобы выбить из-под него.

– Ай, холодно! – заплакал ребенок.

Кирилл резко затянул узел и стал его сдавливать изо всех сил. Но веревка, рассчитанная на взрослого человека, не затягивалась на детской шее. Кому, как ни ему – царскому палачу – было понятно, какие страшные за мучения ждут мальчика. Потому, схватив своими крепкими руками петлю, он стал нажимать на нее, чтобы мальчик, если не умер сразу, то, хотя бы потерял сознание.

– Тяни! – сказал он Николе.

Детское тельце поднялось вверх.

Толпа замерла. В этой тишине, которая как будто застыла, было даже слышно, как падает снег. Снова послышались женские причитания.

Порыв холодного осеннего ветра обжег кожу ребенка под задравшейся рубашкой, и он задергался всем телом от холода и боли.

– Торопись, давай! Промерзнет же! – прикрикнул Никола, смотря, как ножки трехлетнего малыша беспомощно болтаются в воздухе.

Секунда. Две. Десять секунд. Минута. Вокруг стояла звенящая тишина – толпа, затаив дыхание, наблюдала за предсмертными конвульсиями неповинной души.

– Да, пожалейте же вы его! – вдруг во весь голос заорали бабы. – Ребятенка-то за что на такие муки обрекать?!

– Отсеки голову, если уж не хотят миловать! – кричали палачам, возмущенные таким зверством мужики.

Кто-то бросил к Лобному месту тяжелое деревянное топорище, видимо, купленное перед казнью в торговых рядах у площади. И тут же стражники начали теснить возмущенную, уже готовую вступиться за ребенка толпу.

– Как приказано казнить, так и делают! Царская воля! – кричали толпе.

– Палач-то! Сам бездетный что ли?! – отвечали им.

– Почто палачей проклинаете? У них с Господом свой счет! – отвечали стражники.

– Ой! Ножки-то синие стали все! – заверещала какая-то баба на всю площадь и зарыдала.

Толкая локтями и древками копий всех без разбору, переругиваясь, солдаты за несколько минут все же усмирили людей.

Кирилл отошел от виселицы.

– Чего Никола? Неужто, за такие дела пощадит Господь царя-то нашего?

Тот лишь неодобрительно посмотрел на друга из-под густых бровей.

– Ты бы помолчал. Как бы самому вслед за воренком туда не попасть, – Никола кивнул на виселицу. – Ушей вокруг – вон сколько. Своих четверых не жалко – так хоть моих пожалей.

Кирилл посмотрел на виселицу и уже собрался что-то ответить, как заметил в небе большую черную птицу.

Над площадью раздалось пронзительное карканье. Огромный ворон поднялся вверх, разрывая воздух исполинскими крыльями, сделал круг над храмом, и камнем кинулся вниз – к виселице.

Толпа замолкла. Все, кто был на площади – стражники, приговоренные, простой люд, палачи, – ошеломленно наблюдали как птица, почти достигнув земли, снова взмыла над крышами домов, пролетев совсем рядом с умирающим на виселице ребенком, почти коснувшись его крылом, и, поднявшись в воздух, повернула прямо на палаты.

В тишине было слышно, как хлопают крылья ворона. Казалось, что он не видит впереди преграды и готов разбиться о кирпичи царского обиталища. В окне все еще стояли юноша и монахиня – шестнадцатилетний царь Михаил Федорович со своей матерью инокиней Марфой.

– Маринкин ворон! – обреченно сказала Марфа, захлопнув ставни. – Беда нам! Горе мне, что послушалась я архиепископа. – По ее щекам текли слезы.

Федор обнял и прижал к себе мать. Он сам долго не соглашался на царствование. Наученный долгими годами преследований, когда весь их род Романовы пытались истребить то слуги Годунова, то поляки, он мечтал прожить жизнь вдалеке от столицы в тихом имении.

За окном послышался шорох – ворон сел у окна закрытого Марфой окна. Сделал несколько шажков, скребя когтями лаковый деревянный подоконник. И вдруг издал страшный надрывистый звук, который больше походил на человеческий крик, нежели на карканье.

– Пррроклинаю весь род ваш Ррромановский! – послышался через мгновенье за окном шепот.

Птица сделала еще два шага, ударила клювом в закрытую ставню и повторила.

– Пррроклинаю весь рррод ваш Ррромановский! Пррроклинаю весь род ваш Ррромановский!

Сказав это, говорящий ворон взлетел, облетел площадь и опустилась на перекладину виселицы.

Мелкие капли дождя уже покрыли детское лицо. Ворон опустил голову вниз. Детские ножки все еще неуклюже сгибались на весу, а ручки с растопыренными толстыми пальчиками, словно у птенца, дергались вверх-вниз.

Птица гордо подняла голову и, будто бы не видя собравшихся, повторила.

– Пррроклинаю весь род ваш Ррромановский!

Вдруг раздался нечеловеческий смех. Злой, грубый хрип и предсмертный крик. Перед глазами промелькнула рассеченная надвое широкая волосатая грудь, последний, полный насмешки угасающий взгляд. А дальше – комната с низким потолком и тяжелыми глыбами камней, выступающими из стен. Тюрьма – это была ее тюрьма.

«Но, кто этот человек? – она открыла глаза и уставилась непонимающим взглядом на статую Богородицы. – Кто этот человек?»

Упершись коленями в острые углы мраморной ступеньки, и не замечая боли, одиннадцатилетняя девочка стояла так уже несколько минут. Ее полные слез глаза, наконец-то разглядели статую. Видение, наконец, отступило – эта страшная казнь, отвратительный мужчина, рассеченный надвое, темница. Она опять оказалась в плену у своих видений. И только сейчас заметила, что беспрерывно повторяет часть молитвы: «Credo in Deum, Patrem omnipotentem, Creatorem caeli et terrae». Она попыталась продолжить молитву, но перед глазами снова стали проноситься ужасающие видения – грубые мужские мозолистые ладони в шрамах бережно забирают маленького четырехлетнего мальчика из кроватки, одетого в нежно голубую шелковую ночную рубашку, расшитую тончайшими узорами. И снова мальчик спрашивает: «Мама, а куда они меня уносят?».

«Они хорошие, сынок», – отвечает ему девочка вслух, стоя на коленях у ног статуи Богородицы, а затем ее губы продолжили шептать: «Credo in Deum, Patrem omnipotentem, Creatorem caeli et terrae».

– Мама, во что мы с ними будем играть?

– В богатырей и птичек, – отвечает вместо нее палач.

– Укутай его, – приказывает второй мужской голос.

Мальчика заворачивают в теплый тулуп и уносят. Навсегда. По холодным улицам далекого чужого города. К лобному месту. К виселице.

– Невинная душа!

– Да, такое послушание только Богом может быть даровано. Должна же среди этих Мнишеков быть хотя бы одна чистая душа!

Два женских голоса снова вернули девочку в реальность. Знатные пани, проходя мимо после причащения, обратили внимание на Марианну, в слезах молившуюся Богородице, и заодно решили еще раз высказать свое отношение к этому дому и его хозяевам.

Марианна подняла голову и, увидев перед собой каменную статую, прикрыла глаза белыми нежными ладонями. Один вопрос не давал ей покоя уже несколько месяцев – все то время, когда ее преследуют страшные видения. Она понимала, что как-то связана с этим окровавленным мужчиной и казненным ребенком, с тюремной камерой.

«Разве это мое будущее? Моя судьба? Или просто знак свыше? – опять спросила она себя. – Орган молчит. Служба закончилась».

Марианна наконец-то обратила внимание на тишину в храме, оглянулась и увидела, что гости и свита степенно выходят из костела вслед за отцом и матерью – паном Ежи и панной Ядвигой. И только последние шляхтичи из бедных родов, склонив голову и прижав сабли к бокам, медленно направлялись к ксендзу, чтобы совершить причастие.

Их шаги гулко отдавались в просторном храме. Марианна, еще не вполне понимая, что происходит, скользила взглядом по мраморным плитам, стенам, по картинам из жизни святых, цветным витражам и многочисленными скульптурами. На секунду она остановила взгляд на большом образе Спасителя, висевшего над алтарем костела. Это распятие стояло над прекрасным и изысканнейшим престолом, работы итальянских мастеров. Точно такой же Ежи Мнишек видел в одном из храмов Кенигсберга, когда обучался в университете. На боковом верхнем ярусе храма виднелись трубы органа – предмета особой гордости ее отца. Инструмент был сделан немецкими придворными мастерами по специальному заказу воеводы. Под самым же куполом, на расписанных маслом стенах она наконец разглядела знакомые с детства изображения Рождества Девы Марии, Введения Марии во Храм, Обручение со св. Иосифом, Рождество Христово и другие евангельские сцены. Между этими работами итальянских мастеров, на грубых камнях, были высечены герб Самборов и гербы архиепископов, правивших местной епархией.

Знакомая обстановка успокоила Марину, она продолжила рассматривать храм, вглядываясь в ниши, где были установлены скульптуры ветхозаветных пророков Даниила, Иеремии, Давида, Ионы, Иезекииля, Исайи… А через некоторое время, уже почти забыв о пережитом, она опять взглянула на причащавшихся. Кто-то из гостей дома, вкусив святых даров, не обращая внимания на окружающих, погруженный в собственные мысли, прошел мимо нее. Она смотрела на то, как пастор вкладывал в рот причащающимся белоснежные гостии – плоские хлебцы из пресного теста. Вспомнила, как в детстве любила наблюдать за монахами, которые смешивали муку с водой в больших чанах, а потом раскладывали тесто в специальные формы с рельефными изображениями распятия, агнца и других символов.

«Неужели это все случится со мной? – девочка вдруг вспомнила про свои видения, и ужасаясь от собственных мыслей ответила себе: – А с кем же еще? Если привиделось мне, с кем еще такое должно произойти? Но почему? Я не хочу! Я не буду! Я клянусь! Клянусь, что этого не случится никогда!»

– Пани Марианна… – донесся сзади настойчивый шепот.

Она повернулась, и увидела склонившееся над ней, обеспокоенное лицо своей любимой няни – Евы.

Ева внимательно посмотрела на девочку. Круглое заплаканное личико, с огромными карими глазами, длинные ресницы и пухлые губы.

– Бедная девочка! – прошептала она. – Ты опять плакала…

Ева достала из кармана платок и собралась вытереть щеки своей воспитанницы, но Марианна уже пришла в себя, медленно встала, гордо подняла голову, быстрыми и незаметными движениями вытерла глаза и щеки своим платком, еще раз перекрестилась и быстро пошла к выходу из храма, так и не причастившись. Пожилая няня даже не успела напомнить ей о причастии.

Огромные своды костела и разноцветный свет, проникающий сквозь витражи, наконец-то полностью вернули ее в реальность.

«О, Боже! Я не хочу покидать эти места! Клянусь, я сама устрою свою судьбу так, чтобы никогда в жизни не было всех этих ужасов», – думала она.

Возможно, не забудь Марианна причаститься, и не состоялась бы странная встреча, которая изменила всю ее жизнь. Но сейчас бойкая девочка, разглядывая с младенчества знакомое убранство костела, твердыми шагами направлялась к выходу и думала о доме, о родителях и о том, что ее отец, один из самых влиятельных воевод в Речи Посполитой, никогда не даст ее в обиду.

– Все мы знаем свою судьбу до самого последнего мгновения! Но лишь тот, кто сможет ее изменить, проложит себе два пути – к доброй или злой славе.

«Какие гадкие звуки», – Марианна даже поежилась от скрипучего высокого и сиплого голоса.

– Что вы себе позволяете, отец Паулюс? – подоспевшая Ева нежно взяла Марианну за локоть и подтолкнула ее, чтобы увести прочь от неожиданно оказавшегося рядом с девочкой, как будто возникшего из густого насыщенного ароматом свечей и духов воздуха, карлика в рясе.

Но Марианна, словно завороженная, стояла и смотрела на маленького, поджарого монаха-бернардинца, в рясе, покрывающей его тщедушное стареющее тельце. А он, не моргая, словно вцепился в нее своим строгим, испытывающим, хитрым взглядом человека, не прощающего ошибок. Что-то было зловещее в этих воспаленных, проницательных, слегка раскосых карих глазах.

Марианне до того времени не представлялась возможность внимательно рассмотреть Паулюса, хотя тот и обучал наукам ее старших сестер. Но, несмотря на то, что монах почти каждый день бывал в замке, ему всегда удавалось уклоняться от встреч с ней. Она опустила взгляд на слегка выступающие острые скулы и увидела, пожалуй, слишком большой для такого маленького лица орлиный нос, тянувшийся к тонкой нитке потрескавшихся губ.

Монах улыбнулся, и по всему его лицу разошлись длинные глубокие морщины – от носа к подбородку, от глаз к вискам и одна, словно, перерезающая лоб на две равные половины – от переносицы – вверх.

– Выбор за человеком! Выбор – высшая свобода, данная Богом! – продолжил Паулюс.

Откуда-то из-под длинных складок появились его жилистые и костлявые руки, перебиравшие янтарные четки.

– Если выбор за человеком, и все так просто – зачем же вы, святой отец, говорите о свободе? – спросила Марианна, пораженная странным совпадением своих недавних мыслей и слов монаха.

Ее голос прозвучал надменно и слишком высокомерно для одиннадцатилетней девочки – она изо всех сил старалась скрыть свое волнение.

– О, пани Марианна! Поистине, Господь наградил редким умом и талантами дочь нашего покровителя, пана Мнишека! – ответил Паулюс.

Он смиренно поклонился и спросил: «Позволительно ли мне будет вручить вам этот скромный монашеский дар? Дабы вы не забывали о том, что все мы ходим под Богом и, каковы бы ни были наши решения, они предначертаны еще задолго до нашего рождения».

Паулюс полез рукой в карман рясы и достал оттуда крохотный медальон на тоненькой золотой цепочке.

С поклоном вручив его Марианне, он с отрешенным видом отошел в сторону, пропуская юную пани со служанкой и почтенно остановившихся в нескольких шагах позади них шляхтичей.

– Какой ужасный этот Корвус, – ворчала Ева, уже выйдя из храма. – Напугал девочку… Что он подарил тебе, милая?

Марианна настолько серьезно задумалась над словами монаха, что даже забыла про медальон. Она разжала ладонь и увидела изображение сестры апостола Филиппа, праведницы Марианны Ликаонской – ее небесной покровительницы. Медальон был очень тонкой работы, и святой лик, казалось, сиял в ладони.

– Откуда у монаха деньги на такой чудесный подарок? – удивилась Ева.

Улыбка промелькнула на лице девочки: медальон ей очень понравился. Ей никто никогда не дарил ничего подобного. Она видела медальоны у старших сестер и у матери, и всегда хотела такой же, но стеснялась попросить.

– Надо же, – сказала Марианна. – Корвус угадал.

Монах Паулюс пользовался особой славой среди дворовой челяди и слуг. Простолюдинов пугал и его очень маленький рост – не выше десятилетнего ребенка – и невероятных размеров огромный обученный разговаривать ворон, которого монах подобрал еще птенцом и часто носил у себя на плече. Из-за этой птицы ему и дали прозвище – Корвус. Что с латыни переводится именно как – ворон.

Сказать, что Корвус чем-то, кроме роста и дружбой с птицей, отличался от других монахов-бернардинцев, процветавших под покровительством семьи Мнишеков, было бы неправдой.

Это был обыкновенный служитель, как и все остальные, исправно ходивший на мессы, никогда не выделявшийся особыми талантами или желанием в чем-то опередить других братьев. Некоторых, впрочем, настораживала его страсть к книгам – он днями не выходил из библиотеки монастыря. Но и эта тяга к знаниям не была чем-то особенным: тоже невидаль – любовь к переводам книг среди божьего племени, тем более, среди бернардинцев. Так что, к Корвусу давно привыкли, а чернь даже начала питать к нему какое-то суеверное уважение. Особенно после того, как воевода Ежи Мнишек поручил Корвусу обучать своих дочерей наукам.

* * *

– Ну, что же, пани Марианна, вот и ваше время пришло обучаться точным наукам, – Корвус внимательно посмотрел на девочку и улыбнулся.

В учебной комнате, специально обустроенной воеводой для своих дочерей в замке, было много книг и учебников, написанных Корвусом специально для дочерей пана Мнишека. Стены были обвешаны картами Речи Посполитой, Самборского воеводства, Священной Римской Империи. И еще одна, огромная, во всю стену карта, на которой был изображен Старый Свет и отрытые недавно земли Индии и Африки. На полках стояли засушенные, приклеенные к дощечкам образцы трав и цветов. Там же – редкие камни и минералы. Сама же комната была очень просторной и светлой. Ежи Мнишек заботился о своих дочерях и делал все для того, чтобы они получили лучшее образование.

Ее сестер Корвус учил с тринадцати лет. Но Марианна после той встречи в храме с позволения отца почти сразу начала обучаться у монаха. Больше всего ее интересовали богословие, философия и ботаника.

– Да, я с удовольствием возьмусь за точные науки, святой отец. Как-никак я на два года опередила своих сестер. Правда? – хитро улыбнулась она.

– Гордыня – злейший враг рода человеческого, пани Марианна, – Корвус изменился в лице. – Она испепеляет вашу юную душу. Да, кстати. Я забыл у вас поинтересоваться… Так, зачем вам надо было знать о свойствах отвара полыни?

Желание узнать больше, чем позволял ей ее наставник, всегда стоило ей строгих нравоучений. И, похоже, сегодняшнее любопытство опять не прошло для нее даром.

– Мне просто стало интересно, – смиренно ответила она.

– Ваша гордыня и любопытство, не свойственные другим юным пани, рано или поздно может привести к крайне неблагоприятному исходу, – скрипел своим голосом рассерженный Корвус. – Вы даже себе представить себе не можете, свидетелем каких страшных тайн можете стать, прочитав одну из книг, которыми вы так интересуетесь! Всему есть мера, пани Марианна! Мера – основа жизни! Человек без меры гибнет! Как полевой цветок, который поливают каждый час водой. И в результате это создание Божье вместо того, чтобы радовать нас своей красотой, гниет и чахнет. Былая его красота превращается в прах!

«Видимо и тебя, старый карлик, в молодости обучили такому, что от былой красоты ничего не осталось», – подумала Марианна.

Она сидела, потупив взгляд, и делала вид, что глубоко сожалеет о своем желании прочитать одну из книг о секретных свойствах трав.

Блестящий, иссиня-черный, словно высеченный из камня неизвестным скульптором, ворон, важно кивая головой, ходил по столу, и бездумно повторял за своим хозяином.

– Пррревращается в прррах! – говорила птица, в точности передавая резкий голос и интонации хозяина.

– А вы, пани Марианна, еще слишком юны, чтобы разобрать знание истинное от замаскированной лжи!

Марианна почти наизусть знала все нравоучения монаха и в эту минуту продумывала возможные способы раздобыть сведения о странном наборе букв, который обнаружила в одной из книг, хранящихся в библиотеке отца.

Услышав что-то новое, а именно – фразу о «замаскированной лжи», она со свойственной ей еще детской вспыльчивостью встала и подошла к столу монаха.

Взяв в руку перо, она обмакнула его в чернила и нарисовала на листе бумаги одно из засекреченных слов той самой рукописи – HMOAR.

Корвус побледнел.

– Что вы такое делаете, пани? – спросил он еле двигавшимися губами.

– Что это значит, Корвус? – надменно спросила Марианна.

– Я не понимаю, что это. Просто набор букв, – уже спокойно, овладев собой, ответил монах.

– Нет. Вы должны это знать, – твердо сказала Марианна. – Иначе все ваши знания – это пустословие.

Она отошла к своему столу и гордо села за переписывание урока по ботанике, который был прерван ее неосторожным вопросом.

– Описание корней розы собачьей, – кротким голосом произнесла она, и начала писать, проговаривая текст вслух. – Некоторые виды имеют ветвистый каудекс, от которого отходят многочисленные длинные и при этом деревянистые корневища.

Марианна незаметно следила за монахом.

Он некоторое время стоял, не двигаясь, видимо, потрясенный ее выходкой, потом, спохватившись, взял негнущимися пальцами листок с написанным на нем странным сочетанием букв. Подошел к камину и бросил в огонь. Дождавшись, пока последний огарок листа превратится в пепел, Корвус сел за стол и стал что-то писать.

Марианна уже закончила с корнями собачьей розы или как его обычно называют – шиповником, наполовину перерисовала строение плодов, и заметила, что учитель подошел к ней. Ничего не говоря и не выпуская листка бумаги из руки, Корвус дал ей прочитать то, что писал последние несколько минут.

«Милая девочка, ты зашла слишком далеко. Забудь не только это слово, но и книгу, в которой прочитала его, и комнату, в которой хранится эта книга. Забудь все, что связано с рукописью. За такое карают костром».

Убедившись, что Марианна прочитала, Корвус отошел к камину и спалил в нем свою записку. А Марианна, ничего не говоря, собрала свои листы, уложила перо и чернильницу в изящную перламутровую шкатулку, встала, вежливо поклонилась и вышла из комнаты.

Через минуту в комнату вошла Ева, посланная юной панночкой. Она забрала учебники и с удивлением посмотрела на монаха. Тот, словно статуя, неподвижно стоял, вцепившись своими ручками в край стола с такой силой, что костяшки пальцев стали белыми как у мертвеца, и смотрел на огонь.

Марианна была в ярости. Еще никто и никогда не смел ей указывать на то, что следует помнить, а что – забыть. И, тем более, не грозил ей казнью.

«Чертов карлик! Мерзкий, гадкий хитрец! Начитанная чернь! Думаешь, ряса возвышает тебя над моим саном?! Ты еще посмотришь, на что я способна, поганое чудовище», – думала она, проходя по длинным коридорам замка.

Из двора донесся звук отъезжающей кареты. Она подошла к окну и увидела, как отец, сопровождаемый большой свитой покидает замок. Большая свита могла означать только одно – Ежи Мнишек отправлялся в Варшаву к королю Сигизмунду 3. То есть, вход в библиотеку отца в ближайшие недели для нее будет открыт. Не раздумывая, Марианна со всех ног бросилась в библиотеку.

«Ты еще сам у меня будешь просить, помочь тебе разобраться в твоих книгах! Убогий монашек», – продолжала она ругать Корвуса.

Внезапно она спохватилась и резко остановилась. Убедившись, что никто за ней не следит и ее никто не видит, она неслышно прошла через коридоры замка и вошла в просторный зал библиотеки.

Библиотека была любимым местом времяпрепровождения Ежи Мнишека между пиршествами и балами. Это была одна из самых красивых комнат их роскошного замка. Стены библиотеки были отделаны панелями из дуба, покрытыми тончайшей резьбой. На стенах, как и в учебной комнате дочерей, воевода повесил карты. Только у себя он предпочел иметь подробные карты, с указанием мостов, главных дорог, городов Речи Посполитой и соседних государств. На небольших полках, которые были повешены между окнами стояли редкие китайские скульптурки, вырезанные из костей древних животных и покрытые темным лаком. Были там и фарфоровые игрушки, ветки кораллов, ракушки и несколько самородков с вкраплениями золотых и серебряных точек. Пол библиотеки был устлан огромным персидским ковром с восточными орнаментами, а стены украшены гобеленами с изображениями крестового похода и сцен из жизни рыцарей в белых плащах с красными крестами, воевавших в далекой Палестине. В глубине комнаты располагался камин, и вся библиотека была залита светом, который буквально заливал комнату через множество стрельчатых окон.

На столе, за которым любил подолгу работать воевода, стояли письменные принадлежности и красивые безделушки из металла, дерева, слоновой кости – по большей части изображения античных богов и героев. Рядом со столом, в углу комнаты, в большом комоде хранились книги с записями расходов, долговые расписки, закладные и другие бумаги.

Воеводе годами приходилось жить в кредит, поскольку он не мог отказать себе в роскоши. И в замке время от времени появлялись богатые купцы – кредиторы Мнишека, которые грозили ему королевским судом. Но высокомерный вельможа бесцеремонно выпроваживал их. Он пользовался огромным доверием короля. Особенно в вопросах устроения балов, празднеств, а также развлечений, о которых не принято было говорить вслух. Потому Мнишек не воспринимал такие угрозы всерьез. Среди дворян Речи Посполитой, пан Ежи имел дурную репутацию. Ему, сыну беглого богемского королевского подкормрия, приписывали и поиск куртизанок для короля, и дружбу с протестантами, и связи с чернокнижниками, и многие другие неблаговидные деяния.

Он, перешедший в католичество кальвинист, не скрывавший, что причиной смены веры для него стало желание разбогатеть, сильно гордился тем, что получил сан воеводы и приблизился к королевской особе. Этим Мнишек еще сильнее восстановил против своей семьи фактически все знатные польские фамилии. Такое неподобающее поведение, тут же сказалось и на финансовом положении пана Ежи. С Самборским воеводством, дарованным королем, почти перестали торговать другие области Речи Посполитой. А сам он, не желая умерить свои аппетиты, связался с ростовщиками и разбойниками, которые одалживали ему деньги в обмен на разрешение прятаться от королевских судов в лесах воеводства. Закладные и расписки почти под завязку забили огромный комод. Марианна не один час просидела в библиотеке, читая эти документы и подсчитывая, сколько денег ее семья должна посторонним людям и когда надо будет возвращать деньги.

Но сейчас ее интересовало не это. Она обвела взглядом расставленные по библиотеке кресла, диваны и складные стулья, и, увидев легкую приставную лестницу, взяла ее. Поднявшись на самый верх, Марианна достала старый потертый фолиант.

Начало книги ее не интересовало – это были любовные стихи германского рыцаря фон дер Фогельвейде. Красивые стихи на немецком языке. Они ей, бесспорно, нравились, но важно было то, что хранилось на 613 странице этой книги. Вот она!

Марианна быстро соскочила с лестницы, рискуя, запутавшись в юбках, подвернуть ногу, и побежала к отцовскому столу, на котором всегда лежала пачка чистой бумаги, перья и чернила. Открыв нужную страницу, она начала старательно переписывать шифр на вложенном крохотном листочке, вырезанным из какого-то письма.

Pro solution tertia est statuam reliquias in sub longe capsam angulum, et Anna prope S. agmen ostendens continentes Rose…

Переписав несколько десятков слов, среди которых слова, а, скорее всего, фраза «GMEENLIAT HMOAR» была написана в конце, она поставила книгу на место, отнесла лестницу в угол комнаты, где та стояла до ее прихода, и вышла из библиотеки.

Стараясь не шуметь, она пробиралась по длинным коридорам замка и чувствовала, как зажатая в ее руках записка буквально жжет кожу. Никем не замеченная девочка зашла к себе в комнату.

– Пани Марианна! А я уже не знала, что и думать! Милая моя! – Ева была напугана ее отсутствием.

– Няня, а я тебя искала, – изобразила радость Марианна и, подбежав к Еве, крепко обняла ее.

* * *

Отец должен был вернуться не раньше, чем через неделю. Это давало Марианне возможность относительно спокойно, когда матушка с сестрами уходили на прогулку в парк или отдыхали от внезапно наступившей в апреле жары у себя в комнатах, проводить в библиотеке по два-три часа.

Мать Марианны – пани Ядвига – вела очень скромную жизнь. Она почти не участвовала в балах и пиршествах, которые устраивал ее муж. Обычно она поднималась рано утром и, позавтракав, шла с дочерями на прогулку. Иногда прогулки были настолько ранними, что гуляя в саду, они с девочками слышали, как в гостевом здании замка продолжаются бурные ночные возлияния. В такие дни, Ядвига брала дочерей, и впятером они шли в ближайший лес, каждая – с часословом и с четками. Они выбирали какое-то тихое и укромное местечко и, усевшись в ряд, молились. После этого девушки недолго бродили по лесу, где собирали цветы, а вернувшись в замок, слушали короткую утреннюю мессу. Затем они садились верхом на прекрасных иноходцев, снаряженных уникальными по красоте сбруями, к ним присоединялись гости дома и местные дворяне, и все вместе отправлялись на прогулку в поля.

Вернувшись в замок и пообедав, панна Мнишек отпускала дочерей на несколько часов, а сама уходила в свои покои до вечера. А после ужина, в зависимости от настроения, девицы с матерью или играли в шарады или также как и днем, тихо расходились по своим делам.

Получив разрешение матери, Марианна в ясные дни занималась своими делами в беседке прекрасного сада, разбитого между четырьмя отдельно стоящими зданиями Самборского замка. Замок был расположен в красивой местности на левом берегу Днестра. Это был роскошный дворец, вокруг которого разросся большой, хорошо укрепленный город, защищенный рвами и толстыми крепостными стенами. Получив эти земли, Мнишек исправно выполнял обязанности воеводы. Самбор являлся одним из форпостов королевства, гранича с землями казаков и татар. Пан Ежи неоднократно отбивал нападения татар. Но он не стал укреплять свой замок, показывая всему миру, что уверен в своих силах настолько, что не нуждается в какой-то особой защите своей семьи.

Марианна любила резную деревянную беседку между дворцом короля и дворцом королевы, которые, несмотря на особый статус воеводы, все же ни разу не посетили эти земли. В отдалении от этих двух дворцов был построен палац для гостей, в котором помещалась лишь обширная столовая. А рядом с палацем – здание приемной залы. Так как их королевские величества никогда не посещали Самбор, и, судя по всему, не собирались этого делать, Мнишек свободно расположился со всей семьей во всех помещениях. А вокруг остальных зданий, окруженных громадными садами, построил многочисленные службы – кухни, сараи, конюшни и погреба.

Долгое отсутствие отца, конечно, избавило Марианну от необходимости постоянно являться на обеды и ужины, но все ее попытки расшифровать странное письмо, оказались безрезультатными. Однажды она подумала, что, возможно, найденная страница – это часть разбросанной по разным книгам рукописи и снова возобновила свои тайные походы в библиотеку.

Марианна уже поняла, что раз листок был запрятан на самом верху, в ряду книг без каких-либо надписей на корешках, среди нескольких сотен таких же томов, значит, отец мог вложить туда и еще какие-то сведения.

За первые три дня она успела перелистать около сотни книг. Благо дни стояли очень жаркие, и матушка с сестрами почти не выходили из своих покоев. Еву же она отпускала в Самбор повидаться с сестрой.

Как и рассказывал ей отец, большая часть рукописей на верхних полках содержала в себе своды законов разных стран – от Эллады и Древнего Рима до кодексов германских княжеств и северных королевств. Лишь четыре книги, как оказалось, имели другое содержание. Первая – сборник стихов фон дер Фогельвейде, на который она случайно наткнулась, когда учила дохристианскую историю Римской Империи. Еще была книга о святом Бернардине Сиенском – основателе ордена бернардинцев, которому покровительствовал отец. Книга о древней восточной игре с множеством фигур. И еще одна очень старинная и не менее странная – с чистыми пожелтевшими от времени листами.

Поразмыслив, она отложила «пустую» книгу, взяла три выбранные, спустилась вниз и стала просматривать страницу за страницей. Но к своему величайшему сожалению, Марианна не нашла там ничего интересного. За исключением описания старинной восточной игры.

Вечером, точно следуя инструкции, девочка нарисовала поле сражения из 64 клеток, вырезала из плотной бумаги королей, военачальников, офицеров, кавалеристов и пехоту, пометила клетки буквами и начала играть.

Через несколько недель Марианна уже отчаялась разгадать письмо. Но ее авантюрная натура, которой для ощущения полноты жизни была необходима какая-то тайна, всерьез увлеклась шахматами. Во время одной партии в комнату постучалась Ева.

Перепуганная Марианна спрятала бумажное поле с фигурками под одеяло и забыла в спешке записать последний ход.

Ева напомнила ей о времени обеда и, не входя в комнату, удалилась. Тем же вечером Марианна безуспешно пыталась восстановить игру.

«Что же это такое, – думала Марианна. – Вот В-3, оттуда я переставила пешку на В-4, а может, это было на С-3, если так, то потом черные должны были бы сыграть с F-2 на…», – она широко раскрыла глаза и чуть ли не до крови закусила губу.

Девочка вскочила с кровати, подбежала к камину, за которым под дубовой панелью хранила листок с шифром.

«Где? Где он? – она судорожно раскрывала сложенный листок. – Вот! GMEENLIATH HMOAR!»

Она взяла чистый лист бумаги и начала переставлять буквы. Сначала выходила какая-то абракадабра. Но, переставив последнюю букву на место первой, предпоследнюю на место второй, уже на половине слова она поняла, о чем идет речь.

«GENITALEM HORAM! Гороскоп», – Марианна в ужасе застыла, понимая, что Корвус был прав, предупреждая ее.

За такие открытия ее точно ждала участь еретички. Церковный суд без раздумий отправлял на костер ведьм и колдунов и за более невинные проделки с травами или за гадания на бобах.

«И что же теперь? – вдруг подумала она. – Мне отказаться от разгадки?»

Поборов страх и волнение, она принялась расшифровывать остальные слова тем же способом. Но снова получилось что-то непонятное. Слова не составляли предложение. Получался какой-то бред умалишенного.

«Pro solution tertia est statuam reliquias in sub longe capsam angulum, et Anna prope S. agmen ostendens continentes Rose reliquias Crucis acerra non tangit est clavem fracturam peterent in inde opere quod testaceo genitalem horam».

Она перевела написанное с латыни.

«Для решения третьей опоры в дальнем левом углу под Анной колонна Святой показывает крест остатки розы гроб с трещиной не влияет на основную цель работы которыми являются мощи гороскоп».

«Чушь какая-то», – подумала она и пошла в библиотеку за книгой о подвигах Святой Анны.

Но в жизнеописании матери Богородицы не было ничего, указывавшего хотя бы намеком на гробы с трещинами, поля или розы. Да и мощей этой святой в Польше, как сказал ей через несколько месяцев скитающийся монах из ордена паулинов, не было. Задавать наводящие вопросы самборским бернардинцам она побоялась.

Он забрел к Самборскому замку с кружкой для сбора на нужды бедняков, и Марианна воспользовалась случаем, попросила мать разрешить ей подать монаху милостыню. Она подошла к монаху, и, бросив злотый в кружку, попросила благословения.

– Не могли бы вы рассказать мне святой отец о Святой Анне – матери Богородицы? – спросила она, смиренно приняв благословение.

И монах поведал ей, то, что было давно известно. Он, видимо, был любителем болтать языком. Причем, говорил он странно, чуть ли не стихами, и приукрашивая речь эпитетами. Поэтому его рассказ занял больше получаса. Удивленная и слегка встревоженная долгим отсутствием дочери Ядвига подошла к ним вместе с фрейлинами, и, внимательно выслушав рассказ, спросила, давно ли монах был в Варшавском костеле Святой Анны, известным всей стране своей красотой. Монах, как оказалось, в Варшаве ни разу не был, хотя долго описывал красоты этого храма со слов настоятеля своего монастыря.

– Хранятся ли в нем чьи-то мощи, святой отец? – начала догадываться Марианна.

– Есть там мощи праведников великих, которых имена известны мне не все. Вернее было бы сказать, ни об одних из мощей тех мне не известно ничего. Но быть должны и ниши, и шкатулки, к которым покланяться ходит люд, чтоб излечить недуги и пороки – себя, своих родных благословить.

Монаха пригласили пообедать в доме для прислуги, на что он с удовольствием согласился, и покинул замок Мнишеков только на следующее утро, так как его сдобренная увесистым куском мясного пирога и кувшином красного вина проповедь, которую он монотонно читал зевающей челяди весь день, закончилась затемно.

На рассвете, когда паулин покидал ворота замка, Марианна уже вовсю расшифровывала письмо. Странная манера переставлять слова в предложениях, навела ее на мысль, что слова могут быть, точно также как и буквы намеренно перепутаны. Вечером добраться до заветных листов с тайной гороскопа ей не удалось, и половину ночи она ворочалась в кровати, пытаясь уснуть. А рано утром она дождалась, когда Ева выйдет из комнаты, и достала бумаги.

«Pro tertia statuam in longe angulum et prope agmen ostendens Rose Crucis non est fracturam in opere testaceo inde peterent clavem quod tangit acerra reliquias continentes in Reliquiarium capsella iacet pandunt vestigia nigrae ecclesiam Sancti Anne genitalem horam», – прочитала она.

Переведя со словарем текст, у нее получилось следующее:

«За третьей статуей, от дальнего угла около колонны с изображением розы и креста есть трещина в кладке там ищи ключ которым открывается шкатулка с мощами в шкатулке под мощами лежит разгадка костел Святой Анны гороскоп».

Девочка задумалась. Попасть в Варшаву, тем более без присмотра, можно было только одним путем – попросив об этом набожную матушку.

* * *

Ядвига с умилением смотрела на Марианну. Девочка отличалась от своих сестер неиссякаемой жаждой знаний. Сестры Марианны тоже были образованными, но Ядвига не видела и не слышала, чтобы юные девушки с таким интересом изучали науки и были настолько набожными. Кроме того, ей самой, давно не бывавшей при королевском дворе, хотелось побывать в столице и покрасоваться в свете.

– Ну, что же, милая, я думаю, что нам всем неплохо бы было выехать в Варшаву. Заодно заедем в эту церковь. Посмотрим, все ли там настолько красиво, как описывал этот красноречивый монах.

– Матушка, спасибо! – Марианна захлопала в ладоши от радости.

– Чем тебя так удивило это описание церкви? Или тебя поразили поэтические эксперименты этого странника? – с легкой иронией спросила Ядвига.

– Он с такой легкостью перебирал слова, матушка, что мне не терпится посмотреть на люд, спешащий к мощам, чтоб исцелить свои пороки и недуги, – ответила Марианна и засмеялась.

Но поездка состоялась только через два года. Король решил устроить большой бал в честь приезда папских послов из Ватикана, и по всей стране с приглашениями были отправлены гонцы. Мнишеки остановились в крохотном варшавском дворце Ядвиги – доме семьи Тарло. Они разместились в левом флигеле, окна которого выходили на берег Вислы.

– Увы, Марианна, тебя еще рано представлять в обществе, поэтому ты останешься здесь, – сказала Ядвига, подойдя к дочери, смотревшей на рыбацкие огни на реке.

– Да, мамочка, – равнодушно ответила Марианна.

– Ты не расстроена? – удивилась Ядвига.

– Расстроена, матушка.

– Бедная моя. Ну, потерпи еще один год, – мать погладила Марианну по волосам.

– Конечно, – Марианна повернулась к матери, улыбнулась и нежно взяла ее за руку. – Можно мне будет с Евой посетить костел Святой Анны, матушка, пока вы будете собираться на бал?

– Вдвоем? Ты в своем уме, дитя мое? – недоумевая ответила Ядвига.

– Разве я сказала, что вдвоем? Может с нами пойдет Войцех?

– Войцех? Почему бы и нет? – подумала Ядвига. – Хорошо, я поговорю с отцом.

Войцех – двоюродный младший брат мужа сестры Марианны, шестнадцатилетний юный гусар, по причине своего не очень высокого происхождения не был приглашен на бал. Видимо, заранее настроенный родней, он с первого же дня прибытия Мнишеков в Варшаву, посещал родовой дворец Тарло, и вел долгие беседы с Ядвигой и Марианной на самые разные темы. Особым умом он не отличался, но для реализации плана Марианны подходил идеально.

После одобрения затеи с церковью паном Ежи, Войцех с радостью согласился сопровождать Марианну. И в назначенный час – восемь утра уже сидел в гостиной, ожидая… возможно свою будущую супругу.

– Ну, что же? Вы готовы? – строго спросила Ядвига.

– Конечно, пани Мнишек! – гордо ответил Войцех, положив руку на рукоятку сабли.

– Тогда прекрасно.

В гостиную вошла Марианна. Ева уже стояла во дворе и разговаривала с пожилым кучером.

Марианна под ручку с юным гусаром вышли из дворца, сели в карету и поехали по кривым улочкам столицы к костелу.

Они подоспели к самому началу мессы. Видя роскошную карету и выходящего из нее молодого гусара, подающего руку богато одетой неизвестной панночке, народ расступился. Перекрестившись, Марианна вошла в костел. Пройдя к первым рядам, она села с левой стороны у той самой третьей колонны.

В течение почти всей службы она косилась на статую святого, за которой в трещине между камнями должен был находиться заветный ключ. В правом углу от алтаря она увидела нишу с мощами. Это было довольно узкое углубление в стене, в котором находилось две маленьких и одна большая шкатулка.

В какой-то момент мессы Марианна сильно испугалась. Она понимала, что совершает злодейство – собирается нарушить покой святых мощей, идет на смертный грех. И, боясь закричать от страха, она опустилась на приступку около скамейки и встала на колени.

Но Марианна не молилась, ей просто было не по себе, и она тихо плакала. Только подрагивавшие плечи выдавали ее состояние.

Впрочем, Ева не удивилась, видя, что происходит с ее воспитанницей. Но Войцех и люди, находившиеся в церкви, с жалостью и благоговением смотрели на девочку из знатной семьи, которая так искренне молится. Голос священника, начавшего проповедь, вернул Марианну в реальность.

«Это всего лишь человек – этот ксендз. Такой же, как и я. И он должен знать, что хранится у него в церкви. И с ним ничего не случилось, – вдруг подумала она. – Даже если он и не знает, то кто-то из служек – точно об этом знает. И живет себе спокойно».

Она вытерла платком слезы и села на скамью. Подняв глаза она снова посмотрела на высеченные на колонне розу и крест, взглянула на статую, потом на нишу с мощами и повернулась к Войцеху.

– Не могли бы вы сделать так, чтобы в минуту моего преклонения перед мощами, рядом никого бы не было. Я хочу попросить святых о помощи в очень важном деле.

– Само собой, пани Марианна. Не беспокойтесь! – горячо прошептал Войцех.

«Эта девица слишком впечатлительна и наивна. И это мне в ней пока что не очень нравится. Хотя положение ее отца, действительно, может стать для меня хорошим подспорьем», – подумал Войцех, и, погладив рукоятку своей сабли, гордо поднял голову.

Приближалось время причастия. Паства в нерешительности встала, поглядывая на юную пани, как бы предлагая ей пройти первой. И Марианна, изящно наклонив голову, кивком поблагодарила прихожан и направилась к священнику. Следом за ней пошел Войцех и растроганная Ева.

Причастившись, Марианна стала обходить статуи всех святых, читая у каждой молитву. Наконец дойдя до той самой колонны, она предусмотрительно убедившись, что пастор и служки заняты причащением, выбрав момент, припала к ногам святого. Левой рукой, оказавшейся на краю пьедестала со стороны колонны, она начала ощупывать тяжелую кладку и быстро обнаружила расщелину. Будь на ее месте мужчина или взрослая женщина, то они, ни за что не смогли бы достать ключ. Но Марианна своими тонкими пальчиками за несколько секунд, подталкивая ключ к краю, вытащила его. Сделав это, она подошла к очередной статуе, у которой, однако, молилась уже не так горячо, как у первых трех.

Пришло время исповеди. Несколько прихожан сели на скамьях с левой стороны, ближе к стене, у которой стояли исповедальни, и ждали своей очереди. Некоторые молились у святых мощей. Подождав, когда там никого не будет, Марианна сделала знак Войцеху и направилась к нише. Ева осталась сидеть на скамье.

Марианна вошла в нишу. Обернувшись, она убедилась, что с одной стороны ее загораживает от посторонних взглядов колонна, а с другой – Войцех, чтобы не мешать, деликатно повернувшийся к ней спиной.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.