Глава 12. Ночь в ставке фюрера

Глава 12. Ночь в ставке фюрера

Но самый странный момент этого вечера был еще впереди. Я отошел в сторону, оставив фон Брауна объяснять фюреру какие-то технические детали и, воспользовавшись ситуацией, напомнил Шпееру его обещание, данное мне в Пенемюнде, – предоставить фон Брауну звание профессора. И когда Гитлер, закончив обстоятельный разговор, собрался уходить, он поздравил Брауна с присуждением этого звания. Но прежде чем выйти из помещения, на полпути к дверям, он внезапно развернулся и снова подошел ко мне. Слова, которые я от него услышал, по иронии судьбы были высшим признанием наших трудов и хлопот, включая все интриги и огорчения.

– Мне приходилось извиняться лишь перед двумя людьми в жизни. Первым был фельдмаршал фон Браухич. Я не слушал его, когда он снова и снова втолковывал мне, как важны ваши исследования. Второй – это вы. Я никогда не верил, что ваша работа увенчается успехом.

Он вышел в сопровождении своих адъютантов. Мы остались одни.

Я отнюдь не чувствовал себя счастливым. Я понимал, что теперь завишу от этой опасной взрывной личности с непредсказуемым характером, преисполненной, скорее всего, преувеличенных надежд. Не слишком ли многого он ждет от наших ракет на этом этапе? На самом деле созданное нами оружие не могло быстро положить конец войне. Это было не в нашей власти, и мы не ставили перед собой такую цель. Во время полета в Растенбург мы с фон Брауном чувствовали себя далеко не лучшим образом. Пропаганда выводила нас из себя. Ее ключевым словом было "чудо-оружие", и, где бы мы ни оказывались, не подлежало сомнению, что эта фраза вызывала необоснованные надежды. Кроме того, наша "А-4", ракета дальнего радиуса действия, имевшая простое рабочее имя "агрегат-4", превратилась в "V-2", что расшифровывалось как "оружие возмездия номер 2"! Мы не преувеличивали перед Гитлером своих заслуг. Во время полета фон Браун неоднократно просил меня подчеркнуть в разговоре с фюрером границы наших возможностей.

Что же в целом представляла собой "V-2"? Она ни в коем случае не была "оружием возмездия". Этот термин сам по себе был преувеличением, не имевшим ничего общего с фактами. К середине 1943 года военная ситуация давно уже обрела такой характер, что, запуская даже 900 "V-2" в месяц с тонной взрывчатки каждая на расстояние 260 километров, нельзя было положить конец Второй мировой войне.

Меня преследовали мрачные предчувствия.

Этим же вечером Шпеер пригласил нас в скромный, но со вкусом обставленный чайный домик, расположенный на территории Ставки. Остальными гостями были министр экономики Функ, министр продовольственного снабжения Бакке, "угольный диктатор" Плейгер, личный врач Гитлера Морелл, доктор Бранд и несколько членов личного штаба Гитлера.

Сам Гитлер, как всегда в последние месяцы, ел один.

Нам подали суп, рыбу и пудинг, а также по стакану красного вина. Разговор за столом поддерживали главным образом Функ и Плейгер, которые, сидя друг против друга, обменивались рейнскими и гамбургскими шуточками. Мы же предпочитали держать язык за зубами.

В соседней комнате подали кофе, бренди, сигары, и мы устроились в удобных креслах. Разговор в помещении, наполненном клубами сигарной дыма, постепенно превратился в оживленный спор между Шпеером и Функом. Шпеер был совершенно трезв, и его спокойствие давало ему преимущество в дебатах. Я был удивлен и заинтересован, будучи свидетелем, как битва влиятельных политиков, которая месяцами длилась между министерствами экономики и вооружений, в этой насыщенной алкогольными парами атмосфере складывается в пользу Шпеера. Наконец Функ, основательно опьянев, заснул в своем углу.

Но министра экономики ждало еще одно серьезное испытание. Его ждала поздняя аудиенция у Гитлера. Приглашение к фюреру должно было прийти с часу на час. Гитлер постоянно бывал занят – то проводил совещание, то ложился немного поспать, то снова совещался, то опять спал. Все должны были быть в готовности в любой час дня и ночи.

Наконец в четыре часа ночи за Функом послали. Проснувшись, он потребовал крепкого черного кофе, чтобы взбодриться. Пришел он в себя на удивление быстро. Через полчаса он вернулся, полностью протрезвев и готовый приступить к своим обязанностям. Но тут же снова заснул.

Между тем возникли новые сложности. Плейгер счел наше присутствие неуместным и заявил, что нам тут нечего делать. Наконец, смерив нас взглядом, он спросил у Шпеера:

– Ради бога, что тут делают эти молодые пехотинцы?

Шпеер, подмигнув мне, ответил:

– О, они провели вечер с фюрером, знакомя его с идеей новой ракеты.

Плейгер неподдельно изумился и оскорбился:

– Излагали идею о ракетах? Что вы имеете в виду? Я, и только я отвечаю за ракетостроение в Германии. Если эти ребята хотят что-нибудь получить, им лучше всего обращаться ко мне!

Итак, появилась еще одна личность, отвечавшая за создание ракет в Германии!

– Это не так просто, – с улыбкой ответил Шпеер. – Генерал предпочитает лично заниматься ими.

– Чушь! – вспылил Плейгер. – Их ждет лишь кабинетная работа! Пришли их ко мне!

– Лучше спросить у генерала, – с улыбкой посоветовал ему Шпеер. – Вот он и может их отпустить.

Мы со Шпеером разыграли этого шумного и самоуверенного вестфальца. Чтобы завести Плейгера, я спросил у него:

– А вы уверены, что сможете платить им то жалованье, которого они попросят? Они оба квалифицированные инженеры. Только что окончили техническое училище и приступают к работе. Убежден, что у них есть какие-то идеи. Если вы гарантируете им постоянную работу и ту оплату, которую они хотят, я попробую их уговорить. Их жалованье – это моя постоянная головная боль. Так поговорить с ними?

Плейгер спросил, сколько они хотят. Я намекнул, что для начала речь может пойти о 250 марках в месяц.

Этот наш ночной разговор с Плейгером привел к длительной переписке. Плейгер в самом деле составил рабочий контракт и прислал его в Пенемюнде. В конце концов, посоветовавшись со Шпеером, я положил конец розыгрышу, явился к Плейгеру и чистосердечно во всем признался. Сначала он, естественно, вышел из себя. Но мне удалось успокоить его, высказав предположение, что он обо всем догадывался с самого начала, но просто решил не портить наш маленький розыгрыш.

Я рассказал об этой незначительной маленькой истории, чтобы показать, как тщательно оберегались секреты Пенемюнде вплоть до середины 1943 года. Кроме Шпеера, никто из участников и свидетелей этого разговора в Ставке фюрера не имел представления, что в Германии вообще есть ракеты.

К семи утра мы наконец вернулись в гостиницу, а в половине девятого двинулись в обратное путешествие в Пенемюнде. Мы пересекли залив Свинемюнде и на большой высоте миновали береговую линию в районе Зинновитца. Еще раз – в последний раз – я полюбовался видом Пенемюнде с воздуха, размахом и мощью хозяйства армии и авиации, скрытого под покровом леса.

В следующий раз, когда я увидел эти строения с воздуха, картина коренным образом изменилась. От горящих зданий поднимались клубы дыма, лес полыхал огнем – результат мощного воздушного налета, который нанес Пенемюнде первый жестокий удар.

Меня не покидали предчувствия, и они не обманули меня. В начале июля 1943 года Саур, глава центрального управления министерства вооружений, пригласил управляющих крупнейшими концернами, включенных в нашу программу работ, вместе с ведущими инженерами, а также председателей рабочих комиссий на большую встречу в конференц-зале министерства.

Когда я вошел и сел слева от Саура, большое помещение гудело голосами 250 человек, которые возбужденно галдели все хором. Только что Саур объявил о планируемом расширении программы Дегенколба. Предстояло начиная с декабря повысить выход продукции с 900 изделий до 2000 в месяц.

Встреча еще не была официально открыта. Сияющий Дегенколб пожал мне руку. Профессор Браун, сидящий за длинным столом по левую руку от меня, бросал отчаянные умоляющие взгляды и, полный недоверчивого изумления, снова и снова покачивал головой. Я пытался понять, кто подкинул Сауру эту бредовую идею. Неужели эту новую программу он обговорил с глазу на глаз с Дегенколбом?

Скоро я понял, в чем заключались основные подсчеты. Ежемесячно на каждом из трех предприятий, которым предстояло вступить в строй должно было производиться 300 изделий. К этим первоначальным цифрам добавлялся предполагаемый выпуск еще 900 изделий на новом предприятии, которое спешно строилось, а уж округлить цифру было проще простого.

Два фактора делали эту программу невозможной для реализации: нехватка наземных установок и горючего. Я сразу же попытался объяснить это Сауру. Оборудование, необходимое для подвижных батарей, было невозможно производить в ускоренном порядке. Подземные заводы по производству кислорода не могли появиться ниоткуда. Количество необходимого нам спирта зависело от урожая картофеля. Поставки топлива нельзя было гарантировать даже для 900 изделий в месяц.

Мои доводы пропали втуне. Меня категорически отказывались понимать, и, полный гнева, я уже было собрался покинуть совещание, но с трудом взял себя в руки и остался. Я решил, по крайней мере, выяснить, каким образом промышленность собирается решать эту немыслимую задачу. Пока я был знаком лишь с методами Дегенколба, и мне никогда не доводилось бывать на столь многолюдном собрании, как это, в министерстве вооружений.

Наконец совещание было объявлено открытым. Дегенколб занял свое место; в самые решающие моменты Саур поддерживал его.

Саур начал с того, что отдал дань уважения моим коллегам и мне лично. Он описал свои ранние сомнения по поводу нашей работы и то, как он изменил свои взгляды. Он объявил, что теперь готов поддерживать нас всеми средствами, имеющимися в распоряжении министерства вооружений. Решение Адольфа Гитлера, важность этого проекта – и теперь необходимо напрячь все силы, чтобы добиться успеха. Такова была главная тема его выступления. Он завершил его просьбой ко мне, как главе Пенемюнде и представителю вооруженных сил, сказать несколько слов.

Я воспользовался этой возможностью, чтобы описать все трудности, стоящие на пути выпуска продукции, и закончил свое выступление такими словами:

– Господа, теперь вы знаете, что, если качество поставляемых вами компонентов не будет отвечать стандартам, это может привести к полной остановке работ. Я не склонен опьяняться цифрами. Лучше меньше ракет первоклассного качества, чем масса кое-как сляпанных изделий, которые годятся только на металлолом. Со всей серьезностью я призываю вас основывать ваши расчеты по поставкам, исходя лишь из наилучшего качества их, которого вы только можете добиться.

Мой голос звучал словно в вакууме. Я мог и вообще не говорить.

Совещание принялось обсуждать детали. Главная роль в этой дискуссии принадлежала Дегенколбу.

– Теперь мы подошли к вопросу горючего, – сказал он. – Господин Хейланд, можете ли вы поставить необходимое количество аппаратуры для производства жидкого кислорода?

Хейланд встал. Он тщетно пытался придать твердость своему голосу.

– Я несколько раз пытался объяснить вам те трудности, что стоят на пути реализации этого графика, – начал он. Дегенколб прервал его

– Меня не интересуют ваши трудности. Я спрашиваю: можете ли вы поставить к обозначенным датам требуемую аппаратуру?

Хейланд в растерянности повернулся к своим техникам и посовещался с ними.

Саур наконец потерял терпение. Он встал, и его громкий голос разнесся по всему помещению.

– Вам был задан вопрос, господин Хейланд! Тот, выпрямившись, твердо ответил:

– Я могу только повторить, что, если мне будут гарантированы своевременные поставки стали и если субподрядчики…

На этот раз его перебил Саур:

– О каком графике вы ведете речь?

– О графике Дегенколба, – удивленно ответил Хейланд.

– Неужели вы не понимаете, – резко возразил Саур, – что с этого утра такой вещи, как график Дегенколба, не существует? Теперь единственным является только мой график – и он требует двух тысяч изделий в месяц.

– Прежде чем изложу свою точку зрения, я должен посоветоваться с моими сотрудниками, – ответил Хейланд в надежде потянуть время.

Саур оборвал его:

– Или вы являетесь ответственным руководителем компании Хейланда и знаете, что в ней происходит, или вы не соответствуете званию руководителя. В таком случае мне придется немедленно сместить вас с вашего поста, оставляя за собой право в будущем передать ваше дело какому-нибудь более ответственному попечителю. Мне вам больше нечего сказать. Дегенколб, пригласите следующую фирму!

Каждого промышленника, который не соглашался с таким подходом, ждала та же судьба. В результате возражения становились все слабее, и наконец руководители фирм, когда их спрашивали, согласны ли они с этим графиком работ, лишь покорно кивали.

Было ли дело в недостатке гражданского мужества или чувства ответственности? Возможно, производственники были настолько убеждены в невозможности реализации программы Саура, что считали – не будет большой беды, если они согласятся с ней, поскольку программу в любом случае ждет печальная судьба. Естественно, все надеялись, что у кого-то первого хватит смелости признаться в отсутствии способностей. Они надеялись таким образом выиграть время. Конечно, каждое отдельное предприятие будет стараться изо всех сил. Но я-то понимал, что никому из них не удастся вытянуть эту программу.

Мне было совершенно ясно, чего Саур и Дегенколб пытаются добиться такими методами. Оказывая на промышленность жесткое давление, они надеялись добиться максимального выпуска продукции.

Я покинул конференц-зал вместе с фон Брауном. Оба мы были в полном отчаянии.

Вскоре воздушные налеты 17 августа 1943 года на Пенемюнде, на предприятия Цеппелина в Фридрихсгафене и заводы Ракса в Винер-Нойштадте привели к полному краху программы Саура. Форсмажор! На повестке дня опять появилась программа Дегенколба.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.