ГЛАВА ПЯТАЯ
ГЛАВА ПЯТАЯ
Ребенком Николай II любил слушать сказки о разбойниках, заманивших жертву в лес и точивших свои страшные ножики.
Как походила Россия на эту несчастную жертву!
Всего десять лет назад в Берлине собрался конгресс самых отпетых разбойников Европы. Правда, были они не в армяках и не с дремучими лесными бородищами, а во фраках, вылощенные, благоухающие. Однако ножики точили алчно и не скрывали этого нисколько! Речь шла по сути дела о самой настоящей оккупации России. Эти фрачники-разбойнички провозгласили: если страна не в состоянии самостоятельно разрабатывать залежи сырья, она обязана допустить к себе для этого соседственные страны и международные картели. Берлинский конгресс обрек Россию на участь Африки. Великая держава, совсем недавно сокрушившая Наполеона, становилась обыкновеннейшей колонией.
Как было отвечать на это, что делать, как поступать? Покоряться? Или воевать?
Воевать Россия не хотела никогда. Сколько можно? Целое тысячелетие – сплошные войны, войны… За искусное лавирование с разбойниками Александра IIIназвали Миротворцем. Редчайший случай – целых 13 лет Россия не слышала грохота пушек. Император ловко уклонялся от угроз и натиска, обыкновенно приговаривая: «Кто видел войну, тот не может ее любить». Положения порою складывались прямо-таки унизительные, однако мирно живущая Россия год от года крепла, набиралась мощи. Ах, если бы удалось прожить без смут и войн еще хотя бы лет пятнадцать—двадцать!
Нет, не позволят, не дадут. Слишком великие интриги затеваются вокруг России, причем натиск снаружи подкрепляется все нарастающею смутой изнутри. Гниль, гибельная плесень завелась внутри державы – вот настоящая беда…
В сознании молодого государя мало-помалу окрепло убеждение, что с неких пор над православной Россией, наследницей неподражаемо пышной Византии, стал владычествовать некий Рок.Тяжелое душевное состояние Николая II усугубило рождение долгожданного, вымоленного наследника. Царевич оказался болен неизлечимым недугом, обещавшим несчастному ребенку весьма недолгую жизнь.
Брак молодого венценосца вообще-то оказался редкостно счастливым. Царственная чета пронесла обоюдную юношескую влюбленность через многие годы семейной жизни. Но не сказалась ли кощунственная торопливость, сократившая траур по скончавшемуся родителю? Оба, царь и царица, таили эту мысль каждый про себя. Их супружеское счастье омрачалось лишь одним: рождались только дочери. В какой-то миг сам император увидел в этом Божий промысел: российский трон должен передаться в другую ветвь романовского дерева, ибо наследование по женской линии законом запрещалось. Однако никак не примирялась с этим сама царица. Обретя новую веру на новой своей родине, она прибегла к поклонению святым местам и своего добилась: заждавшейся России подарила мальчика, наследника престола. В отличие от своего мужа она всеми силами пыталась разжать когти злого Рока и любой ценой спасти жизнь своего несчастного ребенка.
Мистическая покорность судьбе стала довлеющей во всех поступках российского государя. Он уподобил себя библейскому Иову, безропотно склонявшемуся под градом выпадавших испытаний.
«Быть может, – записывал он в своем интимном дневнике, – необходима искупительная жертва для спасения России? Я буду этой жертвой. Да свершится воля Божья!»
Как непохож он оказался на своих предшественников на троне! Невозможно представить подобную обреченность в действиях Ивана III, Ивана Грозного, Петра Великого, Николая I.
Русская история насыщена крутой энергией монархов. Петр Великий собственноручно рубил головы стрельцам, зато Россия при нем явилась миру подобно многопарусному кораблю под победный грохот пушек. Иван Грозный великими жестокостями сокрушил строптивое могущество бояр, чем неузнаваемо укрепил державу, сделав ее централизованной, самодержавной, с единой сильной волей. Екатерина Великая беспощадно растерзала бунтовщиков Пугачева, невзирая на то, что на нее поднялся смерд, простой народ. Страшно представить, что было бы с Россией, уступи она тогда безумным притязаниям смутьянов!
На великую беду России, Николай II не был прирожденным самодержцем. Любящий муж, прекрасный семьянин, он заметно тяготился своими обязанностями государя и, исполняя свой долг на троне, постоянно обращался мыслями к Всевышнему. Найдя в религии прибежище и защиту, он стал настоящим ангелом во плоти. Однако ангелы не управляют государствами. Он начистозапамятовал одну из самых важных обязанностей христианского государя – борьбу со злом.
А между тем суровая российская действительность, образно говоря, все размашистей колотила в древний колокол тревоги.
Удивительно, что Николай II прекрасно сознавал великую опасность. Он ее видел воочию, он с ней сталкивался повседневно. Все чаще рвались бомбы, и все нахальнее стучали выстрелы из револьверов, обрывая жизнь самых выдающихся деятелей державы. Россия превращалась в настоящий заповедник для охоты злоумышленников на великих князей, губернаторов и министров.
Украдкой от жены Николай II прочитал нашумевшую на всю Европу книжонку некоего Степняка-Кравчинского «Россия под властью царей». Отложил, дернул плечом, задумался… Что и говорить, книжонка омерзительная. Нахальный автор объявлял, что жить в соседстве с Россией попросту опасно, граничить с ней – все равно что находиться за одним столом с сумасшедшим…
А давно ли лезли к ней за стол да еще считали честью для себя попасть в число приглашенных? Александр I, победитель Наполеона, этого кровавого завоевателя, этого нового Чингисхана, слыл самым выдающимся государем Европы. Ценой собственной Москвы русские спасли все европейские столицы. И вот благодарность! Впрочем, уже преемнику Александра I пришлось познать горечь этой чудовищной неблагодарности. Недавние союзники приплыли к крымским берегам и принялись палить из пушек по солдатам, которых еще так недавно чествовали на Елисейских полях. Спрашивается, что понадобилось англичанам и французам в столь далеком от них Крыму? Нет, приплыли и принялись по-наполеоновски сеять смерть и разрушения. Как ни рассуждай, а тут не что иное, как грубая месть за… поражение Наполеона. Да, да, именно месть! Ибо Наполеон, при всей его гордыне и спесивости, был натасканным послушным псом при сапоге упорного охотника за крупной дичью. И этой дичью, этой целью была огромная и не похожая ни на одну из стран Россия.
Николай II был человеком чрезвычайно скрытным. Даже в дневнике он не давал выхода своим эмоциям. Все мысли, чувства, переживания перекипали в нем, как в самоваре, наглухо закрытом. Наружу никогда ничто не вырывалось. Эта поразительная выдержка, эта внутренняя замкнутость создали ему репутацию характера холодного и даже равнодушного.
Большое впечатление на императора произвело чтение евангелий. Разве не знал Спаситель о предстоящих крестных муках? Он знал о них со дня рождения. Вся жизнь Его, короткая, но яркая, была примером безропотного, безоглядного исполнения своего Долга. Порою Он отчаивался и начинал скорбеть, однако что помогало Ему одолевать эти минуты слабости? Сознание того, чтоЕго земные испытания определены заранее, а следовательно, предназначены.
Царский трон – место тоже горнее, жертвенное и всегда опасное. Скольких обладателей уже настигла смерть, насильственная и жестокая? А сколько раз смерть заносила свою руку и над ним? Он мог погибнуть от сабли фанатика самурая, его лишь чудом не раздавило вагонной крышей при взрыве поезда. Его могли похитить и в случае чего убить, как того требовал, например, как подбивал к тому взбесившийся попович Чернышевский. (О, эти поповичи, бродильная закваска доверчивой российской молодежи!) Николай II уверовал, что безнадежно и наивно ждать спасения людского. В том, что ожидало его родину, прозревался Божий промысел, а следовательно, все, что предназначалось и ему, было уже взвешено, отмерено, определено…
Постепенно он свыкся с положением зафлаженного волка, и это пренебрежение к опасностям сиюминутным, повседневным давало ему силы сохранять спокойствие при ситуациях воистину отчаянных. Как бы прозревая события дальнейшие, он не паниковал, не суетился, когда сталкивался с тем, что происходило сплошь и рядом.
Два сочинения, две небольшие брошюры попали ему в это время в руки и только укрепили его в правильности избранного поведения. Книги эти были: исследование великого Менделеева о России и недавно отпечатанные и сброшюрованные «Протоколы сионских мудрецов».
Менделеевское сочинение было настоящим гимном крепнущей России. Население ее прибавлялось по три миллиона в год, в несколько раз увеличилась добыча каменного угля и металла, удвоились урожаи пшеницы и ячменя, в семь раз возросли вклады населения в сберегательные кассы. А чего стоит столь быстрая и капитальная постройка великого транссибирского железнодорожного пути! Великий русский химик, как человек практического опыта, доказывал цифирью, сколь разорительны для нашего народа войны и как быстро прирастала наша мощь в мирном созидательном труде. Менделеев предсказывал, что через 20 лет мирной жизни России не будет страшен никакой враг.
Но не об этом ли трезвонил и англичанин Торн? Человек с мозгами, он буквально вопиял: «Если западные страны не сумеют удержать Россию, то к 1930 году ей не будет соперников!» Он рисовал невообразимую картину: Европа и США стоят на коленях перед этим сказочно развившимся гигантом.
Николай II откладывал прочитанное и принимался теребить бородку. Его прекрасные глаза подергивались дымкой. Англия – англичанка льстивая, коварная, всегда умевшая заглядывать за близкий горизонт. Сколько палок насовала она в русские колеса, особенно в Средней Азии! Боится, опасается за свой самый цен-ный бриллиант, за Индию… Однажды, еще при отце, наследником, Николай вдруг задорно заявил, что наступит славный день, когда Индия станет не английской, а нашей. Александр III поперхнулся. Он, посмеиваясь, притянул к себе сына и медленно, назидательно поводил перед его глазами толстым пальцем: «Мальчик мой, думать об этом следует всегда, однако Боже упаси говорить об этом вслух!» Так будущему государю был преподан первый урок необходимой дипломатии.
Государственный опыт приобретался молодым царем принужденно, на ходу. Россия им считалась гигантским кораблем с многовековым разгоном. Проламывая льды вечного недоброжелательства, православная держава не всегда благополучно избегала приготовленных природой и людьми опасностей. Образцом в этом лавировании для Николая был всегда отец. Во все дни его правления России удалось не воевать, а жить и развиваться мирно. Как продолжить это благодетельное царствование – вот задача!
Властного, уверенного Витте он принял как отцовское наследство. Душевной близости между ними так и не возникло. Государю покойно и привычно было с людьми своего круга: князь Голицын, Валя Долгоруков. Счастливая женитьба еще больше сократила этот круг. Государь замкнулся в собственной семье. Милая Алике заменила ему как друзей, так и советников. Англичанка по воспитанию, она быстро переняла взгляды мужа и возненавидела Британию за ее коварную манеру совать повсюду нос и стравливать соседей по планете. По этой же причине она настороженно относилась к Витте. Бывший министр финансов, а ныне председатель кабинета вознамерился содрать с России ее привычный обношенный халат и облечь ее немолодое тело в европейскую пиджачную тройку.
Время, разумеется, требовало перемен, однако кто бы знал, как неприятны были все эти новые людишки! Они даже ходить как следует не научились: бегают, суетятся, вертят пятками… Не лежала к ним душа и самого государя. Он как-то подумал, что – спору нет – Витте проявляет рьяную заботу о благоденствии России, однако… какая-то нерусская эта забота! Что, из ситцевой Россию сделать заводской, фабричной?! Вместо аристократа и купца поставить ловкого банкира?! По стране и без того все громче слышится разбойный посвист капитала, и все, как правило, нерусского, чужого, иноземного…
Алике, став чрезвычайно богомольной, все чаще выговаривала мужу, жалуясь на падение авторитета церкви. Не оттого ли, что дешевы становятся работающие руки, принося банкирам и заводчикам баснословные барыши? Деньги убивают веру и заменяют ее чистой выгодой. Место души занимает подлая прибыль.
Алике же обратила внимание мужа на деятелей охранного отделения. Она первой заметила необыкновенное выражение ихглаз, состоящих как бы из двух экранов, один за другим. Если на первом без труда читалось тупое служебное усердие, то для постижения второго, скрытного, требовалось усилие. Как насторожила ее эта странная двухэкранность, эта скрытность чиновников, призванных, казалось бы, являть собой пример самой бескорыстной и простодушной преданности престолу!
Вернувшись поздно вечером из офицерского собрания, где под чарочку наслаждался полковыми песенниками, Николай II принялся за чтение «Протоколов сионских мудрецов». Потом встал с тахты и, коротконогий, с полной шеей, с характерным романовским запрокидом головы, несколько раз прошелся из угла в угол. Брошюру он держал в опущенной руке. Стояла мертвая тишина. «Показать Алике. Непременно», – подумал он. Затем подошел к столу и, не присаживаясь, сделал прямо на обложке надпись: «Какая глубина!»
В 1901 году царская чета посетила Францию. Романовых принимали пышно. Закладывались основы близкого военного союза (к досаде сухорукого кузена Вильгельма II). Однажды, улучив минуту, когда Александра Федоровна отошла от мужа, хозяева представили ей человека, испугавшего русскую царицу безжизненностью своего худого, костистого лица. Это был мсье Филипп, известный не только во Франции, но и в Европе прорицатель, живший постоянно в Лионе.
Знакомство вышло мимолетным, коротким. Александра Федоровна, подавленная неведомой силой, исходившей от страшноватого прорицателя, несколько раз ответила невпопад. Лишь на следующий день она задумалась над тем, как ловко мсье Филипп завел речь о наследнике русского престола. При этом он, склоняясь к ее руке, не отрывал своего пугающего взгляда от ее растерянных глаз. Он словно гипнотизировал высокую гостью французского правительства, проникая вместе с тем в самые сокровенные глубины ее мятущейся души.
Вернувшись домой, царица советовалась с Аннушкой и с сестрой Елизаветой Федоровной. Та и другая предпочитали кудесников отечественных, русских. Елизавета Федоровна даже сделала сестре упрек, обвинив ее в слепом доверии духовнику государя, протопресвитеру Янышеву. Это он подстроил знакомство царицы с французским колдуном! Подобного духовного наставника следовало менять не мешкая. У сестры царицы имелся на примете замечательный человек – Сергей Александрович Нилус. Вот кого следовало предпочесть для душеспасительного окормления государя!
– Милая Лиза, но ты же сама сказала, что он не священник… этот твой Нилус, – заметила царица.
Не понимаю, что стоит рукоположить его в священнеческий сан!Елизавета Федоровна добавила, что подумывает женить Нилу-са на фрейлине Озеровой.
– Такие люди необходимы при дворе, – заключила она.
Свою заботу о появлении наследника проявили и черногорские принцессы, две сестры, бывшие замужем за великими князьями. Одна из них, Милица, привезла из Киева четырех слепых монахинь. В царской спальне они, каждая из своей бутылочки со святой водой, окропили пышное ложе. Напрасно, как оказалось, – через год родилась Анастасия.
Следующим летом, в июле, государь с семьей пожаловал в Дивеево на Всероссийское торжество прославления преподобного Серафима Саровского. Тысячные толпы верующих съехались со всех концов страны. Июльский зной поливал новые цветастые платки и мужичьи головы, напомаженные коровьим маслом. Александра Федоровна впервые так близко разглядела лица своих подданных, ей запали в душу их судорожно выставленные бороды, их преданно выкаченные глаза. От этой фанатичной преданности веяло древней, дремучей силой, культом фараонов.
Не об этом ли самом рассказывала ей Елизавета Федоровна? Сестра, став женой дяди царя, обратилась в настоящую фанатичку православия, отдавая много сил и времени делам благотворительности. Обеих сестер, государыню и супругу великого князя, объединяла неприязнь к придворной атмосфере, та и другая старались замкнуться в своем маленьком изолированном мирке.
Серафим Саровский пребывал иеромонахом Саровской пустыни. Он скончался в 1833 году в возрасте 73 лет. Всю свою жизнь старец проповедывал, что Россия является последним оплотом Веры, Истины и Любви. Перед своей кончиной он оставил чадам монастыря письмо и наказал передать его в руки русскому царю, когда тот посетит Дивеево со всей своей семьей. Так что приезд государя в осиротевшее Дивеево старец предвидел ровно за 70 лет.
Николай II с волнением принял это послание из глубины прошедшего века. Бумага сильно пожелтела и стала хрупкой. Александра Федоровна забыла обо всем. Состояние ее лица, выражение глаз свидетельствовали об исступлении возбужденного ума. Она соприкасалась с самым настоящим чудом. Как права сестра и милая Аннушка! Разве это не чудо: предсказать год в год, день в день посещение Дивеева, святого места, молодым государем!
Пастырское послание мрачно пророчествовало:
«Злодеи высоко поднимут свою голову. Господь, видя нераскаянную злобу сердец их, попустит их начинанием на малое время. Произойдет великая продолжительная война и страшная революция в России, превышающая всякое воображение человеческое, ибо кровопролитие будет ужаснейшее: бунты Разинский, Пугачевский, Французская революция – ничто в сравнении с тем, что будет с Россией. Произойдет гибель множества верных Отечествулюдей, разграбление церковного имущества и монастырей, осквернение церквей Господних, уничтожение и разграбление богатства добрых людей. Реки крови русской прольются…»
Сблизив головы, государь и государыня молча разбирали замысловатую вязь стариковского почерка. Время от времени они переглядывались. Свита терпеливо переминалась. Процедура затягивалась.
Дочитывать послание решили дома.
На прощание случилась досадная заминка. Блаженненькая Паша, обезножившая старушонка, проворно ездившая на заду, беспрерывно всхлипывала и судорожно крестила государя. Она смотрела на царя восторженно, как отроковица. Николай II подошел к ней, склонился и поцеловал ей руку.
Блаженненькая потянулась вверх всем своим восторженным убогим личиком и шепнула царю:
– Будет маленький!
Однако на подходившую государыню с дочерьми она неистово замахала руками:
– Уйди, уйди… Сгинь!
Вмешалась свита, засуетились монастырские. Гости вереницей потянулись к экипажам.
Блаженненькая Паша выхватила красную тряпку, замахала вслед уходившим и завопила:
– Много будет, много!
Неприятный эпизод сильно подействовал на впечатлительную государыню. Ее поразил отказ блаженненькой подать ей свое благословение. Вообще досадное происшествие было полно зловещими намеками. Зачем эта тряпка отвратительного красного цвета? Чего будет много, как кричала эта дурочка вслед? Крови?..
Тревожное состояние царственной четы усугубил конец пастырского послания. Серафим Саровский писал о страшной расплате за маловерие, за малодушие и позорное отступничество. Напоследок старец предостерегал, что самым роковым для царствующей династии будет 1918 год.
Оба, государь и государыня, машинально прикинули в уме: до предсказанной страшной даты оставалось еще целых 15 лет.
Пять лет спустя после коронации в Успенском соборе, сразу же после завершения Великой Сибирской магистрали, соединившей берега Тихого океана с берегами Финского залива, русский император поразил Европу, внезапно предложив созвать в Гааге всеобщую конференцию и принять решение о полном разоружении. Хватит греметь пушкам, достаточно уже пролито крови. Отныне все споры должны решать не генералы, а политики. Этого требовал наступающий XX век. Человечество обязано на пороге нового века отряхнуть с себя средневековый прах раздоров и вражды.Не тут-то было! Призыв российского монарха не нашел ни малейшего отклика. Больше того, это миролюбивое предложение вызвало взрыв ненависти тех, кто потихоньку правил миром и страшился набиравшей мощь страны с многомиллионным работящим населением. Не давать России мира, не позволять! И хорошенько разобраться в том, кто окружает молодого государя и подает ему советы!
Предложив народам мир, Николай II сделал первый шаг к своей погибели.
Поздней темной ночью к кораблям русской эскадры, спящим на якорях в обширной бухте Порт-Артура, хищными щуками подкрались быстроходные японские миноносцы и выпустили полный залп торпедных аппаратов. Русская крепость со всем рейдом озарилась пламенем взрывов. Японцы стреляли с предельно близкого расстояния, прямой наводкой. Самые крупные броненосцы получили в борт ужасающие пробоины. Холодная вода окрасилась горячей кровью. Миноносцы – все так же воровски, без огней – улепетнули и скрылись во мгле океанского простора.
Так начинался для России новый век.
Так мир ответил на предложение русского императора о всеобщем разоружении.
Беда не ходит в одиночку…
К череде грозных, нехороших предзнаменований, преследующих начавшееся царствование Николая II, без конца прибавлялись новые и новые.
Из Богородицкого монастыря под Казанью вдруг была похищена чудотворная икона Казанской Божьей Матери. При первом же известии об этом святотатстве Россия оцепенела. Казанская почиталась как одна из выдающихся святынь православной державы – наравне с Иверской, Владимирской, Смоленской. Эта икона помогла русским изгнать поляков из Москвы (22 октября 1612 г.). Образом Казанской Божьей Матери благословили на царство первого из династии Романовых – молоденького Михаила Федоровича. Спасительница Отечества, Чудотворная считалась и покровительницей царской семьи… Самые настойчивые поиски похищенной святыни не принесли успеха. Икона словно канула сквозь землю. Шепот, вздохи, слезы вызвала эта внезапная пропажа. Никогда прежде подобного окаянства в России не совершалось. Даже самый отпетый злодей не отваживался на святотатство. И вот… Неизвестные злоумышленники, совершив эту кощунственную кражу, как бы обрекли царскую семью, начисто лишив ее небесной защиты перед звериным ликом мирового зла.Царевич Алексей появился на свет спустя всего месяц после похищения Казанской. Россия ликовала, родители же скоро впали в скорбь. Новорожденный младенец унаследовал от материнской родни страшную, неизлечимую болезнь. Наследник, страстно ожидаемый, родился пораженным мучительным недугом, он был жильцом недолговечным, обреченным на неминуемую скорую кончину.
Небесное произволение, гнев Божий, да и только! Иного объяснения не находилось…
Александра Федоровна, в отличие от мужа, смирявшегося под постоянными ударами судьбы, зарядилась неистовой энергией, направленной на спасение своего ребенка. Она мужественно приняла очередное испытание и повела упорную, вдохновенную борьбу. В спасении наследника престола, в продлении его обреченного существования она видела отныне свой основной и высший долг. Это исступление питалось сознанием своей исключительной вины: это она передала несчастному ребенку страшный недуг своей немецкой родни.
Придворные злословили, изощряясь в гнусных выдумках. Царские дочери, а их родилось четыре, были здоровы, красивы. Отчего же наследник оказался пораженным? Уж точно ли, что государь является его отцом? Эти пересуды, это подлое змеиное шипение достигали ушей Александры Федоровны и заставляли ее страдать. Нет, не за себя – за мужа. Маралась, гваздалась честь не столько ее, женщины и государыни, сколько его, мужчины и государя всея России. Двор, привыкший жить распущенно и грязно, сладостно мстил им, двум влюбленным, не расстававшимся ни на день даже после рождения пяти детей.
Вдовствующая императрица Мария Федоровна морозила свою невестку ледяным величием. Она видела, что супруга сына догадывается о назначении, князя Шервашидзе. Старая царица вместе с князем перебралась в Киев и обосновалась там на постоянное житье.
Все это были знаки нерасположения и осуждения.
Душа царицы отдыхала в одном месте – в маленьком домике Анны Вырубовой, построенном в царскосельском парке неподалеку от Александровского дворца. Там, на груди подруги, Александра Федоровна давала волю своим слезам. Выплакавшись по-бабьи, выговорившись, царица как бы сбрасывала свою ношу и обретала новые силы. На глазах придворных она появлялась с надменным лицом, застывшим словно маска. Сам Николай II иногда позволял себе обратиться к окружающим с вопросами, императрица всегда оставалась безмолвной, словно статуя, с бледными, навсегда сжатыми губами.
Постоянно думая о болезни своего мальчика, Александра Федоровна сравнивала его с кузеном мужа, императором ГерманииВильгельмом II (мать его была дочерью английской королевы Виктории). Тот тоже родился с неизлечимым изъяном – с парализованной, безжизненной рукой. Однако упорные упражнения выработали из него отличного кавалериста и охотника. Вильгельм II словно забыл о своей высохшей руке.
Великая княгиня Елизавета Федоровна снова завела с сестрою речь о Нилусе. Однако Аннушка уже прознала о чудесном исцелителе, темном и загадочном сибирском мужике. Об этом таежном кудеснике Вырубовой поведала принцесса Черногорская, жена великого князя Николая Николаевича. Будто бы в великокняжеском имении Першино вдруг заболела любимая легавая собака. Перебрали нескольких ветеринаров – бесполезно. Наконец старый доезжачий осмелился на совет: «Ваша светлость, тут один заговорщик имеется. Истинно чудеса творит!» – «Где он? Кто таков?» – «Далеконько, ваша светлость. В Сибири, под Тобольском». Князь распорядился: «Послать. Позвать. Доставить!» Сибирский заговорщик, по рассказам, лишь пристально посмотрел на издыхавшую собаку, и она вдруг завиляла хвостом, поднялась и сильно потянулась. Николай Николаевич, ошеломленный и растроганный, обнял мужика-кудесника и щедро наградил… Мужик так и остался в Петербурге. Недавно о нем снова вспомнили: сильно занедужила герцогиня Лихтенбергская. От докторов не выходило никакого проку. Принцесса Черногорская посоветовала таинственного заговорщика. Мужик приехал, смело вошел в спальню и устремил на умиравшую свой пронзительный взгляд. Губы его в бороде что-то вполголоса шептали… И снова чудо: герцогиня с того часа пошла на решительную поправку!
С колотившимся сердцем слушала царица о чудесном заговорщике.
– Аня, этого человека надо найти. Я чувствую, это он!
– Я уже сказала. Завтра его привезут.
Так появился в царской семье таинственный кудесник, «святой черт», по фамилии Распутин.
Ослепление царицы понять совсем нетрудно. Ради спасения ребенка она была готова поклониться дьяволу. А Распутин одним прикосновением руки заставлял ребенка погружаться в сон, больше того, таким же прикосновением и несколькими словами он прекращал самое сильное кровотечение. Врожденное заболевание наследника называлось гемофилией. Кровь мальчика не обладала свойством свертываться, и любая ранка грозила безостановочным кровотечением…
Магические действия Распутина сделали царицу его поклонницей, слепой и фанатичной. Этот мужик, явившийся из глубины Сибири, стал как бы залогом и гарантом существования наследника. Пока Распутин рядом – царевич будет жить!Не забудем же, однако, что на Россию в эти годы навалился враг, еще невиданный ее народом, враг исключительно коварный, злобный и жестокий. Обдумывая свои козни, враг с радостной ухмылкой встретил появление на свет обреченного царевича. Узрев же фигуру хитрющего сибирского мужика, недавнего хлыста и конокрада, прямо-таки возликовал. Сам сатана подсовывал счастливый шанс! За этот шанс враг ухватился обеими руками. Не успел еще Распутин как следует освоиться в ближайшем царском окружении, а уж ему, грубому, невежественному, сморкающемуся при помощи пальцев, некто поспешил назначить в повседневные помощники (заодно и в руководители) ловкого и деятельного секретаря. Словно министру или важному сенатору!
Распутинским секретарем стал быстроглазый невысокий живчик по имени Арон Симанович.
Японское нападение на русскую эскадру в Порт-Артуре сначала многих позабавило. Слон и моська! Дерзких азиатов искренне жалели. Бедные, несчастные японцы! Вот уж истинно: если Бог кого намерен наказать, он лишает его элементарного рассудка. На что они надеются, глупцы?
Александра Федоровна, тревожно ожидавшая в те дни родов, высказала Аннушке и мужу свои соображения насчет войны. Смешно же сравнивать: Россия и какие-то желтолицые макаки, плодящиеся, словно тараканы, на своих заброшенных в океане островах! Хотя победа, пусть и небольшая, над Японией не помешает именно сейчас. Сокрушение наглых макак ударит и по внутреннему неприятелю – по назревающей все ощутимей революции. Война и быстрая победа, несомненно, вызовут прилив глубинных русских сил и оздоровят застоявшуюся, затхлую, словно в непроветриваемом помещении атмосферу. Победа крепким свежим ветром продует всю страну насквозь. Смутьянам сразу станет неуютно, им придется поневоле сократить свою преступную активность, отступить в тень, прижухнуть.
Победы, к сожалению, не вышло. Получился небывалый мировой скандал: Цусима, Мукден, Порт-Артур… Война, разорительная, губительная, совсем ненужная, велась с преступной бестолковостью. Неслыханная косность, тупость армейского командования, немыслимые размеры воровства, а наряду с этим и настоящее предательство. К войне даже с таким противником Россия оказалась не готовой. Следовало спешно замиряться, зализывать раны и позор.
После Портсмутского мира, унизительного чрезвычайно, Россия спокойствия не обрела. Наоборот, испытания продолжали сыпаться без конца и краю.
Поздней осенью, в предзимье, вдруг в один день и час остановились все железные дороги. Громадную державу поразил внезапный паралич. Разразилась всеобщая политическая стачка.
Древняя столица империи – Москва покрылась баррикадами, загремели артиллерийские орудия. Правительство вступило в открытый бой с вооруженными рабочими.
Покуда московские мятежники воевали с царской гвардией на баррикадах, Россию поразила новая напасть: в Петербурге образовался совершенно новый орган власти – Совет рабочих депутатов. Он принялся орудовать под самым боком у царя с его кабинетом министров и Государственным советом. Два Совета, два кабинета… двоевластие! Если вокруг трона продолжали старчески топтаться в своих раззолоченных мундирах представители родовитой русской знати, то состав «рабочего правительства» прямо-таки ошеломлял совершенно новой породой вдруг выскочивших на русскую арену «министров»: Бронштейн, Гельфанд, Бревер, Эдилькен, Гольдберг, Фейт, Брулер. Заправляли всем в этом «правительстве» двое: слоноподобный, жирный Парвус и тоненький живчик с дьявольской бороденкой торчком Троцкий. Откуда-то их прислали спешно, словно на пожар.
А в Москве белокаменной и златоглавой? Не случайно же всем восстанием на баррикадах руководил некий Мойша Струнский.
А в древнем православном Киеве, матери городов русских? Там бесчинствами на улицах заправляли двое: Шлихтер и Ратнер.
Ратнер прямо так и заявил на многолюдном митинге:
– Скоро ваш Софийский собор станет нашей синагогой! Скоро евреи станут министрами, а ваши министры будут наливать чай нашим тряпичникам!
– Мы дали вам Бога, мы дадим вам и царя! – пообещал Ш лихтер.
Чем дальше от столиц, тем решительнее и наглее действовали революционеры.
В Екатеринославе седые благообразные евреи обходили дом за домом и собирали пожертвования, как говорилось, на гроб Николаю П. По улицам города бегали стаи собачонок с подвязанными православными крестиками.
Далеко, на самом юге, в Одессе, готовились объявить самостоятельную Дунайско-Черноморскую республику. Президент уже был избран: адвокат Пергамент. В состав республики предполагалось включить Кубань и Дон. Но там же казаки! Как с ними поступить? Изгнать, конечно, а еще лучше – поголовно истребить. Богатейшие же их земли забрать, конфисковать. Несколько одесских общественных организаций, в том числе вездесущий Бунд и Союз студентов, образовали специальный комитет, который приступил к созданию вооруженных сил республики. Занесколько дней удалось мобилизовать и вооружить более пяти тысяч боевиков.
Громадный дом России тлел, дымил со всех концов и грозил заняться мощным пламенем.
К счастью, пока власти из Петербурга оцепенело взирали на безобразные шабаши, подал голос сам народ. «Ах вы, жиды проклятые!..» В маленьком городишке Нежине поднялись возмущенные крестьяне, вывели местных евреев на площадь и, поставив их на колени перед царским портретом, заставили трижды пропеть русский Государственный гимн.
Стихийные возмущения состоялись в Киеве и других городах.
Успешно одолели смуту и в российских столицах.
Таким образом, первый натиск революции был отбит самим народом. Бастилии не повторилось. И трон, и династия уцелели.
Однако ненавистники России своих планов и надежд не изменили. Враг, умный, опытный, безжалостный, продолжал свою тайную и явную войну с самодержавием.
В состав первой Государственной думы от населения Москвы, старинной русской столицы, самым первым, самым почетным депутатом прошел пронырливый приказчик миллионера Полякова Мойша Герценштейн. Такие же народные избранники прошли в Думу от Петербурга, Киева, Костромы. Они радостно и шумно заполнили великолепный зал Таврического дворца. Сбылось – они в самом главном органе империи и облечены доверием народа управлять Россией по своему разуму и усмотрению.
Русский народ непобедим в открытом поле, в честном бою, в тайных же коварствах, подлостях он неискушен и беззащитен. У евреев в этом отношении имеется громадный опыт протяженностью в целых пять тысяч лет. Больше никто на белом свете такого опыта не имеет. В этом им равных нет.
Механизм разрушения империи работал с невероятной силой. На развал державы работали многочисленные политические партии, предсмертным судорогам Отечества аплодировала развра-щеннейшая русская интеллигенция.
Какое же могло быть спасение?
За долгие века человечество привыкло к тому, что евреи пробираются к незримому господству через исключительное, прямо-таки тошнотворное раболепие и пресмыкательство. События в России наглядно показали, каким языком способно говорить еврейство, если входит в силу и чувствует податливость своих противников.
Власть над умами все больше забирало так называемое общественное мнение. Россию объявили страной-страшилищем, империей захватчиков и насильников. В газетах на все лады обыгры-вались детали Кишиневского погрома и расстрела гапоновской манифестации. Выходило, что в России людская кровь льется каквода. Русский лапоть ступает по крови, словно по дождевым лужам.
Через два месяца после разрыва торгового договора в Филадельфию приехал сам Якоб Шифф. На многолюдном митинге он заявил:
– Конечно, не худо отменить договор. Однако лучше навсегда освободиться от царского деспотизма. Нужно собрать фонд, чтобы послать в Россию оружие и руководителей, которые научили бы нашу молодежь истреблять угнетателей, как собак. Подлую Рос сию, которая стояла на коленях перед японцами, мы заставим стать на колени перед избранным народом. Собирайте деньги! Деньги смогут это сделать!
На следующий день (19 февраля 1912 г.) местная газета «Филадельфия рекорд» напечатала эту пламенную речь, особенно выделив призыв собирать деньги.
В Нью-Йорке к митингующим обратился престарелый Герман Леб. Преодолев свою нелюбовь к появлению на публике, он вылез на трибуну и от имени американского еврейства обратился к своему правительству с требованием денег. Для какой цели? А для той же самой: закупать оружие и нанимать инструкторов.
– Трусливая Россия вынуждена была уступить какой-то ма ленькой Японии. Я вам говорю: она уступит, она не может не уступить избранному Богом народу. Деньги нам помогут добиться этого!
Спустя полтора месяца, 31 марта, ведущие газеты Соединенных Штатов: «Нью-Йорк тайме», «Нью-Йорк сан» и «Трибюн» опубликовали следующее обращение:
«Евреи всего мира объявили войну России!
Подобно римско-католической церкви, еврейство есть религиозно-племенное братство, которое, не обладая политическими органами, в состоянии выполнять политические функции. И это государство предало теперь отлучению Русское Царство. Для обширного северного славянского племени нет больше ни денег от евреев, ни симпатии с их стороны ни в парламентской, ни в журналистской области, но вместо этого неуклонное враждование. И Россия понемногу начнет понимать, что означает подобная война!»
Волна оголтелой русофобии из-за океана обрушилась на европейский берег, прокатилась по всему континенту и достигла берегов Невы.
Шведско-немецкий банкир Феликс Варбург, родственник Якоба Шиффа, заботясь о русских революционерах, подписал чек на сумму 12 миллионов долларов.
Немецкий банкир Фридлендер, обсуждая в Берлине ближайшие меры против русского трона, поделился такими соображениями:– Династия Романовых должна быть уничтожена. Дебет ее счета более чем переполнен… Смягчить приговор? Нет, нет, гос пода, более мягкий приговор просто невозможен!
Голландское еврейство создало «Комитет помощи политическим заключенным в России». У комитета прорезался весьма визгливый голосишко. Он неистово вопил о «свободе, равенстве и братстве».
Русская столица, Санкт-Петербург, стала напоминать оккупированный город. Что ни день, то возникали всевозможные организации. Как правило, в средствах они не нуждались и снимали в самом центре роскошные помещения.
«Союз для достижения равноправия еврейского народа в России».
«Еврейская народная группа».
«Общество распространения просвещения между евреями в России».
Оглушительно заверещала шустрая еврейская газетка «Новый взгляд». Ей басовито и с достоинством вторил толстый журнал «Еврейская старина».
При этом не следует забывать, что уже в то время вся российская печать, за исключением одного суворинского «Нового времени», полностью находилась в еврейских руках.
Двоевластие в России – русская (правительство) и еврейская (Госдума) – отбросило народ и страну в самые страшные времена знаменитой «семибоярщины».
Ненавистники России уже нисколько не маскировались, они забрали силу и никого не боялись.
Депутат Герценштейн с думской трибуны со смехом рассуждал «об иллюминациях дворянских усадеб». Он призывал:
– Разоряйте эти гнезда, а воронье разлетится само! Недавний помощник присяжного поверенного, а ныне депутат
Мойша Винавер, один из лидеров кадетской партии, с высоты думской трибуны громогласно объявил:
– Покуда бедные евреи не обретут необходимых прав, мира в России не будет. Зарубите это себе на носу, господа!
И он повторил жест Якоба Шиффа: назидательно погрозил залу сверху пальцем.
Рядом с Зимним дворцом, где смиренно надеялся на Божью волю самодержец, клокотал звериной ненавистью Таврический дворец. Народ жестокий и высоковыйный наслаждался властью. Полное владычество над миром переставало быть мечтой. Разгром первой революции обогатил бесценным опытом. Из ошибок прошлого извлечены необходимые уроки.
Из каких подвалов поднялось это упорство, эта ненависть, это стремление к убийствам, к разрушению? Когда они действительно задались мыслью о своем владычестве над целым миром?