Палач и его жертвы

Палач и его жертвы

На второй день Никита Сергеевич встретился с начальником ОГПУ Московской области Реденисом и вместе они отправились обходить тюрьмы.

«Реденис предупредил меня, – позже напишет в мемуарах Хрущев, – что там мы можем встретиться с такой-то и таким-то, там попадаются знакомые».

Такое предупреждение было, пожалуй, излишним. В тюрьмах находились сотни людей, которые были упрятаны по инициативе Хрущева. Однако сами они об этом не знали и, обращаясь к Хрущеву, молили о помощи. Встретился здесь Никита Сергеевич и с Трейвасом.

– Товарищ Хрущев, – обратился к нему Трейвас, – вы меня знаете, мы же с вами вместе работали, какой же я враг? Я честный человек.

Хрущев сделал вид, что он абсолютно не причастен к его аресту и тут же обратился за разъяснением к Реденису. Тот пролепетал что-то невнятное.

Хрущев сочувственно кивнул Трейвасу и продолжил обход. Он знал, что судьба его жертвы решена и их дороги никогда не пересекутся.

Но, как говорится, тесен мир. Пройдет совсем немного времени, и старший сын Хрущева Леонид женится на племяннице Трейваса, Розалине Михайловне. Никита Сергеевич, не видя невестки, в бешенстве разорвал брачное свидетельство и приказал сыну никогда не встречаться с родственницей врага народа.

Однако и на этом дело Трейваса не кончается. Случилось так, что на один из праздничных вечеров в Кремль была приглашена группа артистов, в числе которых была певица Розалина Михайловна. Ее голос понравился Никите, и он во время антракта подошел к отвергнутой невестке с бокалом шампанского.

– Вы, Розалина Михайловна… – начал Хрущев.

– Да, я Розалина Михайловна Хрущева, жена вашего сына, – сказала певица, – и племянница Трейваса, которого вы с Ежовым расстреляли.

Фарс с певицей Розалиной Михайловной Хрущеву не удался.

…Продолжая тюремный обход, Никита Сергеевич лицом к лицу встречался со своими жертвами. Одних он уже не узнавал, мимо других проходил молча, третьи

просили его заступничества. Однако мало кто знал, что за решетку они попали с согласия или по прямому указанию Хрущева.

В одной из камер он встретился с секретарем Ленинградского райкома партии города Москвы Сойфер.

– Товарищ Хрущев, – молил его Сойфер, – помогите, я же не враг. Вы меня знаете.

Никита Сергеевич прошел мимо, сделав вид, что вовсе не знаком с этим человеком. Здесь же он встретился с Ульяновским, который, уже знал, что попал в тюрьму по личному распоряжению Хрущева, он ничего не просил у своего палача, но молча, с какой-то презрительной улыбкой смотрел на него. Никита Сергеевич почувствовав, что-то неладное, не стал задерживаться и быстро прошел мимо. Спустя четверть века в мемуарах он скажет о Сойфер: «Это, в буквальном смысле, партийная совесть, кристальной чистоты человек».

Поведение Хрущева не поддавалось никаким объяснениям. Если это не подлость, то, что это? Но он и здесь нашел для себя оправдание.

«Тогда, – писал он в «Воспоминаниях», – я понял, что наше положение секретарей обкомов очень тяжело. Физические материалы следствия находятся в руках чекистов, которые и формируют, пишут протоколы дознания, а мы являемся, собственно говоря, как бы «жертвами» этих чекистских органов и сами начинаем смотреть их глазами».

Но Хрущев в это время был не жертвой, а палачом. Он задавал тон в поисках «врагов народа». Его речи перед избирателями Краснопресненского района печатались в газетах.

«Ваше доверие, товарищи, – обращался он к избирателям, – я понимаю так, что надо громить подлых агентов фашизма – троцкистско-бухаринских вредителей, диверсантов и шпионов… Если революция у нас развивается и достигла огромных успехов, мы этим обязаны нашему великому Сталину (аплодисменты), под руководством которого мы провели свою борьбу с врагами (аплодисменты, возгласы «ура»), разгромили троцкистов, зиновьевцев, правых и всю прочую мразь».

А вот его речь на митинге избирателей Киевского района Москвы:

«Нет ни единого человека в нашей стране, кто желал бы вернуть прошлое, за исключением мерзавцев, продавшихся заклятым врагам нашей страны. Но те, которые торговали кровью рабочего класса и разоблачены нашими боевыми чекистами, органами Наркомвнутдела, возглавляемыми товарищем Ежовым, на площадях у нас не находятся. Мы этих мерзавцев стерли в порошок (аплодисменты). Мы заявляли и будем заявлять, что ни одному врагу не дадим вольно дышать на советской земле, что мы будем беспощадно выкорчевывать их и уничтожать для блага народа и процветания нашей великой страны социализма (аплодисменты). Я призываю вас к большей ненависти к нашим врагам. Будем еще больше любить нашу большевистскую партию, нашего вождя, великого Сталина! (Бурные аплодисменты, крики «ура».)

Хрущев восклицает: «Больше бдительности, сильнее удар по врагам рабочего класса, по троцкистско-бухаринским извергам, по этим предателям нашей родины, гнусным агентам японо-германского фашизма! Да здравствует наш гениальный вождь и учитель, наш любимый товарищ Сталин!» (Бурные аплодисменты, крики «ура», звучит «Интернационал».)

Все свои выступления Никита начинал и заканчивал здравицей в честь любимого, гениального, великого товарища Сталина. Такого откровенного подхалимажа не позволял себе никто. В своей книге «Генералиссимус» В. Карпов приводит одно выступление, где Никита Сергеевич в 20-минутной речи умудрился 32 раза «лизнуть» Сталина.

Одним словом, инициатором активной борьбы с «врагами народа», создателем и автором культа личности Сталина является ни кто иной, а сам Никита Сергеевич. Он, так сказать, един в двух лицах. Все его стенания по поводу того, что Сталин, творя беззакония, прикрывался партией и то и дело обманывал его, Хрущева, не стоят выеденного яйца. Скорее всего, все обстояло наоборот. Развернув беспрецедентную борьбу с «врагами народа», усыпив своими похвалами бдительность Сталина, Хрущев расчищал себе дорогу к власти, уничтожая лучших и преданнейших коммунистов.