ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Отношение захватчиков к русской интеллигенции

21 февраля 1918 года, то есть до Сопротивления — Гражданской войны, Центрожид декретом ввёл отменённую Февральской революцией смертную казнь; причём Ленин разрешил убивать без суда сразу на месте преступления, а преступлением считалась и любая контрреволюционная деятельность, в том числе и антисемитская критика власти и т.п. Это захватчикам совсем развязало руки, стреляли не только веселясь, с задоринкой, но «по праву». «Интеллигенция уничтожалась с «заделом» вперёд на многие годы. В некоторых городах (мне известно про Ярославль) отстреливали гимназистов! Их легко было определить по форменным фуражкам — как фуражка, так и пуля в затылок», — отмечает В.А. Солоухин в своей книге «О происхождении Ленина». В городе Глухове веселые и свирепые захватчики перестреляли почти всех гимназистов. Только в июне 1918 г. смертная казнь была введена захватчиками в судебном порядке, а до этого — без суда и следствия, да и после.

Как свидетельствует в своей книге наш знаменитый академик Д.С. Лихачев («Воспоминания», 1999 г.) — высшие и средние сословия, выходя из дому, одевались специально во всякое старье и рванье своих бывших слуг, чтобы быть похожими на трудящиеся классы, ибо на улице, только ориентируясь по одежде, какой-нибудь весёлый свирепый комиссар мог молча (как бы между прочим) выстрелить из маузера в голову хорошо одетому прохожему. Поэтому бывшие высшие и средние сословия, оставшиеся в России, не могли даже думать об организации какого-либо сопротивления захватчикам или о их свержении, они пытались сохранить жизнь своим близким и себе, поэтому серьёзного подполья, кроме бундовского и савинковского, в России не было. Фашистские мудрости, изложенные в «Тайнах сионских мудрецов» (или — «Протоколы») и примененные захватчиками в России — сработали эффективно.

Показательным является пример другого способа уничтожения — с Василием Розановым, который мы подробнейшим образом рассматривали в предыдущей книге, когда захватчики уничтожили его несовершеннолетнего сына, довели до самоубийства дочь, а тощий 30-килограммовый В. Розанов умирал от страшного голода и, пытаясь спасти оставшихся в живых своих родных, просил у евреев пощады, дарил им все свои произведения, просил несколько курочек, молочка, творожка. А интеллигенция-победительница, включая З. Гиппиус и её мужей, со сладострастным цинизмом наблюдала его мучительное умирание.

Издавать писавшего о евреях и бившего тревогу по поводу «бесов» Ф.М. Достоевского Ленин, конечно же, запретил, и вспоминать об этом «черносотенце» было весьма опасно.

Захватчики принципиально застрелили известного русского публициста М.О. Меньшикова (1859-1918). Несмотря на большевикскосоветский ярлык «черносотенец», Михаил Меньшиков был настоящим демократом, честным демократом, и с этой позиции он публично выступал, защищая демократические принципы: «Что касается революций, то самое спокойное время в истории наступило вместе со свободной печатью, и самое бурное время было, когда печать либо была угнетена, либо её совсем не было. Мы видим, как свободная в своей мысли Англия за эти двести двадцать три года (со времени закона о свободе печати) величественно шествовала по земному шару, завоевывая океаны и материки. Турция же, отказавшаяся от свободы мысли, все эти столетия падала неудержимо» и т.п.

С М. Меньшиковым полемизировал архиепископ Никон (Рождественский), сторонник нравственной цензуры: «Известный публицист М.О. Меньшиков, прочитав в иудейских, обычно враждебных Церкви и приснолгущих газетах, будто Священный Синод «вырабатывает свой проект о предварительной цензуре», инициативу которого масонский орган Милюкова «Речь» приписывает мне, спешит в «Новом Времени» ополчиться против самой мысли о цензуре.

Все рассуждения господина Меньшикова имели бы свой смысл, если бы наша печать не была в огромном большинстве захвачена в нечистые руки иудеев, если бы наши публицисты, может быть, даже бессознательно, не подслуживались бы этим врагам веры и Руси Святой» («Православие и грядущие судьбы России»). То есть, — в глазах патриотов М. Меньшиков был юдофилом. На самом деле Меньшиков не был юдофилом, а честным демократом, и критиковал всех, включая большевиков. Ленину и его захватчикам в масках «демократы» такие правдолюбы, «неправильные» демократы точно были не нужны, а словосочетание «свобода слова» вызывало у них не только смех, но и опаску.

М.О. Меньшикова «демократы»-ленинцы расстреляли 20 сентября 1918 года с формулировкой — «за сопротивление советской власти», хотя он ни в каком подполье не состоял. Сиротами остались его шестеро малолетних детей. М. Меньшиков перед смертью написал жене записку: «Члены и председатель чрезвычайной следственной Комиссии евреи и не скрывают, что арест и суд — месть за старые мои обличительные статьи против евреев» (А. Широпаев). Да, кстати, — а судьи кто? Эту банду убийц-ленинцев, вершившую суд над Меньшиковым, возглавляли присоединившиеся к «своим» захватчикам студенты Гильфонт и Давидсон, комиссары Якобсон и Губа. В местном большевикском суде был «победно» вывешен портрет расстрелянного врага — М.О. Меньшикова с простреленным лбом и сердцем, а «демократическая» большевистская печать сладострастно сообщила о расстреле очередного «черносотенца».

Попутно можно заметить «феномен» одного современного российского историка из Санкт-Петербурга — А. Буровского, который в 2008 г. написал правдивую книгу о Петре «великом», в которой верно раскритиковал реформы Петра, но в конце своего исследования он вдруг поднялся вверх — к началу 20-го века и выплеснул давно накипевшее: «Меньшиков — ведущий публицист газеты «Новое время» в 1901-1917 гг., — махровый шовинист и мракобес, маниакальный антисемит, злобно призывавший в допетровскую Русь, клеймивший «реформы Петра» как жидомасонское наущение. Не будь он расстрелян большевиками в начале 1918 года, вряд ли его помнили бы сейчас. Теперь же — какая-никакая, а жертва». Какой мерзкий цинизм, — Бог А. Буровскому судья.

В наше время происходит многое непонятное здравым умом с позиции русского человека, и совсем логически понятное с позиции евреев, например, — в ноябре 2008 года в России шумно открыли памятник певцу захватчиков России, написавшему по заказу Л. Бронштейна совершенно бездарную пропагандистскую поэму, посвященную психически ненормальному Шмидту «Лейтенант Шмидт» — Осипу Мандельштаму, умершему своей смертью в местах заключения. И это, кстати, открыт третий памятник этому еврейскому поэту революции-захвата за последние 10 лет. Понятно, у кого в России деньги — тот и памятники в России ставит. Но наше государство пока называется «Россия», и оно могло бы в лице Путина, Медведева поставить памятники расстрелянным Меньшикову, Ганину, Гумилеву, да и лишний памятник убитому Есенину не помешал бы, и умученному Блоку.

С Александром Блоком получилась интересная история. Пожалуй, он один из первых среди богемной интеллигенции осознал кошмар случившегося, и через 5 месяцев после захвата России большевиками пытался что-то объяснить в поэме «Двенадцать». В принципе быстро понять происшедшее было несложно — оно было очевидно. «Среди большевиков — много евреев и евреек. И черта их — крайняя бестактность и самоуверенность, которая кидается в глаза и раздражает», — сделал в те годы запись в своём дневнике известный публицист Короленко, которого так любит цитировать критик Солженицына из США С. Резник. С.Н. Булгаков отметил: «Россия сделалась жертвой «комиссаров», которые проникли во все поры и щупальцами своими охватили все отрасли жизни. Еврейская доля участия в русском большевизме — увы — непомерно и несоразмерно велика».

А вот что писал о первых месяцах большевикской власти ещё один свидетель тех событий — еврейский общественный деятель И.М. Бикерман: «Русский человек никогда не видел еврея у власти; он не видел его ни губернатором, ни городовым, ни даже почтовым чиновником. Были и тогда, конечно, и лучшие и худшие времена, но русские люди жили, работали и распоряжались плодами своих трудов, русский народ рос и богател, имя русское было велико и грозно. Теперь еврей — во всех углах и на всех ступенях власти. Русский человек видит его во главе первопрестольной Москвы, и во главе Невской столицы, и во главе Красной Армии. Русский человек видит теперь еврея и судьёй и палачом. А власть эта такова, что поднимись она из последних глубин ада, она не могла бы быть ни более злобной, ни более бесстыдной. Неудивительно, что русский человек, сравнивая прошлое с настоящим, утверждается в мысли, что нынешняя власть — еврейская и что потому именно она такая осатанелая» (Сборник «Россия и евреи», 1924 г.). А почему евреи в России так осатанели? В этом немного выше мы уже пытались разобраться. А может об этом спросить современного выдающегося деятеля России — Сатановского, специалиста по истории, политологии и своему народу?

В принципе, всё было окончательно понятно после разгона Учредительного собрания в январе 1918-го, хотя, если судить по дневникам знаменитого ученого Вернадского — он несколько лет не мог понять, осознать происшедшее в октябре 1917-го. Если во второй еврейской террористической войне в России (революции) 1901-1907 гг. революционные евреи угрожающе шагали по Петрограду, Киеву и другим городам и издевательски кричали «неразумным» русским: «Мы вам дали Бога, — дадим и царя!», то теперь этот лозунг был уже неактуален, евреи в России были уже царями, одним большим коллективным царем, на верху с двуглавым Бланком-Лениным и Бронштейном.

Для христианина любой христианской ветви всегда было уважение к евреям, в крайнем случае, за то, что они дали им Иисуса Христа и двенадцать апостолов, и пели «Боже храни Царя!», обращаясь к Иисусу Христу. Теперь ситуация в этом ракурсе была сложная. И на что А. Блок намекнул в своих стихах:

Как свершилось, как случилось?

Был я беден, слаб и мал.

Но Величий неких тайна

Мне до времени открылась,

Я Высокое познал.

Он, по-моему, пытался объяснить в поэме «Двенадцать»:

Гуляет ветер, порхает снег.

Идут двенадцать человек.

Винтовок черные ремни,

Кругом — огни, огни, огни.

В зубах — цигарка, примят картуз,

На спину б надо бубновый туз!

Свобода, свобода,

Эх, эх, без креста!

Тра-та-та.

Революционный держите шаг!

Неугомонный не дремлет враг!

Товарищ, винтовку держи, не трусь!

Пальнём-ка пулей в Святую Русь —

В кондовую,

В избяную,

В толстозадую!

Эх, Эх без креста.

Тра-та-та.

И опять идут двенадцать,

За плечами — ружьеца.

Лишь у бедного убийцы Не видать совсем лица.

- Эх, Эх!

Позабавиться не грех!

Запирайте этажи,

Нынче будут грабежи!

Отмыкайте погреба —

Гуляет нынче голытьба.

И идут без имени святого Все двенадцать — вдаль.

Ко всему готовы,

Ничего не жаль.

Трах-тах-тах!

Трах-тах-тах.

Так идут державным шагом —

Позади — голодный пёс

Впереди — с кровавым флагом,

И за вьюгой невидим,

И от пули невредим,

Нежной поступью надвьюжной,

Снежной россыпью жемчужной,

В белом венчике из роз —

Впереди — Иисус Христос.

В отличие от Василия Розанова Александр Блок прекрасно понимал, чем может закончиться его публичное мнение. Блока сразу не расстреляли. В Центрожиде даже не сразу всё поняли, и им даже понравился революционный бодрый пафос. А мелкие, несознательные фашисты — стали даже радостно петь куски поэмы на улицах:

Товарищ, винтовку держи, не трусь!

Пальнём-ка пулей в Святую Русь —

В кондовую,

В избяную,

В толстозадую!

Эх, Эх без креста.

Но «прогрессивная» красная богема, которая, кстати, и при царе припеваючи жила — сразу всё поняла, и после публикации поэмы «Двенадцать» в апреле 1918 года «прогрессивные» сразу подвергли Блока остракизму, он стал чужим — изгоем, без продовольственного пайка. Александр Блок был доволен, что его поняли: «Марксисты — самые умные критики, и большевики правы, опасаясь «Двенадцати», — говорил поэт. «Сущий чёрт» — З. Гиппиус даже попыталась в той же форме защитить Центрожид от Блока:

По камням ночной столицы,

Провозвестник Божьих гроз,

Шёл, сверкая багряницей,

Негодующий Христос.

Темен лик Его суровый,

Очи гневные светлы.

На веревке, на пеньковой,

Туго свитые узлы.

(«Шёл», май 1918 г.)

Всё нормально — всё по Божьему, — это Божья гроза для России, кара, объясняла доступно З. Гиппиус, и новый лобастый Спаситель России от царизма только успевает завязывать очередные кровавые узелки.

Новоявленный Мессия-Спаситель со своими «апостолами» в начале заседал в Петрограде в Смольном, а затем переехал в Москву в Кремль, оставив присматривать за Петроградом своего апостола Розенфельда-Каменева. И даже когда из самого Кремля Луначарский по просьбе М. Горького просил отпустить на лечение за границу умирающего А. Блока, — он был категорически против, он хотел быть уверенным, что этот умник, написавший:

Но тот, кто двигал, управляя

Марионетками всех стран, —

Тот знал, что делал, насылая

Гуманистический туман:

Там, в сером и гнилом тумане,

Увяла плоть, и дух погас.

умрёт в муках у него на глазах, и наслаждался медленной смертью поэта, да и Ленин сыграл в судьбе поэта свою гибельную роль. К тому же обнаружились страшные, антисемитские дневники Блока. Проблема была в том, что Блок был слишком знаменит, чтобы запросто его застрелить. В своем исследовании В.А. Солоухин писал: «В мае Блок ещё ездил в Москву, где были организованы его вечера. По возвращении приступ повторился, и Блок уже не воспрянул, он слёг в постель. Своей матери он пишет: «Делать я ничего не могу, всё болит, трудно дышать».

В своё время я разговаривал об этом с академиком медицины, главным хирургом Института им. Склифосовского, профессором Борисом Александровичем Петровым, (который) рубанул: «Не знаю, что думают ваши литературоведы. Больше всего это похоже на яд. Его отравили».

Ходатайство Горького и Луначарского рассматривалось на Политбюро (!) 12 июля под председательством В.И. Ленина. Решили — на лечение за границу Блока не выпускать. Они, как вы, наверное, догадываетесь, боялись, что европейские медики поставят правильный диагноз, обнаружат, и объявят всему миру, что Блок отравлен».

З. Гиппиус ещё долго хвасталась, — когда Блоку было очень плохо от голода, холода и болезни, то он всё равно смотрел на неё — красавицу влюбленными глазами, но она идеологического врага (с её слов) не могла простить! (А помните в предыдущей книге, — что она вместе с Гершензоном и Эфросом про смерть В. Розанова выдумала?). И эта негодяйка ещё умудрилась на подобных мемуарах заработать немалые деньги на Западе.

Потом ленинские специалисты по пропаганде попытались осуществить коварный выверт, чтобы не объясняться, и чтобы народ особо не задумывался над поэмой, и чтобы поиметь от этого знаменитого умника пользу — после смерти назвали Блока «красным певцом», «певцом революции», из поэмы «Двенадцать» нагло сделали гимн революции, и таким образом украсили себя, как орденом, знаменитым загубленным ими поэтом. Этот подлый прием не нов, — в середине 19-го века такое уже вытворял «прогрессивный» критик Писарев. Когда И.С. Тургенев написал просветительский роман «Отцы и дети», однозначно осуждая грядущего бомбиста, нигилиста Базарова, то Писарев умудрился из никчемного грызущего ногти на грязных руках и потерявшего всякий смысл жизни интеллигента Базарова сделать героя «нового времени», и убедить многих, что Тургенев, якобы, так и задумал показать бунтаря-героя, распропагандировать. А уж как после этого большевикские и советские идеологи эту идею «развили».

К весне 1918 года очевидное увидели многие русские интеллигенты, не только Блок, и наконец-то поняли произошедшее в 1917-ом. И в интеллигентской среде с большим опозданием вспыхнул антисемитизм, уже совсем бесполезный и беспомощный антисемитизм. Ярый защитник равноправия евреев при царизме — Екатерина Кускова в своей статье в «Еврейской Трибуне» в те годы писала:

«В №138 «Еврейской Трибуны» С.Л. Литовцев-Поляков спрашивает меня и других утверждающих, что в России растёт антисемитизм, даже среди интеллигенции — кто это такие, эти интеллигенты-антисемиты? А потом — «антисемитизм был всегда в значительной степени интеллигентской выдумкой»! К сожалению, не так это всё. Буду даже говорить только за себя. Я имела (в предыдущей публикации) в виду ту среду, которая раньше, до революции, считала бы личным оскорблением, если бы кого-нибудь из этой среды обвинили в антисемитизме. Достаточно сказать, напомнить, как набросилась эта радикальная интеллигенция на Струве, когда он стал развивать теорию о «национальных отталкиваниях».

Скажу больше: это чудовищно, но антисемитизм развивается не только в русской интеллигенции, но и в еврейской. Приведу несколько примеров. Встречаю женщину-врача, еврейку. Долгий разговор на тему: «Еврейские большевистские администраторы испортили мне мои прекрасные отношения с местным населением. И это население относится ко мне теперь отвратительно; я чувствую себя отвратительно.

Ров вырыт. Но когда я смотрю на евреев-большевиков, издевающихся над русским населением, я сама себя чувствую антисемиткой». И это — далеко не единственный пример.

Вот городская учительница:

«Понимаете, меня ненавидят дети, вслух орут, что я преподаю в еврейской школе. Почему в еврейской? Потому что запрещено преподавать Закон Божий и выгнали батюшку. — Да, потому что в Наркомпросе — все евреи, а вы от них поставлены!»

Вот гимназистки, гимназисты. Какие разговоры? О насилиях евреев. Молодежь вообще более антисемитична, чем старшие. Я уже не говорю о взрослых, которые на каждом шагу говорят: «Ну, знаете, довольно, достаточно! Показали они себя, помучили нас!» Всё это до ужаса противно. Но всем этим — полна русская жизнь сейчас. Настолько полна, что официальный орган большевиков, Политуправление, разослал прокламацию, в которой разъясняет, почему в администрации так много евреев: «Когда российскому пролетариату понадобилась своя интеллигенция и полуинтеллигенция, кадры административных и технических работников, то не удивительно, что оппозиционно настроенное еврейство пошло ему навстречу. Пребывание евреев на административных постах новой России, — совершенно естественная и исторически неизбежная вещь, будь эта новая Россия кадетской, эсеровской или пролетарской». Ибо русской оппозиционной интеллигенции недостаточно. А раз это неизбежно и «на месте прежнего Ивана Петровича Иванова сидит теперь Арон Моисеевич Танкелевич», продолжает прокламация, то от неприятных ощущений при такой перемене следует «излечиться».

Уже в апреле 1918 г. Совет Народных Комиссаров г. Москвы и Московской области опубликовал — как будто лишь для своей области циркуляр к Советам «по вопросу антисемитской погромной агитации». Однако этот циркуляр был растиражирован через газету «Известия» с обращением ко всем Советам, — что необходимо провести ряд разъяснительных мероприятий: «специальные заседания Советов, посвящённые еврейскому вопросу и борьбе с антисемитизмом», «митинги и лекции с агитационной кампанией». Эта кампания Ленина особенно обрадовала нашего современника из Израиля Я. Рабиновича, который в 2005 году написал для своих:

«Безусловно, что наваждение лицами еврейской национальности ведомственных учреждений в центре и на периферии вызывало не только возмущение, но и озлобление у русского «заблуженного народа». Ленин прекрасно понимал всю сложность ситуации и в эти месяцы весьма не упускал из виду возникшее напряжение вокруг еврейской темы».

Кроме совета «излечиться» и пропаганды — «доходчивого» объяснения замены русской элиты еврейской «естественной и исторической неизбежностью» захватчики сами принимали усилия — чтобы излечить «неправильное» покоренное население. Причем методы «полюбить захватчиков» использовались самые простые, примитивные, мерзкие и жестокие — во-первых, постоянным третированием, унижением, например, — «Рахманинову не давали залов, уверяя, что публика требует не «устаревшего музыкального хлама», а новаторских сочинений Регера и Шеньерга. Один из щелкоперов озаглавил свой пасквиль о музыке Рахманинова так: «Фашизм в поповской рясе». И Сергей Васильевич решился: надо уезжать»; таким образом, оставляя без средств к существованию, выдавливали, прогоняли с Отчизны. Во-вторых, страшным голодом — придумал лично В.И. Ленин:

«Хлебная монополия, хлебная карточка, всеобщая трудовая повинность являются в руках пролетарского государства самым могучим средством учёта и контроля. Это средство контроля и принуждения к труду посильнее законов конвента и его гильотины». И Ленин ввел принцип целевого кормления — «этому дам, а этому не дам» — пусть подыхает с голоду, поумнеет. В ноябре 1917 г. Ленин в беседе с наркомом продовольствия А. Цюрупой инструктировал — чтобы «рабочим отпускался полный продовольственный паёк, а прочим классам населения, в особенности нетрудящимся, паёк уменьшался и доводился в случае необходимости до нуля». Таким образом Ленин, коммунисты, пожалуй, впервые в истории человечества ввели понятие «классового пайка» и «классового голода». Нет никаких сомнений, что Цюрупа начал рьяно усердствовать ещё с ноября 1917-го и взял под контроль все продовольственные запасы и стал выборочно раздавать продовольственные карточки. Старые большевики-ленинцы вспоминали, что система раздачи карточек была очень несовершенна — самые шустрые из ленинцев могли в течение одного дня получить несколько таких карточек в различных местах и — обжираться.

У русской интеллигенции через несколько месяцев после захвата власти во многих домах ещё оставались некоторые запасы пищи, денег и драгоценностей, до которых не добрались или которые не нашли опьяненные вседозволенностью матросы и солдаты, и которые обменивали на пищу у мешочников из деревни. К тому же крестьяне-мешочники ещё не были объявлены новой властью врагами народа. И чтобы ускорить обнищание интеллигенции, догадливый циничный Ленин решил обложить налогами и штрафами домовладельцев, поскольку не у всех отобрали дома и квартиры и многие интеллигенты и прочие «контрики» владели домами.

«27.02./12.03. 1918 г. Большевики сейчас грабят население — штрафы с домовладельцев под разными предлогами. Анна Андреевна сидела вместе с какой-то еврейкой-домовладелицей. Та говорит — смотрите, все наши сморчуны, ваших нет. Действительно, все распоряжаются евреи 15-25 лет — очень наглые и грубые, — отметил в своём дневнике знаменитый либеральный учёный В.И. Вернадский, который наконец-то прозрел по поводу предупреждений «черносотенца» Ф.М. Достоевского, — 19.03./1.04.1918 г. Достоевский и его близкие были много правее и более здраво смотрели на исторический процесс: нигилизм, порицание и пренебрежение к государственным устоям и государственному идеалу привели нас к разрушившему Россию социализму, и к его разновидности — большевизму». Это прозрение либерала, понимание, наконец-то, своей ошибки было слишком запоздалым, и поэтому уже ничего не стоило, если только этот вывод прочтет современный русский либерал, и прозреет.

Совсем тяжело пришлось русской интеллигенции с весны 1918 года, когда обнаружился странный феномен — вроде бедному крестьянству дали землю, — и хлеба должно быть — завались, больше чем до 1913-го, но с весны 1918 до 1924 сплошь пошли страшные голодные годы, усугубляемые начавшимся Сопротивлением — Гражданской войной. Ленин в своём садизме-фашизме «эволюционировал» и штрафов с домовладельцев ему показалось мало, поэтому летом 1918 г. он декретом узаконил «классовый» паёк. А осенью 1918 года Ленин очередным декретом не только упразднил все учёные степени и звания — чтобы просто унизить русских ученых, но декретом о помощи фронту методом обыска отобрал силой у «нетрудовых элементов» «лишнее», то есть — почти всё, что нашли, кроме того, что было надето на жертвах. Фронту досталось немного, зато ленинцы выписывали сами себе ордера, по которым бесплатно выбирали на складах конфискованной одежды себе самое лучшее. Особенно шиковали женщины-комиссары, журналистки-ленинцы и сотрудницы главных советских учреждений.

Вот после последней репрессивной меры Ленина русские интеллигенты остались точно без средств для существования. Ситуация, описанная в предыдущей книге этой серии с публицистом В. Розановым, была характерной — тысячи истощенных интеллигентов к концу 1918-го собирали объедки на мусорниках у советских учреждений, где были организованы красные столовые и рестораны. От голода умирали тысячами, и у них уже не было возможности спастись и покинуть Россию. Именно в эту зиму от голода умерло 12 русских академиков. Что значит быть аполитичным или махнуть рукой — «политика — грязное дело» — с большим опозданием и в муках поняли многие.

Николай Кузьмин в своей книге ярко описал ситуацию того времени среди ученых:

«Редкая конина считалась деликатесом. Её полагалось жарить на касторовом масле. Неожиданное счастье подвалило профессору Стрельникову: у него в Зоологическом саду сдох крокодил. Рептилию разрубили на куски мяса и раздали сотрудникам. Гурманы говорили, что мясо крокодила не отличить от осетрины. По садам и скверам Петрограда стали крадучись бродить ослабленные старики с рогатками в руках. Они охотились на грачей. Академик Б. Тураев, известнейший историк, умер от дизентерии. Умер от истощения академик А. Шахматов. Покончили самоубийством профессора А. Иноземцев и В. Хвостов. Академик И. Павлов, Нобелевский лауреат, вскопал на пустыре огород и засадил картофелем, капустой. Держался академик с подчеркнутой независимостью. Известность его в мире была настолько велика, что строптивого старика побаивался сам Зиновьев. Обычно тишайший и скромнейший человек, Павлов вдруг вызывающе нацепил на себя все царские ордена и не снимал их даже на своём огороде, демонстративно останавливался возле церквей и широко, истово крестился. Однажды Павлова встретил ослабевший от недоедания академик А. Крылов, который робко попросил: «Иван Петрович, возьмите меня к себе в собаки!» Старик не на шутку обиделся.

До предела нищеты дошел сенатор В. Набоков (отец будущего писателя): он поместил в газетах объявление, что продает свой роскошный придворный мундир. У писателя Гарина-Михайловского сын устроился в ЧК. Вскоре он арестовал двух своих сестер, — якобы за «злостный шпионаж». Обоих девчонок расстреляли». Это был реальный кошмар, реальный ужастик, с которым современные фильмы ужаса меркнут.

Приведу ещё одну цитату из исследования священника Ипполита Лютостанского (1835-1915 гг.) из его книги «Талмуд и евреи», изданной в 1879 году: «Насчёт истребления христиан мы приведем наставление авторитетного раввина Якова Хазижшета, который откровенно говорит следующее: «Вся надежда на распространение Израиля зиждется на том, что должно до основания извести всех гоев. Все страны земного шара обещаны нам. Затем уже от размножения нашего и акклиматизации зависит господство наше над всеми и всем. Какая радость охватывает меня, когда вижу, как все города, местечки и селения быстро населяются как бы из земли вырастающими евреями, а гои из всех торговых пунктов и центров вытесняются на окраины! Они стали и должны стать нашей рабочей животной силой». То, что казалось далекой больной фантазией какого-то экзальтированного ненормального раввина — после октября 1917-го вдруг стало жестокой реальностью. Издевательство не только над русской интеллигенцией, но и над русскими крестьянами мы будем наблюдать все годы до 1940-го, а в этой книге — до смерти Ленина. До 1924 года будем наблюдать политику захватчиков по отношению к русской интеллигенции согласно установке покорителя Российской империи Лейбы Бронштейна, озвученной им на митинге в Киеве в 1919 году:

«Чиновники, лакеи старого режима, судейские, издевавшиеся в судах, педагоги, развращавшие в своих школах, помещики и их сынки, студенты, офицеры, крестьяне-кулаки и сочувствующие рабочие — все должны быть зажаты в кровавую рукавицу, все пригнуты к земле. Кого можно — уничтожить, а остальных прижать так, чтобы они мечтали о смерти, чтобы жизнь была хуже смерти» (ЦГАОР, ф.5974, оп.1,е.х.31, л 2). После этой речи своего вождя, вдохновленные и воодушевленные «дьяволята» Бронштейна устроили такой реальный ад в Киеве и захваченной части Украины, что содеянное ими не укладывается в сознании нормального человека. Доходило до таких немыслимых зверств и немотивированных убийств со стороны еврейских фашистов, что сами захватчики были вынуждены арестовывать своих рьяных палачей. — «В Киеве была арестована чекистка Ремовер. В коридорах ГПУ она выбирала жертвы — из случайных людей, пришедших в это учреждение по каким-то делам, из вызванных свидетелей, из родственников, явившихся похлопотать за арестованных. Ремовер требовала от человека идти с ней, приводила в подвал, раздевала и убивала. И в общем потоке расстрелов, в массе вывозимых трупов её «самодеятельность» долго оставалась незамеченной! Поэтому к моменту, когда её пристрастия обнаружились, Ремовер успела уничтожить более 80 невинных человек», — отметил в своей книге «Нашествие чужих» В. Шамбаров. Разве эти зверские убийства были в рамках общепонимаемой Гражданской войны? — Конечно, нет, — это фрагмент односторонней Гражданской войны, геноцида. Причем, это исключительный случай ареста своего садиста-фашиста, ибо, например, еврейская патологическая убийца-фашистка Розалия Залкинд (под коварной маской «Землячка») уничтожила в сотни раз больше русских, татар и украинцев — и никто из Центрожида её даже не пожурил, сплошные награды.

Более того, — ближайший друг Ленина, его шалашный сожитель Гершль Ааронович Апфельбаум под маской «Зиновьев» объяснял, что это фашистское насилие, кровавый террор — есть составная базовая часть марксизма: «Они (марксисты) никогда не становились на почву христианского завета «не убий». Марксисты подчеркивали, что они — сторонники насилия и считают его революционным фактором. Марксисты высказывались за массовый террор».

Возникает вполне закономерный любопытный вопрос — а что пишут для наших современных школьников об этом кровавом еврейском фашизме и еврейских фашистах в современных учебниках по истории? Открываю самый свежий учебник для 11 классов «История Отечества» (2006 г.), в котором авторы Н.В. Загладин, С.И. Козленко, С.Т. Минаков, Ю.А. Петров о фашисте Троцком-Бронштейне, кроме биографической справки, пишут: «Один из самых ярких ораторов русской революции, выдающийся организатор, публицист и полемист, владевший несколькими европейскими языками, Л.Д. Троцкий был чрезвычайно популярен в годы Гражданской войны». — И это вся информация о Бронштейне, — и ничего о его зверствах, об уничтожении им русского казачества и т.п. Авторы этого учебника не скрывают своей симпатии к этому захватчику-фашисту, и наших детей мягко, ненавязчиво, безальтернативно подталкивают к любви к Бронштейну. Такое впечатление, что темные годы для правды, для истории продолжаются, как будто и сейчас живём в СССР, да и в СССР Бронштейна так не расхваливали. И никакой информации о многочисленных кровавых преступлениях и о еврейских палачах: Свердлове, Урицком, Тухачевском, Залкинд-Землячке и тысячах подобных. Это откровенная наглая Ложь, целенаправленная Ложь, умышленное уродование истории, продуманная идеологическая позиция.

Подумалось — ведь над этими лживыми, даже — откровенно вражескими авторами должен был быть какой-то присмотр, контроль сверху? — Да, на второй странице красуется список редакционного Совета издания — и кого в нем только нет: и некие три академика Академии наук: Ананьич Б.В., Куманев Г.А., и Симония Н.А., и какой-то генерал Веревкин-Рахальский В.Н, и искусствовед Мизиано В.А. и завершает длинный список кураторов-специалистов по истории России друг Брежнева, Горбачева и Ельцина древнейший коммунист-олигарх губернатор Орловской области Е.С. Строев. Понятно, что «за кадром» этих умников от истории поддерживают и прикрывают «выдающиеся» общественные еврейские деятели России и «выдающиеся» знатоки истории России — В. Познер, В. Соловьёв, Н. Сванидзе, Млечин и ещё десяток им подобных. Может, господа — современные большевики-коммунисты без партбилетов, — в суд на меня подадите за «ложь»? — Давайте, наконец-то, разберемся — где спрятанная правда, а где опасная ложь. Или потихонечку засудите через своего судью или МОССАД тихонько проведет операцию «глухарь».

Если наши дети с такими знаниями выходят в большую жизнь, то неудивительно, если им встретится очередной кучерявый «выдающийся полемист», то они — запрограммированные в школе дураки за этим «выдающимся дудочником» пойдут, и против своих опять пойдут, — и опять в России прольются реки крови и миллионы русских сложат свои головы, опять в России повторится и 1917-1924, и 1937, и 1991, и 1993, и 1996 гг.

Завершая эту тему и главу, приведу немного витиеватые слова Ленина после ликвидации Сопротивления — после окончания Гражданской войны — с трибуны ХI съезда коммунистической партии (27 марта — 6 апреля 1922 г.): «Бывает, что один народ завоюет другой народ, и тогда тот народ, который завоевал, бывает завоевателем, а тот, который завоеван, бывает побежденным. Но что бывает с культурой этих народов? Тут не так просто. Если народ, который завоевал, культурнее народа побежденного, то он навязывает ему свою культуру».

Чтобы не было сомнений — какая культурная нация, а какая бескультурная и даже более того, Ленин продолжил свои рассуждения, смело бросившись защищать «российских инородцев от нашествия истинно русского человека, великорусского шовиниста, в сущности — подлеца и насильника». Как видим — Ленин доступно объяснил многое.

«Естественно и с исторической неизбежностью на место убиваемой пулями и голодом русской интеллигенции в России выдвигалась сытая, наглая, победоносная, неимоверно гордая своей победой и превосходством еврейская интеллигенция. После выстрела «Авроры» Мейерхольд первым делом сменил свое одеяние: теперь он носил военный френч, краги и красную звезду на командирской фуражке (маленький диктатор-хозяин. — Р.К.). Необходимо, призывал он, «произвести денационализацию России». «Неистовый Всеволод», — называл его влюбленно Троцкий. Он подолгу рассуждал о «важности текущего момента»: «Революция дает возможность человечеству проверить на живом теле России главные идеи, которые вот уже сто лет питают европейскую, революционную мысль. Мы разрушители! Скорее можно пожалеть о сорвавшейся гайке, нежели о каком-то Василии Блаженном», — отметил в своей книге Н. Кузьмин.

«Разрушители» — какое емкое слово, включает в себя и страшные понятия: «уничтожители» и «убийцы». Убийство свергнутого масонами царя, его детей и свидетелей этого фашистского преступления — это один из принципиальных фашистских актов Ленина и всей его еврейской захватнической группировки против русской элиты, это кошмарное злодеяние рассмотрим в следующей главе.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.