Глава 11 Египетские иероглифы
Глава 11
Египетские иероглифы
Возможно, крупнейшим достижением всей интеллектуальной жизни египетского народа было возникновение его письменности, которую мы вслед за греками привыкли называть «иероглифическим» письмом. Язык египтян был таким же смешанным, как и население, в среде которого он развивался. В самой ранней известной нам форме он носит, по сути, семитский характер, причем особенно большое сходство с семитским языком имеет структура и способ мышления. Однако существуют значительные отличия в словарном запасе, а бесчисленные выражения общих понятий и вовсе не имеют с ним ничего общего. Очевидно, египетский и семитский языки, как и изначально родственные хамитские и семитские племена, стали отдаляться друг от друга уже в далекой древности, так что каждый из них прошел чрезвычайно долгий период независимого развития. Так, в египетский язык уже в первобытные времена проникли многочисленные иноземные элементы, в основном африканского происхождения, а исконные наречия постепенно утратили свое значение. На самом деле древнейший египетский язык отчасти разделил судьбу семитских языков Абиссинии — тигре, тигринья, амхарского, — которые подверглись такому сильному влиянию африканского окружения, что почти полностью утратили свой изначальный характер.
Египетская иероглифическая система письменности представляет собой рисуночное письмо, состоящее из множества изображений определенных предметов, значение которых в большинстве случаев можно легко понять. В древнейший период своей истории Египет не знал настоящей письменности. В сотнях могил той эпохи не было обнаружено ни малейших следов письма. Даже среди доисторических наскальных рисунков в пустынных долинах Верхнего Египта, где, казалось, можно было бы обнаружить стимул к появлению письменности, не выявлено ничего, что удалось бы классифицировать как написанный иероглиф. Лишь в самом конце существования доисторической культуры на отдельных памятниках появляются знаки, которые, несомненно, представляют собой попытку записи, хотя мы и не можем перевести их. Тем не менее у нас есть основания предполагать, что в первобытный период египтяне использовали в качестве средства выражения мысли определенные знаки-рисунки. Таким же образом благодаря серии изображений, поставленных рядом, навсегда сохранялись и факты, которые человек желал записать для себя или следующих поколений. Например, чтобы отметить владение шестью быками и девятью ослами, могли использовать изображения быка, сопровождаемое шестью черточками, и осла с девятью черточками. Каждый сразу понимал, что означает такая комбинация знаков. Чтобы выразить в картинках более сложную мысль, необходимо было использовать символы в соответствии с принятой системой. Их могли интерпретировать только те, кто был с ней знаком.
Рис. 4. Египетская пиктограмма с палетки Нармера
Создавалась пиктограмма, где все элементы идеи объединялись в одну группу или сцену. Одно изображение такого рода включает сокола, держащего в лапе, которая превратилась в руку, веревку, продетую сквозь верхнюю губу человека (рис. 4). Показана лишь бородатая голова этого мужчины, соединенная с длинным прямоугольником с закругленными углами, из которого растут шесть стеблей. Эта поразительная композиция была символична. Ее с легкостью понимал каждый, кто был знаком с системой. Это изображение служило для передачи сообщения, что бог-сокол Гор покорил жителей Севера — обозначенных при помощи головы и длинного участка земли с шестью водяными растениями — и привел их к победоносному правителю (изображенному в другом месте памятника, на котором появляется эта сцена) на веревке. Из таких простых символических изобразительных композиций и развилось настоящее рисуночное письмо. В такой системе каждая картинка представляет, прежде всего, изображаемый предмет. Бородатое лицо в фас обозначало слово , «лицо»; серп луны выражал понятие , «луна»; для слова «глаз» изображался глаз , а для слова «звезда» — звезда . Эти знаки называются идеограммами (от греческого идеа, «образ», и грамма, «писание»). Глаголы, означающие действие, воспринимаемое глазом, также записывались при помощи идеограмм, изображая либо само действие, либо орудие, с помощью которого оно выполнялось. Так, слово , «сражаться», записывали при помощи изображения рук, держащих щит и боевой топор ; слово , «грести», — посредством двух рук, держащих весло . Глагол z?, «писать», обозначался при помощи изображения принадлежностей писца , состоящих из палетки, сосуда для воды и пенала для тростниковых палочек; глагол , «править», — с помощью крюка, или скипетра . В других случаях писец был вынужден полагаться на символы. Так, Верхний Египет обозначало растение , которое считалось типичным для этой части страны. Соответственно, Нижний Египет олицетворяли заросли папируса , поскольку он в изобилии произрастал на болотах дельты. Для слова «день» египтянин пользовался изображением солнца , а для слова «месяц» — луны . При помощи идеограмм можно было выразить большое количество понятий.
Более продвинутая степень развития письма наступила, когда стали полностью игнорировать буквальное значение картинок и начали использовать символы для записи слов, с которыми те не имели понятийных связей, а были лишь созвучны. В английском языке параллелью к этому способу стало бы изображение окорока (meat, «мясо», читается как мит) для обозначения — на манер ребуса — глагола meet, «встречать» (также читается как мит), а изображение оленя (deer, читается как диэ) для выражения существительного или прилагательного «дорогой» (dear, также читается как диэ). Таким же образом и египтянин записывал глагол , «выходить», при помощи изображения дома , показанного в плане, потому что слово, обозначавшее дом, содержало те же согласные, что и глагол. Поскольку слово tpy в египетском языке включало согласные, используемые в словах «кинжал» и «первый», то слово «первый» записывалось при помощи изображения кинжала ; подобным же образом изображение тетивы применялось для так же звучащего слова, означавшего «твердый», а скарабей для записи глагола , «становиться». Такой переход картинок от одного слова к другому во многом облегчило то, что при письме учитывались лишь согласные, а на гласные и окончания слов совсем не обращали внимания. В этих условиях было очень просто при помощи одного иероглифа записать слова p?rу, «дом», и paryet, «выходить», поскольку основные согласные в обоих словах были одинаковыми. Тот же принцип был бы эффективен в английском языке, если бы мы использовали в качестве ребуса изображение веера (fan) для записи таких слов, как «веер» (fan), «веселье» (fun), «плавник» (fin), «храм» (fane) или «хороший» (fine).
И все-таки эта система была довольно громоздкой и не предполагала возможностей для выражения определенных необходимых грамматических элементов. К тому же существовало множество слов, которые нельзя было выразить при помощи картинки ни напрямую, ни символически. В конце концов эту трудность разрешили благодаря использованию определенных изображений для записи не только для целых слов с идентичными согласными, но и для частей слов, содержащих такую же последовательность согласных. Так, изображение маленького глиняного сосуда , которое некогда обозначало «горшок» (nw), превратилось в общий знак для двух согласных n и w, расположенных в этом порядке, независимо от того, принадлежали ли они одному слогу или идущим друг за другом слогам в слове. Знак , с помощью которого изначально записывали слово wn («заяц»), стал обычным двусогласным знаком wn. Иероглиф , возможно когда-то обозначавший слово mn («доска для игры»), превратился в знак для записи группы согласных m и n в словах mun, «оставаться», sminet, «устанавливать», hosmen, «натр», emnudj, «грудь».
Подобным же образом от слов-знаков, на самом деле или по внешнему виду содержавших лишь один согласный, образовались иероглифы, обозначавшие один согласный звук, то есть буквенные знаки. Так, иероглиф , который изначально составлял основной элемент в слове z, «засов», стал изображать букву z; ro, «рот», букву r; i, «тростник», согласный i или y; shei, «пруд», согласный звук sh (в египетском языке это один согласный ?); а знак t, «хлеб», согласный t. Так древнеегипетская письменность обрела двадцать четыре буквы. Их появление имело весьма далеко идущие последствия, поскольку позднее они оказали большое влияние на формирование семитской алфавитной письменности — матери всех алфавитов современности.
Теперь можно было бы относительно легко отказаться от иероглифов, обозначавших слова целиком или две или три согласных, и записывать все слова лишь с помощью букв алфавита. Однако египтяне так и не сделали этот шаг. Они, как и раньше, продолжали широко использовать прежние идеограммы и фонограммы. Например, слово dwn, «вставать», писалось не просто с помощью трех букв — d , w и n , а посредством d и двусогласного знака wn , к тому же с добавлением n , что кажется нам совершенно излишним.
Поскольку в надписях слова друг от друга не отделялись и многие иероглифы имели несколько значений, чтобы избежать неясности и облегчить понимание написанного, египтяне использовали еще один тип иероглифов — так называемые смысловые знаки, или детерминативы, которые ставились в конце слова и предлагали ключ к его смыслу. Так, к только что упомянутому слову «вставать» добавляли последний знак , изображающий шагающие ноги, чтобы показать, что это действие является проявлением работы ног. В соответствии с этими принципами глагол swr, «пить», писался как , то есть при помощи s, двусогласного знака wr, к которому добавили последний согласный этого слова r, в конце основы ставился детерминатив — египетский иероглиф-картинка, изображающий воду, — чтобы обозначить, что вода связана с процессом питья, и, наконец, еще один детерминатив — человека, держащего палец у рта, — чтобы показать, что действие, обозначенное корнем swr, совершается ртом.
Более пристальное изучение развития иероглифического письма, описанного здесь, дает возможность выделить две группы знаков. В первую входят фонограммы, или знаки, передающие звуки. Это в первую очередь двадцать четыре буквы алфавита:
К этой же группе относятся многочисленные иероглифы, обозначающие два или три согласных, такие как и так далее. Вторая группа включает детерминативы, или смысловые знаки, использование которых было описано выше. Они произошли от иероглифов, обозначавших слова, и позднее добавлялись к другим словам, чтобы пояснять их значения.
Все эти иероглифы использовались одновременно в соответствии с точно установленными законами, которые были созданы в орфографии во времена глубокой древности и которые каждый хороший писец обязан был изучить. Например, глагол «жить» писался как , , то есть при помощи знака , обозначавшего слово, к которому, чтобы облегчить чтение, добавлялись второй и третий согласные, соответственно. Слово , Km.t, «Черная земля» (Египет), писалось при помощи фонетического знака km, изображавшего часть спины крокодила с гребнем, к которому добавлялся второй фонетический знак — алфавитный m — и окончание женского рода t. На то, что все слово означает географическое название, указывал стоящий в конце детерминатив , который изображал деревню, разделенную пересекающимися дорогами на кварталы.
Как показывают предыдущие примеры, египетская система представляла собой консонантное письмо. Так же как и в древних семитских языках (еврейском, финикийском, арабском), в египетском гласные в словах не писались. Каждый знакомый с этим языком мог без труда их вставить. Иероглифическое письмо обладало еще одной особенностью, характерной для семитских языков: обычно на нем писали справа налево. Лишь в исключительных случаях, возможно по художественным соображениям, выбирали направление слева направо.
Если надпись нужно было сделать не резцом на камне, а на дереве или на папирусе — древнеегипетской «бумаге», которую изготавливали из сердцевины стебля папируса, — тростниковой палочкой, иероглифы, естественно, принимали более простую и округлую форму. Так в дополнение к монументальной иероглифической письменности развилось упрощенное книжное письмо, которое использовалось в надписях на саркофагах, бинтах мумий и папирусах для заупокойных целей. Однако когда в повседневной жизни потребовалось быстро писать письма и делать хозяйственные записи, его еще больше упростили таким образом, что отдельные иероглифы часто соединялись друг с другом наподобие наших письменных букв. В результате появилось курсивное письмо, которое сегодня известно как «иератика». Оно имеет такое же отношение к тщательно нарисованным иероглифам, как наши письменные буквы к печатным.
Еще позже из иератики путем дальнейшего упрощения и соединения знаков развился новый тип курсивного письма. Его широко использовали в греко-римский период, и оно известно как «эпистолографическое» или «демотическое» письмо. Прилагаемая таблица (рис. 5 на с. 148) показывает семь знаков, сначала в пяти разных «монументальных» формах, в которых их высекали на камне в разные периоды истории, в «книжной» иероглифической форме, в трех видах иератического письма разных эпох и, наконец, в демотике позднего времени. Эти знаки изображают: 1) три лисьи шкуры, связанные вместе, ms; 2) кнут mh; 3) гарпун ; 4) тесло для работ по дереву stp; 5) каменный сосуд с ручкой ; 6) набор писца z?; 7) свиток папируса, обвязанный веревкой.
Рис. 5. Египетские иероглифы и их курсивные эквиваленты
Эта сложная система письма требовала суровой подготовки будущих писцов и чиновников, чьи профессии, как мы видели (см. гл. 9), описывались как сильно отличающиеся от остальных. Недавно найденный папирус предлагает восхитительное доказательство того, как древние египтяне ценили «образование»:
«Что касается тех сведущих писцов, что жили после [правления] богов… имена их останутся навечно, хотя они ушли… и все их родственники забыты. Они не построили для себя пирамид из меди с заупокойными стелами из железа. Они не смогли оставить детей наследниками, чтобы произносить их имена, но они сделали наследников себе в письменах и поучениях, которые создали. Они дали себе свиток папируса в качестве жреца-чтеца, дощечку для письма в качестве любящего сына; [книги] поучений были их пирамидами, тростниковые палочки были их детьми, а поверхности камня их женами. От величайших до малых, [они] служили их детьми, а писец — он владыка их.
Хотя двери и дома были сделаны для них, они лежат в руинах. Их заупокойная служба прекратилась, их заупокойные стелы покрыты землей, их погребальные камеры забыты. Однако имена их [до сих пор] произносят из-за книг, что они написали, ибо они были хороши, и память о тех, кто написал их, длится вечно. Поэтому пиши, помести это в сердце твое, и имя твое будет также жить. Книга полезнее, чем вырезанная стела или прочная стена гробницы… Человек разрушается, его тело — прах, и все его родственники умерли; но письмена заставляют помнить его имя в устах чтеца. Книга полезнее, чем дом строителя или заупокойная часовня на Западе. Она лучше, чем законченный пилон или стела в храме.
Есть ли кто-нибудь, подобный Хордедефу? Есть ли кто-то такой же, как Имхотеп? …Нефри и Ахтои… подобный Птаххотепу и Каиресу? …Те мудрецы, которые предсказали, что произойдет, — то, что вышло из их уст, случилось. Оно найдено в качестве сказанного и записанного в их книгах… Они ушли, и имена их забыты, но письмена [их] заставляют помнить их».
К концу правления династии Тутмоса I существовало огромное количество произведений египетской литературы, написанных иероглифами или иератикой на свитках папируса или высеченных на камне. Представлены почти все литературные жанры, практически полностью отсутствуют лишь драма и эпос. Последний представлен в Египте единственным сохранившимся примером, который датируется временем Девятнадцатой династии (XIII век до н. э.). Он увековечивает великие военные подвиги Рамсеса II. Драма же сохранилась в основном в религиозных текстах, посвященных культам богов. Кроме того, так же как до нас не дошли имена всех великих архитекторов и создателей чудесных зданий, возведенных древними египтянами, так и произведения египетской литературы, за редким исключением, остались без подписей создавших их поэтов и писателей.
Большее место среди сохранившихся произведений литературы занимают религиозные сочинения, главными из которых являются три значительных сборника, известные в современной науке как «Тексты пирамид», «Тексты саркофагов» и «Книга мертвых». Они состоят из множества магических изречений, с помощью которых царю облегчали путешествие в загробный мир и жизнь в нем. Происхождение «Текстов пирамид» восходит к началу Древнего царства, а частично и к доисторическому периоду, но первые копии, найденные в наши дни, появляются лишь в подземных погребальных камерах пирамид Пятой и Шестой династий. «Тексты саркофагов», в основном писавшиеся на стенках саркофагов частных лиц, можно датировать Средним царством, тогда как «Книга мертвых», в большинстве случаев написанная на свитках папируса, относится к Новому царству.
В период Нового царства к этим сборникам добавился еще один вид заупокойной литературы, в котором с помощью надписей и изображений пересказывались древние представления о ночном путешествии солнечного бога по загробному миру. К этой группе текстов принадлежит «Книга о том, что в загробном мире» (в науке обычно называемая «Амдуат»), о которой уже упоминалось (гл. 7, см. также гл. 12), и «Книга врат», впервые появившаяся в царских гробницах в Фивах, но, несомненно, относящаяся к более раннему периоду. Кроме того, в тот период были созданы бесчисленные гимны в честь разных богов.
Произведения так называемой «изящной литературы», особенно фантастические истории и народные сказки, которые в простой манере рассказывают о всевозможных чудесных приключениях, переносят нас в особую сферу жизни. Например, мы можем прочесть о великих чародеях, показывавших свое искусство в правление Хуфу и даже раньше, или о двух братьях, живших вместе, в гармонии друг с другом, пока их не разлучило предательство жены старшего из них, и о приключениях, которые произошли с ними после этого. Другая сказка, во многом напоминающая историю Синдбада-морехода в сказках «Тысячи и одной ночи», повествует о моряке, потерпевшем кораблекрушение и выброшенном на берег пустынного острова, где жил огромный змей, называвший себя «владыкой Пунта». В других сказках простой народный дух уступает место более высокопарному и искусственному тону, который, должно быть, нравился образованному египтянину прошлого не меньше, чем современному арабу. В таком «изящном» стиле написан широко распространенный рассказ египетского вельможи, который по какой-то непонятной причине с восшествием на престол Сенусерта I был вынужден бежать в Сирию и оставаться там среди кочевников многие годы, пока в конце концов в старости его не призвали назад ко двору фараона.
То, что военные подвиги египетских войск в Сирии оказали влияние на появление новых историй, уже продемонстрировало предание о взятии Яффы военачальником Джехути (см. гл. 7). Во всех этих рассказах господствует радость, которую египтянин находил во всем необычном и чудесном. Подобно своим современным потомкам, больше всего древний египтянин любил после тяжелого дневного труда послушать из уст словоохотливого рассказчика эти истории об удивительном мире, лежащем за границами его родины.
К сожалению, до нас дошло немного песен нерелигиозного содержания, и они очень разного качества. Хвалебные стихи в честь царей, подобно гимнам богам, изобилуют высокопарными и напыщенными фразами. Однако некоторые из них достигают определенной возвышенности поэтического вдохновения и характеризуются частыми эффектными метафорами. Для цитирования вполне подходит строфа из гимна Сенусерту III:
Сколь велик владыка для города его:
Он один есть миллион, а другие люди суть малое количество.
Сколь велик владыка для города его:
Он сходен с дамбой, что сдерживает воды во время наводнения.
Сколь велик владыка для города его:
Он сходен с прохладным жилищем, что приглашает человека
поспать до наступления дня.
Сколь велик владыка для города его:
Он сходен с валом, что защищает робкого от врага его.
Сколь велик владыка для города его:
Он сходен с тенью, что прохладнее, чем прохладное место в летний зной.
Сколь велик владыка для города его:
Он сходен с теплым сухим углом в зимнее время.
Сколь велик владыка для города его:
Он сходен с горой, что отклоняет бурю, когда небо гневается.
Сколь велик владыка для города его:
Он сходен с Сехмет, когда сталкивается с врагами, что
посягают на его границу.
До нас дошло и несколько сборников очаровательных любовных песен, которые весьма напоминают Песнь песней Соломона. Однако более примечательными, возможно, являются пессимистические поэмы, одну из которых, восхваляющую смерть, можно считать величайшим из сохранившихся примеров египетской лирической поэзии.
Смерть в разуме моем сегодня,
Словно [время], когда больной обретает здоровье,
Как вставание вновь после болезни.
Смерть в разуме моем сегодня,
Словно благоухание мирры,
Как сидение в убежище в ветреный день.
Смерть в разуме моем сегодня,
Словно аромат цветов лотоса,
Как пребывание на краю зарослей.
Смерть в разуме моем сегодня,
Словно отступление ливня,
Как [время], когда мужчины возвращаются домой с войны.
Смерть в разуме моем сегодня,
Словно прояснение неба,
Как [время], когда человек неожиданно постигает то, чего не понимал.
Смерть в разуме моем сегодня,
Словно стремление человека к дому его,
Когда он провел много лет в плену.
Египтяне очень любили афористичные стихи. Многочисленные сборники дидактических изречений, похожих на те, что встречаются в Библии, особенно в Книге притчей или апокрифической Книге Премудрости Иисуса, сына Сирахова, предлагают всевозможные правила мудрого поведения и хорошего воспитания. Одним из самых интересных является «Поучение для жизни и наставление для преуспевания», которое начальник зерна Аменемопе, сын Канахта, составил для своего сына, чтобы «правильно вести его по дорогам жизни». Многие его изречения очень похожи на строки из Книги притчей, и, кажется, напрашивается вывод, что между этими двумя произведениями существовало некое словесное родство. Для подтверждения этого сходства достаточно единственного примера.
С дидактическими сочинениями тесно связан другой примечательный вид египетской литературы, в котором излагаются размышления и жалобы на бедствия, царящие в мире, и зло, творимое людьми. Автор часто высказывает пессимистическую точку зрения относительно шансов на будущее исправление этого положения. Однако иногда он пророчески предсказывает более приятное будущее на земле или в загробном мире после смерти, которая в конце концов придет, чтобы освободить человечество от бремени страданий.
Все эти виды поэзии отличаются от обычной повествовательной прозы выбором языка. В большинстве из них также господствует особая стихотворная форма, сопровождаемая определенным ритмом, и тот самый параллелизм членов, который является характерной чертой еврейской поэзии. Мысль, высказываемая в одной строфе, повторяется во второй, часто в несколько расширенной и приукрашенной форме, и, возможно, также в третьей. Эту характерную особенность египетской поэзии хорошо показывает древнее восхваление царя:
Хвалы тебе, кто защищает землю и расширяет ее границы,
Кто побеждает чужие страны своей короной и обнимает Обе
Земли руками своими;
Кто убивает врагов своих без единого удара топора
и выпускает стрелу, не натягивая [тетивы] лука.
Мощь его поразила кочевников в стране, и страх перед ним
уничтожил Девять Луков.
Египтяне славятся и своей наукой. То, что открыли дошедшие до нас их научные труды, во многом опровергает древних авторов панегириков. Египтяне обладали высокоразвитой способностью к наблюдению. Их понимание явлений внешнего мира часто было верным, в результате опыта они приобрели значительные эмпирические знания. Однако, в отличие от греков, они редко преуспевали в приведении отдельных наблюдений в однородную систему в соответствии с постоянной точкой зрения. Возможно, наибольших успехов египтяне добились в области астрономии, ибо уже в ранний период начали наблюдать за звездами и объединять определенные звезды в созвездия, каждое из которых имело свое название. Чтобы разобраться в огромном множестве небесных тел, египтяне разделили небесный экватор на тридцать шесть частей, именуемых деканами. В те времена положение звезд в каждом часу ночи в течение года записывалось в особых таблицах с интервалом в десять дней. Собрания таких таблиц представлены на потолках некоторых царских гробниц Нового царства, чтобы умерший правитель с их помощью мог определить как часы в небе, так и точку солнцестояния в году. Другие звездные таблицы указывали ему путь по небу и служили календарем. Одну из самых ранних и лучших таблиц деканов, датируемую серединой Восемнадцатой династии, недавно обнаружили на потолке гробницы Сененмута в Дейр-эль-Бахри. В северной части неба показаны созвездие Большой Медведицы, изображенное в виде головы быка, и околополярные звезды, а в южной половине видны Орион и женская фигура Сотис (звезда Сириус). Кроме того, здесь есть список деканов, двенадцать древних ежемесячных праздников, каждый из которых представлен в виде круга, разделенного на двадцать четыре часа, процессия небесных тел северного неба и, наконец, изображение «Поля тростника» — небесного района, где умерший был вынужден трудиться.
Среди множества астрономических наблюдений, которые вели египтяне, одно имело особое практическое значение. Уже в далекой древности было совершено открытие, что день, когда для египетского земледельца начинался новый год и ежегодный разлив Нила, примерно соответствовал дню, когда на рассвете на восточном горизонте впервые после двух с половиной месяцев отсутствия появлялась ярчайшая из неподвижных звезд — Сириус, известная египтянам как Сотис (Сопдет). Промежуток между двумя такими гелиакическими восходами звезды Сотис составлял триста шестьдесят пять дней с четвертью. Приняв это событие за обозначение начала года, египтяне получили астрономический год, который практически совпадал с солнечным. Разумеется, в древние времена в повседневной жизни этот год не применялся; население, занимавшееся земледелием, пользовалось календарным годом, состоящим из двенадцати месяцев по тридцать дней в каждом и дополнительного периода из пяти дней, чтобы избежать слишком большого расхождения с истинным солнечным годом. Однако, поскольку этот год был на четверть суток короче, чем астрономический год Сотис, то по прошествии каждых четырех лет день начала года по гражданскому (или народному) календарю наступал на день раньше, чем день нового года, связанный с Сотис, в древности выпадавший на 19 июля. Только через 1460 «гражданских» лет оба дня начала года снова можно было отмечать в один день. И все же, несмотря на это неудобство, только во времена господства Римской империи, после введения христианства, год Сотис заменил в Египте гражданский год. В Риме он был введен Юлием Цезарем в 45 году до н. э. — поэтому он и известен как «юлианский год» — и стал основой календаря, которым после некоторого уточнения и исправления мы пользуемся по сей день.
Ежегодный разлив Нила, с повторяющейся регулярностью изменявший или стиравший границы между земельными участками, заставил египтян уже в ранней древности заняться межеванием и обрести точное знание, как считать. Несомненно, их способы подсчета были несколько громоздкими. Если мы заглянем в два математических «трактата», дошедшие до нас от конца Среднего царства и гиксосского периода, то удивимся, каким неудобным способом решались простейшие арифметические и геометрические задачи. И тем не менее египтяне уже в глубокой древности научились проводить некоторые очень сложные геометрические вычисления, открытие которых приписывают грекам. Геродот не ошибался, когда считал Египет родиной геометрии. В этой связи следует признать, что египетские «справочники» по данному предмету были посвящены решению исключительно практических задач и что египтяне никогда не предпринимали попыток рассматривать математику как науку.
Несколько более благоприятной была ситуация с медицинской наукой, о которой Геродот писал: «В Египте множество врачей, каждый из которых является знатоком». Там появилась довольно обширная медицинская литература, значительная часть которой сохранилась в виде записей на папирусах. В итоге у нас есть восемь более или менее полных медицинских сочинений. Они были записаны в первой половине Нового царства, примерно в середине 2-го тысячелетия до н. э. Однако сами тексты относятся к гораздо более древнему периоду, и часть их датируется началом Древнего царства.
Предметом одного из этих древних трактатов являются не болезни человека, а ветеринария. Из оставшихся семи четыре имеют разное содержание и включают чисто медицинские материалы в сочетании со множеством предписаний, или рецептов, для домашнего использования, то есть косметических советов, например о способах окрашивания седых волос, и изречений магического характера. Однако содержание трех остальных папирусов полностью однородно. Один представляет собой трактат о гинекологических заболеваниях, другой, от которого сохранились лишь фрагменты, посвящен зачатию, бесплодию и полу нерожденного ребенка, третий связан с хирургией.
Все эти труды преследуют строго практическую цель. Они предназначены для передачи полученного эмпирическим путем медицинского опыта врачам будущего. Предполагалось, что каждая такая книга будет использоваться в качестве практического пособия, научной систематизации внимание практически не уделяется. Каждый трактат представляет собой только сборник предписаний, лишь изредка озаряемый искрой размышлений, как, например, в инструкциях, относящихся к человеческому сердцу и кровеносным сосудам. Врач обычно довольствовался установлением по возможности правильного диагноза, природы и места заболевания и приготовлением подходящего лекарства в соответствии со своими изысканиями. Эти снадобья часто, если не всегда, были довольно неестественными с точки зрения разумности, но не совсем бесполезными. Однако они слишком часто зависели от необоснованных представлений об их целительной силе, и в том случае, когда человеческих знаний не хватало, в качестве средства спасения использовались магия и колдовство.
Четвертый древнеегипетский справочник — хирургический папирус Эдвина Смита, одно из сокровищ Нью-Йоркского исторического общества — существенно от них отличается и создает, можно сказать, более научное впечатление. Его великолепную публикацию осуществил покойный Джеймс Генри Брэстед (см. вклейку фото 26). Этот древнейший в мире трактат по хирургии рассматривает сорок восемь заболеваний в семи разных частях, расположенных в соответствии с частями тела, начиная с черепа и заканчивая, вероятно, ступнями.
Каждое заболевание, рассматриваемое в этом трактате, описывается в соответствии с определенной установленной схемой. Вначале стоит заглавие с указанием недуга, затем следует осмотр пациента, вводимый словами: «Если ты осматриваешь человека» — вместе с симптомами. За ними описывается диагноз, который начинается с фразы: «Ты скажешь ему: „Он страдает от“» — того или иного заболевания, название которого прибавляется. Затем следует профессиональное решение врача, которое могло принимать какую-то из трех разных форм: 1) «болезнь, которую я буду лечить», то есть благоприятный прогноз; 2) «болезнь, с которой я буду бороться», прогноз, вызывающий сомнения, или 3) «болезнь, которую нельзя вылечить», неблагоприятный прогноз.
Это поразительное древнеегипетское руководство представляет собой не просто случайный набор описаний произвольных заболеваний, как другие медицинские книги Древнего Египта, а скорее трактат, который его автор, возможно придворный или армейский хирург, строго систематизировал, чтобы передать опыт, полученный за время практики путем методического обследования и объективного разбора. Благодаря этому папирус Эдвина Смита является не только ценным памятником по истории медицины, но также красноречивым доказательством научного духа, который четыре тысячи лет назад и даже больше руководил по меньшей мере несколькими избранными людьми Древнего Египта в их исследованиях. Это восхитительное открытие человеческого разума, пробившегося к первым ступеням развития науки.
В позднейшей форме египетского языка — коптском языке — слова записывали греческими буквами с использованием семи символов, взятых из египетской письменности. Этот язык начали использовать после того, как в Египте распространилось христианство, для того чтобы заменить древнюю религию этой страны. На самом деле, когда прежняя религия уступила место новой, знание об иероглифическом письме, которое на протяжении греко-римского периода в основном сохранялось местным жречеством, постепенно забылось. Коптский язык с его более простой и удобной системой письма стал языком христианской церкви в Египте. На коптский было переведено Священное Писание, и этот язык широко использовался в церквях и монастырях долины Нила. Так продолжалось до эпохи Средневековья. Однако после арабского завоевания (641 г. н. э.), когда христианство, в свою очередь, было заменено исламом, коптский язык постепенно угас. Так древний язык египтян исчез в их родной стране, и вместо него восторжествовала арабская речь завоевателей, которая в одном из диалектов сохранилась в качестве языка современных египтян.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.