Глава 10 Окружающие страны

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 10

Окружающие страны

Из всех чужих стран, благодаря власти над которыми Тутмосиды подняли Египет до положения великой мировой державы, самыми ценными были «южные страны», даже если, по нашему мнению, Сирия из-за нашего исторического и религиозного интереса к Святой земле их превосходила. Попытки завоевания земель в верхнем течении реки к югу от Элефантины за первым порогом Нила были предприняты уже в Древнем царстве. И хотя некоторые успехи в этом направлении были достигнуты в период Среднего царства, впервые юг оказался под постоянной властью Египта при Тутмосе I.

Эту землю, сегодня известную нам как Нубия (см. вклейку фото 21), древние египтяне, как правило, делили на две области. Северная часть до современного города Вади-Хальфа называлась Уауат, тогда как расположенная дальше к югу часть долины Нила, протянувшаяся в глубь Судана, именовалась «страной Куш». Египтяне называли население области «нехси», причем это наименование включало не только нубийцев, живущих на юге, но и кочевников, которые с трудом добывали скудное пропитание в пустынных ущельях и долинах между верхним течением Нила и Красным морем. Они жили в пещерах, которые часто встречались в их горной стране, и из-за этого стали известны грекам как «троглодиты», то есть «жители пещер». Они не занимались земледелием, а жили за счет того, что давали им их стада, или за счет грабежа, совершая набеги на Нубийскую долину. К югу от них жили негры, территория которых в древности достигала на севере района Белого Нила выше Хартума.

Хотя в древнейшие времена — до 3200 года до н. э. — в Египте и Нижней Нубии жило однородное население и они, по сути, обладали единой культурой, ко второй половине 2-го тысячелетия до н. э. они все больше и больше отдалялись друг от друга. Образование единой нации принесло Египту огромную выгоду: при первых династиях появилось национальное египетское искусство, и уже в эпоху пирамид египетская культура достигла своего первого расцвета.

Нубия, напротив, постоянно оставалась на примитивном культурном уровне и без изменений сохраняла формы и технические приемы далекого прошлого, неизбежно теряя «энергию молодости». К периоду Древнего царства наступил самый большой спад культуры в истории Нубии. Погребения той эпохи демонстрируют крайнюю бедность населения и почти полное отсутствие связей с Египтом.

Однако нубийская культура пережила большой подъем в 3-м тысячелетии до н. э., когда хамитские племена, смешавшиеся с негритянским населением, пришли из Судана на север и обосновались в Нижней Нубии между первым и вторым порогами Нила. Вновь прибывшие принесли с собой на новое место жительства свои национальные обычаи и правила. На иссушенной почве находящейся в упадке Нубии развилось новое искусство, которое резко отличалось от существовавшего в этой стране прежде, хотя в древнем было много того, что можно было использовать в новом. Особой чертой новой культуры являлась ее разнообразная керамика, среди которой обращают на себя внимание глиняные чаши с красивыми резными орнаментами. Начался период новой, высокоразвитой нубийской культуры.

В то же время немного дальше к югу, выше третьего порога Нила, в месте, где сейчас находится провинция Донгола, в Керме возникла гораздо более грубая культура. Уже в начале Двенадцатой династии здесь было основано египетское торговое поселение. Местные вожди этой области устраивали для себя гробницы в виде огромных круглых курганов из камня. Их похороны сопровождались жестоким убийством множества слуг, чтобы те могли последовать за своими господами в загробный мир. Носители этой культуры изготавливали из слоновой кости необычные инкрустации в виде животных для мебели, расшивали свою одежду узорами из слюды и делали красивую краснолощеную керамику, совершенно не похожую на ту, что производили в месте распространения северной культуры. На самом деле культура Кермы во многом носит явно африканский характер.

Примерно в это время с населением Северной Африки за пределами Египта происходили значительные изменения. Вдоль Средиземноморского побережья появились представители европеоидной расы — чемеху, голубоглазые блондины со светлой кожей, которые, вероятно, достигли своего нового дома, переправившись через Гибралтарский пролив. Они столкнулись с прежним населением, темноволосыми ливийцами-чехену, и, оттеснив последних, продвинулись на восток через оазисы и дальше к верхнему течению Нила и Нубии, где поселились, смешавшись с прежним населением.

Так что же на юге делало господство над страной Куш таким желанным для египтян? Почему фараоны столь упорно пытались покорить области в верхнем течении Нила и включить их в состав своей растущей империи? Разумеется, от местных земледельцев можно было получить подати в виде продуктов с полей и скота. Однако гораздо большее значение имели богатые копи Куша, где добывали огромное количество золота. Кроме того, Нубия, как и Египет, была страной, где текла великая река. Нил являлся связующей нитью между Египтом и областями Судана, благодаря которой велась богатая торговля всеми желанными товарами Африки: слоновой костью, черным деревом, страусовыми перьями и яйцами, леопардовыми шкурами, скотом и рабами. С древнейших времен и почти до наших дней египтяне в основном торговали с землями в верхнем течении Нила и Суданом. Эту торговлю можно было успешно поддерживать только в том случае, если эти области и все дороги в пустыне находились под контролем Египта.

Бесспорно, тот факт, что Тутмос I включил вновь завоеванные земли Нубии в Египетскую империю и объединил их со своей самой южной провинцией в один большой административный район, как это продолжает существовать и в наши дни, свидетельствует о его большом таланте правителя. Для управления провинцией назначался наместник, носивший титул «князь Куша и начальник южных земель». Его положение, как предполагает его титул, было гораздо более независимым, чем у других египетских чиновников. Владения наместника простирались от Эль-Каба в Верхнем Египте до южной границы империи, которая со времен Тутмоса III располагалась в области Карои, в районе Напаты. Власть такого человека, резиденция которого находилась в Меме — современном регионе Ибрима и Анибы, — была поистине велика. Он являлся главнокомандующим своей провинцией, которую был обязан защищать от восстаний и набегов кочевников. Он отвечал за строительство храмов и крепостей, кладовых и каналов, в его руках находилось судебное ведомство и, прежде всего, обязанность доставлять своему господину все сборы и подати своей провинции в египетскую столицу в надлежащем количестве и в должное время. Они состояли из золота, либо в виде золотоносного песка, положенного в мешки, либо в виде колец, которые являлись ближайшим аналогом монет, известным древним египтянам; различных видов скота; рабов и рабынь и «кораблей, груженных слоновой костью, черным деревом и всеми другими прекрасными товарами земли в дополнение к урожаю». Все эти вещи привозили в Фивы, куда часто приезжал и сам наместник, чтобы отчитаться о своем управлении и самолично доставить дань. Частная гробница в Фивах сохранила до наших дней прекрасную роспись, изображающую такое событие (см. вклейку фото 22). Мы видим, как князь Куша Аменхотеп-Хуи, занимавший эту должность при Тутанхамоне, приводит к царю представителей нубийской знати с их данью. В таких сценах мы встречаем негров — жителей районов, которых египтяне достигли во времена Восемнадцатой династии и с которыми они только тогда смогли действительно установить тесные связи. Большей частью эти люди одеты в соответствии с египетской модой; некоторые даже подражают египетскому стилю укладки волос, хотя большинство сохраняет национальные прически, эффектно подчеркиваемые страусовыми перьями. Среди этих вельмож появляется и негритянская царевна, которая под защитой пышного «зонта» едет в богато украшенной египетской колеснице, запряженной, как это ни странно, вместо обычных горячих коней неуклюжими быками. Нетрудно представить, с каким удивлением жители египетской столицы должны были взирать на эту экзотическую процессию, особенно на чернокожих женщин, ведущих голых детей за руки или, как в одном случае, несущих младенцев в корзине на спине, высокого жирафа в сопровождении двух погонщиков и величавых быков и коров с их богато украшенными рогами.

Под хорошо организованным египетским управлением Нубия быстро развивалась. Система ирригации была улучшена, так что урожаи с обрабатываемых земель заметно возросли. Были основаны новые города, и повсюду выросли прекрасные храмы, которые по размерам и убранству лишь немного уступали тем, что были возведены в самом Египте. Нам известно не менее двенадцати нубийских храмов, которые обязаны своим строительством фараонам Восемнадцатой династии. Красивейшим из всех, без сомнения, являлся большой храм в Солебе, который относится к самому блестящему периоду истории древнеегипетской архитектуры — правлению Аменхотепа III. Как указано в посвятительной надписи, он был «сделан очень широким и большим, его красота была превосходна, его входные башни достигали неба, и его столбы для флагов доставали до небесных звезд. Его было видно с обоих берегов реки… Он был окружен большой стеной, зубцы которой сверкали больше неба и напоминали обелиски, которые царь Аменхотеп возвел на миллионы миллионов лет».

Пройдя по аллее, обрамленной статуями священных соколов, баранов и львов (см. вклейку фото 23), изображениями Сопду, Амона и царя, посетитель подходил к грандиозной колоннаде, которая вела к огромному входу в храм, расположенному между двух башен. Внутри располагался большой двор, окруженный колоннами со всех сторон. За первым двором находился еще один такой же, к которому примыкал зал, чей потолок поддерживали двадцать четыре колонны с пальмовидными капителями. За этим залом следовал еще один, еще больший, с сорока колоннами в другом стиле, а в дальней части этого огромного сооружения располагалась святая святых и ряд небольших часовен, от которых мало что сохранилось.

В этих нубийских храмах в основном отправлялись культы египетских богов — Амона Фиванского и Ра-Хорахти Гелиопольского, — хотя некоторое внимание уделялось и другим божествам, особенно местному нубийскому богу Дедуну, умершему царю Сенусерту III, который, будучи первым завоевателем Нубии, был возвеличен до положения кого-то вроде ее святого покровителя. В Солебе также почитали правящего фараона — самого Аменхотепа III. Надписи на стенах храмов были составлены на египетском языке и записаны египетскими иероглифами, поскольку египетский был официальным языком администрации и торговли. Несмотря на это, огромная часть населения продолжала использовать свой национальный нубийский диалект или диалекты.

Итак, Нубия постепенно стала полностью египтизированной, и это явление было настолько полным, что она упрямо держалась за египетскую культуру позднее, когда сам Египет уступил иноземным влияниям. Когда греки в VII веке до н. э. пришли в долину Нила, именно Нубия — та самая Нубия, которую некогда пренебрежительно называли «презренным Кушем», — считалась местом традиционной египетской культуры. Приезжавшие греческие писатели приходили к заключению, что вся цивилизация Египта происходила из Эфиопии, страны с чернокожим населением, и оттуда была принесена вниз по Нилу в Египет.

Важным событием в период ранней Восемнадцатой династии было возобновление торговых отношений с населением страны чудес — Пунта на побережье Сомали. На пятом году правления царицы Хатшепсут в эту далекую землю была послана экспедиция, состоящая из пяти больших парусных судов, под командованием одного из царских любимцев. После долгого путешествия флотилия прибыла к «мирровым террасам» на берегу Пунта, где египтяне с удивлением увидели хижины местных жителей, построенные посреди пальм и рощ мирровых деревьев на сваях. Попасть в них с земли можно было только при помощи лестниц (см. вклейку фото 24). Египетские моряки выгрузили на берег множество товаров — оружие, бусы, кольца и тому подобное, — привезенных с берегов Нила. Вскоре из деревни Пунта появились его правитель в сопровождении своей чудовищно толстой жены, сыновей и дочерей, чтобы те могли приветствовать чужеземцев и расспросить, зачем они приехали (см. вклейку фото 25). Тем временем торговля продолжалась: жители Пунта принесли товары своей страны, особенно большое количество мирры и золота, и обменяли их на диковинки из Египта. Торговля закончилась, посланцы Хатшепсут устроили правителю щедрое угощение, состоявшее из «хлеба, пива, вина, мяса, фруктов и всех прекрасных вещей Египта». Тем временем египетские корабли были «тяжело нагружены чудесами Пунта, состоящими из всех видов прекрасных растений Страны Бога [район, расположенный к востоку от долины в верхнем течении Нила], грудами мирры, живыми мирровыми деревьями, черным деревом, настоящей слоновой костью, золотом, драгоценными породами дерева, благовониями, косметическими средствами для глаз, обезьянами, собаками, шкурами леопардов и рабами с детьми их». Наконец флотилия царицы Хатшепсут отчалила, и после удачного обратного путешествия солдаты господина Обеих Земель высадились в Фивах вместе с посольством от «вождей страны Пунт», которые сопровождали экспедицию, чтобы преподнести ее величеству дары и добиться мира «от той, чье имя проникло до самых дальних пределов неба». Счастливое возвращение экспедиции с огромным количеством редких сокровищ вызвало в столице большую радость. Удивлению по поводу чудесных товаров, добытых в путешествии, особенно тридцати одному цветущему мирровому дереву, которые перевезли в кадках, не было конца. Царица, «чьи члены благоухают, словно роса богов, притираниями и миррой», и ее соправитель Тутмос III с благодарностью передали большую часть сокровищ Амону Фиванскому, по указанию и под защитой которого проводилась эта экспедиция и который «поместил все страны под сандалии царя и царицы».

После такого большого путешествия в Пунт связь с этой далекой страной поддерживалась постоянно, и с того времени египетские источники неизменно информируют нас о чудесах, которые были привезены оттуда в долину Нила в результате скорее торговых, чем военных экспедиций.

Самым важным событием всей эпохи было завоевание Сирии и Палестины, которое было достигнуто постепенно в результате самых тяжелых со времен изгнания гиксосов сражений. Тем не менее египтяне не смогли низвести эту область до статуса египетской провинции или установить здесь единое управление, как они сделали в Нубии. В стране, разделенной природой на множество несоприкасающихся частей и настолько разобщенной политически, подобной организации можно было добиться только благодаря гораздо большим военным и административным силам, чем те, которыми фараоны располагали в действительности. В результате они были вынуждены довольствоваться требованием, чтобы сирийские государства признали господство Египта. Правители, которые по своей воле или из-за вооруженного принуждения покорились египтянам, были вынуждены призвать фараона своим господином и связать себя обязательством регулярно выплачивать дань в четко установленных количествах. Их также заставляли служить в армии египетского царя во время войны и снабжать его войско «питанием и питьем, быками, овцами, медом и маслом» каждый раз, когда оно должно было пройти по их владениям. Часто египетский чиновник, обладающий полномочиями, в сопровождении отряда солдат размещался в их городах, чтобы представлять фараона и обеспечивать надлежащее уважение Египту и его власти. Согласно официальной точке зрения, территория независимых государств являлась собственностью египетского царя. Любого правителя, которому было позволено сохранить власть или которого только назначили, фараон брал под свою защиту, чтобы с египетской помощью поддерживать его власть в этом месте против всех внешних и внутренних врагов. Царь заверял своих вассалов: «Если ты выражаешь покорность, есть ли что-то, что царь не может сделать для тебя?» Поэтому, если сосед напал на владения такого правителя или разорил их, тот мог обратиться за помощью ко двору в Фивах и в большинстве случаев получить ее. Однако существовали и исключения. Фараоны также соблюдали принцип «разделяй и властвуй» и пытались если не поощрять, то, по крайней мере, не всегда пресекать многолетние разногласия и соперничество, которые окружали мелкие государства с незапамятных времен. Очевидно, что, пока местные правители воевали друг с другом и, таким образом, растрачивали свои богатства и силы, не было опасности, что они устроят заговор против Египта и отважатся объединить усилия и сбросить иноземное ярмо. Любая попытка измены строго каралась. Если известие об этом достигало ушей фараона, он угрожал подозреваемому жесточайшим наказанием: «Если по какой-то причине ты питаешь желание проявить враждебность или вынашиваешь мысль о неприязни или ненависть в сердце твоем, тогда ты и вся твоя семья будете приговорены к смерти; поэтому покорись царю, твоему владыке, и будешь жить».

Естественно, огромной политической ошибкой было бы предоставить завоеванную страну после ухода большой египетской армии самой себе, а доставку дани поручить доброй воле правителей. В тот же день, когда последний египетский воин покинул бы территорию Сирии, правители, разумеется, провозгласили бы свою независимость, представители фараона со всеми своими сопровождающими были бы «удалены», а от выплаты дани отказались бы. На самом деле это происходило довольно часто, и постоянно повторяющиеся вторжения египетской армии в Сирию явно свидетельствуют, что государства «презренной страны Речену» не покорились легко египетскому превосходству. Поэтому, чтобы предотвратить, насколько это возможно, появление восстаний, держать вассалов в повиновении и обеспечить сильные укрепления на случай войны, по всей стране были основаны военные посты, или «места привалов». Они были укреплены стенами и защищены башнями, в их гарнизонах присутствовали лучники и возничие колесниц. Там были устроены большие склады для хранения части дани, доставляемой из окружающих городов, чтобы «место привала» можно было обеспечить любой хорошей вещью, когда египетская армия в следующий раз придет туда и ее нужно будет снабдить припасами.

Египтяне использовали и иное действенное средство, чтобы держать в повиновении правителей-данников: они увозили в Фивы в качестве заложников их сыновей или других членов их семей. В столице их селили в большом дворце, где с ними хорошо обращались, хотя это была своего рода роскошная тюрьма. Им давали египетское образование и знакомили с египетским образом жизни в столице империи. Когда в сирийской отчизне умирал правитель, фараон называл его египтизированного сына его преемником и после «умащения головы его маслом» посылал того занять трон отца. Таким образом, с течением времени количество верных вассалов, которые «следили за своими городами», возрастало, и позднее они с благодарностью вспоминали время, когда «их детьми забрали в Египет, чтобы служить царю, их господину, и стоять у двери царя».

Связь между Египтом и сирийскими вассалами поддерживали посланцы фараона, которые путешествовали из одного города в другой, собирали дань, доставляли распоряжения от царя и привозили письма от местных князей к египетскому двору. Мы достаточно много знаем об этой переписке, которая велась клинописью на аккадском языке, так как в 1887 году ее часть вместе с многочисленными письмами вавилонских и других западноазиатских владык была обнаружена в Верхнем Египте, в развалинах Амарны. Эти послания прибыли из разных городов Палестины и Финикии. Там есть сообщения от правителей Иерусалима, Библа, Тира и Сидона, а также Акко, Мегиддо, Ашкелона и Бейрута. Их содержание было весьма разным. То правитель в самых смиренных выражениях заверяет фараона в своей неизменной покорности, то просит помощи против своих врагов, то жалуется, что после многочисленных настойчивых просьб она так и не была оказана, то сообщает царю о мире и безопасности в области, порученной его заботам. В основном в этих посланиях находят красноречивое выражение ссоры и интриги между разными правителями, каждый из которых, разумеется, был честнее других. Так, правитель Иерусалима Абдихепа защищается от обвинений в измене, о которой было доложено двору в следующем послании:

«Царю, моему господину, говорит Абдихепа, слуга твой: „Семь и семь раз припадаю я к ногам царя, господина моего. Что я сделал царю, моему господину? Они клевещут на меня перед царем, говоря: „Абдихепа отступился от царя, своего господина“. Но смотри, не отец мой, не матерь моя поставили меня на это место, а могучая рука царя передала мне дом отца моего. Зачем же буду я совершать преступление против царя, моего господина? Пока царь, мой господин, жив, я буду говорить посланцу царя, моего господина: „Почему ты любишь хабиру и ненавидишь местного вассального правителя?“ Вот почему они порочат меня перед царем, моим господином“».

Раболепия полно также и следующее послание, которое правитель Бейрута Аммунира адресует «царю, моему господину, моему солнцу, моим богам и дыханию моей жизни… Я услышал слова табличек царя, моего господина, моего солнца, моих богов и дыхания моей жизни, и сердце слуги твоего, пыли под ногами царя, моего господина, моего солнца, моих богов и дыхания моей жизни, обрадовалось очень сильно, ибо дыхание царя, моего господина, моего солнца, моих богов и дыхания моей жизни, достигло слуги его и пыли под ногами его. Когда к тому же царь, мой господин, мое солнце, написал слуге его и пыли под его ногами: „Сделай, чтобы все было готово для войска царя, твоего господина“ — я понял его хорошо. И смотри, я приготовил все, моих лошадей, мои колесницы, все мое, чем владеет слуга царя, моего господина, для войска царя, моего господина. Пусть войско царя, моего господина, моего солнца, моих богов, сокрушит голову врагов его. И пусть глаза слуги твоего смотрят на жизнь царя, моего господина».

Однако не все письма написаны в подобном тоне. Некоторые из них выражают горькие жалобы, что фараон не прислал своему вассалу обещанную защиту против его врагов. Таким был правитель Библа Рибадди, один из самых верных друзей Египта. Жестоко теснимый царем Амурру Азиру, сыном некоего Абдаширты, который, несомненно, устроил против фараона заговор, он написал ко двору с отчаянной просьбой о помощи. Получив от египетского царя отрицательный ответ, он обратился к нему в большом волнении так:

«Если царь, мой господин, говорит: „Защищай себя и защищай город царя, за который ты отвечаешь!“ — чем же защищу я себя и город? В прошлом здесь со мной был гарнизон из царского войска, и царь доставлял зерно из Иаримуты, чтобы обеспечить их пропитание. Но смотри, Азиру снова атаковал меня, так что я остался без скота и без запасов: Азиру забрал все. Здесь не осталось зерна для моего пропитания, и земледельцы ушли в города, где есть зерно для их пропитания. К тому же почему царь сравнивает меня с другими вассальными правителями? Их города принадлежат им, и их вожди под ногами их, а мои города принадлежат Азиру, и он добивается моей покорности. Почему я должен быть предан ему? Какими же псами являются сыновья Абдаширты, раз поступают согласно своим интересам и оставляют города царя огню!»

Фараон считал себя стоящим выше этих раздоров, но только пока продолжала выплачиваться дань и не было перебоев в торговле с долиной Нила. Для него и для египетской администрации самым главным было получить от зависимых государств наибольший доход. С полей и из садов должны были доставлять часть урожая в качестве подати, которую либо посылали в Египет на кораблях и хранили в царских кладовых, либо, как мы уже видели, использовали для пропитания военных постов. Также важна была и другая дань, поступавшая из Сирии: рабы и рабыни, предназначенные для работ на строительстве храмов и общественных зданий или труда в рудниках и каменоломнях; лошади и колесницы; большие стада всевозможных пород крупного рогатого скота, овец и коз, а также более редкие животные, такие как слоны и медведи; благовония, масло, вино, мед; слоновая кость и желанные металлы, включая золото, медь и свинец; полудрагоценные камни, особенно ляпис-лазурь и горный хрусталь; бесчисленные произведения сирийских ремесленников, в том числе и золотые и серебряные сосуды и кувшины, некоторые из которых были изготовлены в форме голов животных. Жители покрытых лесами склонов гор Ливана были обязаны доставлять полезную древесину, особенно хвойных пород, которая высоко ценилась в практически лишенном деревьев Египте, где ее использовали при строительстве и изготовлении больших и малых предметов мебели, сундуков, небольших блюд и тому подобного. Эта дань прибывала в Египет ежегодно, и ее получали и записывали от имени царя особые высокопоставленные чиновники. Должно быть, это было впечатляющее зрелище, когда «вожди Речену и всех северных стран приходили с концов земли, сгибаясь в смирении, неся дань свою на спинах своих», ибо это стало любимым сюжетом, который чиновники, отвечавшие за получение дани, выбирали для изображения на стенах своих гробниц (см. вклейку фото 11).

Следует отметить, что не все, обозначенное и изображенное египтянами как «дань», действительно являлось таковой. В благодарность за многие вещи, присланные иноземными правителями, фараон отправлял дары, так что правильнее было бы рассматривать этот обмен как вид торговли. Во всяком случае, после завоевания Сирии между Египтом и Западной Азией велась активная торговля, и сам фараон вполне мог являться главным торговцем. По военным дорогам, связывавшим дельту и Палестину, ходили большие караваны, а вдоль Средиземноморского побережья плавали египетские и сирийские торговые суда, перевозящие множество товаров из одной страны в другую.

Эта торговля вышла далеко за пределы завоеванной Сирии, распространившись на севере за горы Тавра и Амана в Малую Азию и страну воинственных хеттов, в Месопотамии до империи Митанни, на востоке в Вавилонию и Ассирию, на западе на Кипр, Крит, острова Эгейского моря и, возможно, даже в материковую Грецию.

С того времени, как Тутмос III со своей армией пересек Евфрат и обратил в бегство народ Нахарины, грабя его города и опустошая его поля, отношения Египта с этой империей претерпели заметные изменения. Люди на Ниле стали понимать, что той страной управляет царь, не низший по рождению, чем их фараон. Они были убеждены, что для их пользы лучше жить с той землей в мире, чем вести непрерывные войны, которые ни при каких условиях победы не смогут обеспечить постоянную египетскую власть над таким далеким государством. Поэтому при Тутмосе III или при его преемнике между двумя державами, возможно, был заключен договор о дружбе, скрепленный женитьбой Тутмоса IV на дочери митаннийского царя Артатамы. Посланники свободно путешествовали между двумя дворами, и в результате возникла обширная переписка на клинописных табличках, часть которой, написанная царем Митанни Тушраттой фараонам Аменхотепу III и Аменхотепу IV, сохранилась в царских архивах в Амарне.

Желание фараона взять в свой гарем митаннийскую царевну дружественный двор на Евфрате удовлетворил не сразу. На самом деле Аменхотеп III отправил Шутарне — преемнику Артамамы — пять или шесть писем, когда митаннийский царь наконец согласился, чтобы его дочь Гилухепа стала супругой египтянина. Когда она в сопровождении трехсот семнадцати дам из своего гарема наконец прибыла в долину Нила, наступило всеобщее ликование, и Аменхотеп III, по своему обыкновению, велел изготовить серию больших памятных скарабеев, чтобы отпраздновать это знаменательное событие в международных отношениях Египта. А еще позже, когда сын Шутарны Тушратта взошел на трон Митанни, Аменхотеп отправил своего посла Мени к нему с письмом: «Брат мой, пришли мне твою дочь, чтобы она стала моей женой, госпожой Египта». Тушратта со своей стороны «не опечалил сердца брата своего и принял благосклонное решение. Он показал ее Мени, как желал брат его. И Мени увидел ее, и, когда он увидел ее, он очень обрадовался». После этого Мени отправился назад в Египет, чтобы сообщить своему владыке о результатах смотрин. Наконец с письмом от Аменхотепа III он совершил второе путешествие на Евфрат, чтобы сопровождать царевну Тадухепу в Египет. «Я прочел табличку, которую он привез, — пишет Тушратта, — и понял слова брата моего. Весьма хороши были слова брата моего, как будто я мог увидеть брата моего воочию». Он продолжает рассказывать, как желал «дать жену брата его, госпожу Египта, и что она должна быть привезена к брату его», но только после того, как он получит за нее огромный выкуп, «без предела, достигающий неба от земли». Прошло не менее шести месяцев, пока посланцы смогли добраться до Нила с царевной и ее приданым, которое вплоть до последней вещи было перечислено на двух больших глиняных табличках и сопровождалось благословением Тушратты: «Пусть Шамаш и Иштар идут перед ней! Да сделают они ее приятной сердцу брата моего, и пусть брат мой радуется в день этот. Пусть Шамаш и Иштар принесут благословения и большую радость брату моему, и да живет мой брат вечно».

Тадухепа благополучно прибыла в Египет и была встречена с большой радостью и осыпана почестями и подарками. Цель скрепить с помощью этого брака дружбу между двумя дворами, «в десять раз более тесную», чем это было прежде, кажется, действительно была достигнута. Когда Аменхотеп III заболел, Тушратта послал «статую богини Иштар из Ниневии, которая путешествовала в Египет в прошлый раз», чтобы она могла восстановить здоровье фараона. Как мы видели (гл. 8), это не помогло, и египетский царь умер, а на трон взошел его сын Аменхотеп IV, которого клинописные таблички официально называли Напхуруриа. Он известил митаннийского царя о смерти своего отца и предложил продолжить прежнюю дружбу с ним, особенно поскольку он решил взять супругу своего отца Тадухепу в свой собственный гарем. До нас дошел также ответ Тушратты на это письмо:

«Когда мне сообщили, что брат мой Ниммуриа [так Аменхотепа III называют на клинописных табличках] ушел к своей судьбе, то я плакал в тот день. Я сидел здесь день и ночь; в тот день я не ел и не пил, ибо пребывал я в печали. И я сказал: „Если бы только умер другой в моей стране или в стране моего брата, а брат мой, которого я любил и который любил меня, продолжал жить! Ведь любовь наша продолжается, как продолжаются небо и земля“. Но когда Напхуруриа, великий сын Ниммурии от его великой супруги Тии, принял правление, я сказал: „Ниммуриа не умер, если Напхуруриа, его великий сын, правит на месте его. Он не изменит ни слова с его прежнего места“. И теперь, брат мой, мы сохраним дружбу отца твоего десять раз».

На самом деле такое соблюдение взаимных интересов составляло ядро всей дружбы, которая, разумеется, строилась на чисто материальных основаниях. Митаннийских царевен не просто так посылали в Египет, недаром им давали роскошное и богатое приданое, не зря ко двору фараона отправляли послов с лошадьми и колесницами, драгоценными камнями и всевозможными безделушками. В ответ ожидали подарков не меньшей ценности, но больше всего жаждали золота, «которого в стране брата моего так же много, как песка». Если же в ответных дарах отказывали или доставляли в количестве меньшем, чем ожидалось, то без колебаний, в совсем не царственной манере требовали вернуть долг. Например, Аменхотеп III обещал своему тестю Тушратте в качестве платы за его дочь среди прочего две золотые статуи, материал для изготовления которых митаннийскому посланнику даже показали. На самом деле «когда они были отлиты, послы увидели своими глазами, что они совершенны и полновесны. И ему показали еще больше золота без меры, которое он намеревался отправить, говоря послам: „Вот статуи и вот еще больше золота и бесчисленные вещи, которые я посылаю брату моему. Взгляните на них своими глазами“. И посланцы видели их своими глазами». Однако прежде, чем эти вещи были отправлены, Аменхотеп III умер. Эхнатон задержал то, что предназначалось для Тушратты, и вместо двух золотых послал в Митанни пару статуй, сделанных из дерева и покрытых золотой фольгой. Неудивительно, что Тушратта был весьма разочарован и возмущен, особенно из-за того, что фараон был хорошо осведомлен об обязательстве своего отца и, соответственно, повинен в деле, которое было нечестным или не согласовывалось с его девизом «жить правдою». Поэтому «дары», которые были задержаны, стали предметом горьких жалоб и даже могли быть отосланы недовольным получателем назад в Египет. Очевидно, что, несмотря на взаимные уверения в дружбе, каждый царь всегда оставался хитрым торговцем, который никогда не «сердился» на своего брата, — иными словами, который никогда не позволял, чтобы его обманули. Под словом «дары» подразумевались всего лишь «товары», и между двумя правителями велась оживленная меновая торговля, едва прикрытая притворным обменом осязаемыми знаками дружбы.

Как показывает другая часть клинописных табличек из Амарны, на весьма похожем уровне находились и отношения между Египтом и двумя великими державами на Тигре и Евфрате — Ассирией и Вавилонией. Особенно активный обмен происходил с вавилонскими царями Кадашман-Энлилем и Бурнабуриашем. Письма этих правителей, которые имеются в нашем распоряжении, составлены в значительно более решительной и самоуверенной манере, чем те, что отправлял в Египет двор Митанни, и показывают, что эти владыки великой и могущественной империи считали себя по меньшей мере равными фараону. Ни один митаннийский владыка никогда не осмеливался добиваться руки египетской царевны. Иначе обстояло дело с вавилонскими царями. Когда Аменхотеп III обратился к Кадашман-Энлилю с просьбой прислать его дочь в свой гарем, она была отправлена к нему без колебаний. Однако фараон воспротивился встречной просьбе отправить в Вавилон египетскую царевну. Это неразумное предложение было отвергнуто как противоречившее всем обычаям. Однако Кадашман-Энлиль ответил своему «брату» более логично и последовательно в другом письме:

«Если, брат мой, ты пишешь, что не позволишь дочери твоей выйти замуж, говоря: „Никогда дочь египетского царя не была отдана никому“ — почему же тогда нет? Ты царь и можешь поступать по своему собственному желанию. Если ты пожелаешь отдать ее [в жены], кто сможет сказать что-либо [против]?»

Дальше он продолжает простодушно утверждать, что, в конце концов, будет вполне доволен, если ему пришлют другую красивую женщину, поскольку ему будет достаточно просто объявить, что это дочь фараона, и никто не узнает об этом.

«Однако если ты вообще не пришлешь мне никого, значит, ты не думал о братстве и дружбе, когда писал об установлении более близких отношений друг с другом посредством брака? Именно с этой целью… я написал тебе о женитьбе. Почему же тогда брат мой не прислал мне даже одну женщину? Что ж, ты не послал мне женщины, должен ли я тогда, как ты сам, отказаться от женщины от тебя?»

В письме обсуждается и другая тема:

«Что касается золота, о котором я писал тебе, пришли мне золото, все, какое есть, больше, даже прежде, чем приедет твой посланник, тотчас же, во время нынешнего урожая… чтобы я мог закончить работу, которую я веду».

Царь продолжает, говоря, что позже золото не будет желанным и что если он не получит необходимое количество сразу, то вернет его назад и не сможет отдать фараону свою дочь.

Итак, очевидно, что важнейшую часть этих писем составляли повторяющиеся просьбы о золоте и других подарках. Иногда в них поднимались и политические вопросы. Царь Ассирии обратился к Египту за помощью против своего господина — вавилонского царя Бурнабуриаша. Когда последний услышал об этой просьбе, то написал дружественному двору, что в ней следует безоговорочно отказать, поскольку в подобных же условиях, когда некие ханаанеи, находящиеся под властью Египта, просили поддержки у Вавилона, им было в ней отказано.

Мы уже упоминали, что египетская торговля и ее самый могущественный и богатый участник — фараон — входили в контакт с хеттами и Малой Азией, а также с Кипром. С правителями этих областей египетский царь тоже обменивался посланиями на клинописных табличках, а также «данью» под видом даров. Кипр в основном торговал медью, Хеттская империя — сокровищами из серебра, тогда как Египет поставлял золото и предметы прикладного искусства.

Среди владык, «слышавших о победах Тутмоса III во всех землях» и прибывших в Египет, чтобы принести свои дары, были многочисленные «вожди земли кефтиу и островов в середине моря». Это были светлокожие люди, одежда которых резко отличалась от нарядов сирийцев. Она состояла из короткой яркой юбки с каймой, украшенной орнаментом, и более длинной полосой ткани впереди. На ногах эти люди носили высокую обувь ярких цветов. У них не было бород, а блестящие волосы падали им на плечи длинными прядями и часто вились надо лбом. Эти люди часто посещали долину Нила, куда привозили товары своих земель: тщательно изготовленные сосуды, кувшины и чаши из золота и серебра, кубки и золотые головы животных. Все эти и многие другие предметы с удовольствием обменивались на желанные товары из Египта.

Кефтиу являлись жителями острова Крит. Из своей столицы, Кносса, где правил легендарный царь Минос, они, вероятно, расширили границы своей империи, чтобы включить в нее большинство Эгейских островов и, возможно, даже южную часть материковой Греции. Их корабли бороздили волны Средиземного моря и достигали самых отдаленных уголков, ведя оживленную торговлю с разными народами на его берегах. Однако важнее всего была торговля с Египтом, с которым они с древнейших времен поддерживали связи и куда прибывали с грузом разных масел высокого качества и других товаров, популярных у жителей долины Нила. После того как около 1400 года до н. э. Крит пострадал от ужасной катастрофы и племена из материковой Греции вызвали падение блестящей островной империи Миноса, торговые и культурные связи Египта с Эгейским миром продолжали процветать. Об этом свидетельствуют многочисленные эгейские (позднеминойские) сосуды и черепки, найденные на различных египетских памятниках, а также египетские предметы, которые датируются временем правления Аменхотепа III и Эхнатона, обнаруженные в гробницах и развалинах городов по всему Эгейскому миру.

Итак, в XV веке до н. э. Древний мир впервые построил разветвленную систему международной торговли. Ее пути связывали Судан с Малой Азией и продолжались от Тигра и Евфрата до берегов Сирии, островов Эгейского моря и материковой Греции. Товары самых отдаленных народов становились предметами обмена, и представители совершенно разных культур смешивались и обменивались идеями друг с другом. Из-за отсутствия памятников той эпохи чрезвычайно трудно проследить иноземное влияние на Вавилонию и Ассирию, весьма вероятно, что ввозимых египетских товаров было недостаточно, чтобы отвести не менее древние искусство и культуру Месопотамии в новое русло. Совсем иная ситуация сложилась в сирийских государствах. Поскольку они стали политически зависимыми от Египта, между ними и империей фараонов развились активные торговые связи и обмен. Египетские чиновники, живущие в Сирии, привозили с собой всевозможные предметы обихода, включая самые замечательные творения египетских мастеров. В то же время местные жители в процессе торговли получали огромное количество самых разных товаров: египетские сосуды, украшения, изготовленные из драгоценных металлов и фаянса, скарабеи и амулеты. Все это они были готовы принять, и вскоре данные предметы стали копировать в сирийских мастерских. Египетское владычество положило конец вавилонскому политическому влиянию и точно так же вытеснило преобладание месопотамской культуры. В результате через какое-то время в Финикии развились особые, смешанные, культура и искусство, что явно подтверждают многочисленные сохранившиеся предметы. В Эгейском мире также найдены свидетельства, что контакты с Египтом оказывали постоянное влияние в основном на технику прикладных искусств, изготовление каменных сосудов и другие ремесла.

Существовало ли в таком случае обратное влияние этих иноземных культур на культуру долины Нила? С завоеванием Сирии и последовавшим за ним расцветом международной торговли изменившийся дух и обновленная жизнь взбудоражили жителей на берегах этой реки. Горизонты этого народа, прежде не простиравшиеся дальше порогов Нила на юге или «гор света», образовывавших восточную и западную границы долины, неожиданно значительно расширились. Пробудилось наслаждение роскошью и удобствами жизни, которые все больше подпитывали богатства, хлынувшие в Египет из завоеванных северо-восточных стран. Простая одежда для мужчин и для женщин, которая, по сути, оставалась неизменной с древнейших времен, теперь исчезла, и ее сменили наряды более элегантных стилей. От простой юбки отказались в пользу плиссированных платьев, закрывавших все тело, тогда как простые старомодные парики уступили место большим и тщательно уложенным (см. вклейку фото 50 и 56). Знатные дамы теперь стали носить богатые серьги, которые были в моде в Азии. Искусство также претерпело заметные изменения. Круг идей значительно расширился, а способы изображения стали избавляться от оков прежней традиции и двигаться в новых направлениях. На формы египетского искусства повлияли заимствования из вавилонских и сирийских источников, с одной стороны, и эгейские оригиналы — с другой. Копировались орнаменты из других стран, в искусстве появлялись чужеземные образы, так что богатая сокровищница египетских мотивов во многом пополнилась за счет добавлений извне.

От соприкосновения с новыми горизонтами египетского кругозора выиграл и египетский язык. В него вошло множество сирийских и, соответственно, главным образом семитских слов, в основном названий товаров, неизвестных египтянам до того, как их привезли в качестве дани или по торговым каналам. Эти слова в первую очередь включали обозначения таких предметов, как повозки и лошади, оружие и орудия труда, новые для Египта, а во вторую — названия более привычных предметов, таких как река, море, писец, дом и тому подобное. Для последних в египетском языке существовали свои слова, однако египетские авторы любили использовать иноземные, чтобы показать свою приверженность новейшей моде. Крупные египетские города к тому времени кишели семитами, которые попали в долину Нила или как заложники, военнопленные и рабы, или же приехали добровольно, чтобы участвовать в торговле. Многие из них с течением времени возвысились и заняли высокие административные должности. Они привезли с собой своих богов — Баала, богиню-хранительницу Кадеша Астарту и богиню войны Анат. Всем им были воздвигнуты святилища и назначены жрецы, пока наконец они не получили официального признания и им не начали приносить жертвы верующие египтяне.

Египетская культура сама по себе была слишком замкнутой и ограниченной традициями, чтобы постоянно сохранять все эти сиюминутные семитские нововведения. Позднее, когда египетская власть над Западной Азией ослабла, большинство из них быстро исчезло, хотя некоторые, разумеется, укоренились так сильно, что в качестве пережитков золотого века стали постоянными чертами души и самой сути Египта.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.