ГЛАВА 1-я. Природа страны.

ГЛАВА 1-я. Природа страны.

Географическое положение степей. — Днепр с его порогами, плавнями и островами; Буг и Днестр. — Флора. — Фауна. — Невзгоды степной жизни: зимние стужи, летние жары и засухи; саранча; соседство с татарами.

Предметом нашего изучения будет местность, обнимающая нынешние херсонскую, екатеринославскую и таврическую губ. (исключая в этой последней Крыма) и известная под именем Новороссии или новороссийских степей. Географическое положение и природа новороссийских степей определили их историческую судьбу: с самых отдаленных времен они служили жилищем для номадов, постоянно приходивших в Европу из Азии через Каспийские ворота, вытеснявших друг друга и уступавших свое место новым пришельцам. Не перечисляя древнейших обитателей их, мы только напомним о современниках древних русичей — печенегах, черных клобуках, половцах и татарах; одни кочевники надолго задерживались в новороссийских степях; другие только проходили через этот великий путь из Азии в зап. Европу и там уже проявляли свою разрушительную деятельность; новороссийские степи на востоке сливаются мало помалу со степями Азии; вот почему они и сделались торной дорогой для всех азиатских кочевников. Природа их представляла гораздо большие удобства для бродячей, кочевой, чем для оседлой жизни. Здесь искони господствовала не лесная, а степная растительность — высокие густые травы, столь заманчивые для номадов; леса здесь если и попадались, то в виде оазисов. Здесь был простор, столь необходимый для кочевников, с их многочисленными стадами рогатого скота и табунами лошадей; здесь почти нет лесов, препятствующих постоянным передвижениям с одного места на другое; здесь мало и гор: почти вся местность отличается равнинным характером; везде, куда ни бросишь взор, увидишь одну бесконечную равнину, то зеленую, то выжженную солнцем, отличительной чертой которой нужно признать почти полное отсутствие разнообразия. Единственными предметами, на которых останавливается взор, являются курганы, — это немые свидетели отдаленного прошлого; но и к ним скоро привыкает глаз, может быть потому, что и они похожи друг на друга. «Только Днепр, Днестр и Буг, — говорит о херсонских степях г. Шмидт, — составляют как бы исключение в херсонской губ. разнообразием и живописностью многих своих мест. Окаймляя или разрезывая всю степную поверхность с севера на юг, они поражают своим исполинским величием и извиваются широкими, синими полосами среди обширных зеленеющих долин, лесов, садов, лугов, камышей, резко отделяющихся от белеющихся пространств наносных песков»[6]. Первое место между этими реками по праву принадлежит Днепру[7], известному под именем Борисфена уже отцу истории Геродоту. Начинаясь в пределах смоленской губ., из болот, расположенных у подошвы валдайской плоской возвышенности, Днепр впадает лиманом в море и, таким образом, соединяет отдаленный северо-западный край с Черным морем; в пределах Новороссийского края он течет на расстоянии более 500 верст и на всем этом пространстве орошает степи. Характеристическую черту Днепра в пределах северной части екат. губ. составляют пороги и заборы. Днепровские пороги издавна привлекали к себе внимание путешественников и писателей; о них сообщают сведения византийский имп. Константин Багрянородный, Эрих Лясота, Боплан, неизвестный автор Книги большего чертежа, составитель атласа р. Днепра XVIII в. и, наконец, автор статьи, помещенной в 3-м томе «3ап. од. общ. ист. и др.», стр. 581—586; но число порогов в этих источниках указывается неодинаковое (от 7 до 13); самые названия их с X века изменились; впрочем, имена их у Константина Багрянородного переданы не точно. «Пороги, говорит нем. путешественник XVI в. Э. Лясота — это пучины (Strudl) или скалистые местности, где Днепр во всю ширину свою запружен камнями и скалами, которые отчасти находятся под водой или на уровне её, отчасти же поднимаются высоко над водой, почему и делают плавание по этой реке весьма опасным, особенно во время мелководия»[8]; по словам Боплана, пороги составляют род плотины, которая запружает реку: «Днепр подымается и падает с высоты 5 или 6 ф., а в некоторых местах от 6 до 7 ф., смотря по обилию вод его; весною, при таянии снегов, он покрывает все пороги, исключая седьмого — Ненасытицкого, который только и препятствует судоходству в это время; летом же и осенью, когда вода стоит на самой низкой точке, водопады имеют нередко от 10 до 15 ф. в вышину»[9]. Самый грозный из порогов Ненасытецкий, теперь называемый Дидом. «Страшный шум, говорит Афанасьев-Чужбинский, зачастую слышный еще от Звонецкого порога, здесь уже очень явственно дает знать о близости Деда, как называют лоцманы Ненасытец, и вскоре вправо показываются огромные всплески волн, бьющихся белой пеной между каменьями. Оба берега скалисты... Собственно порог состоит из 12 рядов камней, идущих дугообразно от правого берега к левому, преграждая таким образом течение Днепру, который, бросаясь с первого уступа и низвергаясь далее, шумит ужасающим образом. Правый берег одет огромными камнями, разбросанными в живописном беспорядке... С Монастырька, а лучше всего с верху горы вид на порог превосходный; Ненасытец представляется с птичьего полета весь покрытый белой жемчужной пеной. Шумит он как то особенно; порой случается слышать в его гуле необыкновенно дикие переливы; но бывает, что он стихает совершенно и только вблизи слышно, как переливается вода через каменья...»[10]. Днепровские пороги, конечно, должны были служить значительным препятствием для судоходства; порожистое течение Днепра представляло из себя как бы естественную твердыню, которая преграждала путь и в лежавшее за ней далее к югу русло Днепра (уже за порогами). Эта часть Днепра отличается другим свойством, характеризуется так называемыми плавнями.

Днепр течет здесь в широкой долине, перерезанной рукавами, гирлами и заливами реки, образующими множество озер, затонов и островов; эти то низменные долины, образуемые днепровским руслом, и называются плавнями. «Они состоят из песчаных и иловатых наносов реки, затопляемых с весенними разливами и за исключением некоторых возвышенных мест древнего образования, в период большего обилия вод в реке, остаются в течении всего года на горизонте её вод. Низменности одеваются болотной растительностью и густо растущим камышом, покрывающим сплошным ковром целые десятки квадратных верст. Прочие низменности долины представляют луговые пространства, одетые иногда густой лесной растительностью, преимущественно вербою, или же представляют совершенно оголенные наносы песка, как бы мели, только что выдвинувшиеся на поверхность воды. За исключением этих песчаных пространств, плавни составляют особое богатство страны, по скудности в ней строительного материала, топлива, а иногда и сена. Не говоря о значении леса в степном крае, но и камыш, достигающий роста от 5 до 6 аршин и более, употребляется на топливо и на постройку крыш, изгородей и самых домов (что имеет немаловажное значение), а луга доставляют постоянный и обильный сенокос, несмотря на случающиеся неурожаи сена в степях. Иловатая почва долины, при низменном её положении, весьма способна к разведению садов и огородов... Кроме того она представляет особенное удобство к разведению птицы и животных[11].» «Какая бы ни была засуха, говорит Афанасьев-Чужбинский, под влиянием которой выгорают молодые травы в степи, но она в плавне не ощутительна: здесь почва, напоенная обильным разлитием Днепра, сохраняя надолго влагу, дает роскошное прозябание растительности и на этих поемных местах трава всегда превосходна, потому что поляны окружены лесами и кроме того над Днепром, как над большой рекою, все таки перепадают дожди даже и в то время, когда в степи не бывает их совершенно[12]. Описанные здесь плавни начинаются сейчас же за днепровскими порогами еще в пределах екатерин. губ. (они то были известны у запорожцев под именем «Велыкого Лугу»); но затем тянутся и далее в пределах херсонской губ. до самого лимана.

Мы уже выше заметили, что Днепр образует в плавнях множество островов; острова эти начинаются еще в порожистой части Днепра, но больше всего мы находим их за порогами в плавнях. Уже Э. Ласота[13] и Боплан[14] обратили внимание на Днепровские острова, особенно много распространяется о них последний; впрочем, он сам при этом заявляет, что спускался только до острова Хортицы, а об островах за днепровскими порогами сообщает по рассказам других; он называет, между прочим, Великий остров, Томаковку, Кагер, Носоковку, Тавань, самым значительным из островов был Хортицкий. По словам Э. Ласоты, этот «прекрасный, высокий и приютный» остров имел в длину 2 мили и разделял Днепр на 2 равные части; Боплан к этому присоединяет еще такие сведения: он очень высок, почти со всех сторон окружен утесами, следовательно без удобных пристаней; в ширину имеет с восточной стороны около полумили, но к западу уже и ниже. Он не подвержен наводнениям и покрыт был густым лесом. Кроме более или менее значительных островов была еще целая масса небольших островков, образуемых руслами реки, озерами, затонами и т. п. «Несколько ниже реки Чертомлыка, говорит Боплан, почти на средине Днепра, находится довольно большой остров, с древними развалинами, окруженный со всех сторон более нежели 10.000 островами (это, конечно, гипербола), которые разбросаны неправильно, беспорядочно; почву имеют иные сухую, другие болотистую, все заросли камышом, возвышающимся подобно пикам и закрывающим протоки между островами».

Таков был Днепр с его порогами, плавнями и островами. Отчасти такими же свойствами отличался и Буг. Прорезываясь, подобно Днепру, через каменную гряду — отроги Карпат, он также образует пороги (между Ольвиополем и с. Александровкою); здесь каменными глыбами усеяно все дно реки; всех порогов 18; кроме того еще не мало и забор; пороги делают эту часть Буга очень живописною, но вместе с тем совершенно неудобную для судоходства; ниже порогов (от Александровки до впадения р. Куцого Епанца) Буг течет в долине шириной от 1 до 5-ти верст и, подобно Днепру, образует плавни[15]; плавни эти состоят то из лугов, заливаемых водой только во время половодья, то из топей, покрытых камышом или мягкими лесными породами деревьев, то из совершенно обнаженных песчаных пространств. В нижнем течении Буга плавень почти вовсе не было; здесь он сильно расширяется и достигает максимальной глубины[16]. Боплан указывает несколько островов на Буге (Андреев и Кременцов[17]).

На Днестре мы видим пороги и отчасти те же плавни и острова; только Днестр образует еще более плодородную долину, нежели Днепр и Буг; «долина днестровская составляет богатство края, представляя самую плодороднейшую почву для садов, виноградников и огородов, доставляя лес, камыш и всегда обеспеченный сенокос[18]».

О притоках Буга и Днепра «Топогр. оп.» области, доставшейся нам от турок в 1774 г., говорит следующее: «речек по сей земли хотя по обширности её и не весьма (много), однако довольно; но все почти маловодны и к вершинам совсем в летнее время воды не имеют... По всем же, кроме Ингула и Ингульца, речкам переезды в брод вблизи самих устей есть; а которые при том болотисты и у тех не доле от устья как до 7 в. и в самое разливающееся время реки Днепра переезжать можно...[19] По Ингулу вверх суда с рыбой ходят, от устья до 40 в., где уже более 4 фут глубины не имеет»[20].

Почва Новороссийского края должна быть названа в общем очень плодородной: чернозем преобладает и в херсонской, и в екатеринославской губ. и толщина его колеблется между четырьмя вершками и 1? арш. Чернозем этот покрывает не описанные нами речные долины, а настоящие степи и при том слой его тем толще, чем выше эти степи приподняты над уровнем моря; но так как степи понижаются к югу по мере приближения к Черному и Азовскому морям, то наиболее тонкий слой чернозема оказывается у самого побережья, возле лиманов. Очаковская область, т. е. часть Новор. края, лежавшая между Бугом и Днестром, по качеству почвы может быть разделена на 2 части — северную и южную; первая отличается необыкновенным плодородием, а вторая, приморская производит только тощую растительность; западная часть степи — днестровская более изобилует водою, чем восточная (бугская); протекающие здесь реки могут быть разделены на 3 группы: одни никогда не пересыхали, другие пересыхали только отчасти, а третьи совсем; кроме речной воды жители пользовались еще колодцами и родниками[21]. Что касается речных долин, то там почва наносная — преимущественно илисто-песчаная, а иногда илисто-песчано-черноземная (по течению Днестра) — и в одном, и в другом случае довольно плодородная. Конечно, кроме черноземных пространств, есть также и песчаные и солончаковые и болотистые, совершенно неудобные для культуры; такова, напр., Кинбурнская коса, или, как ее называли запорожцы, «прогнои», представляющая из себя настоящую Ливийскую пустыню и отличавшаяся таким же характером и в прежние времена[22], но существование бесплодного пространства не нарушает общего вывода о плодородии степей. Об этом плодородии свидетельствуют многие очевидцы старого времени, сообщающие данные о богатстве степной флоры. Послушаем, напр., что говорит об этом Боплан: «По полям Замоканя (Самотканя), говорит он, особенно же по лощинам, встречаются целые леса вишневых дерев, небольшие, но весьма частые, длиной иногда более полумили, а шириною от 200 до 300 шагов; летом вид их прелестен. Там же растет множество диких малорослых миндальных дерев с горькими плодами; но они не составляют лесочков, подобно вишням, коих вкусные плоды не уступают садовым»[23]. По течению р. Самары (притока Днепра), но словам Боплана, было большое обилие леса, который доставляли отсюда в Кодак[24]; один из островов у Стрельчего порога был покрыт диким виноградом[25]; острова Хортица и Томаковка лесом[26]. Князь Мышецкий сообщает нам список деревьев, кустарников и трав, растущих при Днепре: виноград, яблоки, груши, терн, барбарис, калина, вишни, ежевика; на днепровских островах — дикий чай, шалфей и др. аптечные травы, дуб, осокорь или осина, ивняк, гордовое и таволжное дерево; но все эти деревья для построек не годятся[27]. Автор «Топ. Оп.» говорит о части херсонских степей, прилегающих к Днепру и Бугу, таким образом: «Земля на сем округе, выключая около рек песчаные косы и кочугуры, каменные берега, вообще влажна сверху на два фута и более, черна, а ниже глинистой, желтоватой грунт имеет и вся к плодородию способна; но на высоких горах от жаров и трава скоро высыхает, следственно хлебопашество там производить нельзя, а только к тому балки и от рек низменные места и пологость при балках гор способными остаются; да и траву, если на тех горах получать для покосу, то каждую осень выжигать неотменно принуждено[28]». О флоре тот же автор говорит следующее: «лесов довольных нет, а по балкам местами растут яблони, груши, а более терновник, шиповник, хмель, виноград (весьма одичал, а потому весьма мелок, вкус кисловатый имеет и растет не во множестве), вишни, ивняк, осокорь, боярыня, гордина, и все изредка; на островах, что в гирлах, довольно ольхи, березы, лознику или вербы, терну, но все мелкие; а по р. Аргамаклы или Громоклеи несколько годного и в строение лесу есть... Травы родятся разные, а обще: в балках и около рек растет пырей, дягельник, чернобыльник, дикий лук, щавель, крапива, лебеда, цикорий, горчица; из цветов: тюльпаны, васильки, ромашка, гвоздичка; по над берегом лимана капуста заячья, спаржа, и в степях: ковыль, катран, бурьян, шалфей, мята; по горам много богородицкой травы и полыню, морковка дикая как пусторнак, чебер, бедринец, а в множестве около Гарду по Бугу между каменья артишок, а в реках, по Днепру водяные орехи, лапушник, изобильно тростнику и камышу, очерет называемого... грибов никаких, кроме шемпионов, не видно. Из ягод, кроме изредка клубники и земляники, никаких нет[29]». А вот весьма характерный отрывок из донесения правителя екатеринославского наместничества Каховского об Очаковской области, приобретенной от турок: «в проезд мой осматривал я оба берега Березанского, Тилигульского и Куяльницкого лиманов. Обозрев ныне все почитаемые мною нужнейшими места в новоприобретенных землях, приемлю смелость всеподданейше донесть В. И. В., что нашел я по всему пространству земли отменно тучные и плодородные: сие доказывается остатками развалин многочисленных бывших повсюду селений и различного рода лучшими травяными кормовыми растениями, коими покрыты не только все долины, но и плоские места, исключая берегов и отлогостей по р. Днепру. Весьма мало попадались мне солонцоватые и песчаные места; болотистых же не наезжал я, как только по берегам Буга и Днестра и по лиманам, кои покрыты камышом, пригодным для употребления вместо дров[30]».

Не меньшим богатством отличается фауна степей. Боплан описывает подробно водившихся здесь байбаков и сугаков, и говорит также об оленях, ланях, сайгах, диких кабанах необыкновенной величины и диких лошадях, ходивших табунами от 50 до 60 голов[31]. Э. Ласота передает, что на обратном пути из Сечи он и его товарищи встретили медведя и убили его (между речками Самотканью и Домотканью)[32]. Кн. Мышецкий перечисляет зверей, которые встречаются по обоим берегам р. Днепра и по островам; это были: олени, волки, лисицы, зайцы, барсуки, выдры, дикие козы, дикие кошки, дикие кабаны, дикие лошаки; на очаковской стороне в Черном лесу водились медведи и лоси[33]; автор «Топ. Оп.», известия которого относятся к концу XVIII века, когда количество диких зверей уже уменьшилось, говорит следующее: «зверей диких прежде войны важивалось довольно, но ныне изредка волки, лисицы, зайцы, козы, барсуки, хорьки, сурки или байбаки, а в камышах дикие свиньи и кабаны. По левую сторону Ингула есть множество диких лошадей, а в реках довольно выдры. Были, сказывают, олени и сугаки, но ныне совсем не видно[34]». По сообщению Пенсоннеля, сугаки (дикие овцы) в Очаковской и Перекопской степи водились в изобилии еще и в конце XVIII в.; Гюльденштедт упоминает об оленях в елисаветградской провинции во 2-й половине XVIII в.; дикие козы, куницы и барсуки были еще и в нынешнем столетии[35].

Царство пернатых также было велико. Князь Мышецкий перечисляет следующих птиц, которые водились на днепровском побережье и на островах: дикие гуси разного рода, лебеди, утки, колпицы, дрохвы, бакланы, журавли, бабы (пеликаны), аисты, цапли, тетерева, куропатки, коростели, скворцы, голуби, орлы, соколы, ястребы[36]; автор «Топ. Оп.» присоединяет еще сюда стрепетов, чаек и нек. др.[37].

Воды изобиловали рыбою. «Озеро (лиман) Тилигул, говорит Боплан, так обильно рыбою, что стоячая вода оного получает запах несносный... Озеро Куяльник столь же обильно рыбою, как и Тилигул. Ватаги рыбаков приезжают на сии два озера далее нежели из за 50 миль и ловят карпов и щук величины необыкновенной[38]». Псел и Ворскла — рыбные реки; но обильнее всех рыбой приток Днепра Орел; р. Самара также весьма обильна рыбою[39]). Князь Мышецкий передает, что запорожцы в его время в Днепре и впадающих в него реках ловили много осетров, севрюги, стерляди, сомов, сазанов, линей, щук, карасей, белизны, окуней, судаков, плотвы, сельдей, лящей[40]. Автор «Топ. Оп.» говорит, что в лимане, Буге, Ингулах и Днепре ловились стерлядь, севрюга, белуга, осетры, сомы, лещи, скумбрия, тарань, камбала[41] и т. п. Еще во времена Гюльденштедта рыба ловилась в большом изобилии и продавалась очень дешево; пуд соленой белужины по 70 к.[42].

Итак, Новороссийские степи изобиловали в прежние времена разнообразными естественными богатствами мира животного и растительного; кроме того неисчерпаемые залежи минералов (гл. обр. каменного угля и железа) находились еще в недрах земли, но сделались известными и стали эксплуатироваться очень поздно. "Почва, как мы видели, по большей части представляла прекрасный чернозем, а в речных долинах хотя и песчано-илистые, но все таки довольно плодородные наносы; бесплодных или малоплодородных мест было немного и они находились главным образом в южных частях степей, ближе к морю. Климат здесь более теплый, чем во многих других местностях России. Понятное дело, что все эти благоприятные условия должны были привлечь сюда русских поселенцев.

Но нам нужно показать и обратную сторону медали, для того чтобы понять причину медленного заселения этого края в XVI—XVII в. Жизнь в степи была сопряжена со страшными лишениями и неудобствами: приходилось вести настойчивую и упорную борьбу с дикой степной природой. Страшна была безлюдная степь зимою, когда в ней господствовали сильные морозы, ветры и вьюги, когда вся она представляла из себя бесконечную белоснежную пелену, на которой не видно было уже дорог, а бродили только голодные волки и др. звери. Если теперь великая опасность угрожает путнику, застигнутому здесь снежной метелью и лютым морозом, то что же было прежде? Об этом времени сообщают нам любопытные сведения очевидцы, сами на себе испытавшие все это. Боплан очень картинно описывает зимние холода. «Обыкновенно стужа обхватывает человека вдруг, говорит он, и с такой силою, что без предосторожностей невозможно избежать смерти. Люди замерзают двояким образом: одни скоро; — кто пустится в дорогу на коне или в повозке, но не возьмет необходимых предосторожностей, худо оденется и при том не может перенести жестокой стужи, тот сперва отмораживает оконечности рук и ног, потом нечувствительно самые члены, и мало помалу приходит в забытье, похожее на оцепенение: в это время сильная дремота клонит вас ко сну. Если дадут вам уснуть, вы заснете, но никогда уже не пробудитесь... Другие умирают не так скоро, но смерть их труднее и мучительнее. Природа человеческая не в состоянии даже перенести тех мучений, которые приводят страдальцев почти в бешенство. Такой смерти не избегают люди самого крепкого телосложения... В 1646 г., когда польская армия вступила в московские пределы, для пресечения возвратного пути татарам и возвращения плененных ими жителей, жестокая стужа принудила нас сняться с лагеря: мы потеряли более 2.000, из коих многие погибли описанной мной мучительной смертью, другие же возвратились калеками. Холод не пощадил даже лошадей[43]». Другой французский писатель барон де Тотт рассказывает, что во время зимнего похода татар на Новую Сербию в 1769 г. (и он сам здесь участвовал) погибло более 30.000 лошадей[44]. Всем известна также знаменитая очаковская зима[45].

Недостаточное количество речной воды и быстрое всасывание испарений атмосферой в связи с сухими ветрами производили очень частые засухи. Мы упоминали уже, как мелководны были речки, впадающие в Днепр и Буг; летом они почти совершенно пересыхали и не могли достаточно хорошо орошать и те долины, в которых они протекали. Атмосферные осадки (в виде дождя, росы и т. д.) жадно поглощались сухой землей или же обращали жалкие дотоле ручьи в стремительные и полноводные потоки, вода которых быстро уносилась в большие реки и море, а в степи земля трескалась от засухи; вся богатая растительность засыхала. Подобные засухи были истинным бичем для земледельческого хозяйства и тогда уже, когда здесь поселились мирные колонисты. Климат был здесь континентальный, сухой; даже близость моря не умеряла его; и это потому, что степи были совершенно открыты со всех четырех сторон действию ветров; и вот северный ветер приносил с собой холод, а восточный — страшную сухость и жару. Родники и колодцы в юго-восточной части Новороссийского края находились только у берегов рек, а в степи на горе не было ни одного; потому то и дороги проложены были возле речек[46].

Весна отличалась большой переменчивостью погоды. Летом вся трава в степях высыхала и выгорала и они представляли из себя мертвую пустыню Когда же не было засухи, мог явиться другой враг и истребить не похуже её всю растительность на громадной территории; это была саранча — истинный бич Божий в южных степях. «Саранча, говорит Боплан, летит не тысячами, не миллионами, но тучами, занимая пространство на 5 или 6 миль в длину и на 2 или 3 мили в ширину. Приносимая в Украину почти ежегодно из Татарии, Черкасии, Бассии и Мингрелии восточным или юго-восточным ветром, она пожирает хлеб еще на корне и траву на лугах; где только тучи её пронесутся или остановятся для отдохновения — там через 2 часа не остается ни былинки... Бедствия увеличиваются в 300 раз более, когда саранча не пропадает до наступления осени: ибо в октябре месяце она умирает, но прежде смерти каждое насекомое кладет в землю до 300 яиц, из коих в следующую сухую весну выводится бездна саранчи... Нет слов для выражения количества саранчи: она совершенно наполняет и помрачает воздух... Люди самые опытные приведены были в отчаяние неописанным множеством саранчи: надобно быть самому очевидцем, чтобы судить об этом[47]». Если саранча была истинным бичем для растительности, то мошки были таким же бичем для людей и скота. «Берега днепровские, говорить Боплан, замечательны бесчисленным количеством мошек: утром летают мухи обыкновенные, безвредные; в полдень являются большие, величиной в дюйм, нападают на лошадей и кусают до крови; но самые мучительные и самые несносные комары и мошки появляются вечером: от них невозможно спать иначе, как под козацким пологом, т. е. в небольшой палатке, если только не захочешь иметь распухшего лица. Я могу в этом поручиться, потому что сам был проучен на опыте: опухоль лица моего едва опала чрез 3 дня, а веки так раздулись, что я почти не мог глядеть; страшно было взглянуть на меня»[48]. Вероятно, заносным путем распространялась также в степях страшная гостья чума, против которой не было никаких средств[49]. Наконец, прежде чем поселиться в степях, необходимо было, так сказать, отвоевать их от татар. Татары, явившись сюда в XIII в., были как нельзя более довольны новыми местами своего жительства — этим морем трав, служивших подножным кормом для их стад даже зимой (по крайней мере в самых южных приморских степях). Опорным пунктом, неприступным гнездом для них был Крым, завоевание которого сделалось исторической задачей для русского государства, начиная с XVI в.; но эта задача была решена только в 1783 г. В XIII—XVI в. Новороссийские степи принадлежали татарам, кочевья которых простирались еще далее на север и переходили даже в нынешнюю харьковскую и полтавскую губ., которые также представляли из себя дикое поле. Завоевать Крым в XVI в. и ввести его в состав своих государственных границ Москве не удалось: он был защищен степями, отделявшими его от московского государства. Правда, через эти степи протекали 3 громадные реки (Днепр, Буг и Днестр), которые несли свои воды в самое море, но к несчастью на всех этих трех реках, как мы знаем, находились пороги, которые страшно затрудняли судоходство или, правильнее говоря, делали его возможным только за порогами; при том Днестр отличался быстротой течения, а Буг вовсе не был судоходен в верховьях. Туда вели только татарские «извечные» шляхи — Черный, Кучманский и Волошский на правом берегу Днепра, Муравский, Изюмский и Калмиусский на левом. Проходить спокойно по степям то пространство, которое отделяло Крым от московского государства, могли только татары, выросшие в степи; русские рати, как показывает история Голицынских и Миниховских походов, должны были терпеть при этих степных переходах страшные лишения, несмотря на все те меры, какие предпринимались главнокомандующими. Степные пожары являлись ужасным оружием в руках степняков: воздух в степи от пожара сильно накалялся; к страшной сухости и жаре присоединялся еще удушливый дым, который выедал глаза и не позволял дышать; лошади и люди чувствовали себя как бы в раскаленной печи. Но главное что такой пожар захватывал громадные пространства и уничтожал весь корм для лошадей; а в каком положении должны были очутиться всадники, потерявшие своих коней?! Они неминуемо должны были погибнуть если не от жажды и страшного утомления, то от татарских выстрелов, ибо татары ни на одну минуту не оставляли в покое утомленного войска, а наблюдали все время за ним, окружали его, как вороны свою добычу. Почти в таком положении очутилась, например, рать кн. Голицына. Во всей степи не было ни городов, ни деревень, вообще никаких постоянных жилищ, где бы можно было найти временный приют и пристанище. Миних, как известно, должен был построить по всему пути редуты и ретраншаменты, чтобы поддерживать сообщение с Украиной. Мало того, — от р. Самары прекращались и леса, — эти естественные крепости для оседлого населения; попадались они после этого только в плавнях. «Можно пройти, говорит Манштейн, 15 и 20 верст и не встретить ни одного куста, ни малейшего ручейка; вот почему надо было тащить дрова с одной стоянки на другую, от неизвестности — найдутся ли они на новом месте». Такие опасности и затруднения угрожали в степях большому войску, снабженному фуражом и всем необходимым. Но чрезвычайно затруднительно было также положение и небольшого отряда. Чтобы убедиться в этом, стоит только припомнить, что испытали наши посланники Тяпкин и Зотов, отправленные в Крым для заключения мирного трактата в 1681 г.; несмотря на то, что их должно было ограждать звание послов, несмотря на то, что их сопровождал отряд рейтар и козаков, они всю дорогу пробыли в величайшем страхе, терпели от бескормицы, безводья, копоти и дыма и вздохнули свободно, пришедши в самый Крым, воздавши благодарение избавителю Богу, Пречистой Богоматери, что «препроводил их таким страшным путем здоровых и не попустил на них врагов». Спрашивается, каково же могло быть положение тех людей, которые бы решились поселиться навсегда в степи, в качестве оседлых колонистов? Им нужно было бы вести постоянную борьбу и с татарами, считавшими эти степи своей собственностью, и с природой. О мирной колонизации края нечего было, конечно, и думать до второй пол. XVIII в. Первые колонисты должны были затрачивать почти всю свою энергию на войну с татарами — как оборонительную, так и наступательную; им трудно было обратить свою заботливость на созидание культуры, потому что для этого нужно было такое спокойствие в крае, каким он не пользовался очень долго. Они должны были поселиться в наиболее безопасном месте, а таким местом были острова за днепровскими порогами; в открытой степи их уничтожила бы первая татарская рать. А там, в этих плавнях, они могли бы найти все необходимое для своей полукочевой, полу-оседлой жизни, ибо только такую жизнь и можно было бы вести самым ранним колонистам.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.