Преображенское и окружающие его места, их прошлое

Преображенское и окружающие его места, их прошлое

От составителя

Выпуская в свет настоящую книгу, я должен сказать, что мысль о составлении ее явилась у меня вскоре после того, как Преображенское было осчастливлено (23 мая 1883 года) знаменательным посещением их императорскими величествами: ныне в Бозе почившим государем императором Александром Александровичем, вдовствующей государыней императрицей Марией Федоровной и наследником цесаревичем Николаем Александровичем, ныне благополучно царствующим государем императором, и всем августейшим семейством по случаю исполнившегося двухсотлетнего юбилея лейб-гвардии Преображенского и Семеновского полков, но по непредвиденным обстоятельствам издание замедлилось; теперь же я по силе своей привел его к окончанию. Представляя сей труд на суд публики, прошу не судить меня строго в моих погрешностях, так как я не принадлежу к числу писателей, и перо для составления этой книги взято мною в первый раз.

Глава I

Начало реформы до Петра I.— Нововведения царя Алексея Михайловича; земледельческие машины.— Основание Преображенского.— Берега Яузы; легендарный Хапило.— Покровская дорога.— Боярин Матвеев, дом его и дружба с царем.— Наталья Нарышкина.— Брак царя.— Первый театр и первая сцена в России.

ННи одна местность Москвы, кроме самого Кремля, не имеет такого значения в новой истории нашей, как село Преображенское (с окрестностями), а между тем доселе не существовало его монографии.

Обыкновенно соединяют и даже отождествляют это место с Петром и его реформой; но дело в том, что реформа началась положительно раньше Петра, хотя началась она именно в этой местности.

Своим основанием, своим бытием и возвышением Преображенское всецело обязано тишайшему, благороднейшему из царей — Алексею Михайловичу, заведшему в нем, как сейчас увидим, новизну небывалую.

А затем уже все важнейшие события происходили или здесь же, или здесь задумывались, приказывались, или, наконец, праздновались; при том делались лицами, или временно, или постоянно в нем жившими, до самого основания С.-Петербурга, а нередко даже и после того.

Описывая нововведения царя Алексея Михайловича, мы должны коснуться попыток прежних царей распространить в народе учение и ремесла, устроить более правильный воинский строй и т.п.,— попыток, не прекращавшихся с Иоанна Грозного до смерти царя Михаила Федоровича. Препятствиями в то время были: зависть поляков, смута самозванцев и войны с крымцами и Польшей.

Но более решительное начало нововведениям, несомненно, положил тишайший царь Алексей Михайлович; продолжали их: сын его Федор, основавший Академию и уничтоживший, по докладу В. В. Голицына, местничество, равно и Софья с помощью этого же весьма образованного и благонамеренного Голицына.

Почтенный И. Е. Забелин, поклонник во всем Петра, к чести своего исторического беспристрастия, свидетельствует, однако, что в родовой вотчине Романовых, селе Измайлове, лежащем тут же, в трех верстах[1] от Преображенского, царь Алексей Михайлович на образцовом хуторе начал обрабатывать хозяйство посредством машин.

Не немцы только, но положительно и русские мастера устраивали ему такие машины, которые молотили хлеб силой воды, другие — колесами без воды, третьи — возводящие воду на высоту и т. п.

Он развел в Измайлове ботанический, аптекарский и др. сады, которые служили рассадниками для всей России; в них выращивались (акклиматизировались) всевозможные выписные иноземные фруктовые деревья; не только имелись виноградники, но велось даже шелководство! Все это г-н Забелин называет прямо «земледельческой академией на совершенно новый европейский образец!».

На острове[2] выстроил он обширный замок с 300 башенками; стал заводить и мануфактурные производства, как, например, стеклянный завод, и еще долго потом, когда все это было при Петре уже запущено, славились и сохранялись измайловские стеклянные и другие изделия.

Не говоря о зверинце с редкими зверями, название которого уцелело на месте и до сих пор, был еще сделан «вавилон», то есть лабиринт: вещи все неслыханные и у нас еще невиданные...

По естественному ходу дела новое должно было явиться в виде вещей непосредственно полезных, должно было начаться с мастерства. Кроме того, цивилизация закинула уже свои сети на русских людей, приманивая их к себе новыми для них удовольствиями и удобствами жизни. Часы, картина, покойная карета, музыкальный инструмент, сценическое представление— вот чем сначала мало-помалу подготовлялись русские люди к преобразованиям, как дети приманивались игрушками к ученью.

Все это уже мы видим в Москве в описываемое время, в царствование Алексея Михайловича. Воспитателем его был западник Морозов, который еще при царе Михаиле шил немецкое платье своим воспитанникам царевичам и другим детям, воспитывавшимся с ними вместе. При Алексее подражатели Морозова размножились, и близкие к царю люди были большие охотники до заморского и дарили государя иностранными вещами: Б. М. Хитрово подарил ему полукарету; Матвеев подарил царю карету черную, немецкой работы, с раскрывным верхом, а царевичу Федору карету бархатную.

Одновременно царь сделал и первое распространение этих новшеств с другими, еще важнейшими: поближе к столице, на перепутьи между Измайловым и Москвой, где река Яуза [3] покидает Сокольники, он основал тут новое хозяйство, назвавшееся, конечно, по церкви Преображенским, и заложил себе дворец на горе, в виду моста через Яузу и идущей через него дороги Стромынки[4].

Все это место, насколько можно проследить по документам, в былое время принадлежало Алексеевскому монастырю, в древнее же время оно называлось Сосновой рощей, а потом Собакиной пустошью и рощей. Не указывает ли самое это название на охоту? Не был ли тут псовый двор? Вероятнее, впрочем, что это фамилия владельца бывшей деревни (пустоши).

Близ этой-то пустоши в мае 1657 года Алексей Михайлович потешался соколиной охотой. Ранее ли, проезжая по этой дороге, в то ли самое время он решил на понравившемся месте у Собакиной рощи отделить под свою усадьбу часть берега Яузы в две с половиной десятины. Затем и прилегающее место по обоим берегам Яузы с рощами в двадцать десятин он также присоединил к своей личной усадьбе для нового хозяйства, в которое он вносил все новое, делавшееся в Измайлове.

При всех этих заведениях, затеях и заводах были русские ученики, оставалось только, чтобы они разносили из этих двух мест — Измайлова и Преображенского — по России то полезное, чему научились...

Местности, орошаемые Яузой, должны здесь занимать нас. К северу от Москвы за деревней Большие Мытищи из болот, среди дремучего и заповедного леса, издавна слывшего

Лосиным островом, так как в нем водились (и теперь еще водятся) лоси, вытекает река Яуза почти прямо на юг, впадая в Москву-реку ниже «города». В прежнее время она была чиста и светла как хрусталь, также полна и водой, так как по берегам ее были густые тенистые леса, а в них находились питавшие ее родники.

В то время берега ее были довольно пустынны, почти ничем не застроены; только какой-то, по преданию, не то разбойник, не то колдун Хапило на впадающей в нее речке Сосенке сделал плотину, из-за чего образовался длинный большой пруд, и поставил мельницу (в старину же всякий мельник считался колдуном). Близ мельницы (к северу) стала деревушка. Во всяком случае, пруд издревле зовется Хапиловским, и даже речка от плотины до своего впадения в Яузу (слева) называется уже не Сосенкой, а Хапиловкой.

Но скоро берега эти заселились: сначала мирным хозяйством царским со всеми диковинками своими и заморскими, а потом далее — исключительно военщиной и солдатчиной; все место к северу от пруда и речки скоро было застроено Преображенским, и с ним соединилась в одно деревушка Хапиловка; к югу от пруда бывшее сельцо Введенское переименовалось Семеновским.

Построенный царем Алексеем Михайловичем дворец был деревянный, довольно обширный. Скоро при нем, помимо садов и проч., по европейским и измайловским образцам создался театр — «Комедийная хоромина»: театр и сцена — первые в России!

В царствование Алексея Михайловича разные заморские штуки были сперва наверху, во дворце и в домах знатных людей, где было больше знакомства с иноземным и больше средств приобретать заморские диковинки. Простым людям запрещалось забавляться музыкой, велено было искать и жечь музыкальные инструменты, потому что как явится музыка, так непременно примешается тут какое-нибудь суеверие и бесчинство.

Кто бы подумал, что в этом, столь мрачном впоследствии, Преображенском так давно уже, вопреки простонародным предрассудкам о «бесовской потехе», начинала раздаваться музыка, шли представления комедии и проч.!..

Но — увы! — через десяток-другой лет все заглушил гром барабанов, вопли казненных, хохот процессий «всешутейшего и всепьянейшего князя-папы Яузского и Заяузского», потом все заглохло, замолкло, завершилось чумой... и пришлым, частью сектантским, населением!

Но не осталось ли хоть каких следов от этих зданий, строек и заведений?

Не только ничего не осталось, но возникла даже полемика, где мог стоять дворец и прочее: на правом (западном) или левом (восточном) берегу? Верно ли означен он на планах Мичурина, Хавского и других? Но все это решается следующим прямым и документальным сведением г-на Колосовского [5].

Из всех орошений, водопроводных и водополивных машин и тому подобное уцелел доселе еще лишь один только «царский колодец» между бывшим дворцом и мостом ближе к реке, в нынешнем Колодезном переулке[6].

Кто же был главным помощником и частью внушителем тишайшего царя в его мирных и благородных нововведениях в том, что «государственное устройство получило новый вид, новое уряжение»?

Это — скромный, но знаменитый уже, просвещенный Артамон Матвеев, близкий «собинный его друг», и воин, и муж совета, и начальник приказов —Посольского и Малороссийского, к которому царь писывал письма и записочки не иначе, как «друг мой Сергеевич!» А когда он находился при войсках под Смоленском, то царь умильно просил его: «Приезжай к нам скорее! Дети мои и я без тебя осиротели! За ними присмотреть некому; а мне посоветовать без тебя не с кем!» ¹.

Этот-то умный, высокочестный, бескорыстный друг царя, сносящийся с Европой и разумно ценящий ее, завел у себя в доме все полезное и изящное; выписывал для государя как русских знатоков [7], так и иностранных мастеров, музыкантов, актеров; но иностранных — не для водворения их здесь навсегда господами, а только для немедленного обучения природных русских учеников.

Матвеев, подобно Ордыну-Нащокину, Ртищеву и другим видным лицам царствования Алексея Михайловича, отличался любовью к новизнам иностранным: дом его был убран по-европейски картинами, часами и другими диковинками; жена его не жила затворницей, а сын получил европейское образование.

Дом Матвеева находился как раз по дороге, и притом по кратчайшей, от Кремля в Преображенское и Измайлово. Это — прямая линия, в начале которой была церковь Покрова и на конце, близ Яузы, находится церковь тоже Покрова, линия в 4 версты, составлявшая в своем начале улицу, а далее дорогу Покровскую [8], на которой находились Покровские ворота, сломанные в конце XVIII века[9].

Немудрено, что по этой дороге в эту сторону столицы, где лежит Преображенское, все притягивало царя более, чем в какую другую. Однажды он, запоздав, остался у «Сергеевича» ужинать запросто и увидел тут его семью: жену, трехлетнего сына и воспитанницу-красавицу [10], девицу 17 лет, Наталью Кирилловну Нарышкину (дочь тарусского помещика, стольника и полковника рейтарского строя, Кирилла Полуектовича Нарышкина). Будучи уже в зрелых летах[11], он вдруг пленился ей, но скрыл это на первый раз, а только заговорив с ней, как бы шутя обещал найти такой красавице жениха. Через неделю же, проезжая опять по той же дорожке в Преображенское, заехал и объявил Матвееву, что жених- то будет он сам...

Перепуганный Матвеев пал на колена: «Ну, теперь сживут меня со света!» — умолял царя спасти его от злобы завистников. Государь дал слово не верить наветам и просил не печалиться, сказавши при этом, что можно устроить никому не в примету. «Представляй Наталью по указу... да смотри... поскорее!..»

Матвеев исполнил волю царскую как мог поспешнее, и представленная с тремя другими Наталья удостоилась формального царского приказания: оставить наверху.

Вскоре, по-старому обычаю, собрано было из разных дальних городов до 60-ти благородных девиц в царские чертоги для избрания невесты государю. Само собой разумеется, что дело решено было заранее, и жребий выпал прекрасной Наталье, которая взяла над всеми преимущество.

Через несколько месяцев совершилась и свадьба (1671 года 22 января), а через две недели после веселья царского высокой чете новобрачных подносили дары в Золотой палате патриарх, власти, бояре, думные люди, гости и посадские, даже и из «черных слобод». Всех дароприносителей угощал государь в Грановитой палате. В апреле царь с супругой ездил по монастырям: в Троицкую лавру, да в Александровскую слободу[12]. В конце мая переехал двор в село Преображенское, а в августе в Коломенское. Государь бывал в столице только по праздникам, большую часть досуга проводил с семьей, находясь более в Преображенском.

Царица Наталья Кирилловна получила большую силу над царем. В противность прежним обычаям, она позволила себе ездить в открытой карете [13] и показывалась народу к соблазну ревнителей старины, видевших в подобных явлениях приближение антихриста. Алексей Михайлович до такой степени изменился, что допускал то, о чем и не смел бы подумать несколько лет тому назад, когда церковные ходы и царские выходы доставляли единственную пищу его врожденной страсти к художественности.

«Во всей христианской Европе начатки драматических представлений, или так называемые мистерии, находились в тесной связи с богослужением, содержанием их служили события священной истории. И у нас было подобное в Пещном действии (ввержение трех отроков в пещь в Вавилоне) и в шествии патриарха на осле в Вербное воскресенье. Еще при царе Михаиле русские послы, возвращавшиеся из Варшавы, рассказывали о театральных представлениях[14], которыми потешался король во дворце своем; при сыне Михаила подобные представления происходят и в Москве для великого государя. Содержание пьес бралось из Св. Писания, сочинял их обыкновенно монах Симеон Полоцкий»².

Есть намеки, что кроме разных заморских вещей и диковин, кроме музыкальных потех, царь видал у Матвеева и сцены комедий, разыгрываемых его дворовыми людьми.

История нашего театра должна начинаться с 1672 года февраля 17, говорит г-н Забелин, и с ним надобно согласиться; пока, может быть, обнаружится, что первая сцена была у Матвеева из его людей.

По прошествии семи недель поста и Святой недели, а именно 15 мая 1672 года, Матвеев объявил царский указ приятелю своему голландцу полковнику фон Штадену: «ехать за границу приговаривать в государеву службу 1) рудознатных мастеров и 2) таких музыкантов трубачей, кои бы умели комедии устраивать».

Уже в Риге фон Штаден подговорил нескольких, но его желание, чтобы приехала примадонна копенгагенской оперы Паульсон и труппа Фельтена (тогда очень популярная), не исполнилось; хотя они было согласились, однако не поехали по отговорам недоброжелателей.

Но царь торопился со своей затеей, и, не дожидаясь возвращения голландца, Матвеев нашел в Немецкой слободе некоторого Грегори, жившего в России уже 14 лет, пасынка доктора Блументроста, знавшего по-русски. Он служил прежде (военным) в Швеции и Польше, потом под покровительством бывшего датского полковника, а в русской службе генерала Баумана, сделался здесь в Немецкой слободе пастором, соперником прежнего пастора Фокерода[15].

Итак, вскоре после указа 15 мая, июня 4 последовал новый указ государя, объявленный Матвеевым по управляемому им приказу Владимирской и Галицкой чети.

«Царь указал иноземцу магистру Ягану Готфриду учинити комедию, а на комедии действовать из библии книгу Есфирь и для того действа устроить хоромину вновь, а на строенье тое хоромины и что на нее надобно покупать из володимирской чети. И по тому великого государя указу комидийная хоромина построена в селе Преображенском со всем нарядом, что в тое хоромину надобно. А сколько в тое хоромину лесных запасов и всякого наряду, и сколько по цене чего пошло, и тому сметную роспись подал окольничему Артомону Сергеевичу Матвееву да дьякам думному Григорию Богданову, да Якову Поздышеву, да Ивану Евстафьеву приказу володимирские чети подьячей Афанасий Дмитриев» ³.

Царь, из приличия конечно, советовался со своим духовником о допущении во дворце комедии, и духовник, протопоп Андрей Савинов, вообще угодливый, поспешил своим разрешением (теперь не Никоново время!), ссылаясь на пример прочих христианских государей и византийских императоров, которые будто бы устраивали театральные зрелища в своих палатах.

Г-н Забелин говорит: «Комедийная хоромина была построена по указу государя в селе Преображенском, разумеется, на государевом дворце [16], в котором, таким образом, полагался первый камень преобразования нашей общественной жизни. Преображенский дворец, теперь, к сожалению, уже не существующий, достоин вечной памяти за то именно, что в нем зачинались почти все общественные наши реформы», что и подтверждает мысль нашу, будто первый камень преобразования положен здесь благороднейшим царем Алексеем!

Между тем Грегори с товарищем Рингубером и Юрием Михайловым занялись переделкой по-русски трагикомедии «Эсфирь и Артаксеркс», набрали детей разных чинов служилых и несколько иноземцев, всего 64 человека, и при помощи учителя Юрия Михайлова и переводчика Посольского приказа Георга Гюбнера учили их комическому делу на русском и немецком языках. Голландец Петр Инглис (приятель Грегори) писал декорации для сцены: церковный органист Симон Гутовский и другой «игрец» Тимофей Гасенкрух вместе с дворовыми музыкантами Матвеева составили оркестр.

Стройка заняла два летних поста да сентябрь, а 17 октября 1672 года состоялось первое представление Артаксерксова действа. Царь был очарован и внимательно следил за ходом пьесы, в продолжение нескольких часов не вставая с места[17]. Грегори и все участники (сын доктора Блументроста исполнил, кажется, роль Эсфири) были обласканы царем и потом щедро награждены. Рукопись Артаксерксова действа, поднесенную царю, велено было переплести в сафьян с золотом. Но — увы! — все-таки она не сохранилась и до нас не дошла.

Матвеев был, так сказать, душой всего дела. Люди его, несомненно, тут участвовали. Все просьбы актеров шли через него же.

На Святой неделе Юрий Михайлов и актеры удостоены были к руке государя («а прежде сего не бывало») ⁴.

По желанию государя декорации и другие предметы перевозились из Преображенского в Кремль и обратно[18]. Комедии, по-видимому, очень понравились царю Алексею, а особенно, быть может, молодой царице. Представления происходили обыкновенно по вечерам и затягивались иногда до поздней ночи.

1673 года 20 мая царь Алексей переехал на лето в Преображенское. Когда именно давалось Темир-Аксаково действо, т. е. «Тамерлан и Баязет», определить невозможно. Готовилась новая комедия — «О младшем Товии». Грегори, вероятно с Юрием Михайловым, обучал уже постоянно до 30 мальчиков мещанских: «это была первая настоящая русская театральная школа!» Известны имена некоторых русских актеров того времени, именно: Василий Мешалкин, Николай и Родион Ивановы, Тимофей Максимов и Лука Степанов.

Кто же были зрители? «Бояре и окольничие, и думные дворяне, и думные дьяки, и ближние люди все, и стольники, и стряпчие» и, наконец, «всех чинов люди». Приглашение от царя всегда являлось в форме повеления, которое, хочешь не хочешь, надо было исполнить. Когда в Преображенском была 24 ноября 1674 года поставлена «Юдифь», царь разослал ко всем не сопровождавшим его в Преображенское нарочных сокольников и конюхов стремянных с приказом «быть с Москвы нарочно к великому государю в поход в село Преображенское». Несмотря на время (распутица в дороге и проч.), подобные приказы исполнялись в точности.

На сцене Преображенского театра давались иногда и небольшие комедии (вроде водевилей), а также пьесы «Навуходоносор» и «Блудный сын», которые, как мы уже упомянули, принадлежат перу известного Симеона Полоцкого, дворского поэта «казнодея», проповедника и учителя детей царя Алексея Михайловича.

Глава II

Рождение Петра и первое его посещение Преображенского.— Реформы до Петра и кончина отца его.— Вступление Федора Алексеевича на царство, ссылка Матвеева и пребывание царицы Натальи Кирилловны с малолетним Петром в Преображенском.— Посещение царем Федором Преображенского и продолжение в нем театральных представлений.— Кончина Федора, избрание Петра на царство и присяга ему.

Было в обычае, чтобы после бракосочетания царь, кроме заурядных поездок[19], или, как тогда говорили, походов, по подмосковным монастырям (как, например, к Троице — 5 июля и 25 сентября, Николе Угреши — 9 мая и 6 декабря), делал один или вместе с новой царицей особые походы исключительно ради ее чадородия. Это, говорит г-н Забелин, было главное ее призвание. Царица должна была выполнить это свое призвание, для целей которого она и выбиралась с великой осмотрительностью из целой толпы красавиц. Она должна была дать наследника царю и царству. В этом заключался основной смысл ее царственного положения.

Помимо этого желания наследника (у Алексея Михайловича уже были дети мужского пола), родные царицы должны были желать возвышения своего рода по имеющему продолжаться родству с царским домом.

Взрослым же дочерям царя, замечает Погодин, тяжело было чествовать мачеху, которая притом была всех их моложе и красивее, а еще более сестрам царя и, наконец, всей их родне.

Душой всего управления был Матвеев. Молодые веселились в Измайлове, Коломенском и особенно в Преображенском, любимом пребывании царя Алексея Михайловича, где так тешил он свою молодую жену. Село Преображенское, понятно, должно было сделаться впоследствии любимой резиденцией царицы Натальи. Прибавим со своей стороны, что Преображенское и оставлено было ей в тяжелую годину ее вдовства.

Впоследствии сочинено, что будто бы Симеон Полоцкий предсказал царице «по светлой звезде близ планеты Марса» рождение славного сына ⁵.

Предположение, что Петр родился в Преображенском, или Измайлове, или еще Коломенском, должно быть — увы! — совершенно отстранено, и мы не без некоторого сожаления оставляем мысль, что будто он впервые увидел свет в столь ему близком впоследствии Преображенском.

Разбирать все эти прежние мнения нет ныне надобности, так как уже известно, что рождение Петра последовало в Кремлевском дворце, в ночь (в 1-м часу) под 30 мая 1672 года.

Так как до дня праздника Петра и Павла оставалось 4 недели, то, решив назвать новорожденного Петром, и самое крещение отложили до этого дня. Погодин говорит: «Имя небывалое в царском семействе, но и нечуждое русскому слуху, как ежедневно возглашаемое в святых храмах».

Новорожденный ребенок царевич Петр был здорового и крепкого сложения. По приказу царя, немедля после рождения, была написана «жалованными» живописцами С. Ушаковым и Ф. Козловым на кипарисной доске икона апостола Петра в точную меру новорожденного. Она сохранилась доселе [20].

Конечно, заранее был сделан и выбор мамы и все распоряжения по выбору кормилицы — «жены доброй и чистой и млеком сладостной и здоровой». В мамы Петру назначена была сначала Ульяна Ивановна, а потом боярыня Матрена Романовна Левонтьева; кормилицей была первоначально Ненила Ерофеева, из какого чина неизвестно.

Настало 29 июня, и крестины были совершены в Чудовом монастыре, у Алексея Чудотворца в трапезе, перед обедней. Крестил духовник царя, благовещенский протопоп Андрей Савинов. Восприемниками были старший брат Петра царевич Федор Алексеевич и тетка царевна Ирина Михайловна [21].

«Родинный стол был дан в Грановитой палате на другой день (30-го числа). Стол новорожденного Петра в буквальном смысле загроможден был разнообразными изделиями старинных приспешников. Между ними самое видное место занимали и служили украшением царского пира огромные коврижки и литые сахарные фигуры птиц, зданий и т. п. Большая коврижка изображала герб Московского государства. Два сахарных орла весили каждый по полтора пуда, лебедь два пуда, утя полпуда, и попугай полпуда»⁶.

«Был сделан также и город сахарный Кремль с людьми конными и пешими; и другой город — четвероугольный — с пушками (крепость).

В то же время и царица давала родинный стол боярыням в своей Золотой палате. Из сахаров и овощей, поданных ей на стол, были: герб государства Казанского, орлы, лебедь, утя и другие птицы того же веса, как за столом царским» ⁷.

Как мы уже упомянули, царь Алексей более проводил время в селе Преображенском, на берегу тихой, светлой Яузы, среди рощ и садов, откуда он часто в Сокольниках тешился соколиной охотой; обычные же богомолья справлялись своим чередом. В один из таковых, именно в 1673 году, когда он со всем семейством возвратился из Троицкой лавры, 26 октября маленький царевич Петр, сколько известно, с отцом и матерью в первый раз привезен был в Преображенское.

Впоследствии Петр проводил детство и потом отрочество свое большей частью в Преображенском, а затем стал слишком часто посещать соседнюю Немецкую слободу.

Мы обязаны взглянуть поближе на военное устройство до Петра, которому напрасно приписывают в оном введение необыкновенной оригинальности, новизны, стройной системы и т. п.; на деле же европейский строй начат не им, не его потешными, а начат давно и серьезно, но все-таки именно в этих, входящих в программу нашу, соседних местностях.

Со времени Иоанна Великого русские цари искали за границей начальных людей для своих войск, даже призывали целые полки из Западной Европы для борьбы с Полыней.

Впервые Борис Годунов завел в 1600 году дружину иноземного строя из пленных поляков и ливонцев, и «приговоренных послами» шотландцев (т. е. народов Австрии), греков и др. в 2500 человек, состоявших в ведении своих капитанов, из которых известнейший — француз Маржарет.

Царь Михаил Федорович многим из иноземцев раздавал важные торговые права и вызывал из-за границы докторов [22] для своего двора, рудознатцев для отыскания руд и устройства заводов, ремесленников для учреждения фабрик, инженеров для укрепления городов, даже астрономов для наблюдения светил небесных, нанимал полки войск иноземных, и при нем же собрано было «старого (т. е. прежнего) выезда» сербов, волохов и греков девять рот (немцев же нашли тогда в России всего менее полутораста человек!); у всех ротмистров славянские прозвания: Мустофин, Кулаковский, Желиборский (поляк Мышевский изменил) и другие.

Далее англичанин Лесли и голландец Фан-Дамм привели пять наемных немецких полков, не принесших, однако, в войне с Польшей ожидаемой пользы. Явилась более основательная мысль — обучать все русские войска европейскому строю: и у Шейна под Смоленском было уже шесть полков солдатских, один рейтарский и один драгунский.

Стало быть, эта важная реформа начата за целое полстолетие до рождения Петра!

Все это, в большем еще размере, продолжал царь Алексей. С иноземными офицерами послы или агенты его заключали

контракт непременно на определенный срок (и после возобновлявшийся), со свободой выезда и с главной целью — обучения своих русских[23]...

Молва о щедром благоволении царя Алексея к иностранным офицерам до такой степени распространилась по Западной Европе, что сотни полковников, майоров, капитанов из самых отдаленных стран с женами и детьми, морем и сухим путем приезжали в Россию. На предложение датского полковника Фюнбурга привести в Россию несколько полков иноземных царь поручил ему нанять 4 полка рейтар и 4 полка солдат «ученых людей со всем строем, в полном вооружении, с огнестрельными мастерами, инженерами, пушкарями и всякими вымышленниками».

Хорошее содержание и добрая слава царя соблазнили даже, например, губернатора города Оксфорда — руководившего всей английской кавалерией, лорда Эргарда, но договор с ним не состоялся.

Сознание народности еще не было ни уничтожено, ни унижено: невзирая ни на какой чин, ни один иноземец не смел владеть крепостными русскими,— мера спасительная, потом забытая!.. Да и корыстные расчеты наемников немцев не всегда осуществлялись...

Кстати, упомянем, что при Федоре Алексеевиче было устроено незабвенным князем В. В. Голицыным уже более 60 полков иноземного строя, а именно: 25 конных (рейтарских и копейных) и до 40 пеших солдатских [24]. Как же могло все это не развиваться, не совершенствоваться далее и более?!

Вот на каких примерах вырастал Петр. Крайне странно было бы, если бы он возвратился сам к старому, а не пошел вперед...

Но обратимся к его воспитанию. В числе приехавших офицеров было два шотландца: Гордон и Менезиус (служивший пред тем в Польше). Известна потом довольно видная роль первого и близость его к Петру; но позволим себе догадку: не началась ли эта близость через Менезиуса?

Ибо не мог же француз Невиль совершенно без основания выдумать в своих известиях о Московии, что шотландский полковник Павел Менезиус был назначен царем в «гувернеры» к Петру и занимался с ним до царствования Иоанна (т. е. до Софьи), когда опять назначен на военную службу в Смоленск. Нет причин сомневаться в этом известии; если в дядьки к царевичу назначали знатного боярина, то, без сомнения, в этом случае за дядьку был сам Матвеев, бывший Наталье Кирилловне «в отца место».

Он, так желавший для русских просвещения, настойчиво обучавший природных русских, он — виновник первого в России театра и строитель театральной храмины в Преображенском, основатель первой театральной школы для русских учеников,— мог ли он быть против обучения царевича светским наукам — языкам и проч.?

Уже при Михаиле Федоровиче, да и ранее, в детские игры иностранное проникало под видом кукол, игрушек и множества рисунков гораздо вольнее, чем в «парадный» быт. Не забудем, что даже дети царя Михаила: Алексей и Иван, и их сверстники стольники были одеты в немецкую одежду — курты и т. п., когда вообще немецкое платье было запрещено.

У Никиты Ивановича Романова, который любил иноземные обычаи и рядился по-немецки, впрочем, лишь для «полевания» — охоты, патриарх попросил эту одежду будто для образца и всю ее изрезал! (Следовательно, борьба шла давно; можно было сочетать требование климата с удобством и изяществом и без рабского подражания.)

Во всяком случае, мы считаем за факт, что Петр рос уже по воле отца и при надзоре Матвеева под совсем другими, чем прежние царевичи, впечатлениями, и что первым его наставником был шотландец Менезиус, товарищ и друг Гордона.

Менезиус был близок ко двору и не раз исполнял некоторые поручения даже и по дипломатической части; ему поручено было приговорить в русскую службу: «двух трубачей добрых, которые бы на высокой трубе танцы трубили; да рудознатных мастеров и несколько человек плавильщиков». Поручение насчет музыкантов указывает, что он полезен был и при устройстве комедийной хоромины или театра, который только что перед его посольством заводился в селе Преображенском.

Первые годы младенчества Петр провел большей частью в Преображенском, где родились первые впечатления в душе Петра, и Преображенское осталось навсегда любезным его сердцу.

Но едва раскрылись в нем первые понятия, судьба нанесла ему жестокий удар: на четвертом году он лишился отца, который в январе 1676 года занемог; еще 6-го числа он ходил на Иордань[25], 12-го, в день именин сестры Татьяны Михайловны, был у обедни, 19 января была во дворце комедия с музыкой, но он почувствовал себя нездоровым и слег в постель, а 30 января скончался[26], благословив на царство старшего сына Федора, которому не было еще и пятнадцати лет, с умом светлым, с душой прекрасной, но здоровьем слабого и болезненного от колыбели.

Через полгода по воцарении Федора Алексеевича был сослан на житье в отдаленный и дикий Пустозерск Матвеев, а также удален и Менезиус.

Ужасное известие должно было усилить горесть обитателей Преображенского. Толки, жалобы, догадки, брани, проклятия падали в душу маленького Петра злыми семенами; он с малых лет видел кровавые сцены бунтовавших стрельцов, и в нем отразились эти события. Впоследствии, когда он был царем, говорил: «от мысли о бунтовавших стрельцах все уды во мне трепещут, заснуть не могу». По свидетельству одного из близких к нему людей, Петра дергали иногда по ночам такие конвульсии во всем теле, что он клал с собой в постель одного из денщиков, и только держась за его плечи мог заснуть; судорожное подергиванье головы, шеи и лицевых мускулов в Петре усилилось со времени избиения стрельцов⁸.

Так в продолжение первых лет царствования Федора проходило время. Царица Наталья и ее родственники, удалившись от придворных крамол, жили большей частью в селе Преображенском с малолетним Петром.

Но новые события прибавляли беспрестанно страху: стеснен в заточении сверженный патриарх Никон, наказан духовник царский Андрей Савинов, родные братья царицы Натальи Кирилловны, Иван и Афанасий, были сосланы, сама она подвергалась всяческим оскорблениям и унижениям, оставалось, кажется, Преображенскому сделаться Угличем.

С пятилетнего возраста наступало время «книжного учения и писания» как в обыкновенном, так и в царском быту, которое и началось под руководством Зотова [27] 12 марта 1677 года, когда царевичу Петру оканчивался пятый год.

Из расходных книг Тайного приказа узнаем, что подьячий тайных дел Григорий Гаврилов еще в октябре и ноябре 1675 года писал в хоромы к государю азбуку и Часослов, за что ему выдано в награду 10 рублей, а 27 числа ноября в соборе Николы Гостунского служили молебен с многолетием перед начатием учения царевича Петра Алексеевича.

Главный и первый предмет преподавания заключался в чтении и учении Часослова, Псалтири, Деяний и Евангелия. Государыня по предложению учителя Зотова приказала выдать из домашней библиотеки все исторические книги, из них некоторые были иллюстрированы.

Книги с картинками исторического содержания назывались царственными, потому что излагали истории царств. Все другие предметы, изображенные в картинках, светского содержания, носили имя потешных, увеселительных, служивших для забавы, ибо назидательным, учительным в собственном смысле почиталось одно только Святое Писание и вообще книги церковно-учительные. Поэтому и все эстампы, гравюры, привозимые с Запада, также носили название потешных, фряжских и немецких листов.

Эти листы были весьма важным и полезным руководством для обогащения детского ума,— они пополняли в тогдашнем образовании весьма ощутительное отсутствие наук; были также и рисованные, вероятно, пополнявшие печатные. В 1679 году 19 декабря живописец Карп Иванов писал царевичу «на Александрийском листе красками и золотом: двенадцать месяцев и беги небесные против того, как в столовой в подволоках написано», то есть на плафоне столовой комнаты.

По кончине царя Алексея Михайловича все заведенное им в Преображенском и Измайлове поддерживалось юным и болезненным царем Федором Алексеевичем хотя с сыновним благоговением, но сам он не мог так часто бывать в этих местах. Когда именно в первый раз посетил он Преображенское, нельзя сказать с уверенностью, так как в выходах государей есть пропуски и недостающие листы...

В 1680 году на обратном «походе» от Троицы (к Сергиеву дню, 25 сентября), значится (стр. 692): «октября 3, вечером кушанье было в селе Преображенском», «октября 4, у Великого Государя были на подхожем стану, в селе Преображенском, Ростовский митрополит с архимандритами и игумными. А после столового кушанья изволил Великий Государь идти из села Преображенского к Москве».

Далее мы видим из тех же «Выходов» (стр. 693 и 699), что царь «Федор того же года, октября 31, ходил с иконой пресвятые Богородицы Тихвинские на освящение церкви в село Алексеевское, из которого обратно шел в Преображенское, где было столовое и вечернее кушанье. Мая 9, на праздник чудотворца Николая, слушал Великий Государь всенощную в церкви Воскресения Господня, в селе Преображенском»⁹.

Некоторые подвергают сомнению, что театр при нем продолжался, но, кажется, напрасно. Впрочем, траур по отцу сначала не дозволял этого. В конце 1676 года 15 декабря был указ: «над аптекарским приказом палаты, кои заняты были на комедию, очистить; и что в тех палатах было: органы, перспективы (декорации) и всякие комедийные припасы — все свезти на двор, что был Никиты Ив. Романова».

Но в Преображенском здание комедийной храмины оставалось в прежнем виде, и спектакли по окончании траура, конечно, продолжались; если не присутствовал царь, то бывала царевна Софья.

Из соображений же и догадок важнее всех, кажется, должно быть то, что Софья так близка была к князю В. В. Голицыну, просвещеннейшему человеку своего времени [28], что подчинялась его влиянию вследствие его ума и образования; это ясно доказывает, что уже никак не могла она коснеть в том суеверии, что будто всякое искусство, наука есть лишь «языческая, бесовская потеха, дьявольское наваждение» и т. п.

Сочиненная ее учителем комедия — «Притча о блудном сыне» — играна была в селе Преображенском (напечатана была в Москве в 1685 году; один экземпляр сохранился в собрании Кастерина).

Но не одни только мистерии Симеона Полоцкого должны были занимать ее. Не могло образоваться из ничего сведение, что она сама переводила из Мольера и сочиняла пьесы; она сочинила духовную драму в стихах «Екатерина Великомученица», которая ставилась у нее в терему. Почтенный любитель князь А. Шаховской говорит: «мне известно по семейным преданиям, что прабабка моя Татьяна Ивановна Арсеньева, боярышня царевны Софьи, представляла лицо Екатерины мученицы, и что Петр (отроком), бывая всегда при этих театральных зрелищах, прозвал Арсеньеву „Екатериной мучительницей, большие глаза“» ¹⁰.

Это подтверждается авторитетом Карамзина; он в «Пантеоне российских авторов» (1801 г.) говорит: «Софья занималась литературой: писала трагедии и сама играла их в кругу своих приближенных; мы читали в рукописи одну из ее драм и думаем, что царевна могла бы сравняться с лучшими писателями того времени»... но полагает, что у нее воображение не было управляемо должным вкусом.

И этого мало, почтенный А. Н. Оленин утверждает: «Я видел у покойного графа Мусина-Пушкина печатанную церковными литерами афишу подобного зрелища (она сгорела в 1812-м году)».

Как царевна Софья, так и царица Наталья смотрели «Кающегося грешника». Не менее еще была известна в то время и другая комедия под названием: «Ужасная измена сластолюбивого жития» (О Лазаре). Эта комедия давалась при «запустных пированиях» [29].

Ф. Кони говорит, что на третий день второго брака царя Федора с Марфой Апраксиной в селе Преображенском играли бояре и боярыни комедию «Баба-яга, костяная нога»; роли были распределены следующим образом: Бабу-ягу играла копенгагенская актриса Анна Паульсон, тогдашняя европейская знаменитость, приглашенная в Россию боярином Матвеевым; Ивана-царевича играл князь Ив. Пронский; Людмилу, его суженую,— княгиня Барятинская; черного бога — полковник Грибоедов; подруг Людмилы: Любашу, Наташу и Таню,-—княжны Куракина, Черкасова и Одоевская» ¹². Это был последний спектакль при царе Федоре Алексеевиче.

Молодой царь Федор Алексеевич, весьма слабый здоровьем, отнюдь не был врагом светского образования и реформы вообще. При нем была устроена Академия для светских юношей (и в ней тоже давались комедийные представления). Мы уже упоминали о счастливом и столь необходимом уничтожении местничества по мысли и влиянию В. В. Голицына; наконец, сам царь учителем его Симеоном Полоцким был ознакомлен с языками, науками и даже писал стихи.

Между тем Федор, больной и хилый, сочетался браком с Агафьей Семеновной Грушецкой. Бог не благословил этого брака: царица скончалась от родов через три дня по разрешении сыном Ильей, который не жил и недели после матери. Вопреки совету врачей, следуя внушению своекорыстных временщиков, царь решился вступить во второй брак и спустя полгода по кончине царицы женился на Марфе Матвеевне Апраксиной. Свадьбу отпраздновали скромно 14 февраля, а через два месяца с половиною юный царь был уже в могиле. Он скончался 27 апреля 1682 года на двадцать первом году от рождения.

Как скоро закрыл царь глаза, ударили по обычаю в большой колокол «Вестник», и народ толпами обступил кремлевские чертоги, чтобы проститься с покойным царем и приветствовать нового государя.

Когда бояре по обряду простились с покойным Федором и потом одинаково целовали руки у обоих оставшихся братьев его, Иоанна и Петра, патриарх с высшим духовенством и вельможами спросил: «Кто же из двух царевичей будет царем?» Присутствующие отвечали, что этот вопрос должен быть решен народом.

Патриарх с архиереями и знатными боярами вышел на крыльцо, велел всяких чинов людям собраться на площади перед церковью Спаса и спросил: «Кому из двоих царевичей быть на царстве?» Раздались крики: «Петру Алексеевичу!», раздались и другие: «Иоанну Алексеевичу!», но были заглушены. Всех чинов люди решили дело, патриарх возвратился во дворец и благословил на царство Петра.

Вся Москва в тот же день присягнула царевичу Петру, который был избран на царство, а за Москвой беспрекословно и вся Россия.

За несколько месяцев до кончины Федора Матвеев был освобожден из ссылки, которому, по приказу царя, велено возвратить дом в Москве, подмосковные и другие вотчины и пожитки, оставшиеся за раздачей и продажей.

Сверх того, пожаловал ему государь новую вотчину в Суздальском уезде, село Верхний Ландех с деревнями — 800 дворов крестьянских, в столицу же его не призвал, а велел ему жить в городе Лухе до указа; но этого указа он уже не дождался от Федора.

Матвеев, находясь в Лухе (немногое время), узнал о кончине Федора Алексеевича, и в то же время прислан был к нему от нового государя стольник Алмазов с милостивым словом и с повелением как можно поспешнее ехать в Москву. Там уже собралась туча мятежа: шестнадцать полков стрелецких вышли из повиновения правительству и взбунтовались.

Глава III

Пребывание Петра в Преображенском, постройка потешного городка, ботик на реке Яузе и строение судов в Преображенском.— Женитьба Петра, его бегство в Троицкую лавру и заключение царевны Софьи в монастырь.— Потешные сражения и обрезание у бояр бород в Преображенском дворце.— Нелюбовь Петра к своей жене, ненависть его к ее родственникам и ссылка царицы Евдокии в Суздаль.

Петр был провозглашен царем, то есть правление государством, по известному обычаю, против которого никто не спорил, переходило к матери его царице Наталье Кирилловне, «которая была хотя и добра, но не прилежна, и править делами не умела. Правление ее было для народа не довольное и обидное, так как судьи брали большие взятки, а также происходили и кражи у государства»*.

Сильное впечатление получил юный Петр, сделавшись неожиданно, из пустынных Преображенских рощ, где он игра^ с ребятками запросто в солдатики, предметом общего поклонения в кремлевских палатах, видя, как все знатные бояр< с окладистыми седыми бородами приступали к нему с низкими поклонами, слыша, как имя его переходило из уст в уста у всех присутствующих.

* Архив князя Куракина, 1, 62 и 64.

Так прошли первые две недели по наречении на царство Петра. А что в это время делал он?

Среди всех торжественных выходов, приемов и прочих обрядов у него не выходило из головы любезное Преображенское, в котором он потешался воинскими играми и заготовлял себе новое оружие.

Сначала воинские игрушки, а потом игры всегда были наиболее любимы детьми. «В таких игрушках провел свое детство и сам царь Алексей; в 1634 году ему скованы были даже латы. Сохранился также маленький шелом, сделанный в 1557 году сыну царя Ивана Васильевича, царевичу Ивану Ивановичу, когда ему был только четвертый год» ¹³.

Все это было так естественно и просто, что и малолетний Петр потешался, подобно всем предыдущим детям, в игры военные и, подобно тем же детям, особенно ими забавлялся.

В конце 1682 года Петр с матерью своей после странствования по некоторым подмосковным селам, Коломенском и Воробьеве [30], куда необходимость заставляла их уезжать от мятежей стрельцов и дерзости раскольников, а также и от всяких сплетней дворских, окончательно поселились в селе Преображенском в своих хоромах, построенных, как мы уже упомянули, царем Алексеем Михайловичем.

Среди этих потех на чистом сельском воздухе физическое развитие Петра пошло вперед быстро. Задумал он сформировать для себя военную дружину, оповестил о том своих приближенных, и первым лицом, добровольно явившимся на призыв его, был потешный конюх Сергей Леонтьев Бухвостов, который и назван царем первым русским солдатом. Не удовольствовавшись этим названием, Петр, желая увековечить самую наружность Бухвостова, приказал впоследствии известному художнику графу Растрелли сделать бронзовое его изваяние, к сожалению, до нас не дошедшее[31].

Изредка являлся Петр в Москву, чтобы заседать в думе боярской, принимать послов, участвовать в торжественных выходах и церковных обрядах, и снова спешил в Преображенское. На берегах Яузы, вблизи обширного Сокольничьего поля и Немецкой слободы, было полное раздолье его любимым занятиям со своими сверстниками, получившими название потешных.