«Зона Y»
«Зона Y»
В сентябре 1942 года, через несколько недель после вступления в новую должность Гровс отправился с инспекцией по предприятиям, занятым в американской программе по созданию атомной бомбы. То, что он увидел, порядком его разочаровало.
Первую остановку он сделал в Питтсбурге, где находились исследовательские лаборатории, принадлежащие Westinghouse Electric and Manufacturing Company. В Вирджинском университете и в лаборатории Standard Oil Development Company в городе Бейвей, Нью-Джерси (где в итоге построили экспериментальный завод) продолжались опыты по разделению изотопов методом центрифугирования. Перед компанией Westinghouse стояла задача сконструировать объемные высокоскоростные центрифуги для крупномасштабного выделения урана-235. Определенно это было не лучшее место для начала проверки. У ученых накопились технические проблемы, проект, казалось, не был столь важным. И по рекомендации Гровса эти исследования вскоре закрыли.
Из Питтсбурга Гровс отправился в Колумбийский университет Нью-Йорка, в котором изучали метод газовой диффузии. Контролировал работы химик Гарольд Юри. Ученые, с которыми здесь встретился Гровс, более оптимистично высказывались об изучаемом ими методе. Единственной серьезной проблемой была коррозия, вызываемая гексафторидом урана. В газодиффузионной установке требовалось смонтировать бесчисленное количество пористых мембран из коррозиеустойчивого вещества. Пока такое вещество известно не было. Гровс счел, что работы следует продолжить, но усомнился, что они дадут положительный результат.
Из Колумбийского университета путь Гровса лежал на запад. Генерал прибыл в чикагский «Метлаб» 5 октября. Ему показалось, что возведение экспериментального реактора, которым руководил Ферми, уверенно продвигается вперед. Однако Гровс поразился, насколько смутно ученые представляли себе детали работы, которые с инженерной точки зрения считались фундаментальными. Если бомбу планируется сконструировать вовремя, то программа уже должна была дать ответы на некоторые ключевые вопросы: сколько? какого размера? как долго? Физикам же, казалось, доставляло удовольствие все еще предполагать и прикидывать. Гровс напомнил им, что если бы перед ними стояла задача организовать свадебный банкет, то разговоры типа «мы можем ожидать от десяти до тысячи гостей» совсем не годятся в качестве базы для грамотного планирования.
Гровс, убежденный, что его окружают одни «ботаники», считал необходимым еще раз дать понять своим подчиненным (среди которых, кстати, было несколько нобелевских лауреатов): он не испытывает пиетета перед их ученостью. Гровс утверждал, что его десятилетнее среднее образование стоит двух докторских степеней. После этого генерал дал ученым время обдумать важность этого утверждения. Но Сци- ларду времени на размышления почти не понадобилось. «Ну как можно работать с такими людьми?!» — вопрошал он своих коллег чуть позже. Однако неприязнь между Сцилардом и Гровсом была взаимной. Генерал почти сразу счел ученого возмутителем спокойствия и приложил немало усилий, чтобы засадить его за решетку до конца войны97.
Из Чикаго Гровс двинулся дальше на запад, в радиационную лабораторию Беркли, куда прибыл 8 октября. Лоуренс, мастерски превративший из инспекции экскурсию, произвел на Гровса очень приятное впечатление. Гровс надеялся, что хотя бы здесь, в Калифорнии, его ждут хорошие новости. Лоуренс пообещал продемонстрировать ему новейшую машину. На тот момент он перешел от работы с 93-сантиметровым циклотроном к использованию нового, 467-сантиметрового суперциклотрона, который уже был готов, и ввод его в эксплуатацию планировался на июнь 1942 года. Циклотроны, специально предназначенные для выделения урана-235, теперь назывались «калютронами» — в честь Калифорнийского университета.
467-сантиметровый калютрон находился в большом круглом здании, расположенном в Чартер Хилл, за кампусом университета Беркли. Лоуренс сел за пульт управления огромной машины и объяснил, как она работает. Достаточно впечатленный, Гровс спросил, сколько времени потребуется, чтобы приступить к практически значимому разделению. Лоуренс признался, что пока сколь-нибудь значительные опыты не проводились, машина еще ни разу не работала дольше десяти-пятнадцати минут подряд. Чтобы в циклотроне установился необходимый вакуум, машина должна проработать от 14 до 24 часов.
Серьезно удрученный, Гровс направился в лабораторию Оппенгеймера в Ле-Конте-Холл. Эта встреча прошла совсем не так, как можно было себе представить. Оппенгеймер — худой, аскетичный, радикальный интеллектуал с исключительной остротой как ума, так и языка — совсем не походил на карьериста-военного, сидевшего напротив. Гровс — белозубый, полноватый, консервативный сын пресвитерианского пастора — отличался прагматизмом инженера и не скрывал отвращения к интеллектуальности. Но при всем несходстве эти двое почти сразу прониклись симпатией друг к другу — в основном потому, что Оппенгеймер оказался достаточно проницательным и понял, как впечатлить Гровса и расположить его к себе. Труд над атомной бомбой дал Оппенгеймеру новое понимание не только управленческого дела, но и, возможно, всей научной жизни. Ученый хотел во что бы то ни стало сохранить свой пост.
Гровса поразила глубокая компетентность Оппенгеймера как физика, его всестороннее понимание ситуации и умение доходчиво объяснять научные проблемы. Но что важнее, Оппенгеймеру удалось обнадежить Гровса. «Экспертов в этой области нет, — заявил Оппенгеймер. — Она слишком нова». Далее он настаивал, что всех ученых, изучающих физику бомбы и ее конструкцию, нужно собрать в единой специальной лаборатории: только вместе они смогут решить все те проблемы, с которыми пришлось столкнуться.
Гровс мыслил в том же направлении и сам планировал создать специальную лабораторию в «Зоне Y». Он ехал в Беркли с намерением предложить Лоуренсу возглавить такую лабораторию, но позже решил, что Лоуренс нужнее в Беркли, его присутствие там исключительно важно для успешного завершения проекта по электромагнитному разделению изотопов. Конечно, генерал согласился с Оппенгеймером, что программе нужно центральное учреждение, которое будет считаться военным объектом. И он счел, что Оппенгеймер как никто другой подходит на пост научного руководителя подобной лаборатории — как раз такого решения и ждал от него Оппенгеймер. Гровс предложил ему этот пост на следующей неделе, 15 октября.
Многим специалистам, занятым в проекте, назначение Оппенгеймера показалось немыслимым. На то было немало причин. Оппенгеймер — записной теоретик со свойственным теоретикам неумением проводить эксперименты. Хотя проект и требовал определенного теоретического вклада, принципиально он был и оставался экспериментальным и конструкторским. При этом лишь немногие физики имели хотя бы минимальный опыт управления проектами такого масштаба, у Оппенгеймера же подобного опыта не было вообще: «Да он и гамбургерами в ларьке торговать не сможет». Среди ученых, занятых в проекте, было немало нобелевских лауреатов, а у Оппенгеймера Нобелевской премии не было.
И, конечно же, не обошлось без упоминания о недавних связях Оппенгеймера с коммунистами, а значит, и о том, что проект под его руководством подвергнется опасности. 10 октября жучок ФБР, установленный в кабинете Стива Нельсона в Окленде, засек беседу о «разработке важного оружия» и о важном контактном лице, участвующем в проекте. ФБР считало, что это «контактное лицо» — сам Оппенгеймер.
Но все доводы были проигнорированы. Гровс нашел своего человека и быстро продавил решение через самые разные комитеты. Оппенгеймер получил назначение 19 октября 1942 года.
Теперь предстояло найти место для «Зоны Y», где должна была расположиться новая центральная лаборатория. Отдаленный лесистый каньон Хемес-Спрингс в Нью- Мексико Оппенгеймер отверг как слишком мрачное и удручающее место, а Гровс забраковал его, так как там не было зданий. Оппенгеймер хорошо знал эти места. Летом 1928 года он отдыхал там после перенесенного туберкулеза, жил в бревенчатом домике на лесистом склоне как раз напротив горной гряды Сангре-де-Кристо. Домик называли Перро Кальенте (по-испанский «хот-дог»), Оппенгеймер всегда вспоминал о нем как о «ранчо»[89]. Тем летом Роберт и его брат Фрэнк объездили верхом всю округу.
По совету Оппенгеймера поисковая группа двинулась от Хемес-Спрингс к плато с другой стороны гор Хемес, на котором располагалась (насколько он помнил из своих прогулок) частная школа для мальчиков. Эта школа называлась Лос-Аламосское ранчо, ее организовал в 1917 году один бизнесмен из Детройта, который искал место со здоровым благоприятным климатом, где болезненные и изнеженные дети состоятельных граждан могли бы получать классическое образование. Школа относилась к бойскаутской организации (шефство над учениками несла 22-я моторизованная лос- аламосская часть). Среди выпускников можно назвать Уильяма Берроуза и Гора Видала; кроме того, эту школу хорошо знал Конэнт — он когда-то подумывал отдать туда своего младшего сына.
Здесь были здания, водопровод и электричество, но грунтовая дорога, проложенная к плато от Санта-Фе, расположенного в 50 километрах юго-восточнее, была скорее грязной тропинкой. Тем не менее Гровсу нравилось, что комплекс находится в таком изолированном месте. На этом этапе Оппен- геймер полагал, что в лаборатории потребуется разместить не более 30 ученых плюс вспомогательный персонал. Гровс на той же неделе начал переговоры о приобретении участка, которые завершились быстро и успешно: школа так и не восстановилась после Великой депрессии. Ее последние выпускники, в том числе внук основателя, получили дипломы 21 января 1943 года.
Оппенгеймер приступил к неофициальному набору ученых для лаборатории всего через несколько дней после назначения на пост руководителя. Теперь, когда нашли зону Y, он и Лоуренс занялись делом всерьез. Многие ученые пытались уклониться от работы в таком месте, некоторые жаловались на то, что оно слишком отдаленное. Сцилард, например, заявил: «Там никто не сможет ясно мыслить. Все, кто туда отправятся, сойдут с ума».
Но большинство ученых, которым предложили переехать в Лос-Аламос, сильнее беспокоились о том, что им придется работать в военной лаборатории, а перспектива попасть в армию их не прельщала. Зато Оппенгеймера такие сомнения не одолевали — он с радостью явился на армейский медосмотр, с него даже сняли мерку для пошива формы. Но физики Исидор Раби и Роберт Бахер, работавшие над радаром в МТИ, убедили Оппенгеймера, что лаборатории нужно сохранить «научную автономность» и превращение в армейскую структуру совсем не обязательно. Гровс согласился с этим неохотно, оговорив, что военные оставят свои полномочия и будут отвечать за безопасность комплекса.
Итак, ученые из Лос-Аламоса могли сохранить автономность и работать как гражданские лица, но из-за беспрецедентных мер безопасности лаборатория стала напоминать концентрационный лагерь.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.