Монголия на перепутье

Монголия на перепутье

Мои встречи с Цеденбалом

Монгольская Народная Республика – первая страна, вступившая вслед за Советским Союзом на путь социализма – такого, каким он представлялся в те годы.

С 1921 года, когда при поддержке Красной Армии в Монголии был установлен просоветский режим, она шла бок о бок с Советским Союзом и служила живой иллюстрацией возможности прямого некапиталистического перехода к социализму слаборазвитых стран «с помощью победившего рабочего класса передовых наций».

Мне привелось в 1982 году познакомиться с этой страной, куда я как ректор Академии общественных наук был приглашен ЦК Монгольской народно-революционной партии. Удалось достаточно хорошо познакомиться с Улан-Батором, побывать в одном из аймаков на северо-западе страны, изучить работу Высшей партийной школы при ЦК МНРП.

Поездка совпала с очередной годовщиной революции в Монголии, и значительная часть моего пребывания в Улан-Баторе была посвящена участию в праздничных мероприятиях. В познавательном отношении это было весьма интересно.

Ко мне было проявлено повышенное внимание со стороны тогдашнего руководителя республики Цеденбала, который совмещал посты Генерального секретаря ЦК МНРП и председателя Великого народного хурала. Помимо большой официальной беседы с ним в присутствии ряда высших руководителей Монголии было много встреч с Цеденбалом на различных праздничных мероприятиях. Практически на протяжении всех этих дней я был рядом с монгольским руководителем и имел возможность наблюдать его в непосредственном общении.

Меня пригласили на трибуну Мавзолея Сухэ Батора во время парада и демонстрации трудящихся, самые почетные места были отведены на официальном приеме, а также и на спортивном празднике, где демонстрировали свое искусство монгольские конники, борцы, лучники. Даже предложили нам с маршалом В.Л. Говоровым, который присутствовал на празднике как Главнокомандующий Вооруженными Силами СССР на Дальнем Востоке, выстрелить из лука. «Ну, что ж, Владимир Леонидович, – сказал я, – давайте испытаем и это оружие». Оказалось, что тетива довольно тугая, да и стрелы нелегкие. Улетели у нас они одинаково недалеко…

В общем Цеденбал не упускал случая, чтобы продемонстрировать свое особое отношение к советским гостям. Он молодился, старался выглядеть бодрым и раскованным. Играл своим звонким голосом, который раньше во время выступления в советской аудитории неизменно вызывал одобрительную, оживленную реакцию. По его поведению и отношению к нему окружающих было видно, что он оставался еще непререкаемым авторитетом и обладал неограниченной властью. Но вместе с тем складывалось впечатление, что эта власть воплощается главным образом во внешних атрибутах. Проблемами страны Цеденбал занимался все меньше и меньше и ими в должной мере не владел.

Во время разговоров он становился порой неадекватным, часто терял мысль. Вот и в беседах со мной он не углублялся в содержание вопросов, подолгу вспоминая об эпизодах из своей жизни. Как мне потом стало известно, всем собеседникам он рассказывал одно и то же. Например, как он избежал типичной для монгольских мужчин участи стать ламой.

…Однажды в аймак поступила сверху разнарядка на трех мальчиков для светского обучения в новой школе. Тогда все делалось по разнарядке. Выбор пал на него, и не потому, что это считалось большой честью, а, напротив, было некой повинностью и воспринималось как тяжкая доля. Родственники и соседи провожали его со слезами, а в результате он стал тем, кем является сейчас.

Особенно он любил повторять эпизод из его встречи с Мао Цзэдуном, показывая его в лицах. Мао Цзэдун после одной из своих многозначительных пауз изрек, что Китай был бы готов оказать экономическую помощь Монголии с учетом того, что она длительное время находилась под китайским господством. «Я ответил ему, – вспоминал Цеденбал, – что в таком случае и Монголия должна оказать экономическую помощь Китаю: ведь и Китай был целый век под монгольским игом». Так Цеденбал «срезал» Мао Цзэдуна. Ему самому эпизод этот очень нравился.

Чувствовалось, что силы Цеденбала на исходе. Он еще пытался демонстрировать свою живость, свои влияние и незаменимость, но это была лишь внешняя оболочка, за которой скрывались немощь, неспособность контролировать дела. Положение усугублялось тем, что огромное влияние на него оказывала его жена Анастасия, которая вела себя бесцеремонно, вмешивалась в решение больших и малых вопросов, не стесняясь. Я сам оказался невольным свидетелем того, как она отчитывала министра культуры за какие-то огрехи в праздничном концерте.

Самое неприятное состояло в том, что монголы, в том числе и из окружения Цеденбала, опасались, что любое проявление недовольства этой ситуацией может быть истолковано как проявление антирусских настроений. И этим жена Цеденбала бессовестно пользовалась. Попытки же с нашей стороны умерить ее влияние на монгольского руководителя, как мне потом стало известно, крайне болезненно воспринимались самим Цеденбалом и не приводили к желаемым результатам.

Вторым лицом в монгольской иерархии считался Батмунх – председатель Совета Министров. Он был полной противоположностью Цеденбалу: немногословный, неторопливый, как большинство монголов, скромный, деловитый, но грамотный и эрудированный человек. Ко мне он отнесся по- особому еще и потому, что в свое время учился в аспирантуре Академии общественных наук и, как он мне сам говорил, сохранил об академии самые лучшие воспоминания.

После ухода Цеденбала в отставку осенью 1984 года он стал Генеральным секретарем ЦК МНРП и фактическим руководителем страны. Я не был информирован о всех деталях смены руководства, но знаю, что этот вопрос был довольно болезненным. Во всяком случае, новое руководство сочло необходимым, чтобы Цеденбал после отставки вместе с семьей находился вне страны. Он жил в Советском Союзе, но и после этого не прекращались попытки бывшего руководителя и особенно его жены вмешиваться в дела Монголии, проявлять непомерные претензии, высказывать недовольство новым руководством и т. д.

Ко времени моего прихода в Отдел ЦК по социалистическим странам Батмунх как руководитель Монголии чувствовал себя довольно уверенно. Он часто бывал в Советском Союзе, встречался с Горбачевым. И у меня с ним были довольно регулярные контакты.

Это было очень важно. Так же как и в отношениях с другими социалистическими странами, здесь возникла необходимость осмысления итогов нашего сотрудничества, всей совокупности проблем, которые приходилось решать в то время и на перспективу. Советский фактор имел для Монголии большее значение, чем для любой другой страны советского блока. На протяжении более чем полувека советско-монгольские отношения во многом предопределяли социально-экономическое развитие этой страны.

Советский социализм на монгольской земле

Надо сказать, что в советских научных работах, публикациях о «строительстве социализма» в Монголии очень много говорилось об учете специфики этой страны. Но на деле основные посылки советской модели социализма там применялись, пожалуй, не в меньшей, а в большей степени, чем в других странах.

Речь идет прежде всего о таком процессе, как индустриализация. В Монголии был создан довольно мощный топливно-энергетический комплекс в Дархане, медно-молибденовый комбинат в Эрдэнэте. Монгольское руководство уже при Батмунхе всерьез подумывало о создании в стране черной металлургии, в частности завода вторичной переработки.

Под влиянием Советского Союза за счет распашки степных просторов было создано зерновое хозяйство, которое стало покрывать потребности страны в зерне, а в отдельные годы давать зерно даже для продажи на внешнем рынке.

Нельзя сказать, что все это не было необходимо для страны, хотя не обошлось без увлечения размахом и масштабностью воздвигавшихся объектов. Беда была в другом: основная отрасль монгольского хозяйства – животноводство, и прежде всего овцеводство, на котором здесь зижделось все, жизнь и быт населения, финансы государства, экспортный потенциал, оказались в запущенном состоянии. Возможности экстенсивного развития животноводства были исчерпаны, и не столько в результате ограниченности природных ресурсов, сколько из-за экономических и социальных, чисто человеческих проблем.

Сказывались пороки обобществления животноводства, ошибки в ценообразовании, пагубно отражавшиеся на материальных стимулах у людей.

Кочевники-араты, особенно молодежь, получая образование, приобщаясь к современным условиям жизни, постепенно утрачивали интерес к традиционной кочевой жизни. Началось настоящее бегство в города, которые оказались перенаселенными, особенно Улан-Батор.

Будучи в Монголии, я узнал, что треть населения Улан-Батора проживала в юртах, кольцом окружающих современный город. Я специально попросил показать мне эту часть города. Перед глазами предстало жалкое зрелище – море скученных юрт в городской пыли при отсутствии коммунальных удобств. Это совсем не то, что юрта в степи или в горах. Но тем не менее население в надежде на лучшее стягивалось в города.

Кстати говоря, традиционные формы пастбищного овцеводства переживали глубокий кризис и в нашей стране. Поэтому поездки Батмунха и других монгольских руководителей по нашему приглашению в Киргизию, наиболее близкую по укладу жизни к Монголии, мало что дали.

Надо было обустраивать быт и жизнь скотоводов, создавать гибкую социальную инфраструктуру, внедрять достижения науки и, конечно, сделать животноводство более экономически выгодным. Но на все это не хватало средств, да и просто руки не доходили. В результате рост производства мяса затормозился. Монголы прилагали все усилия к тому, чтобы выполнять свои обязательства по экспорту мяса в СССР, но не всегда это удавалось. Практиковалась, и не раз, замена поставок мяса зерном. В самой Монголии начались перебои в торговле мясом, а без этого продукта монголы вообще не мыслят своего существования.

Определенные успехи были достигнуты Монголией, в том числе с помощью Советского Союза, в повышении образования и развитии культуры народа, в здравоохранении, в создании собственных национальных кадров для различных отраслей народного хозяйства и культуры. Но и здесь не обошлось без издержек и извращений – жесткий идеологический прессинг, выжигание каленым железом любых намеков на проявления национализма, идеологическая и культурная одномерность с полной ориентацией на Советский Союз…

Явный перегиб допускался монгольским руководством и в языковой политике. Мне пришлось столкнуться с ним еще в бытность ректором Академии общественных наук. Монгольским руководством тогда было принято решение о полном переводе на русский язык учебного процесса в Высшей партийной школе при ЦК МНРП. Естественно, многие монгольские преподаватели, особенно специальных дисциплин, не говоря уже о слушателях, не были готовы к этому. Сразу же посыпались к нам просьбы о массовом командировании советских преподавателей для монгольской ВПШ. А руководство ЦК МНРП чуть ли не официально обратилось в ЦК КПСС с просьбой рассматривать монгольскую ВПШ как республиканскую партийную школу.

Будучи в Монголии, я выразил свое недоумение по этому поводу, но в ответ были ссылки на высшее руководство, на Цеденбала. Говорил я и с ним, но безрезультатно, ибо принятое решение он рассматривал чуть ли не как высшее проявление интернационализма.

Скопирована была с Советского Союза и вся политическая система с жестким однопартийным режимом. Но пересаженная на восточную почву, она приобрела еще более выраженные тоталитарные и даже деспотические формы, при которых с судьбами людей вообще не считались. Должен сказать, что в ходе работы по реабилитации жертв сталинских репрессий обнаружилось, что в Монголии в 30-40-е годы они приобрели особенно массовый и чудовищный характер. При преемнике Сухэ Батора Чойбалсане было организовано несколько волн массовых репрессий, в результате которых почти полностью было уничтожено партийное и государственное руководство. Истреблено поголовно многочисленное сословие лам, уничтожен каждый десятый житель страны. Все это делалось, конечно, не без ведома карательных органов СССР.

В ответ на обращение монгольского руководства ему была оказана вся необходимая помощь в восстановлении исторической правды и реабилитации жертв террора.

Экономические отношения должны быть иными

Для перестройки советско-монгольских отношений надо было прежде всего искать подходы к тому, чтобы придать более современные и эффективные формы нашим экономическим отношениям. Прежняя схема этих отношений была довольно своеобразной. С одной стороны, наращивались наши вложения в развитие тех или иных отраслей народного хозяйства Монголии, предоставлялись кредиты на покрытие значительной части советских товарных поставок в эту страну. Долги Монголии непрерывно росли, пролонгировались и, по сути дела, превратились в безвозвратные. А с другой стороны, продукция и традиционных отраслей, прежде всего животноводства, и вновь созданной горнодобывающей промышленности вывозилась из Монголии по необоснованно низким ценам.

Таким образом, создавалась почва для иждивенческих настроений монгольской стороны, многие монгольские предприятия жили за счет дотаций, и в то же время культивировался взгляд на монгольское сырье как на очень дешевое и выгодное для советских заказчиков.

Длительные и безрезультатные переговоры велись по вопросам цен на медно-молибденовый концентрат и некоторые другие товары монгольского экспорта. Причем с советской стороны аргументация в пользу низких цен строилась на том, что, дескать, комбинат построен за счет Советского Союза. В наших внешнеэкономических инстанциях мы высказывали предложение о том, чтобы платить за монгольскую продукцию реальную, может быть, даже преференциальную цену, но поставить при этом наши отношения на начало хозрасчета и самоокупаемости. Конечно, это само по себе не решило бы проблему финансового сбалансирования, но все же придало бы им более эффективный и современный уровень.

К сожалению, эти предложения хотя и не отвергались, но глохли, попадая в лабиринты внешнеэкономических и госплановских структур, а сама постановка вопроса о возможном повышении цен на импортируемую продукцию вызывала аллергию у тех, кто стоял на страже так называемой монополии внешней торговли и похвалялся тем, что советская внешняя торговля якобы дает десятую часть национального дохода страны, не задумываясь над тем, что узкофискальный подход к внешней торговле и к внешнеэкономическим связям в конечном счете оборачивается их крайней неэффективностью, не говоря уже о негативных последствиях для наших отношений с другими странами.

Советские войска уходят

Менялись условия и для советско-монгольского внешнеполитического сотрудничества. Монголия находилась, как говорят, между молотом и наковальней, была как бы сдавлена с севера и юга Советским Союзом и Китаем. Ее довольно обширная территория граничит только с этими двумя государствами. Вся новая история этой страны самым тесным образом связана с русско-китайскими, а затем и с советско-китайскими отношениями.

Мао Цзэдун не скрывал своих претензий на Монгольскую Народную Республику, тем более что Внутренняя Монголия, входящая в состав Китая, в несколько раз превосходит МНР по численности населения. Даже в период наибольшего обострения советско-китайских отношений китайцы усиленно обхаживали Монголию, пытались заигрывать с ней.

Монголия твердо стояла на позициях сохранения своей самостоятельности, гарантом которой перед лицом китайской угрозы выступал Советский Союз. С согласия монгольского руководства в Монголии была размещена сильная военная группировка. Монголия защищалось по дипломатическим каналам и т. д.

Но по мере ослабления напряженности в советско-китайских отношениях и их нормализации обстановка стала меняться. Китайская угроза Монголии ослабевала, основания для пребывания советских войск в Монголии размывались и исчезали.

В скобках заметим, что и в предшествующий период размещение советских войск на монгольской территории имело скорее не военное, а политическое, морально-психологическое значение, как фиксация союзнических отношений и подтверждение того, что нападение на Монголию было бы равнозначно нападению на Советский Союз. Более того, в военном отношении, как позднее говорили мне специалисты, пребывание такой группировки на обширной территории Монголии имело бы в случае возникновения конфликта лишь негативное значение, поставило бы эту группировку в трудные условия.

Вот почему уже в своей владивостокской речи в 1986 году Горбачев заявил о намерении начать вывод советских войск из Монголии. Сначала была возвращена в Союз отдельная бригада, а затем этот процесс был продолжен до полного вывода советских войск из этой страны.

Следует заметить, что при этом учитывался еще один аспект проблемы. Он касался положения советских военнослужащих в стране пребывания, взаимоотношений с местным населением. Откровенно говоря, Монголия оказалась перегруженной советским присутствием. На полтора миллиона населения этой страны 100 тыс. военнослужащих, да еще несколько тысяч гражданских лиц различных профессий – слишком много: на 10 монголов примерно один, а в крупных населенных пунктах два-три, а то и пять советских граждан. Даже при хороших общеполитических отношениях неизбежно возникали многочисленные коллизии на бытовой почве. Не могли оставаться без последствий разница в жизненном уровне, в материальном обеспечении советских граждан и местного населения, различия в социальной инфраструктуре, в снабжении товарами, не говоря уже о фактах недостойного поведения отдельных военнослужащих и гражданских лиц.

Монгольское руководство в связи с выводом советских войск, как было известно, испытывало двойственные чувства: с одной стороны, опасалось, что Монголия остается беззащитной перед лицом южного соседа, в отношении которого подозрения все-таки до конца не были сняты, а с другой – испытывало чувство облегчения от того, что отпадет ряд сложных проблем, связанных с пребыванием советских войск. В конечном счете оно согласилось с необходимостью такой меры.

Пришлось прилагать немалые усилия к тому, чтобы изменить стиль работы представительств наших ведомств в Монголии, прежде всего посольства. Десятилетиями складывался характер его работы как чуть ли не высшей инстанции в Монголии, от которой нет и не может быть секретов у руководства страны и которая под видом консультаций дает оценки и рекомендации по всем замыслам и конкретным шагам политического руководства, включая расстановку кадров.

Эту тему я не раз обсуждал с советским послом в Улан-Баторе К.Е. Фомиченко, человеком опытным и деловым. До этого он работал вторым секретарем ЦК Компартии Киргизии и вольно или невольно привычки второго секретаря переносил и на свою работу в качестве посла. Сменивший его на этом посту бывший первый секретарь Иркутского обкома партии В.И. Ситников придерживался другого стиля, более соответствующего статусу и функциям дипломатического представителя Советского Союза.

Перемены в Советском Союзе и странах Восточной Европы не могли не отразиться на ситуации в Монголии. Начались демократические перемены, критическое переосмысление истории страны, ее внутренней и внешней политики, возникли другие политические партии, выдвинулись новые лидеры. Нет нужды говорить, насколько своеобразны и трудны эти процессы в условиях такой страны, как Монголия, находившейся за широкой спиной Советского Союза.

И по сей день Монголия на перепутье.

В этих условиях особенно неоправданно ослабление внимания России к этому нашему соседу, которое наступило в начале 90-х годов после распада Советского Союза. Самобытная страна, с огромной территорией, имеющей с нами тысячекилометровую границу. С ней мы прошли трудный, драматический путь. Допущено немало ошибок, накопилось много проблем. Но есть и положительный потенциал сотрудничества. Все это одним махом выбрасывать за борт было бы опрометчиво и ошибочно. Напротив, важно, извлекая уроки из прошлого, найти эффективные, рациональные формы взаимосвязи, выгодные для обеих стран и их народов.