Несгибаемый Эрих

Несгибаемый Эрих

Ключевая роль в послевоенной советской политике в Европе отводилась Германской Демократической Республике. Это был западный форпост советского блока. Она рассматривалась и как доказательство жизнеспособности социализма в условиях развитой страны, и как его страж в Восточной Европе. В ГДР была сосредоточена наиболее мощная группировка советских вооруженных сил. Республика была самым крупным торговым партнером СССР.

От ситуации в ГДР во многом зависела прочность послевоенного устройства в Центральной и Восточной Европе, да и на континенте в целом. И отнюдь не случайно, что обвальные процессы 1989-1990 годов начались с краха режима в ГДР и разрушения Берлинской стены.

Должен сказать, что отношения с ГДР, которая в течение нескольких десятилетий считалась наиболее ревностным союзником СССР, у горбачевского руководства складывались сложнее, чем с другими странами советского блока, кроме, может быть, Румынии. И мне, как секретарю ЦК КПСС, ответственному за связи с партиями социалистических стран, приходилось уделять работе с коллегами из СЕПГ значительно больше внимания и времени, чем с партнерами из других стран.

В «рабочем» отпуске

Летом 1988 года я решил воспользоваться приглашением руководства СЕПГ провести часть своего отпуска вместе с семьей в Германской Демократической Республике.

Как я уже говорил, поездки партийных и государственных работников с семьями на отдых были обычным явлением в практике взаимоотношений между соцстранами. Но я рассматривал свою поездку в ГДР прежде всего с точки зрения возможности получше узнать жизнь республики, настроения в партии и обществе, в неофициальной обстановке пообщаться с коллегами, работниками местных партийных комитетов, встретиться и со старыми немецкими друзьями. Тем более что по разным каналам из ГДР шла тревожная информация о подспудном нарастании критического отношения общественности к существующим в ГДР порядкам и особенно к тогдашнему руководству, возглавляемому Эрихом Хонеккером.

Вначале друзья восприняли мое согласие на проведение в ГДР части отпуска в буквальном смысле и предложили программу ознакомительно-оздоровительного характера, но потом при активном участии посла В.И. Кочемасова и работников Международного отдела ЦК СЕПГ программа была составлена заново в соответствии с моими пожеланиями.

Наши близкие друзья из ЦК СЕПГ точно уловили цель моей отпускной недели в ГДР. Об этом говорит следующий факт. За несколько дней до моего отъезда в ГДР попросился на встречу со мной в Москве заведующий Международным отделом ЦК СЕПГ Гюнтер Зибер, находившийся в Советском Союзе на отдыхе. Видимо, с учетом предстоящей поездки он дал беспрецедентную по остроте и откровенности информацию о положении в ГДР и СЕПГ, не сглаживая углы и не скрывая серьезнейшего беспокойства и тревоги за судьбу партии и социалистического государства на германской земле.

По его мнению, перемены в ГДР неизбежны, но в каком направлении они пойдут, зависит от ситуации в руководстве – останется ли в нем Хонеккер и его группа.

Подробную запись беседы я направил Горбачеву, и она была разослана для ознакомления членам Политбюро. В ходе последующего изложения я буду неоднократно обращаться к этой беседе и ссылаться на оценки и выводы Зибера. И тогда я понимал, и сейчас считаю, что за ними стояла позиция группы прогрессивно мыслящих людей в руководстве СЕПГ.

Итак, мы в ГДР. Разместили нас (со мной были жена, дочь с мужем и внук) в особняке в живописном местечке Либенберг, расположенном в 30- 40 км севернее Берлина на берегу небольшого озера с очень теплой водой и, как говорили, богатого рыбой. Вокруг – небольшие холмы, перелески, изумительной чистоты и аккуратности городки и поселки, которые деревнями трудно назвать, настолько разительно они отличаются от наших.

В общем природа чудесная. Но насладиться ею как следует так и не удалось. Лишь два неполных дня – субботу и воскресенье – мы провели в Либенберге, а остальное время было заполнено поездками, встречами, беседами.

На следующий день после приезда мы отправились в Дрезден, где раньше мне приходилось бывать неоднократно. Хотелось встретиться с Хансом Модровым и возобновить личное знакомство с ним, начавшееся лет 15 назад, когда он работал заведующим отделом ЦК СЕПГ. За эти годы Модров превратился в крупную политическую фигуру. Он отличался независимым характером и самостоятельностью суждений. Он был главным «возмутителем спокойствия» в СЕПГ и воспринимался в общественном мнении республики, да и за рубежом, как соперник и возможный преемник Хонеккера.

Мы встретились как старые и добрые друзья. Правда, беседа в окружкоме была хотя и интересной, но достаточно сдержанной. И вообще Ханс избегал острых тем в присутствии сопровождавших нас сотрудников из Берлина. А вот во время прогулки по городу и поездки в Саксонскую Швейцарию, когда мы оставались вдвоем, разговор был совсем иным – непринужденным и откровенным. Я услышал примерно те же оценки ситуации в партии и республике, что прозвучали в беседе с Зибером.

В дальнейшем мы встречались с Хансом и когда он стал главой правительства ГДР после свержения Хонеккера, и летом 1990 года на отдыхе в Крыму, проведя немало часов в прогулках по горам и беседах о бурных событиях последних лет, и на других встречах в Москве, в которых Ханс принимал участие как общественный деятель и депутат бундестага.

В Дрездене мои маршруты с членами семьи разошлись на целый день. Они поехали в Веймар, а я направился в Карл-Маркс-Штадт (такое название тогда носил Хемниц). Это был, пожалуй, один из немногих окружных центров, в котором я раньше не бывал. Но для меня важно было другое – лично познакомиться с первым секретарем окружного комитета З. Лоренцем, тоже авторитетным и перспективным деятелем СЕПГ.

В тот день здесь проходил республиканский пионерский слет. Город был расцвечен флагами и транспарантами. Музыка, радостные лица ребят, праздничное настроение у горожан. Немцы любят и умеют хорошо организовывать массовые манифестации и праздники.

Встреча в окружкоме с Лоренцем была непродолжительной, но собеседник мне показался прогрессивным, современно мыслящим руководителем, человеком, вызывающим симпатию. Посетил я также головное предприятие крупнейшего станкостроительного объединения имени Фрица Геккерта – предмет гордости ГДР и убедился в том, насколько важны связи между нами на уровне предприятий. Да об этом говорили и сами работники объединения.

Лишь на следующий день мы собрались с семьей в Майссене и к полночи возвратились в Либенберг.

Еще два дня прошли в контактах с коллегой по международным делам Германом Аксеном, членом Политбюро и секретарем ЦК СЕПГ. Он приехал в Либенберг, и мы вместе совершили поездку в город Нойштадт-на-Доссе, а на следующий день в Потсдам, где состоялась встреча с первым секретарем окружного комитета Г. Яном. В беседах с Аксеном мы касались самых разнообразных тем – от общей ситуации в мире, в СССР и ГДР до таких конкретных проблем, как регулирование денежных переводов из ФРГ в ГДР. Но разговор ни разу не зашел о положении в руководстве СЕПГ. И это, конечно, не случайно: ведь Аксен типичный представитель «старой гвардии», начинавший свой политический путь с антифашистской борьбы. Международными делами в партии он занимался еще при Вильгельме Пике и Вальтере Ульбрихте, а потом стал близким человеком Хонеккера. Я думаю, со своим опытом и информированностью он многое видел и понимал, держал в Международном отделе людей новой формации (Гюнтера Зибера, Бруно Малова, Гарри Отта, бывшего одно время послом ГДР в СССР, и др.), но вместе с тем верой и правдой служил Хонеккеру, строго проводил его линию.

В эти же дни я побывал в Академии общественных наук и Институте социалистического управления, где встретился со своими друзьями и коллегами, видными обществоведами Отто Райнхольдом и Хельмутом Коциолеком. Немало мне дала встреча с руководящим составом советских представительств в ГДР, организованная послом Кочемасовым, на которой, впрочем, больше обсуждались внутренние проблемы нашей страны.

Наконец 24 августа состоялась развернутая трехчасовая беседа с Эрихом Хонеккером в его кабинете в здании ЦК СЕПГ. Это была моя третья встреча с руководителем ГДР за последние полтора года. Первый раз меня как секретаря ЦК КПСС Хонеккер принял после окончания съезда Социалистической единой партии Западного Берлина, на котором я возглавлял делегацию КПСС. Второй раз спонтанная беседа с ним получилась в аэропорту Шенефельд в ожидании прибытия Горбачева на встречу руководителей соцстран из Вашингтона, где он встречался с Рейганом. Мне довелось участвовать практически во всех встречах Горбачева с Хонеккером, на всех многосторонних совещаниях с участием руководителя ГДР. Во всех этих и других случаях он придерживался стереотипа – львиную долю времени уделял пропаганде успехов ГДР.

В определенной мере это было оправданно для того времени, когда шла борьба за международно-правовое признание ГДР, но потом это стало восприниматься как хвастовство, самодовольство, отрыв от реальной жизни, в которой возникало все больше проблем. В связи с советской перестройкой и самокритикой в его действиях стал проявляться и такой подтекст: посмотрите, как у нас решаются проблемы, по которым в Советском Союзе развертывается критика и самокритика. Вот каких успехов можно добиться, если не мудрить, не поддаваться перестроечной лихорадке, а идти верной марксистско-ленинской дорогой.

Общая тональность рассуждений Хонеккера оставалась неизменной практически в течение всех этих лет, несмотря на то что обстановка в ГДР, особенно в 1988-1989 годах, стала быстро ухудшаться. Делалась, правда, оговорка, даже ссылка на программу СЕПГ о том, что социалистическая система в ГДР нуждается в качественном совершенствовании. Но это тонуло в победных и бодряческих утверждениях об успехах первого «социалистического государства на германской земле».

Хонеккер обильно оснащал свои рассуждения цифрами и статистическими выкладками о темпах экономического роста, повышения благосостояния народа, которые на поверку оказывались довольно сомнительными и скрывали действительную картину или, во всяком случае, приукрашивали ее. Он обычно держал под рукой папку материалов, как бы намекая, что им сказано еще далеко не все, чем он располагает.

Очень любил Хонеккер рассказывать о выдающихся успехах ГДР в научно-технических вопросах, в особенности в области электроники и микроэлектроники, каждый раз считал необходимым подробно останавливаться на успехах сельского хозяйства ГДР, повторял данные о средней урожайности в стране (45-50 ц зерновых с 1 га), говорил о реальной перспективе выхода урожайности на средний уровень в 70 ц с гектара и т. д.

В таком же духе Хонеккер построил свой разговор со мной и на этот раз.

После взаимных приветствий он отметил, что информирован о беседах, проведенных мною с немецкими друзьями во время пребывания в ГДР на отдыхе, и выразил уверенность, что они будут полезными для обеих сторон.

«Мы всегда представляли себе строительство развитого социализма как процесс глубоких преобразований в экономике и других сферах». После такого заявления можно было ожидать рассказа об этих преобразованиях или во всяком случае о планах на будущее. Увы! Не последовало ничего нового. Опять рассуждения об успехах ГДР. На сей раз с акцентом на общественно-политические проблемы.

Чего тут только не было! И «огромное влияние СЕПГ в республике»: при населении 16,9 млн. человек в партии состояло 2 млн. членов, то есть каждый пятый взрослый житель ГДР. Кроме того, 500 тыс.- в союзнических партиях. Это, конечно, не коммунисты, но они входят в блок антифашистских демократических партий, признают решения и руководящую роль СЕПГ. Впрочем, Хонеккер не стеснялся называть эти партии буржуазными.

9,8 млн. человек составляют члены профсоюзов, продолжал сыпать цифрами руководитель ГДР. 6 млн. человек состоят членами общества советско-германской дружбы. В республике 3 млн. спортсменов. Упомянута была и система потребительских кооперативов, и даже общество садоводов и животноводов. А в итоге 2/3 взрослого населения ГДР выполняют общественные функции в политической системе страны.

По мнению Хонеккера, ГДР уже тогда выступала как правовое государство, имевшее прогрессивную избирательную систему. На меня был выплеснут обширный перечень принятых в последние годы законов: гражданский кодекс, законы о Совете Министров, о сельскохозяйственных кооперативах, о молодежи, местных органах народной власти и т. д.

Переходя к вопросам экономики, Хонеккер подчеркнул, что созданные в ГДР комбинаты – наилучшая форма организации производства, обеспечивавшая высокие темпы научно-технического прогресса и экономического роста. Он признал, что в народном хозяйстве возникают и определенные трудности, но свел их, по существу, к конкретным вопросам, локальным ситуациям и диспропорциям. Например, накопился запас кинескопов в 200 тыс. штук.

Смысл всех этих излияний ясен: вопреки словесным заверениям о приверженности преобразованиям руководитель ГДР считал, что ни политическая, ни экономическая системы республики в перестройке не нуждаются, пребывают чуть ли не в идеальном состоянии. Слушая все это, я чувствовал себя крайне неловко. Из того, что довелось видеть и слышать в ГДР, складывалась совсем другая картина, но я чувствовал, что при такой запрограммированности Хонеккера обсуждать с ним эти вопросы бесполезно. Мы ведь сами провозгласили принцип, что оценка развития страны представляет только ее прерогативу и целиком лежит на ее ответственности.

К тому же нельзя не сказать, что в опыте ГДР было для нас и немало поучительного, в том числе в формах связи производства с научными исследованиями и разработками, в организации работы по ресурсосбережению, в поощрении того, что мы называем индивидуальной трудовой деятельностью, в формах общественной самодеятельности населения на муниципальном уровне и т. д. Правда, все это находилось под постоянным пристальным контролем партии и ее руководства, что считалось показателем степени влияния партии и реального осуществления ее руководящей роли.

Оставалось одно – излагать наше понимание обновления социализма на примере собственной страны. Так я и поступил, информируя о проблемах экономической и политической реформ в Советском Союзе и не вступая в полемику с Хонеккером по оценкам ситуации в ГДР. Но там, где разговор касался общих проблем, высказывались прямые возражения, формулировалась наша точка зрения. Это относится, например, к путям углубления экономической интеграции. Мы связывали ее с развитием прямых отношений между предприятиями, исследовательскими организациями, а руководство ГДР – с решениями центральных экономических органов.

Диалог принял особенно острый характер, когда коснулся идеологических проблем. Хонеккер пустился в рассуждения о том, что в отношении позиций Запада не должно быть эйфории, что оттуда идет массивный идеологический нажим, особенно на ГДР. Любопытна трансформация тона западной пропаганды в отношении ГДР, добавил он. Раньше она объявляла ГДР рукой Москвы, а теперь обвиняет нас в том, что мы не следуем во всем Москве.

Далее пошли рассуждения об ошибочности и вредности выступлений ряда советских авторов по вопросам теории и истории советского общества. Хонеккер оправдывал запрет на распространение в ГДР некоторых советских изданий, в частности журнала «Новое время», стремлением «оградить читателей ГДР от неверных трактовок и утверждений», сетовал на соотношение материалов о ГДР и ФРГ в советской печати, меняющееся якобы в пользу ФРГ. Не смог обойти Хонеккер и общефилософскую тему о соотношении общечеловеческих и классовых интересов, не скрывая своего несогласия с точкой зрения руководства КПСС.

Пришлось подтвердить выражавшееся ранее наше недоумение по поводу запретительных действий гэдээровских властей, еще раз изложить нашу позицию в отношении свободы печати и гласности, заявить, что ограничения гласности, запретительные меры в отношении советских изданий, публикаций советских материалов в ГДР не способствуют укреплению наших связей, по моему убеждению, не повышают авторитет руководства СЕПГ.

В беседе были обсуждены и некоторые конкретные проблемы контактов ГДР и Советского Союза, КПСС и СЕПГ. С нашей стороны, например, был поднят вопрос о работе среди советских граждан немецкой национальности, о привлечении к этой работе общественности ГДР, о развитии туризма, об обновлении программ научно-технического прогресса и некоторые другие. Конечно же, я изложил Хонеккеру и свои впечатления о пребывании в республике, подчеркнув важность обмена опытом и обсуждения тех крупных проблем, которые встают перед нашими партиями и странами на нынешнем исключительно важном этапе.

Надо сказать, что встреча с Хонеккером довольно подробно, но в традиционном для СЕПГ приглаженном стиле, была изложена в газете «Нойес Дойчланд».

Моя поездка не осталась незамеченной и в зарубежных средствах массовой информации. Би-би-си в передаче от 29 августа прокомментировала ее так.

Визит в Восточный Берлин на прошлой неделе секретаря ЦК КПСС Медведева вызвал предположения о том, что московское руководство, проводя новую политику, задумывается над преемником Хонеккера. Действительно, у советского руководства есть за что благодарить Хонеккера, ведь многие годы ему удавалось сохранять стабильность в своей стране.

Он повысил уровень жизни граждан и улучшил отношения с Западной Германией, а это рассматривается как вклад в дело безопасности Европы. С другой стороны, он является человеком Брежнева, а Брежнев сейчас далеко не в почете в Москве. К тому же Хонеккер несозвучен советскому руководству, когда оно заводит речь о новом мышлении…

Как сообщает один западногерманский журналист, Медведев предъявил ультиматум Хонеккеру с требованием избрать нового партийного лидера ГДР ко времени следующего съезда восточногерманских коммунистов в 1991 году.

Поговаривают, что не пройдет и трех лет, как Хонеккера больше не будет у власти. Хонеккеру сейчас 76 лет, к следующему партийному съезду ему будет 79. В СССР сейчас существует тенденция омолаживания руководства. Это же относится и к восточноевропейским странам. Возможно, в этой связи Хонеккеру будет трудно что-нибудь этому противопоставить.

Как видно, это – комментарий, характерный для западной прессы, полный домыслов и основанный на привычке смотреть на отношения между нашими странами через старые очки доктрины Брежнева: из Москвы якобы по-прежнему всем руководят и всем управляют, определяют политику, смещают и назначают руководителей и т. д. Но за всем этим угадываются и реальные проблемы: отношение к советской перестройке, проблема омоложения руководства.

25 августа я возвратился на родину, а оставшуюся часть отпуска провел в Пицунде. Представилась возможность не торопясь осмыслить все увиденное и услышанное в ГДР, обобщить свои впечатления и доложить Политбюро об итогах поездки в пространной записке. Не хотелось сводить все к общим рассуждениям, в общем-то известным Политбюро, и, напротив, представлялось важным поделиться живыми наблюдениями. В записке я ссылался на разнообразные мнения и суждения многих людей, в большинстве случаев существенно отличавшиеся от позиций, которых упорно придерживался первый руководитель страны.

В записке была дана оценка ситуации в ГДР, как она вырисовывалась из бесед с друзьями, выделено несколько коренных проблем, по которым развертывался острый диалог между нами, выявились серьезные разногласия, доходившие время от времени до опасной черты.

Кризис назревает

В беседах с друзьями во время пребывания в ГДР я не затевал полемики вокруг оценок ситуации в республике. Но полемический момент появился сам собой, ибо анализ, который давали реалистически мыслящие деятели СЕПГ, разительно отличался от того, что нам преподносил Эрих Хонеккер.

Практически у всех наших собеседников, кроме его самых верных адептов, был гораздо более критический настрой, причем в широком спектре: от осторожной, деликатной критики до резко негативных оценок, нередко с указанием конкретных виновников допущенных просчетов и ошибок. Даже такой верный сторонник Хонеккера, как Герман Аксен, отмечал, что в ГДР не обольщаются достигнутыми результатами, существующим ныне уровнем производства и снабжения населения.

Взвешенно-критический, но фундаментальный анализ экономической ситуации дал Коциолек, подчеркнув, что «при всех успехах эта ситуация сейчас довольно напряженная. Особенно серьезные проблемы возникли с пропорциями распределения национального дохода, платежным и внешнеторговым балансом, капиталовложениями и снабжением населения».

По словам Модрова, интересы интенсификации экономики требуют дальнейшего снижения удельного расхода сырья и энергии, а также компенсации прогрессирующей нехватки в ГДР рабочей силы. Последняя, по мнению собеседника, может приобрести драматический характер, хотя и сегодня в народном хозяйстве страны уже работают около 100 тыс. трудящихся из других стран. Особое беспокойство вызывают в последнее время трудности в снабжении населения товарами народного потребления, которые провоцируют растущее недовольство людей. Не в последнюю очередь эти трудности связаны с вывозом лучших товаров в другие страны в целях привлечения конвертируемой валюты.

Пожалуй, наиболее определенные и резкие оценки ситуации в ГДР высказал Зибер. Он считал, что в социально-экономической области обостряются крупные проблемы, но какого-либо объяснения им не дается, обсуждение их в руководстве носит очень узкий, неглубокий и некритический характер. Весьма незначителен эффект от огромных капиталовложений в экспортное производство, в развитие микроэлектроники. Все более тяжким бременем становится внешняя задолженность. Надежды на получение солидной валютной выручки не оправдываются, поскольку изделия ГДР трудно продавать на мировом рынке. Доля накопления в национальном доходе постоянно снижается. В настоящее время она дошла до 14-15%.

В экономике нужна серьезная программа действий по решению насущных проблем, в том числе по переходу предприятий на хозрасчет, самофинансирование и самоокупаемость. Политбюро в свое время принимало решение на сей счет, но оно не выполняется.

Некоторые собеседники (Модров, Зибер) говорили о негативном влиянии на структуру спроса населения искаженной системы цен (чрезмерно низкие цены на продовольствие – дотации государства на эти цели измеряются многими миллиардами марок), об изжившей себя практике чрезмерно низкой и недифференцированной квартирной платы.

Явным диссонансом оптимистическим заявлениям Хонеккера о политической устойчивости в ГДР, да к тому же с намеками на отсутствие таковой в других странах, звучали высказывания о росте социальной напряженности в различных слоях населения республики, критических настроений, недовольства теми или иными сторонами реальной действительности. Это относилось и к экономическому развитию, и особенно к степени развития демократии и гласности.

По словам Зибера, в обществе, в народе и партии растет чувство неуверенности, разочарования и опасности за будущее республики. «Прямо скажу, – заявил Зибер, – что все это – предвестники кризисного состояния. Возрастает недовольство среди рабочего класса из-за неритмичности производства, что имеет для трудящихся, может быть, большее значение, чем недостатки в торговле. Среди технической интеллигенции все настойчивее выдвигаются требования обеспечить более эффективное внедрение достижений научно-технического прогресса.

Конечно, уровень материальной обеспеченности населения ГДР сравнительно высокий, но здесь есть свои проблемы. Ведь все познается в сравнении. В народе, например, сетуют на то, что машину в ГДР купить значительно труднее, чем, положим, в Чехословакии».

Как будто заранее зная, что мне будет внушать Хонеккер об успехах ГДР в демократии, Модров высказал мысль о том, что имевшаяся вроде бы в ГДР разветвленная система демократических институтов могла давать эффект, если бы была заинтересованность в нем руководства, возможность для проявления инициативы самих граждан. «Не числом органов характеризуется демократия, а тем, как они работают. Только приобщив массы к реальному управлению государством, – отметил он, – предоставив каждому возможность высказать свое мнение и видеть воплощенным его в жизнь, можно по-новому, как это требуется, связать партию с массами».

По мнению собеседников, в ГДР назревала потребность в переменах, осознание этого в различных слоях общества. Прежде всего ждали перемен в руководстве. Обстановка в нем, по мнению Зибера, ненормальная, нездоровая. Все сосредоточено в руках одного лица – Хонеккера, но он оторвался от жизни, от народа, от партии, жил в мире иллюзий.

На заседаниях Политбюро не было настоящих дискуссий, почти никто не выступал с возражениями и собственными суждениями. Конечно, Хонеккер привержен Советскому Союзу и сам говорил об этом, но он никак не мог освободиться от антиперестроечного синдрома. Он – за Советский Союз, но без перестройки, демократизации и гласности. В своем неприятии перестройки лидер республики дошел до того, что стал отступать от своих прежних позиций по вопросам разоружения и экономической интеграции, обставлял их различными оговорками и условиями.

Надо было отказаться от самовосхваления и самолюбования, укрепить связь с массами, усилить внимание к работе с конкретными людьми, изменить стиль работы Народной палаты ГДР, повысить роль депутатов. Вдохнуть новую струю в деятельность дружественных партий, изменить к ним отношение со стороны СЕПГ, подмявшей и лишившей их самостоятельности и специфики. То же самое касалось Союза молодежи, пионерского движения. Надо было освободить их от государственного регламентирования, от карьеристских и мещанских настроений, развивать самоуправление.

В качестве первого шага следовало удалить из руководства Г. Миттага и И. Хермана. Но и тот и другой по-прежнему находились в тесных отношениях с высшим руководителем и оказывали на него определяющее влияние. Незначительный, но характерный факт. Международный отдел ЦК СЕПГ подготовил содержательный, теплый и сердечный проект приветствия в адрес XIX партконференции, но Херман отредактировал его до неузнаваемости.

Надежды на большие перемены, по словам Зибера, связывались в ГДР с очередным съездом СЕПГ. Но хонеккеровское руководство и тут стало маневрировать. В частности, готовилось решение о досрочном проведении съезда. Мотивировалось оно необходимостью заблаговременного принятия очередной пятилетки. Но за этим в действительности скрывалось нечто иное, и прежде всего желание руководства СЕПГ провести свой съезд до очередного съезда КПСС и таким образом в какой-то мере развязать себе руки, сохранить прежние позиции.

Таким образом, ситуация в ГДР была далеко не такой безоблачной и стабильной, как она оценивалась Хонеккером. Напротив, проблемы обострялись, внутреннее напряжение нарастало, отрицательное настроение в отношении руководства становилось все более явным. К сожалению, хонеккеровское руководство не замечало и не хотело замечать того, что все происходившее вело к неизбежному взрыву и бурным потрясениям.

Отношение к советской перестройке

В центре политической жизни ГДР все эти годы была проблема отношения к советской перестройке.

Хонеккер и близко стоявшая к нему группа членов Политбюро (Миттаг, Херман, Аксен, Долус) проявили не просто сдержанное, а негативное отношение к новому курсу советского руководства. Объяснить это нетрудно. Ведь сложившаяся в ГДР общественная система была едва ли не адекватным воплощением командно-административных принципов, которые отрицались перестройкой. Немецкая специфика не меняла ее сути, а, пожалуй, даже придавала более изощренный характер. Политической и идеологической основой существования ГДР была непримиримость двух военно-политических блоков в мире, и только на противопоставлении западному миру, и в первую очередь ФРГ, при поддержке Советского Союза мог держаться восточногерманский режим в том виде, в каком он реально сложился.

Возможен ли был другой, демократический вариант социализма на германской земле?

Я думаю, да. И такая возможность открывалась перестройкой в Советском Союзе, прекращением «холодной войны», воплощением нового мышления в международные отношения. Но для этого надо было осуществить пересмотр всей концепции социализма, всей политики СЕПГ и линии ее поведения, к чему хонеккеровское руководство оказалось неспособным: им ведь надо было переступить через самих себя или просто уйти, уступив место другим людям, понимающим необходимость перемен.

Вместо этого Хонеккер и его группа вообразили, что они, и только они, выражают истинные интересы народа и германского социализма, и избрали путь отстаивания жестких, догматических позиций, встали в позу защиты социализма от якобы угрожавшей ему опасности.

Конечно, Хонеккер не мог не учитывать огромного авторитета перестройки в мире, широкого интереса к ней населения республики, и особенно интеллигенции, да и партийных кругов. Он не мог не чувствовать, что и значительная часть членов руководства не разделяет его позиции. Это и Штоф, и Кренц, и Модров, и Шабовский, и Фельфе. Да и другие члены Политбюро, кроме двух-трех особо доверенных лиц, не безоглядно шли за Хонеккером.

Все это вынуждало Хонеккера лавировать. Он нервничал, колебался, что-то признавал, о чем-то умалчивал, но при всех условиях подчеркивал свою верность «незыблемым принципам». Каждая встреча с Горбачевым, казалось, вносила успокоение в мятущуюся душу Эриха, но проходило какое- то время, и опять руководитель ГДР оказывался во власти сомнений, настроений отторжения перемен.

Такая позиция Хонеккера проявилась уже на XI съезде СЕПГ весной 1986 года, в работе которого приняла участие делегация КПСС во главе с Горбачевым. В ее состав входил и я. Внешне все было по-прежнему. В докладе, выдержанном в традиционном для Хонеккера духе «твердых» идеологических позиций, подчеркивались успехи ГДР как форпоста социализма в борьбе двух систем на международной арене, выражались заверения в верности марксизму-ленинизму, единству с КПСС. При этом очевидно было явное несоответствие: с одной стороны, восторженная оценка советской внешней политики, а с другой – молчание в отношении внутренней политики Советского Союза. В речи Горбачева на съезде, на всех его встречах, естественно, проблемы обновления советского общества занимали центральное место, хотя каждый раз подчеркивалось, что это наши проблемы, что каждая социалистическая страна сама определяет путь своего развития.

Болезненную реакцию, открытое неприятие со стороны Хонеккера и его сторонников вызвал январский пленум ЦК КПСС 1987 года, который стал переломным моментом в перестройке, положив начало обновлению политической системы страны, включая партию, углубив критический анализ прошлого – не только застойного брежневского времени, но и сталинских порядков, критика которых в свое время не была доведена до конца. Всем стало ясно, что перестройка – не просто широковещательная декларация, а практическая задача, реальность.

Пленум вызвал взрыв негативной реакции в Берлине. Была запрещена публикация материалов пленума в печати ГДР. Возникла абсурдная, неслыханная в отношениях между двумя странами ситуация: источником информации для населения ГДР о пленуме ЦК КПСС, который вызвал громадный интерес, стали телевидение, радио и печать ФРГ! Номера «Правды» и других советских газет с докладом Горбачева на пленуме шли нарасхват, превратились в бестселлеры. На черном рынке их продавали и перепродавали за 20 марок. Мгновенно разошлась и поступившая в ГДР брошюра агентства печати «Новости» с текстом доклада Горбачева на немецком языке.

Лишь через неделю-две руководство СЕПГ поняло, в какое глупое положение оно себя ставит. От Хонеккера поступило указание издательству «Диц ферлаг» срочно – за семь дней – издать брошюру с материалами январского пленума ЦК. (Кренц в беседе с послом заверил, что примет все меры к тому, чтобы издать ее еще быстрее – за три дня.)

Одновременно при личном участии Хонеккера была развернута целая контрпропагандистская кампания. В его выступлениях перед партийным активом утверждалось, что вот уже 15 лет (намек на приход к руководству его, Хонеккера), как ГДР встала на путь преобразований, особенно в экономическом механизме, в ускорении научно-технического прогресса. Этим самым давалось понять, что проблемы перестройки, поставленные в Советском Союзе, для ГДР не представляются актуальными. Был снят один из центральных политических лозунгов СЕПГ: «Учиться у СССР – значит учиться побеждать!»

Из уст ведущего идеолога СЕПГ Курта Хагера, человека опытного, но придерживавшегося традиционной линии, в ответ на вопрос об отношении к советской перестройке прозвучал такой пассаж: «Если сосед решил сменить обои, то это не значит, что я должен переклеивать обои в своей квартире».

Спору нет: ремонтировать или не ремонтировать квартиру и как это делать, каждый решает сам. Но к тому времени для советского руководства да и для всей общественности было ясно, что перестройка – не косметический и даже не капитальный ремонт, а серьезная реконструкция всего общественного здания – от экономического фундамента до идеологической надстройки. Для чего понадобилось Хагеру сравнивать перестройку с переклейкой обоев?

Осторожные и половинчатые публичные высказывания с одобрением политики КПСС и критические установки по этим вопросам по внутрипартийным каналам, ограничение информации о процессах в Советском Союзе, плохо скрываемое раздражение выступлениями в советской прессе и даже демарши по тем или иным публикациям – вот что характерно для позиции и действий Хонеккера в этот период.

В сложном настроении Хонеккер приехал в Москву для участия в торжественном заседании по случаю 70-летия Октябрьской революции и во встрече левых партий и движений.

Выступил он в своем обычном духе, в котором декларативность и напыщенность доминировали над глубиной анализа реальных проблем. Прослушав юбилейный доклад Горбачева, в котором была дана критическая, но взвешенная оценка основных этапов исторического пути нашей страны, пообщавшись с советскими руководителями, с лидерами левых сил и движений, немецкие друзья успокоились и уехали домой в неплохом настроении. По прибытии в Берлин Хонеккер заявил, что все вопросы сняты, теперь они понимают, что происходит в Советском Союзе. Доклад Горбачева был полностью опубликован в ГДР.

Но прошло несколько месяцев, и вновь пришлось столкнуться с антиперестроечным синдромом группы Хонеккера. На сей раз чудеса оперативности проявила газета «Нойес Дойчланд», быстро перепечатав пресловутую статью Нины Андреевой. Причем в отделе мы узнали об этом, лишь получив номера газеты. Уверен, что дело не обошлось и без вмешательства из Москвы со стороны тех, кто пропагандировал эту статью как эталон партийности. Несомненно, это была не просто оплошность, а осознанный шаг, предпринятый с ведома руководства СЕПГ. Правда, ответный материал в «Правде», который появился после обсуждения статьи на Политбюро ЦК КПСС, был также перепечатан в «Нойес Дойчланд».

В июне 1988 года на совещании первых секретарей окружкомов Хонеккер вновь говорил в критическом духе о проблемах советской перестройки: дескать, пытаются нас втянуть в нее, а это нам не подходит, ибо «расшатываются основы». Эти рассуждения оставили тяжелый осадок у присутствующих, в том числе у многих членов руководства.

После XIX партконференции Хонеккер вынужден был скорректировать свою позицию в отношении перестройки. Он публично выступает в ее поддержку и даже опровергает появляющиеся в западной прессе «измышления» о разногласиях между СЕПГ и КПСС. Появляются робкие критические нотки в анализе ситуации в ГДР. Но все это сделано было как бы нехотя, под давлением общественного мнения и не меняло по существу позиции и взгляды Хонеккера.

Во время пребывания в ГДР в августе 1988 года я убедился, что в партии, в обществе не спадает огромный интерес к осуществляемым в СССР преобразованиям, у многих партийных работников растет тревога в связи с позицией Хонеккера.

Г. Зибер в беседе со мной особо подчеркнул, что в партии не разделяют сдержанного отношения руководства СЕПГ к перестройке, выражают недовольство по поводу отсутствия достаточной информации в ГДР по этим проблемам. У Хонеккера и некоторых других руководителей, добавил он, это чисто формальное одобрение, под давлением общественного мнения, за которым скрывается неприятие ряда важных аспектов перестройки.

Ханс Модров с озабоченностью говорил о неправильном отношении руководства СЕПГ к перестройке. Информация снизу искусственно подгоняется под его настроение. Мы в окружкоме, сказал Модров, подготовили объективный материал об откликах партии и среди трудящихся на XIX партконференцию КПСС, но в ЦК СЕПГ он был встречен негативно. Секретарь ЦК Долус сказал, что он совершенно не годится и в таком виде докладывать его Генеральному секретарю просто невозможно.

Что касается информации о процессах, происходивших в Советском Союзе, то, как нам сообщили друзья, она готовилась для Хонеккера специальной группой во главе с бывшим ректором Высшей партийной школы Ханной Вольф, известной своей приверженностью «твердой линии». В своей работе эта группа опиралась на ВПШ, ректором которой был бывший заведующий Отделом пропаганды ЦК СЕПГ Курт Тидке. Тут было полное созвучие с настроениями Хонеккера.

Аналитическая работа велась и в двух других учреждениях при ЦК СЕПГ – Академии общественных наук, ректором которой был Отто Райнхольд, и Институте управления народным хозяйством во главе с Хельмутом Коциолеком. Зная этих товарищей, я был уверен, что их подходы носят более взвешенный и реалистический характер, и мои встречи с ними в Берлине подтвердили это.

Оба ученых дали высокую оценку XIX партконференции, подчеркнув, что в СЕПГ разделяют ее установки прежде всего в развитии социалистического государства и демократии. Они подтверждают тезис о том, что перестройка ведет к укреплению социализма, а не замене его другой системой. И в ГДР, добавил Райнхольд, за последнее десятилетие произошли большие изменения в представлениях о социализме, который виделся в свое время как подобие хорошо отлаженной партийной организации. Это оказалось не так. И сегодня по этим проблемам ведутся дискуссии, которых еще никогда не было. По словам Коциолека, осуществляемая в СССР радикальная перестройка в хозяйственной области – это вопрос выживания социализма.

Из бесед с Райнхольдом и Коциолеком, а также и с другими товарищами довольно отчетливо обозначился круг проблем советской перестройки, которые вызывают у друзей беспокойство, сомнения и которые, по их словам, создают определенные трудности в практической работе.

В одних случаях они связаны с высказываниями тех или иных авторов в советской печати, например отрицающими социалистический характер проводимых в стране преобразований. Тут разговор, естественно, зашел о понимании плюрализма мнений, гласности, свободы слова. В других – друзья затрагивали реальные проблемы перестройки, по которым и у нас продолжался поиск, нащупывались оптимальные решения. По таким проблемам мы обменивались мнениями по существу.

Затронув вопрос о разграничении функций и ответственности партийного, государственного и хозяйственного руководства, Отто Райнхольд заявил, что и «мы в ГДР за это, но на практике полностью реализовать этот принцип не удается». Если, например, появляются сбои в снабжении населения, то разве партия не должна тут же вмешаться и поправить дело, добавил он с лукавой улыбкой, думая, что поймал собеседника. Я ответил, что, конечно, партия не может остаться в стороне, должна вмешаться, но весь вопрос – как? Отодвинуть в сторону тех, кто в государственном и хозяйственном аппарате отвечает за снабжение населения, начать отдавать напрямую указания торговле, транспорту, поставщикам? Или же дать политическую оценку возникшей ситуации, привлечь к ней внимание общественности, наконец, апеллировать к ответственности руководителей за надлежащее исполнение своих функций, особенно если они к тому же еще являются членами партии?

По мнению и Райнхольда, и Коциолека, у нас чрезмерный акцент делается на децентрализации, в связи с чем возникают опасения – нет ли недооценки централизма и не сводятся ли функции центрального руководства лишь к координации и согласованию интересов? По их мнению, ряд советских авторов ударялся в крайность, видя в рынке чуть ли не панацею от всех бед, универсальное средство решения всех проблем, в том числе и социальных – через рынок рабочей силы или финансовых – через рынок акций и т. д.

Что я мог ответить? Это реальные проблемы, которые горячо обсуждаются у нас в стране. И здесь не обходится без крайностей, односторонних увлечений. Наблюдается своеобразная рыночная эйфория. Но пока мы страдаем не от ослабления централизации, а от ее гипертрофии, не от разгула рыночных отношений, а от их подавленности. В принципе же большинство авторитетных советских экономистов – за социально ориентированное и регулируемое рыночное хозяйство.

Можно было бы рассказать еще о многом из проблем обновления социализма, что обсуждалось между нами. Я не знаю, как сложилась в дальнейшем судьба Райнхольда и Коциолека. Но тогда в отличие от безоглядных приверженцев линии Хонеккера эти ведущие обществоведы ГДР, руководители крупнейших научных и учебных центров ЦК СЕПГ, члены Центрального Комитета партии, несомненно видели необходимость перемен, неизбежность реформ.

Большой резонанс в ГДР, по словам Райнхольда, вызвало решение XIX партконференции КПСС об ограничении пребывания людей на руководящих выборных постах. Для ГДР, добавил он, эти проблемы имеют вполне конкретное звучание, учитывая постоянно напоминаемые из ФРГ сообщения о возрасте членов Политбюро ЦК СЕПГ и его Генерального секретаря, о предстоящих переменах в высшем эшелоне власти. Даже западногерманские социал-демократы, с которыми Райнхольд поддерживает постоянную связь, не без ехидства спросили у него, не собираются ли в ГДР следовать советскому примеру. Парируя выпад, Райнхольд, по его словам, спросил, а не собираются ли следовать этому примеру сами социал-демократы. (Председателем СДПГ был в то время Вилли Брандт.)

В такой завуалированной форме осторожный Райнхольд счел необходимым довести до нашего сведения остроту проблемы смены руководства в ГДР.

Идеологические разногласия

В наибольшей степени наши разночтения, да что там говорить, разногласия с Хонеккером и всеми теми, кто его поддерживал, выявились в идеологической области. Эти деятели прямо заявляли, что для ГДР совершенно неприемлема политика плюрализма мнений и гласности, которую проводит советское руководство.

Мотивировали эту свою позицию Хонеккер и его друзья особенностями политического положения и идеологической обстановки в ГДР, подверженной массированному пропагандистскому воздействию с Запада. В каждом разговоре на эту тему со стороны друзей обычно вываливался целый ворох данных: 95% населения ГДР имеет возможность принимать четыре-пять телевизионных западногерманских программ, не считая трех десятков радиостанций, 6 млн. граждан ГДР ездят в ФРГ и Западный Берлин и 7 млн.- в обратном направлении и т. д.

Все это, конечно, верно. Действительно, тогда не было другого государства с более насыщенным и направленным против него информационно- пропагандистским воздействием. Но какие выводы отсюда следуют? Хонеккер и его сторонники полагали, что в этих условиях должен поддерживаться жесткий идеологический контроль за собственными средствами массовой информации. Самокритика, если и может допускаться, то в тщательно дозируемых, мизерных размерах, по сути дела, для показных целей, причем критика, не затрагивающая сколь-нибудь острые и животрепещущие проблемы и тем более основы существующего режима. Акцент же должен делаться на успехи.

Ход мыслей у многих других собеседников из ГДР (Модров, Зибер) был совершенно иной и выводы диаметрально противоположные. Они считали, что жесткая идеологическая дисциплина, «пропаганда успехов», отсутствие самокритики в идеологической работе оборачивались против тех, кто такую работу проводил. Беспроблемность, уход от анализа трудностей и противоречий в средствах массовой информации ГДР дискредитировали их в глазах людей и делали более привлекательной западную пропаганду, помогали ей завоевывать аудиторию. Не случайно радио и телевидение ГДР и особенно газеты были непопулярны. Тиражи «Нойес Дойчланд», за исключением тех номеров, в которых публиковались важные советские материалы, систематически не раскупались.

Люди же не слепые и не глухие. Они сравнивали условия жизни в ГДР и ФРГ, знали нерешенные социальные проблемы. Не получая ответа из собственных газет, телевидения и радио, естественно, отворачивались от них и обращались к западным источникам информации.

Этим весьма умело пользовались западные пропагандистские центры. Например, одновременно с трансляцией по телевидению ГДР заседания Народной палаты со скучными выступлениями и дремлющими руководителями по каналам телевидения ФРГ передавался репортаж из зала бундестага, где шла живая дискуссия. Ясно, в чью пользу делался выбор в многомиллионной аудитории. Нам рассказывали, что огромное впечатление на общественность ГДР произвели репортажи с XIX партийной конференции КПСС.

Вывод друзей был однозначным: надо менять всю концепцию идеологической работы на основе перехода к гласности, открытого обсуждения в обществе назревших проблем, но это опять-таки упиралось в позицию Хонеккера.