Книга VI ЭРАТО

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Книга VI ЭРАТО

1. Так-то Аристагор, поднявший восстание в Ионии, окончил свою жизнь[669]. Гистией же, тиран Милета, после освобождения его Дарием, прибыл в Сарды. По приезде Гистиея из Сус Артафрен, сатрап Сард, спросил тирана: «Отчего, по его мнению, восстали ионяне?». А Гистией отвечал, что ничего не знает об этом и даже удивлен, как это ему, мол, ничего не было известно об этих событиях. Артафрен же, понимая, что тиран притворяется, так как тот прекрасно знал истинную причину возмущения, сказал: «С мятежом дело обстоит, Гистией, вот как: сшил эту обувь ты, а надел ее Аристагор».

2. Так высказался Артафрен о восстании. Тогда Гистией в страхе, что Артафрен раскрыл его обман, в первую же ночь бежал к морю, обманув царя Дария. Тиран обещал подчинить царю громадный остров Сардон, а теперь пытался стать во главе ионян в войне против Дария. Когда Гистией прибыл на Хиос, хиосцы бросили его в оковы (они подозревали, что тиран по поручению Дария замышляет переворот в городе). Впрочем, узнав затем о действительном положении дел, хиосцы освободили тирана.

3. Тогда ионяне спросили Гистиея, почему же он так настойчиво побуждал Аристагора восстать против царя и этим навлек страшную беду на ионян. Гистией скрыл от них истинную причину мятежа, но объявил, что царь Дарий задумал выселить финикиян с родины и поселить в Ионии, а ионян — в Финикии. Поэтому-то он и побудил ионян восстать[670]. Хотя царь был далек от подобных планов, но Гистией желал этим только напугать ионян.

4. Затем Гистией отправил в Сарды (через вестника некоего Гермиппа из Атарнея) послания к персам, с которыми уже раньше сговорился о восстании. Однако Гермипп не вручил посланий тем, кому они были направлены, но отнес и отдал их Артафрену. Артафрен же, узнав обо всем этом, приказал Гермиппу отдать послания тем, кому было поручено, а ответ персов отвезти Гистиею. Когда эти замыслы были таким образом раскрыты, Артафрен приказал казнить многих персов[671].

5. Итак, в Сардах началось смятение. Расчеты же Гистиея (на восстание) не оправдались, и по его просьбе хиосцы отправили его назад в Милет. Между тем милетяне на радостях, что избавились от Аристагора, вовсе не имели желания принимать к себе в страну другого тирана, так как уже вкусили блага свободы[672]. И когда Гистией под покровом ночи сделал попытку силой проникнуть в город, какой-то милетянин нанес ему рану в бедро. Так-то изгнанный из своей страны тиран был вынужден возвратиться на Хиос. Гистиею не удалось, однако, убедить хиосцев дать ему корабли. Из Хиоса он переправился на Митилену и там уговорил лесбосцев предоставить ему корабли. Лесбосцы снарядили восемь триер и отплыли с Гистиеем в Византий. Потом они заняли крепкую позицию и стали захватывать все идущие из Понта [грузовые] корабли, кроме кораблей тех городов, которые изъявили готовность подчиниться Гистиею.

6. Так действовали Гистией и митиленцы. А против Милета между тем собиралось в поход огромное войско и флот персов. Персидские военачальники[673]объединили свои силы и выступили против Милета, так как остальным городам они не придавали значения. Самыми лучшими мореходами в персидском флоте были финикияне; в походе участвовали также недавно покоренные киприоты, киликийцы и египтяне. Итак, персы пошли войной на Милет и на остальную Ионию.

7. Услышав об этом, ионяне послали своих представителей на собрание в Панионий[674]. По прибытии туда советники обсудили дело и решили не выставлять общего сухопутного войска против персов: милетяне должны были сами защищать свой город с суши. Зато было решено снарядить флот, собрать все без исключения корабли и как можно скорее сосредоточить их у Лады для защиты Милета с моря (Лада — островок, лежащий близ Милета).

8. Затем прибыли ионяне на своих кораблях с воинами и вместе с ними эолийцы, живущие на Лесбосе. Построены же корабли были в таком вот порядке. Восточное крыло занимали сами милетяне со своими 80 кораблями. Рядом с ними стояли приенцы с 12 кораблями и 3 корабля жителей Миунта. Затем следовали 17 кораблей теосцев; за теосцами — хиосцы со 100 кораблями. Возле них выстроились эрифрейцы и фокейцы. Эритрейцы прислали 8 кораблей, а фокейцы 3. К фокейцам примыкали лесбосцы с 70 кораблями. Наконец, на заднем крыле стояли самосцы с 60 кораблями. Общее число всех кораблей ионян было 353.

9. Это были корабли ионян. У варваров же было 600 кораблей. Когда персидский флот и сухопутное войско прибыли в Милетскую землю, то военачальники персов, увидев множество ионийских кораблей, устрашились и решили, что не в состоянии одолеть их. Не добившись господства на море, полагали они, им не взять Милета, и к тому же еще рискуют навлечь на себя за это немилость Дария. Поэтому персидские военачальники призвали на совет ионийских тиранов (эти тираны, устраненные Аристагором из Милета, вынуждены были искать убежища у персов и теперь участвовали в походе на Милет)[675]. Вызвав тех из них, кто находился в персидском стане, персидские военачальники обратились к ним с такими словами: «Ионяне! Пусть каждый из вас проявит [свою преданность], оказав услугу царскому дому. Попробуйте склонить ваших сограждан к измене остальным союзникам. Сообщите им это и скажите, что им вовсе не грозит наказание за мятеж: персы не предадут огню ни храмы богов, ни их частное имущество и будут обращаться с ними, как и прежде, милостиво. А если они все же не пойдут на измену, но попытают счастья в битве, то пригрозите им тем, что их ожидает на самом деле. Ведь в случае поражения они сами будут проданы в рабство, сыновей их мы оскопим, дочерей уведем в Бактры, а их родную землю отдадим другим».

10. Так говорили персидские военачальники, а ионийские тираны разослали вестников к своим землякам передать им предложения персов. Ионяне же (до них дошли эти условия персов) из бессмысленной гордости[676]не пожелали принять персидских условий и изменить союзникам: воины каждого города думали, что персы обращаются только к ним одним.

11. Это произошло как раз после прибытия персов к Милету. Затем ионяне, собравшись у Лады, стали держать совет. На этом совете, кроме некоторых других, выступил также военачальник фокейцев Дионисий и сказал так: «Наша участь висит на волоске: или мы будем свободными, или рабами и вдобавок еще беглыми! Поэтому пусть вас не страшат лишения; теперь вам, конечно, придется тяжело, но зато вы одолеете врага и завоюете свободу. Напротив, если вы проявите слабость и неповиновение, то я вовсе не надеюсь, что вам удастся избежать суровой кары царя за восстание. Итак, послушайте же моего совета и доверьтесь мне. И я вам обещаю: если только есть на свете божественная справедливость, то враг или не посмеет вступить в бой, а если сделает это, то будет разбит наголову».

12. После этой речи ионяне подчинились приказанию Дионисия. Дионисий же каждый раз, выставляя свои корабли в открытом море в одну линию [кильватерной колонной], заставлял одни корабли проходить на веслах между другими[677], применяя силу гребцов. При этом он выстраивал воинов [на борту] в полном вооружении. Остальную часть дня он приказывал кораблям стоять на якоре, заставляя воинов целый день трудиться. Семь дней подряд ионяне не выходили из повиновения, выполняя приказания Дионисия. На восьмой же день, истомленные мучительным трудом под палящим зноем, они подняли ропот, рассуждая между собою так: «Какое божество мы оскорбили, что претерпеваем такие муки. Мы совершенно сошли с ума, подчинившись этому болвану фокейцу, который выставил всего лишь три корабля. Став нашим начальником, он принялся унижать и мучить нас, и, как видно, много людей уже занемогло, а другим еще придется испытать ту же участь. Лучше терпеть любую напасть, чем такие мучения! Лучше даже будущее рабство (как бы тяжело оно ни было), чем теперешние муки. Давайте же перестанем ему подчиняться!». Так рассуждали ионяне, и после этого никто уже не хотел повиноваться Дионисию. Тогда ионяне, разбив палатки на острове (подобно сухопутному войску), стали в тени предаваться неге, не желая больше возвращаться на корабли для учений.

13. Когда самосские военачальники услышали о таком [настроении] и делах у ионян, то по совету Эака, сына Силосонта, решили (Эак ведь уже раньше по приказанию персов предлагал им покинуть ионян) разорвать союз с ионянами. Самосцы приняли это предложение как из-за полного развала дисциплины у ионян, так и от того, что теперь им стало совершенно ясно: одолеть царя они не могут. Ведь они хорошо знали, что одолей они даже теперешний флот [Дария], то явится другой, впятеро больший. Итак, лишь только самосцы заметили, что ионяне не проявляют мужества, то нашли в этом предлог [для измены]: ведь для них было важнее всего спасти от гибели храмы богов и свое имущество. Эак же, совет которого изменить [союзникам] самосцы приняли, был сыном Силосонта, внуком Эака и тираном Самоса. Его, как и других ионийских тиранов, лишил власти Аристагор из Милета.

14. Итак, когда финикийские корабли напали, ионяне также выступили навстречу врагу, построив свои корабли в два ряда один за другим. Затем противники стали сближаться и вступили в бой. Я не могу, однако, теперь точно сказать, кто из ионян в этой битве оказался трусом и кто проявил доблесть: ведь одни стараются переложить вину на других. Во всяком случае передают, что все самосские корабли, кроме одиннадцати, по уговору с Эаком подняли паруса и, покинув боевой строй, взяли курс на Самос. Триерархи этих кораблей вопреки приказу своих военачальников остались и приняли участие в битве. И за этот доблестный подвиг власти самосцев повелели начертать на столпе их имена с прибавлением отчества, а столп этот стоит у них на рыночной площади. Заметив бегство соседей, лесбосцы также последовали за самосцами. Так же поступило и большинство [кораблей других городов] ионян[678].

15. Среди тех, кто стойко держался в битве, самые жестокие потери понесли хиосцы. Они совершили блестящие подвиги и не захотели показать себя трусами. Хиосцы ведь, как было упомянуто выше, выставили 100 кораблей, причем на каждом из них было по 40 отборных воинов экипажа. При виде измены большинства союзников хиосцы все же сочли недостойным уподобиться этим негодяям: сражаясь вместе с немногими оставшимися союзниками, они прорвали боевую линию врагов и захватили много вражеских кораблей[679]. При этом, однако, они и сами потеряли большинство своих кораблей.

16. С уцелевшими кораблями хиосцы бежали на свой остров. А тем хиосцам, чьи корабли едва держались на плаву от повреждений, пришлось бежать в Микале, когда враги стали их преследовать. Там они вытащили корабли на берег, а сами отправились по суше пешком. Во время этого странствования хиосцы вступили в Эфесскую область. Они пришли, когда эфесские женщины как раз справляли праздник Фесмофорий. Эфесцы же еще ничего не знали о судьбе хиосцев. При виде толпы вооруженных людей, проникших в их страну, они были в полной уверенности, что это — разбойники, явившиеся похитить женщин[680]. Весь Эфес вышел на помощь, и хиосцы были перебиты. Такая печальная участь постигла этих хиосцев.

17. Когда фокеец Дионисий понял, что дело ионян проиграно, он, захватив в бою три вражеских корабля, однако, не вернулся назад в Фокею: он прекрасно знал, что и его вместе с остальной Ионией ожидает рабство. Тотчас же после битвы Дионисий взял курс прямо в Финикию, где ему удалось потопить [несколько] купеческих кораблей[681]и захватить богатую добычу. Затем он направился в Сикелию. Отправляясь туда, он стал заниматься морским разбоем, не нападая, впрочем, никогда на эллинские корабли, а только на карфагенские и тирсенские[682].

18. Между тем после победы в морской битве над ионянами персы принялись осаждать Милет с суши и с моря. Они стали делать подкоп стен и подвезли всевозможные осадные орудия. На шестой год после восстания Аристагора персам удалось целиком [вместе с акрополем] овладеть городом. Жителей они обратили в рабство, так что сбылось прорицание оракула, данное Милету[683].

19. И действительно, когда аргосцы вопросили бога в Дельфах о спасении своего города, им было дано общее [с милетянами] прорицание: часть его относилась к самим аргосцам, а добавление Пифия изрекла милетянам. Ответ бога аргосцам я приведу в своем месте, когда мой рассказ дойдет до них. Оракул же, данный милетянам в их отсутствии, гласил так:

В оное время и ты, о Милет, — зачинатель преступных деяний –

Многим во снедь ты пойдешь и даром станешь роскошным.

Многим тогда твои жены косматым ноги умоют.

Капище ж наше в Дидимах[684]возьмут в попеченье другие.

Тогда-то и разразилась над милетянами эта беда, так как большую часть их мужчин умертвили персы, носившие длинные волосы, а жен и детей их обратили в рабство. Священный же храмовый участок, а также храм и прорицалище были разграблены и преданы огню. О сокровищах этого храма я уже нередко упоминал в другой части моего повествования[685].

20. Захваченных в плен милетян персы затем повели в Сусы. Царь Дарий, впрочем, не причинил им больше никакого зла. Он поселил их у так называемого Красного моря в городе Ампе; мимо этого города протекает река Тигр при впадении в море. В Милетской же области персы взяли себе самый город и окрестную равнину, а горную местность отдали во владение карийцам из Педас.

21. Когда милетян постигла такая ужасная участь, то город Сибарис не отплатил им равным за то, что милетяне в свое время сделали для него. Так, после взятия Сибариса кротонцами (сибариты после разрушения их города переселились в Лаос и Скидрос) все взрослое население Милета остригло себе волосы на голове и погрузилось в глубокую скорбь. Ведь из всех городов, которые я знаю, эти города были связаны между собой наиболее тесными узами гостеприимства и дружбы. Совершенно по-иному, однако, поступили афиняне, которые, тяжко скорбя о взятии Милета, выражали свою печаль по-разному. Так, между прочим, Фриних сочинил драму «Взятие Милета»[686], и когда он поставил ее на сцене, то все зрители залились слезами. Фриних же был присужден к уплате штрафа в 1000 драхм за то, что напомнил о несчастьях близких людей. Кроме того, афиняне постановили, чтобы никто не смел возобновлять постановку этой драмы.

22. Итак, в Милете теперь уже не было больше милетян. На Самосе же зажиточные граждане вовсе не одобряли образа действий своих военачальников по отношению к персам. После морской битвы они тотчас собрались на совет и решили, пока их тиран Эак не успел вернуться в страну, выселиться куда-нибудь, чтобы, оставаясь на родине, не быть рабами персов и Эака[687]. Как раз в это самое время занклейцы, что в Сикелии, отправили послов в Ионию с приглашением на «Красивый Берег», где они желали основать ионийский город. А этот так называемый «Красивый Берег» находится в стране сикелийцев, именно в части Сикелии, обращенной к Тирсении. Итак, по приглашению занклейцев отправились в путь только самосцы — одни из ионян, а с ними еще беглецы из Милета.

23. В это время произошло вот что. По пути в Сикелию самосцы прибыли в землю эпизефирийских локров. Сами занклейцы во главе со своим царем, по имени Скиф, осаждали тогда [какой-то] город сикелийцев, который они желали захватить. О прибытии самосцев между тем узнал тиран Регия Анаксилай, враждовавший тогда с занклейцами. Встретив пришельцев, он стал убеждать их лучше отказаться от «Красивого Берега», куда они плыли, и захватить Занклу, покинутую мужским населением. Самосцы послушались совета и овладели городом. Как только занклейцы узнали о захвате своего города, они сами поспешили на помощь и призвали Гиппократа, тирана Гелы, своего союзника. Когда же Гиппократ в самом деле явился с войском на помощь, то велел бросить в оковы властителя занклейцев Скифа за то, что тот-де покинул свой город на произвол судьбы. Брата же Скифа Пифогена тиран выслал в город Иник, а остальных занклейцев выдал самосцам, заключив с ними договор, подтвержденный взаимной клятвой. В награду за это самосцы обещали Гиппократу вот что: именно, отдать ему половину всей домашней утвари и рабов в городе и, кроме того, весь урожай с полей. Большую часть занклейцев тиран держал в оковах на положении рабов, а 300 самых знатных отдал самосцам, [повелев] казнить. Самосцы, впрочем, не казнили их.

24. Скиф же, властитель занклейцев, из Иника бежал в Гимеру, а оттуда отправился в Азию и прибыл к царю Дарию. Дарий считал его самым честным из эллинов, когда-либо приходивших к нему. И действительно, с разрешения Дария он вновь отправился в Сикелию, а затем возвратился к царю и [жил у него], наслаждаясь великим богатством, пока не скончался глубоким старцем в Персии. Самосцы же, избежав персидского ига, без большого труда завладели прекраснейшим городом.

25. После морской битвы у Милета финикияне по приказанию персов возвратили на Самос Эака, сына Силосонта[688], за его великие заслуги перед царем. И самосцы были единственными из восставших против царя Дария [ионян], город и святилища которых не были преданы огню. После взятия Милета персы сразу же захватили Карию, причем часть городов подчинилась им добровольно, а другие по принуждению. Таков был ход событий.

26. Между тем к Гистиею весть о событиях в Милете пришла, когда он стоял у Византия и захватывал ионийские грузовые корабли, шедшие из Понта[689]. Поручив дела на Геллеспонте Бисальту, сыну Аполлофана из Абидоса, сам Гистией отплыл на лесбосских кораблях, взяв курс на Хиос. Хиосская стража не допустила его в город, и тогда Гистией напал на хиосцев в так называемых Келах в Хиосской области. В схватке тиран перебил много хиосцев. Он одолел так же со своими лесбосцами и хиосцев, уцелевших от поражения в морской битве, отправляясь из Полихны на Хиосе.

27. Обычно, когда какому-нибудь городу или народу предстоят тяжкие бедствия, божество заранее посылает знамения. Так же и хиосцам явлены были перед этими невзгодами великие знамения. Так, из хора в 100 юношей, отправленных в Дельфы, только двое вернулись домой. А 98 из них были внезапно похищены чумой. Затем в то же самое время, незадолго до морской битвы, в самом городе обрушилась крыша школы[690]и из 120 детей только один избежал гибели. Такие знамения божество заранее ниспослало хиосцам. Непосредственно за этим могущество города было сокрушено в морской битве, а после нее явилась [новая напасть] — Гистией с лесбосцами. Сломленных такой бедой хиосцев Гистией легко подчинил своей власти.

28. Из Хиоса Гистией выступил в поход на Фасос с большим отрядом ионян и эолийцев. Во время осады Фасоса пришла весть, что финикийский флот идет из Милета против остальных ионийских городов. Узнав об этом, тиран снял осаду Фасоса и поспешил со своим войском на Лесбос. С Лесбоса из-за нехватки продовольствия для войска он переправился на материк, чтобы добыть хлеба из Атарнея и из долины Каика в Мисийской области. В этих местах тогда как раз находился с большим войском персидский военачальник Гарпаг. Он напал на Гистиея при высадке на берег, взял в плен самого тирана и уничтожил большую часть его войска.

29. А взят в плен Гистией был вот как. Битва эллинов с персами произошла при Малене в Атарнейской области. Эллины долгое время стойко держались; наконец персидская конница стремительно бросилась на них и решила исход дела. Эллины обратились в бегство, а Гистией в надежде, что царь не покарает его смертью за теперешнее преступление, и малодушно пытаясь спасти свою жизнь, поступил так: во время бегства какой-то персидский воин настиг его и хотел было уже заколоть. Тогда тиран объявил ему по-персидски, что он — Гистией из Милета.

30. Если бы пленника привели к царю Дарию, то, как я думаю, Гистией не понес бы никакой кары и царь бы простил его. По этой-то причине, а также из боязни, как бы тиран, избежав наказания, вновь не приобрел большого влияния у царя Дария, Артафрен, правитель Сард, и Гарпаг, захвативший его в плен, велели привезти его в Сарды [и казнить]. Там тело Гистиея распяли на кресте, а голову, набальзамировав, отослали в Сусы к царю Дарию. Узнав об этом, Дарий выразил свое неудовольствие поступком этих людей, именно за то, что они не доставили тирана живым пред его царские очи. Голову Гистиея царь повелел обмыть, обрядить и предать достойному погребению: Гистией ведь оказал ему и персам великие услуги. Таков был конец Гистиея.

31. На следующий год персидский флот, перезимовав в Милете, вышел в море и без труда захватил острова у побережья: Хиос, Лесбос и Тенедос. Каждый раз при захвате какого-нибудь острова варвары устраивали облавы на людей. Поступали они при этом так: взявшись за руки, они образовывали цепь, растянутую от северного побережья моря до южного, и затем проходили таким образом через весь остров, охотясь за людьми[691]. Подобным же образом персы захватывали и ионийские города на материке, но только облаву на людей здесь было устраивать невозможно.

32. Тогда-то персидские военачальники показали, что их угрозы ионянам, когда те стояли враждебным станом против них, не были пустыми словами. В завоеванных городах персы, выбрав наиболее красивых мальчиков, вырезали у них половые органы и обращали в евнухов, а самых миловидных девушек уводили в плен к царю. Так они поступали и предавали огню города вместе со святилищами богов. Так-то ионяне в третий раз были обращены в рабство: сначала лидийцами, а затем дважды персами[692].

33. Из Ионии персидский флот взял курс на Геллеспонт и захватил все города на левой его стороне при входе в пролив. Города же, лежащие на правой стороне, были уже захвачены персами с суши[693]. А на европейской стороне Геллеспонта находятся следующие местности: Херсонес с большим числом городов, затем город Перинф, укрепленные места во Фракии, потом Селимбрия и Византий. Жители Византия и жившие на противоположном берегу калхедоняне[694]не стали ждать нападения финикиян. Они покинули свои города и отплыли в Евксинский Понт. Там они поселились в городе Месамбрии. Финикияне же, предав огню упомянутые местности, направились в Проконнес и Артаку. Уничтожив огнем и эти города, они вернулись на Херсонес, чтобы захватить остальные города, которые не успели разрушить при первой высадке. Однако на Кизик они не совершили нападения, так как жители его еще до их прихода сами подчинились царю: об этом они договорились с сатрапом Даскилея Эбаром, сыном Мегабаза.

34. Все эти города на Херсонесе, кроме Кардии, попали в руки финикиян. Правил ими тогда Мильтиад, сын Кимона, внук Стесагора. Получил же власть над этими городами в прежние времена Мильтиад[695], сын Кипсела, вот каким образом. Владело Херсонесом фракийское племя долонков. Эти-то долонки, жестоко теснимые во время войны с апсинтиями, отправили своих царей в Дельфы вопросить бога об [исходе] войны. Пифия повелела им в ответ призвать «первым основателем» в свою страну того, кто по выходе из святилища первым окажет им гостеприимство. Возвращаясь священным путем, долонки прошли землю фокийцев и беотийцев[696]. Так как никто не принял их, то они свернули в сторону [и направились] в Афины.

35. В Афинах в те времена вся власть была в руках Писистрата. Большим влиянием, впрочем, пользовался также Мильтиад, сын Кипсела, происходивший из семьи, которая содержала четверку коней. Свой род он вел от Эака из Эгины, а афинянином был лишь с недавних пор. Первым из этого дома стал афинянином Филей, сын Эанта[697]. Этот-то Мильтиад сидел перед дверью своего дома. Завидев проходивших мимо людей в странных одеяниях и с копьями, он окликнул их. Когда долонки подошли [на зов], Мильтиад предложил им приют и угощение. Пришельцы приняли приглашение и, встретив радушный прием, открыли хозяину полученное ими прорицание оракула. Затем они стали просить Мильтиада подчиниться велению бога. Услышав просьбу долонков, Мильтиад сразу же согласился, так как тяготился владычеством Писистрата и рад был покинуть Афины. Тотчас же он отправился в Дельфы вопросить оракул: следует ли ему принять предложение долонков.

36. Пифия же повелела [согласиться]. Так-то Мильтиад, сын Кипсела (незадолго перед этим он одержал победу в Олимпии с четверкой коней), отправился в путь вместе со всеми афинянами, желавшими принять участие в походе, и долонками и завладел страной. Призвавшие же Мильтиада долонки провозгласили его тираном. Мильтиад отделил сначала Херсонесский перешеек стеной от города Кардии до Пактии[698], для того чтобы апсинтии не могли вторгаться и опустошать эту землю. Ширина перешейка 36 стадий, а длина всего Херсонеса от этого перешейка 420 стадий.

37. Итак, отделив стеной Херсонесский перешеек и преградив таким образом путь апсинтиям, Мильтиад пошел войной на прочих врагов, и прежде всего на лампсакийцев. Лампсакийцы же устроили засаду и захватили Мильтиада в плен. Мильтиад же пользовался большим уважением лидийского царя Креза. Когда Крез узнал о пленении Мильтиада, то велел передать лампсакийцам [требование] отпустить Мильтиада с угрозой в противном случае истребить их город, как сосну. Лампсакийцы же не могли понять, что означают слова царской угрозы: истребить их, как сосну. В конце концов какой-то старик растолковал им смысл: когда-то он слышал, что сосна — единственное дерево, не дающее отростков; срубленное дерево совершенно погибает. Тогда лампсакийцы из страха перед Крезом отпустили Мильтиада на свободу.

38. Так-то Мильтиад при помощи Креза избежал страшной опасности. Скончался же он бездетным и власть свою и имущество передал Стесагору, сыну Кимона, своего единоутробного брата. После кончины Мильтиада херсонесцы, по обычаю, приносят ему жертвы как герою — основателю [колонии] и устраивают конские и гимнические[699]состязания, в которых не позволяется участвовать ни одному лампсакийцу. В войне с лампсакийцами нашел свою смерть и Стесагор, также не оставивший потомства. Его поразил в пританее[700]секирой по голове какой-то лампсакиец, выдавший себя за перебежчика, а на самом деле — его злейший враг.

39. После того как и Стесагора постиг такой конец, Писистратиды отправили на Херсонес с триерой захватить верховную власть Мильтиада, сына Кимона, брата покойного Стесагора. Писистратиды в Афинах дружески обращались с Мильтиадом, делая вид, будто совершенно не причастны к убиению его отца [Кимона] (о чем я расскажу в другом месте)[701]. По прибытии в Херсонес Мильтиад остановился в доме [тирана], очевидно, для того, чтобы еще раз воздать погребальные почести покойному. Между тем, узнав об этом, властители городов на Херсонесе прибыли отовсюду выразить сочувствие. Когда они собрались все вместе, Мильтиад велел схватить их и бросить в оковы. Так-то Мильтиад захватил власть над Херсонесом. Он содержал 500 наемников и взял себе в жены Гегесипилу, дочь Олора, фракийского царя.

40. На этого-то Мильтиада, сына Кимона (а он лишь недавно возвратился на Херсонес), обрушилась теперь еще более тяжкая беда, чем прежде[702]. Ведь за три года до этого он был изгнан скифами. Скифские кочевые племена, раздраженные вторжением царя Дария, объединились и дошли до Херсонеса. Мильтиад не стал ожидать вторжения скифов, а бежал в изгнание, пока скифы не ушли и долонки не вернули его назад. Эти события произошли за три года до постигших его затем несчастий[703].

41. Теперь же при известии, что финикияне стоят у Тенедоса, Мильтиад погрузил на пять триер все свои сокровища и отплыл в Афины. Выйдя в море из города Кардии, Мильтиад поплыл через Меланский залив. Но тут, огибая Херсонес, он встретил финикийские корабли[704]. Самому Мильтиаду с четырьмя кораблями удалось спастись бегством на Имброс[705]. Пятый же корабль во время преследования попал в руки финикиян. Начальником этого корабля был как раз старший сын Мильтиада, но, конечно, не от дочери фракийского царя Олора, а от другой жены. Его-то и захватили в плен финикияне. Узнав затем, что это — сын Мильтиада, финикияне отвезли его к царю, думая этим заслужить великую царскую милость (ведь именно Мильтиад на совете ионян высказался за то, чтобы по требованию скифов разрушить мост и затем отплыть на родину). Когда финикияне привезли в Сусы Метиоха, сына Мильтиада, Дарий не причинил ему, однако, никакого зла. Напротив, царь сделал пленнику много добра: он пожаловал ему дом, поместье и персиянку в жены. От этой женщины у Метиоха родились дети, которые считались уже персами. Сам же Мильтиад с Имброса [благополучно] прибыл в Афины.

42. В этом году персы не предпринимали больше враждебных действий против ионян, кроме уже упомянутых. Напротив, в этот год произошли вот какие весьма выгодные ионянам события. Артафрен, сатрап Сард, приказал прислать к нему предводителей ионийских городов и заставил их заключить между собой договоры: споры должны разрешаться впредь мирным путем, грабить и разорять друг друга городам [было запрещено]. Сатрап заставил ионийские города принять это. Затем сатрап приказал произвести обмер их земли парасангами (этим словом персы обозначают меру в 30 стадий). После обмера он назначил каждому городу подать, которую они всегда с того времени неизменно выплачивают вплоть до сего дня [в таком размере], как установил Артафрен. Эти положенные подати Артафреном почти не превышали прежних податей, уплачиваемых ионийскими городами. Эти меры принесли мир Ионии[706].

43. С наступлением весны[707]после смещения царем других главных военачальников Мардоний, сын Гобрия, выступил к морю с огромным сухопутным войском и большим флотом. Мардоний был еще молодой человек и только недавно вступил в брак с дочерью Дария Артозострой. Прибыв с этим войском в Киликию, сам Мардоний сел на корабль и продолжал дальнейший путь с флотом. Сухопутное же войско с другими военачальниками во главе двигалось к Геллеспонту. А Мардоний между тем плыл вдоль побережья Азии и достиг Ионии. Здесь-то и произошло нечто такое, что я назову самым поразительным событием для тех эллинов[708], которые не желали верить, будто Отан предложил семи персам ввести демократию в Персии. И действительно, Мардоний низложил всех ионийских тиранов и установил в городах демократическое правление. Совершив такой переворот, Мардоний поспешил дальше к Геллеспонту. После того как на Геллеспонте собралось множество кораблей, а также большие сухопутные силы, персы переправились на кораблях через пролив и затем двинулись по Европе, а именно на Эретрию и Афины.

44. Города эти явились, однако, лишь предлогом для похода. В действительности же персы стремились покорить как можно больше эллинских городов. Сначала, как известно, они при помощи флота подчинили фасосцев, которые даже не подумали оказать сопротивление. Затем сухопутное войско прибавило к числу прочих порабощенных народностей еще и македонян[709](ведь все племена к востоку от Македонии были уже во власти персов). От Фасоса персы переправились на противоположный берег и поплыли вдоль побережья дальше до Аканфа[710], а от Аканфа стали огибать Афон. В пути, однако, на персидский флот обрушился порыв сильного северо-восточного ветра, который нанес ему страшные потери, выбросив большую часть кораблей на афонские утесы. При этом, как передают, погибло 300 кораблей и свыше 20000 человек. Море у афонского побережья полно хищных рыб, которые набрасывались на [плавающих людей] и пожирали их. Другие разбивались о скалы, иные же тонули, не умея плавать, а иные, наконец, погибали от холода. Так-то нашел свою погибель персидский флот.

45. Ночью же стан Мардония в Македонии подвергся нападению фракийцев из племени бригов. Много персов при этом было перебито, и сам Мардоний ранен. Бриги, впрочем, все же не избежали персидского ига: Мардоний покинул эту страну, только окончательно покорив ее жителей. После этого ему пришлось отступить с войском, так как сухопутные силы понесли тяжелые потери от бригов, а флот потерпел жестокое крушение у берегов Афона. Итак, этот поход окончился позорной неудачей, и войско возвратилось в Азию.

46. Спустя два года после этого[711]Дарий отправил сначала вестника к фасосцам с повелением разрушить стены города и послать свои корабли в Абдеры (фасосцев оклеветали соседи, приписывая им мятежные замыслы [против царя]). После осады города Гистиеем из Милета фасосцы при своих огромных доходах тратили деньги на строительство военных кораблей и возведение мощных стен. Доходы же они получали из [колоний] на материке и от рудников. Так, золотые рудники в Скаптегиле приносили им обычно 80 талантов[712]; рудники же на самом Фасосе — несколько меньше, но все же столь много, что фасосцы были не только свободны от налогов на хлеб, но все, вместе взятое, — доходы от владений на материке и от рудников — составляло ежегодно сумму в 200 талантов, а в лучшие годы — даже 300 талантов.

47. Мне самому пришлось также видеть эти рудники. Безусловно самые замечательные из них — это рудники, открытые финикиянами, когда они под предводительством Фасоса поселились на этом острове (он и теперь называется по имени Фасоса, сына Фойника). А эти финикийские рудники на Фасосе лежат между местностями под названием Эниры и Кениры, напротив Самофракии. Огромная гора там изрыта в поисках золота. Таковы эти рудники.

48. Фасосцам все же пришлось по царскому повелению разрушить свои стены и все корабли послать в Абдеры. После этого Дарий сделал попытку разведать замыслы эллинов: думают ли они воевать или предпочитают сдаться. Для этого Дарий отправлял глашатаев в разные города по всей Элладе с повелением требовать царю земли и воды. Этих-то глашатаев он посылал в Элладу, а других отправлял в приморские города, платившие ему дань, приказывая строить военные корабли и грузовые суда для перевозки лошадей.

49. Эти города-данники взялись поставлять [царю] эти корабли, а многие материковые города дали прибывшим в Элладу глашатаям то, что им повелел персидский царь. Так же поступали и все островные города, куда являлись глашатаи [с подобным] требованием. Среди островитян, которые дали Дарию землю и воду, были, между прочим, и жители Эгины. Лишь только эгинцы совершили этот поступок, как афиняне тотчас же напали на них с угрозами. Афиняне полагали, что эгинцы дали [землю и воду царю] с враждебными против них намерениями, именно для того, чтобы вместе с персами потом идти войной на них. С радостью ухватились афиняне за этот предлог и отправились в Спарту, чтобы обвинить эгинцев как предателей Эллады[713].

50. В силу этого-то обвинения Клеомен, сын Анаксандрида, спартанский царь, переправился в Эгину, чтобы схватить главных виновников. Однако некоторые эгинцы при попытке царя захватить их оказывали сопротивление и среди них прежде всего Криос, сын Поликрита. Криос заявил, что Клеомен не уведет ни одного эгинца безнаказанно, так как он-де действует без разрешения спартанских властей, подкупленный афинскими деньгами: иначе он ведь прибыл бы вместе с другим царем. А говорил все это Криос по приказанию Демарата. Уезжая из Эгины, Клеомен спросил Криоса, как его имя. Тот назвал свое настоящее имя, и Клеомен, обратившись к нему, сказал: «Покрой медью твои рога, баран[714]! Тебя ожидает великая беда».

51. Между тем оставшийся в Спарте Демарат, сын Аристона (он был также спартанским царем), стал клеветать на Клеомена. Демарат происходил из менее знатного дома, который, впрочем, считался таковым (родоначальник у них был общий) потому лишь, что дом Еврисфена ради первородства пользовался, вероятно, большим почетом.

52. Лакедемоняне вопреки утверждениям всех поэтов[715]рассказывают, что сам царь Аристодем, сын Аристомаха, внук Клеодея, правнук Гилла, привел их в эту землю, которой они теперь владеют, а вовсе не сыновья Аристодема. Спустя немного времени супруга Аристодема по имени Аргея родила. Она, по преданию, была дочерью Автесиона, сына Тисамена, внука Ферсандра, правнука Полиника. Родила же она близнецов; и после того как Аристодем увидел детей своими глазами, он занемог и скончался. Тогда народ лакедемонский решил, по обычаю, поставить царем старшего мальчика. Однако лакедемоняне не знали, которого из них выбрать, так как оба мальчика были совершенно одинаковы видом и ростом. При таком затруднительном положении (или уже раньше) пришлось обратиться с вопросом о старшинстве к родильнице. Родильница же сказала, что также не может решить, кто старший. Она-то, конечно, прекрасно знала разницу между детьми, но ответила так намеренно, предвидя возможность, что они оба будут царствовать. Итак, лакедемоняне, не зная, что предпринять, отправили посольство в Дельфы вопросить бога, как им поступить. Пифия же повелела поставить царями обоих младенцев, но старшему оказывать больше почета. Так повелела Пифия, а лакедемоняне все еще были в затруднении, как определить, кто из младенцев старший. Тогда один мессенец, по имени Панит, дал им совет. Посоветовал же этот Панит лакедемонянам вот что: они должны подсмотреть, которого младенца мать будет сначала мыть и кормить; и если они увидят, что мать всегда поступает одинаково, то узнают, что хотят узнать. Если же и сама мать будет колебаться и поступать то так, то эдак, то ясно, что она сама знает не больше их, и тогда следует попробовать другой способ. По совету мессенца лакедемоняне стали наблюдать за матерью детей Аристодема и увидели, что она всегда отдает предпочтение старшему, когда кормит и обмывает детей. При этом мать не знала, ради чего за ней наблюдают. Тогда спартанцы взяли от матери младенца, которому она отдавала предпочтение как старшему, чтобы воспитывать его на общественный счет. Назвали же его Еврисфеном, а младшего Проклом. Когда мальчики подросли, то, по преданию, хотя и были братьями, всю жизнь враждовали между собой. И эта вражда продолжалась в их потомстве.

53. Это сказание передают лакедемоняне — и только они одни из всех эллинов. А вот что я утверждаю, согласно общеэллинскому преданию[716]. Этих дорийских царей, вплоть до Персея, эллины правильно считают и изображают эллинами. Ведь уже тогда [со времен Персея] их род причисляли к эллинам. Я сказал «вплоть до Персея» и не восхожу дальше, потому что имя смертного отца Персея неизвестно (как, например, у Геракла [имя смертного отца] было Амфитрион). Поэтому я совершенно правильно сказал выше [о царях] «вплоть до Персея». Если же перечислить по порядку каждого предка Данаи, дочери Акрисия, то, конечно, вожди дорийцев окажутся настоящими египтянами.

54. Такова родословная спартанских царей по сказаниям эллинов[717]. Напротив, согласно персидскому преданию, не только предки Персея, но и сам Персей еще был ассирийцем и стал эллином. Предки же Акрисия поэтому вовсе не состояли ни в каком родстве с Персеем, но были, как это подтверждает и эллинское предание, египтянами. Но об этом довольно.

55. А почему эти египтяне и за какие подвиги получили царскую власть над дорийцами, я рассказывать не буду, так как об этом уже говорили другие писатели[718]. Я хочу сообщить лишь то, о чем они не упоминали.

56. Особые же почести и права спартанцы предоставили своим царям вот какие: обе жреческие должности — Зевса Лакедемонского и Зевса Урания[719]и даже право вести войну с любой страной. Ни один спартанец не смеет им противодействовать, в противном же случае подлежит проклятию. В битве цари выступают впереди и последними покидают поле сражения. Сотня отборных воинов служит им в походе телохранителями. Жертвенных животных цари могут брать с собой в поход сколько угодно: от каждой жертвы они получают шкуру и спинную часть мяса. Таковы особые преимущества царей во время войны.

57. В мирное же время царям полагаются следующие [особые] преимущества. Во время жертвоприношений от имени общины цари восседают на первом месте на жертвенном пиршестве; по сравнению с остальными участниками им первым подносят угощение и в двойном количестве[720]. При возлиянии царям полагается первый кубок и шкура жертвенного животного. В первый и седьмой дни начала месяца обоим царям община доставляет отборное животное (для жертвоприношения в святилище Аполлона)[721], а затем лаконский медимн ячменной муки и лаконскую четверть вина. На всех состязаниях царям принадлежат особые почетные места. Им поручено назначать проксенами[722]любого из граждан и выбирать по два пифия (пифиями называются послы в Дельфы, которые обедают вместе с царями на общественный счет). Если цари не являются на пиршество, то им посылают на дом 2 хеника ячменной муки и по котиле вина каждому. А когда они приходят [на пир], то им подают все кушанья в двойном количестве. Такой же почет оказывает им и частный гражданин, приглашая к обеду. Изречения оракулов цари обязаны хранить в тайне[723]; знать эти изречения должны также пифии. Только одним царям принадлежит право выносить решения по следующим делам: о выборе мужа для дочери-наследницы[724](если отец никому ее не обручил) и об общественных дорогах[725]. Также если кто пожелает усыновить ребенка, то должен сделать это в присутствии царей. Цари заседают также в совете 28 геронтов[726]. Если цари не являются в совет, то их ближайшие родственники среди геронтов получают их привилегии, именно каждый, кроме своего, получает еще два голоса.

58. Эти-то почести и права предоставляет царям спартанская община при жизни. Посмертные же почести царей вот какие. О кончине царя всадники сообщают во все концы Лаконии, а женщины ходят вокруг города и бьют в котлы. Лишь только раздаются эти звуки, в каждом доме двое свободных людей — мужчина и женщина — должны облечься в траур. Тех, кто не подчинился этому приказу, ожидает суровая кара. Впрочем, обычаи лакедемонян при кончине царей такие же, как и у азиатских варваров. Ведь у большинства варварских племен те же обычаи при кончине царей. Всякий раз, когда умирает царь лакедемонян, на погребении обязано присутствовать, кроме спартанцев, также определенное число периэков[727]. Много тысяч периэков, илотов и спартанцев вместе с женщинами собирается [на погребение]. Они яростно бьют себя в лоб, поднимают громкие вопли и при этом причитают, что покойный царь был самым лучшим из царей[728]. Если же смерть постигнет царя на поле брани, то в его доме устанавливают изображение покойного и на устланном [цветами] ложе выносят [для погребения]. После погребения царя на десять дней закрыт суд и рынок, а также не бывает собраний по выборам должностных лиц, но в эти дни все облекаются в траур.

59. Есть еще у спартанцев вот какой обычай, схожий с персидским. После кончины царя его наследник, вступив на престол, прощает спартанцам все долги царю или общине. И у персов также новый царь при восшествии на престол прощает недоимки всем городам.

60. А вот следующий обычай лакедемонян похож на египетский. У них глашатаи, флейтисты и повара наследуют отцовское ремесло. Сын флейтиста становится флейтистом, сын повара — поваром, а глашатая — глашатаем. На смену потомкам глашатаев не назначают посторонних из-за зычного голоса, но должность остается в той же семье. Такие наследственные обычаи хранят спартанцы.

61. Итак, в то время как Клеомен находился на Эгине и действовал на благо всей Эллады, Демарат клеветал на него не столько в интересах эгинцев, сколько из зависти и злобы. Возвратившись с Эгины, Клеомен задумал поэтому лишить Демарата престола. Нанести врагу удар он решил, воспользовавшись вот чем. Спартанский царь Аристон, хотя и женатый дважды, не имел потомства. Не считая себя виновным в этом, царь взял себе третью супругу. А вступил в этот третий брак он вот каким образом. Был у Аристона среди спартанцев друг, с которым он был особенно близок. У этого человека была супруга, далеко превосходившая красотой всех спартанских женщин, притом еще красавицей она стала из безобразной. Будучи дочерью богатых родителей, девочка отличалась ужасным безобразием, и ее кормилица, чтобы помочь беде, придумала вот какое средство (к тому же кормилица видела, что родители девочки несчастны из-за безобразия дочери). Она приносила ребенка каждый день в святилище Елены, в местность под названием Ферапна[729], что над святилищем Феба[730]. Принося ребенка в храм, кормилица всякий раз становилась перед кумиром богини и молила даровать девочке красоту. И вот, как рассказывают, однажды, когда кормилица уже покидала святилище, предстала ей некая женщина и спросила, что она носит на руках. Кормилица отвечала, что носит младенца. Женщина попросила показать ей дитя. Кормилица же отказалась, так как родители запретили ей показывать девочку кому-либо. Женщина все же просила непременно показать ей младенца. Тогда кормилица, заметив, насколько важно этой женщине видеть девочку, показала ей. Женщина погладила девочку по головке и сказала, что она будет красивейшей женщиной в Спарте. И с этого дня [безобразная] наружность девочки изменилась, а когда она достигла брачного возраста, то стала супругой Агета, сына Алкида, именно упомянутого друга Аристона.

62. Как оказалось, Аристон распалился страстью к этой женщине и придумал вот какую хитрость. Он обещал своему другу, супругу этой женщины, подарить из своего имущества все, что тот пожелает. То же самое он просил и у своего друга. Тот согласился, вовсе не опасаясь за свою жену, так как видел, что Аристон уже женат. Потом друзья скрепили этот договор клятвой. Аристон подарил Агету одну из своих драгоценностей по его выбору, а потом, выбирая взамен равный дар у него, потребовал себе его жену. Агет сказал в ответ, что жена — это единственное, что он не может отдать. Однако [в конце концов], попавшись на коварную хитрость и связанный клятвой, был вынужден уступить ее Аристону.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.