1.4. Кризисы 1927–1928 гг. и «великий перелом»
1.4. Кризисы 1927–1928 гг. и «великий перелом»
К концу 1927 г. обнаружилось, что крестьяне недодали государству около 130 млн пудов хлеба. В начале 1928 г. эта цифра еще более возросла, и власти увидели перед собой разверзающуюся бездну: речь шла уже не об экспорте, а о том, чтобы не допустить голодных бунтов. Кризис 1927 г. имел экономическую подоплеку, хотя власти и усмотрели здесь политическую интригу «кулаков». Крестьянину было выгоднее выращивать технические, а не продовольственные культуры: они оплачивались дороже. Произошло это ввиду просчетов в ценовой политике. Цены были застывшими, не менялись годами и зачастую не отражали экономических реалий. А к этому примешались и ожидание войны, побуждавшее припрятывать хлеб, и низкая продуктивность крестьянских хозяйств, вызванная, помимо прочего, и боязнью быть причисленными к «кулакам».
Поправлять экономическую оплошность экономическим приемом времени уже не было. Немедленно нужен был хлеб. Во многих местах были закрыты рынки, подверглись арестам, естественно, с политическими формулировками, зажиточные крестьяне. И, разумеется, начались конфискации хлеба. Поскольку одним из главных покупателей крестьянских продуктов оставался частный торговец, не забыли и его: увеличивали налоги, запрещали пользоваться железной дорогой для перевозки грузов. Публично, конечно, многое из этого осуждалось — частью лицемерно, но частью и искренне. Тогда-то и стал обычным тот прием, к которому начали прибегать еще во время войны и который столь распространился в годы коллективизации: порицали чрезмерные «перегибы», но требовали результатов, которые могли быть обеспечены только этой «чрезмерностью».
Кризис хлебозаготовок 1928–1929 гг., еще более острый, чем предыдущий, «урегулировали» уже в основном репрессивными мерами. Пример подал сам Сталин. К тому времени он уже побывал в Сибири и в еще не разоренной сибирской деревне смог достичь большего, чем обычные заготовители. Ему подражали и многие мелкие «вожди» всех рангов и уровней. НЭП как таковой официально не был отменен, но его названием маскировалось иное содержание. Тот аппарат внеэкономического изъятия продуктов, отдельные стороны которого опробовались в кризисах 1923–1927 гг., заработал в 1928–1929 гг. как четкий, слаженный механизм. Путем сверхналогообложения «частник» ускоренными темпами вытеснялся из всех сфер экономики. Ограничивались рынки, лишались своих прав тресты, экономика становилась все более «командной», управляемой сверху. Происходило это не по какому-то заранее подготовленному и методично исполняемому плану. НЭП упразднялся «явочным порядком». У него устранялись те или иные несущие конструкции — и до тех пор, пока все здание не изменилось до неузнаваемости. Но делалось это впопыхах, необдуманно, ради сиюминутного «затыкания дыр». Люди, разрушившие здание НЭПа, были уверены, что только улучшают его; они затеяли ремонт, окончившийся ломкой.
Последние нэповские установления, словно волной, смыло «великим переломом» 1929–1933 гг. Правда, отдельные нэповские рычаги еще какое-то время использовались, но уже в системе другой, «командной» экономики. Это относится к так называемым «неонэпам» 1931–1932 гг. Схема неонэпов оказалась очень простой. Перед посевными работами крестьяне получали кое-какие права на продажу своей продукции — более широкие, чем раньше. Когда поспевал урожай, об этих правах забывали. Трудно даже сказать, было ли это обдуманным умыслом или вынужденным шагом, предпринятым после того, как рушились надежды на увеличение добровольных хлебных поставок. В 1933 г. прекратилось, однако, и это — НЭП для правящих кругов окончательно стал пережитком, не соответствующим духу времени.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.