Глава V Противодействие агрессии

Глава V

Противодействие агрессии

С началом второй мировой войны внешнеполитическая деятельность Советского государства направлялась прежде всего на обеспечение безопасности страны и ограничение сферы распространения фашистской агрессии. «В сложной обстановке Советский Союз проводил в жизнь политическую стратегию, которая имела целью максимально оттянуть нападение фашистской Германии, чтобы использовать выигранное время для укрепления обороноспособности страны и боеспособности Советских Вооруженных Сил»[288].

Советская дипломатия активно противодействует Берлину

Агрессивные замыслы фашистской верхушки не были тайной для Советского правительства. Сложившаяся на континенте Европы обстановка, особенно после разгрома и капитуляции Франции, не оставляла сомнений, что рано или поздно гитлеровская Германия нападет на Советский Союз.

Перед советской внешней политикой стояла основная задача: как можно дольше остаться вне войны, использовать это время для подготовки отражения нападения фашистских агрессоров. «…Когда почти весь мир охвачен такой войной, — заявил 6 ноября 1940 г. М. И. Калинин в своем докладе на торжественном заседании в Большом театре, — быть вне ее — это великое счастье»[289].

Время от начала Второй мировой войны до вероломного нападения фашистской Германии на СССР Советская страна использовала для укрепления своей боевой мощи, создания наиболее благоприятной международной обстановки. Важно было иметь предпосылки для создания антифашистской коалиции на случай военного столкновения с Германией, предотвратить единый антисоветский фронт капиталистических государств, обеспечить безопасность границ от Баренцева и Черного морей до Тихого океана.

Напомним в этой связи такие события, как разгром вылазки японских агрессоров на Дальнем Востоке в районе реки Халхин-Гол (август 1939 г.); освободительный поход Красной Армии с целью предотвратить захват гитлеровской Германией Западной Украины и Западной Белоруссии (сентябрь 1939 г.); заключение договоров о взаимной помощи между СССР и Эстонией, Латвией и Литвой (сентябрь — октябрь 1939 г.). В результате мирного договора СССР с Финляндией (12 марта 1940 г.) советско-финская граница была значительно отодвинута на северо-запад.

Защита шведского нейтралитета

Весной 1940 г., когда немецко-фашистские полчища вторглись в Данию и Норвегию, над Швецией нависла прямая угроза германской агрессии. Советское правительство выступило в защиту национальной независимости Швеции.

13 апреля 1940 г. германский посол в Москве Шуленбург был приглашен в Наркоминдел, где ему было решительно заявлено: Советское правительство «определенно заинтересовано в сохранении нейтралитета Швеции» и «выражает пожелание, чтобы шведский нейтралитет не был нарушен»[290]. Москва серьезно предупредила Берлин. Из Берлина Шуленбургу сообщили: Германия будет соблюдать нейтралитет Швеции и не распространит на нее военные операции.

27 октября 1940 г. советский полпред в Стокгольме А. М. Коллонтай заверила шведское правительство в том, что безусловное признание и уважение полной независимости Швеции — неизменная позиция Советского правительства[291].

Шведский министр иностранных дел Гюнтер в беседе с А. М. Коллонтай «взволнованно благодарил и сказал, что эта акция со стороны Советского Союза укрепит установку кабинета и твердую волю Швеции соблюдать нейтралитет. Особенно его обрадовало, что Советский Союз сдерживает Германию»[292].

Премьер-министр Швеции Хансон в мае 1940 г. передал «глубочайшую благодарность» Советскому правительству за поддержку Швеции, подчеркнув, что «дружба с Советским Союзом является основной опорой Швеции»[293].

Не подлежит сомнению: решительная поддержка нейтралитета Швеции Советским Союзом в момент вторжения вермахта в Скандинавские страны спасла ее от захвата немецкими фашистами.

Обеспечение безопасности СССР в Прибалтике и на юго-западе

Советское правительство приняло энергичные меры, чтобы не допустить создания очага агрессии против СССР в Прибалтийских странах — Эстонии, Латвии и Литве.

Англия и Франция стремились использовать Прибалтику в своих антисоветских целях. После начала второй мировой войны в Прибалтийских государствах усиливаются интриги гитлеровских политиков и военных. Генерал Гальдер, деятели немецкой разведки Пиккенброк, Бентивеньи договорились с буржуазными политиками Эстонии, Латвии, Литвы о превращении этих стран в плацдарм для нападения на Советский Союз. Советское правительство, народы Прибалтийских стран не могли допустить этого. Опираясь на поддержку прибалтийских народов, СССР добился в сентябре — октябре 1939 г. подписания договоров о взаимной помощи с Эстонией, Латвией и Литвой, предоставлявших советской стороне право иметь военные базы на их территории. Однако буржуазные правители Эстонии, Латвии и Литвы продолжали свой антисоветский курс, усиливали приготовления к войне с Советским Союзом, нарушали договоры о взаимопомощи, совершали провокации в отношении СССР, втягивая все более и более свои страны в фарватер политики фашистской Германии. В странах Прибалтики совершались убийства и похищения советских военнослужащих, готовились нападения на советские гарнизоны. Фактически в марте 1940 г. «оформился военный союз Латвии, Эстонии и Литвы, направленный против СССР»[294]. Трудящиеся Прибалтийских стран решительно выступили против подобного, угрожавшего их жизненным интересам политического курса своих правительств. Они требовали установления подлинно народной власти, избавившей бы их страны от военных авантюр.

В июне 1940 г. буржуазные режимы в странах Прибалтики потерпели полный крах. К власти в этих странах пришли народные демократические правительства, 14–15 июля состоялись выборы в Народные сеймы Латвии, Литвы и Государственную думу Эстонии, восстановившие Советскую власть.

21–22 июля Народные сеймы Латвии и Литвы и Государственная дума Эстонии обратились к Верховному Совету СССР с просьбой принять их страны в состав Советского Союза. Верховный Совет СССР в начале августа 1940 г. удовлетворил эту просьбу. Эстония, Латвия и Литва стали равноправными союзными республиками. Попытки гитлеровской Германии создать здесь антисоветский плацдарм провалились.

Укреплению безопасности СССР способствовало мирное воссоединение Бессарабии, захваченной в январе 1918 г. буржуазно-помещичьей Румынией, и Северной Буковины. В августе 1940 г. они вошли в состав СССР. Историческая справедливость была восстановлена.

В целом границы СССР были отодвинуты на запад на 200–350 километров.

«Изменение границ принесло с собой определенные трудности. Большинство укрепленных районов, построенных вдоль старых границ, потеряли свое прежнее значение. Поэтому в 1939 г. были сокращены штаты их войск более чем на одну треть, в 1941 г. с второстепенных участков снята часть артиллерии… Ускоренными темпами началось создание укрепленных районов вдоль новых границ. На их строительстве ежедневно работало около 140 тыс. человек. Но все же оно к моменту нападения фашистской Германии на СССР не было закончено. Кроме того, на территории западных областей Белоруссии и Украины еще не было закончено переоборудование железных дорог с узкой европейской колеи на широкую союзную. Хуже, чем в старой приграничной полосе, были развиты здесь линии связи. А времени было мало. Незавершенность работ по укреплению наших западных границ к началу войны очень затруднила их оборону»[295].

Москва защищает Балканские страны

Советская дипломатия активно противодействовала распространению фашистской экспансии на Балканы. Гитлеровская агрессия на Балканах представляла самую непосредственную угрозу интересам СССР, о чем Советское правительство не раз заявляло Берлину. В конце 1940 и начале 1941 г. Советское правительство вело с Германией переговоры о недопущении распространения ее экспансии на Балканы. Но результатов, подобных обеспечению нейтралитета Швеции, Советскому Союзу здесь не удалось достигнуть.

Известно, что болгарский народ всегда стремился к союзу с братским русским народом, освободившим его от пятивекового турецкого гнета. Но болгарская правящая клика династии Кобургов, будь то царь Фердинанд или Борис, придерживалась, вопреки воле болгар, политической ориентации на Австро-Венгрию и кайзеровскую Германию, а накануне и в период второй мировой войны — на гитлеровскую Германию.

Георгий Димитров говорил: «Одной из важнейших причин всех национальных несчастий и катастроф, которые постигали наш народ в последние десятилетия, является великоболгарский шовинизм, великоболгарская идеология… На этой почве у нас годами бесчинствовал фашизм. На этой почве германская агентура при царе Фердинанде и при царе Борисе продала Болгарию немцам и превратила ее в орудие немецкого империализма против наших освободителей»[296].

Разгром Франции, подписание Тройственного пакта держав «оси», стремительное наращивание военного потенциала фашистской Германии, новые акты агрессии — все это способствовало втягиванию тогдашних руководителей Болгарии в русло политики фашистской Германии.

Советское правительство стремилось закрыть агрессорам путь на Балканы, в Болгарию. Оно дважды в 1939–1940 гг. предлагало Болгарии подписать договор о взаимопомощи. Первый раз это предложение было сделано народным комиссаром иностранных дел СССР через болгарского посланника в Москве Антанова 20 сентября 1939 г. Но правительство Болгарии, испытывавшее сильное давление Германии, а также Англии, ответило отказом, заявив, что «этот пакт может вызвать осложнения». Советский Союз продолжил свои усилия, пытаясь убедить болгарских политиков в необходимости борьбы за независимость страны перед лицом угрозы фашистского порабощения. С этой целью в конце ноября 1940 г. в Софию была направлена советская делегация во главе с А. А. Соболевым, вновь предложившая Болгарии заключить пакт о взаимопомощи. СССР предлагал Болгарии оказать военную помощь в случае нападения на нее.

Советское предложение было обсуждено на узком заседании болгарского правительства с участием царя Бориса и отклонено[297]. Причина все та же: болгарская верхушка ориентировалась на фашистскую Германию. Пронацистски настроенное правительство Филова уже тогда вело переговоры с Гитлером.

Царь Борис при встрече с Гитлером подобострастно заверял его: «Не забывайте, что там, на Балканах, вы имеете верного приятеля, не оставляйте его»[298].

17 января 1941 г. Советское правительство вновь заявило германскому правительству через Шуленбурга, что Советский Союз рассматривает восточную часть Балканского полуострова как зону своей безопасности и не может быть безучастным к событиям в этом районе[299].

Советское правительство протестовало против намечавшегося ввода немецких войск в Болгарию.

Политика царского правительства Болгарии, проводимая вопреки воле народа, нашла свое роковое завершение: 1 марта 1941 г. Болгария присоединилась к Тройственному пакту и допустила оккупацию своей территории германскими войсками. 4 марта Советское правительство выступило с заявлением, разоблачив антинациональную политику болгарского правительства. Оно заявило, что этот акт «ведет не к укреплению мира, а к расширению сферы войны и к втягиванию в нее Болгарии»[300]. Советское правительство осуждало подобный курс внешней политики Болгарии, превращавшей ее в сателлита гитлеровской Германии со всеми вытекающими отсюда трагическими последствиями.

Весной 1941 г. для Советского правительства стало очевидным, что фашистская Германия готовит нападение на Югославию.

Хотя королевское югославское правительство проводило враждебную СССР политику, более 20 лет отказываясь установить дипломатические отношения с Советской страной, югославский народ всегда питал дружеские чувства к советскому народу. Он видел в лице СССР наиболее последовательного борца с фашизмом. Под давлением народа 25 июня 1940 г. югославское правительство установило дипломатические отношения с СССР. Тем не менее оно продолжало свой антинациональный, антисоветский политический курс.

В конце марта 1941 г. правительство Цветковича, присоединившееся к берлинскому Тройственному пакту и втягивавшее Югославию в орбиту войны, было свергнуто. Обеспокоенный этим Берлин усилил подготовку к осуществлению агрессии против Югославии. СССР всячески противодействовал этим планам. 5 апреля 1941 г. в Москве был подписан советско-югославский Договор о дружбе и ненападении. Договор предусматривал политику дружественных отношений в случае, если одна из договаривающихся сторон подвергнется нападению[301]. Но этот акт был, видимо, предпринят слишком поздно.

6 апреля 1941 г. гитлеровская Германия начала вторжение в Югославию. Осуждением агрессии Венгрии, присоединившейся к нападению на Югославию, явилось сообщение Наркоминдела от 13 апреля 1941 г. Хотя в нем осуждалась Венгрия, но фактически заявление было адресовано в Берлин, где находился истинный вдохновитель агрессии. Однако ни хортстская Венгрия, ни гитлеровская Германия не вняли этому предупреждению.

Шаткий нейтралитет Японии

После подписания берлинского Тройственного пакта японский кабинет министров принял в конце сентября 1940 г. решение об укреплении союза с Германией и Италией.

В марте 1941 г. Гитлер издает директиву № 24 о сотрудничестве с Японией, с тем чтобы заставить Японию как можно скорее предпринять активные действия на Дальнем Востоке.

Однако японское правительство помнило о предметном уроке Хасана и Халхин-Гола и считало необходимым урегулировать многие спорные вопросы с СССР. В начале июля 1940 г. японское правительство через своего посла в Москве предложило начать переговоры о заключении советско-японского пакта о нейтралитете, считая, что его подписание укрепит мир на Дальнем Востоке. Однако переговоры тормозились из-за нереальных требований Японии. Японцы требовали от СССР продажи им Северного Сахалина. СССР отверг это наглое предложение[302].

В течение февраля 1941 г. на заседании японского координационного комитета (главной ставки вооруженных сил и правительства) была утверждена программа внешней политики Японии, касавшаяся принципов ведения переговоров с рядом зарубежных государств. В программе было предусмотрено и заключение пакта с СССР[303]. Против этого выступали генералы Араки, Угаки, Койсо, министры внутренних дел и юстиции и другие деятели в кабинете Коноэ. Но их позиция не была тогда решающей. Во время своего визита в Берлин и Рим, состоявшегося в марте — апреле 1941 г., японский министр Мацуока получил определенные инструкции правительства: не подписывать каких-либо договоров, связывающих действия Японии, не давать никаких обещаний. Напротив, во время пребывания в Москве ему давались полномочия подписать договор о нейтралитете.

Возникала довольно своеобразная ситуация — ярый сторонник войны с СССР Мацуока вынужден был подписать в Москве пакт, заключению которого он всячески противился.

Во время переговоров в Берлине с Гитлером и Риббентропом, начавшихся 26 марта, Мацуока усиленно убеждали в необходимости участия Японии в военных действиях против СССР, как только их начнет Германия.

«На Востоке, — говорил Риббентроп Мацуока, — Германия держит войска, которые в любое время готовы выступить против России». Мацуока в свою очередь заверил Гитлера и Риббентропа: Япония придет на помощь Германии в случае советско-германской войны, разорвет пакт о нейтралитете[304]. Но это было скорее его личное обязательство, а не мнение кабинета.

На обратном пути из Берлина в Токио Мацуока снова остановился в Москве. Он заявил о согласии японского правительства подписать пакт о нейтралитете. Советское правительство, верное политике мира, пошло на этот шаг, хотя знало о вероломстве политиков типа Мацуока, Араки, рассматривавших пакт лишь как тактическое прикрытие подготовки войны с СССР.

В условиях приближающегося нападения Германии было бы неразумно отвергать подобное предложение Японии, и СССР подписал этот пакт.

Японо-советский пакт о нейтралитете (13 апреля 1941 г.), по которому обе стороны обязались «поддерживать дружественные отношения между собой и взаимно уважать целостность и неприкосновенность»[305], был важным звеном в цепи дипломатических мероприятий Советского правительства, направленных на подрыв планов агрессии фашистской Германии и милитаристской Японии. Он уменьшал для СССР угрозу войны на два фронта, поскольку, хотя бы на ближайшее время, Япония обязалась поддерживать мирные отношения с Советской страной.

В беседе, состоявшейся 16 апреля 1941 г. в Лондоне между министром иностранных дел Англии Иденом и советским послом И. М. Майским, последний отметил: «Пакт уменьшает опасность войны между СССР и Японией»[306].

Вместе с тем советско-японский пакт был свидетельством дипломатического поражения Германии, рассчитывавшей на вовлечение Японии в войну против СССР сразу же после ее начала.

Таким образом, в дипломатической битве между Берлином и Москвой преимущество было на стороне советской дипломатии. Главный итог этой борьбы — СССР удалось тогда сохранить мир, не допустить втягивания его в войну в крайне неблагоприятной международной обстановке 1939–1940 гг.

Перед нападением Германии на Советский Союз в нашей стране были созданы необходимые материальные и экономические предпосылки для максимального повышения обороноспособности Родины. Однако эти предпосылки не были в должной мере и своевременно использованы. Красная Армия не была приведена накануне войны в полную боевую готовность.

Между тем фашистская Германия, захватившая к началу войны против СССР многие европейские страны, располагала огромным военно-экономическим потенциалом и крупными вооруженными силами. «Отсутствие активных боевых действий (на Западе. — Ф. В.) позволило Гитлеру бросить основную массу своих войск и войск государств-сателлитов против СССР»[307].

И речь шла не только о вооруженных силах.

Гитлеровские разведслужбы действуют

Небывалую по своим масштабам тайную войну против СССР вела германская разведка. В подготовке нападения гитлеровской Германии на СССР немалая роль принадлежала не только руководителям германской дипломатии, но и «двуликому адмиралу» Канарису — начальнику абвера (военной разведки и контрразведки). Абвер являлся самостоятельным управлением при главном штабе вооруженных сил[308].

Активной разведкой ведал 1-й отдел, организацией саботажа и диверсий в тылу противника — 2-й отдел, контрразведкой — 3-й отдел.

Первоначально органы контрразведки были созданы при штабах военных округов и военно-морских баз. Позднее они были переданы корпусным штабам. В частности, отделения контрразведки в Кенигсберге и Бреслау занимались разведкой на Востоке, главным образом в СССР.

Начальники РСХА и гестапо Гиммлер и Гейдрих внесли свою лепту в организацию разветвленной системы разведки фашистской Германии: помимо абвера органы службы безопасности (СД) создали собственную разведывательную сеть за границей. От Гиммлера и Гейдриха не отставал Риббентроп, создавший дипломатическую разведку в министерстве иностранных дел. Дело и здесь было поставлено на широкую ногу: в штате ведомства состояли такие классные разведчики, как посол в Анкаре фон Папен, посол в Токио Эйген Отт и многие другие.

Впрочем, на поприще разведки подвизались не только послы, но и германские военные атташе, обменивавшиеся военной информацией с разведками фашистских и профашистских стран[309].

Правда, между абвером, СД и разведкой ведомства Риббентропа шла внутренняя, скрытая, но весьма острая борьба за «пальму первенства». В 1944 г. Гиммлер добился устранения адмирала Канариса (его повесили за участие в заговоре против Гитлера) и передачи всей разведывательной службы в руки имперского главного управления безопасности — РСХА. Военную разведку и контрразведку возглавил бригаденфюрер СС Вальтер Шелленберг.

Готовясь к войне против СССР, фашистская Германия усиливала органы разведки и контрразведки, расширяла шпионаж и другие формы подрывной деятельности.

По сравнению с 1939 г. количество забрасываемой в Советский Союз немецко-фашистской агентуры увеличилось почти в 4 раза[310]. В августе — сентябре 1940 г. иностранный отдел генерального штаба Германии передал задания периферийным отделам абвера, всем разведорганам в армейских группах и армиях, нацеленных на Восток, — резко усилить разведывательную работу в СССР. Гиммлер, Гейдрих, Канарис, Риббентроп требовали от своих разведчиков до нападения на СССР собрать исчерпывающую информацию о военном и экономическом потенциале Красной Армии для общего планирования войны. Однако это оказалось весьма трудной задачей.

Немецкие генералы признавали особо сложные условия для деятельности западных разведок и контрразведок в СССР. По свидетельству Леверкюна, «Советская Россия еще до начала войны представляла в отношении разведки особо трудную проблему». «Засылка в Россию агентов из Германии, — сетует Леверкюн, — была возможна лишь в очень редких случаях. Контроль и проверка документов среди населения России как в городах, так и на транспорте проводилась гораздо строже, чем в какой-либо другой европейской стране»[311].

Бдительность советских людей была серьезным препятствием, мешавшим проникновению в СССР фашистских разведчиков, засылавшихся из приграничных стран — Румынии, Венгрии, Польши, Финляндии и т. д.

Меры Советского правительства, в частности закрытие в 1938 г. немецких консульств в СССР, являвшихся рассадниками деятельности агентов абвера, СД и Риббентропа, нанесли серьезный удар по вражеской разведке.

И все же органам госбезопасности не удалось полностью очистить страну от фашистских шпионов и диверсантов. Абвер и другие разведслужбы засылали в СССР, особенно по мере приближения дня нападения на нашу страну, все новых и новых агентов.

В начале сентября 1940 г. Канарис получил приказ Йодля, намечавший основные меры по активизации проведения разведки и подрывной деятельности на территории СССР. Было приказано определить группировки, реальную силу советских войск, их вооружение и снаряжение, разведать советские укрепления на западной границе и полевые аэродромы, сообщить данные о работе и возможностях советской промышленности и транспорта[312].

В развитие этого приказа генерал-майор Лахузен — начальник 2-го отдела абвера, заместитель Канариса — приказал организовать специальную группу под условным наименованием «А», которая должна была заниматься подготовкой диверсий и работой по разложению советского тыла. В приказе Йодля указывалось, что в целях обеспечения молниеносного удара по Советскому Союзу «Абвер-2» при проведении подрывной работы против России должен максимально использовать свою агентуру[313]. Хотя многие фашистские шпионы и диверсанты были схвачены и обезврежены, часть из них проникла на советскую территорию. Немало шпионов и диверсантов, «консервировавшихся» многие годы, было завербовано из числа немецких эмигрантов.

На содержании гитлеровской разведки находились и часть русской белогвардейщины, члены организации украинских буржуазных националистов (ОУН) вроде Бандеры, Мельника и главарей других националистических группировок. Им поручалось организовать сразу после нападения на СССР диверсионные выступления на Украине с целью подрыва советского тыла[314].

В период войны украинские националисты, предавая свой народ, ревностно выполняли самые гнусные и кровавые поручения абвера и гестапо. Именно оуновцами укомплектовали особый карательный батальон «Нахтигаль», возглавленный сотрудником абвера обер-лейтенантом Теодором Оберлендером[315]. Были подготовлены также специальные диверсионные группы, сформированные из националистических элементов, для проведения подрывной деятельности в Прибалтийских республиках. Отдел иностранной контрразведки 20 июня 1941 г. издал специальную директиву о подготовке восстания в Советской Грузии. Для этой цели в Румынии была создана диверсионная организация под кодовым названием «Тамара».

Гитлеровская разведка использовала для своих целей немецких граждан, проезжавших через советскую территорию. Группы немецких «туристов», в особенности в Прибалтике, Закарпатье, на Украине, в Молдавии, «альпинистов» в горах Кавказа занимались топографическими съемками, разведкой военных объектов. Участники Отечественной войны свидетельствуют: в период ожесточенных боев за перевалы Кавказа Марухский, Клухорский, у подножия Эльбруса и на других перевалах и в долинах у захваченных в плен, у убитых немецких офицеров находили самые подробные карты Кавказских гор.

В Бреслау был создан специальный институт, сотрудники которого занимались изучением военно-экономического потенциала СССР, вопросами пропускной способности железных и шоссейных дорог СССР. В институте усиленно исследовалась политическая жизнь страны, национальная проблема — отношения между национальностями, населяющими Советский Союз, с тем чтобы в период войны попытаться разжечь национальную рознь, использовать устремления националистов для ослабления Советской страны.

В конце 1940 г. из зарубежных немцев, хорошо знавших русский язык, был создан полк головорезов особого назначения — «Бранденбург-800». Для совершения диверсий в тылу Красной Армии, захвата мостов, туннелей, оборонных предприятий и удержания их до подхода авангардных частей германской армии солдаты этого полка, вопреки международным правилам ведения войны, надевали форму и пользовались оружием советских войск[316].

Гитлеровские разведслужбы готовили диверсии, саботаж, массовый террор, «повстанческие» выступления в тылу советских армий. В вермахте были созданы специальные «роты пропаганды». Солдаты этих рот должны были использовать любое оружие из арсенала лжи, провокаций и насилий как средство своих войск, так и в лагере противника[317].

Верховное командование германских вооруженных сил также требовало от разведки прикрыть развертывание германских армий у границ СССР.

В специальной директиве ОКВ вермахта, подписанной 6 сентября 1940 г. Йодлем, разведке давались следующие указания: общее количество германских войск на Востоке должно быть замаскировано путем распространения фальсифицированных сообщений о перемещении частей. Эти перемещения следовало, в частности, объяснять изменением дислокации лагерей обучения; разведке предписывалось создавать впечатление, что центр концентрации войск находится в южной части Польши, в протекторате Богемия и Моравия и в Австрии и что скопление войск в более северных районах сравнительно невелико. Что касается вооружения частей, в особенности бронетанковых дивизий, то немецкая разведка должна была создавать о нем как можно более внушительное впечатление, преувеличивать его.

Характерна и директива ОКВ от 15 февраля 1941 г. Цель дезинформации противника заключается в том, — указывалось в директиве, — «чтобы скрыть подготовку к операции „Барбаросса“»[318].

Накануне и в ходе войны против СССР немецко-фашистская агентура представляла командованию вермахта определенные данные о боевом составе, дислокации, передвижениях советских войск на западной границе, о советской экономике и транспорте.

Надо отметить, однако, что германский генеральный штаб не считал вполне достоверными данные разведки о советском военно-экономическом потенциале и о возможности эвакуации советской промышленности на восток. Фактически генштаб не рассчитывал, что Советское государство в короткое время сможет осуществить демонтаж и эвакуацию большого количества заводов и фабрик из центральной европейской части страны. Поступавшие в генеральный штаб некоторые сведения разведки об успехах СССР в области технического прогресса, по словам Леверкюна, не принимались во внимание[319]. Для немецких генералов, да и для самого Гитлера, появление замечательных советских танков Т-34, новых типов самолетов, реактивных «катюш» оказалось неожиданностью[320].

Несмотря на то что гитлеровцы развернули накануне войны обширную шпионско-диверсионную сеть, создали более 130 разведывательных и контрразведывательных органов, около 60 спецшкол по подготовке агентуры, они так и не узнали в полной мере, какой реальной силой располагает СССР. Хотя многое им, разумеется, стало известно.

Тайная война

Кровавым битвам на полях сражений предшествовала упорная и драматическая борьба на «невидимом фронте».

Под руководством адмирала Канариса, Шелленберга, Гиммлера накануне Отечественной войны немецкой разведкой и контрразведкой велась невиданная по масштабам и ожесточенности тайная война против советского народа.

Этим действиям противостояли действия советской разведки и контрразведки[321]. Особенно усилилась деятельность наших разведывательных органов в 1940 г., когда становилась все более очевидной подготовка фашистской Германией нападения на СССР.

Из Токио, Берна, затем из Берлина, Лондона, Вашингтона, Варшавы, Анкары и других мест, из разных источников по разведывательным и дипломатическим каналам поступали данные, почерпнутые в высших политических и военных кругах.

Разведывательное управление Генерального штаба Красной Армии, начальником которого в июле 1940 г. был назначен генерал Ф. И. Голиков, располагало обширными сведениями о намерениях гитлеровской Германии в отношении Советского государства. В разведупре имелись материалы «о военном потенциале гитлеровской Германии, о ее мобилизационных мероприятиях, о новых войсковых формированиях, об общей численности вооруженных сил, о количестве и составе гитлеровских дивизий, их группировке на театрах военных действий, о стратегическом резерве главного командования»[322]. С лета 1940 г. держались под контролем массовые переброски немецко-фашистских войск на Восток: из оккупированных стран Западной и Центральной Европы, из района Балкан, из самой Германии.

Советские разведчики сообщали в Центр о количестве, составе и дислокации гитлеровских армий, корпусов и дивизий по всей западной границе СССР — от Балтийского до Черного моря. Так, в сводке № 5 Главного разведывательного управления по состоянию на 1 июня 1941 г. «даются точные данные о количестве немецких войск на востоке как в целом, так и против каждого нашего западного пограничного военного округа — Прибалтийского, Западного, Киевского — от самой нашей границы и в глубину до 400 километров». Было известно и количество немецких дивизий на территории Румынии и Финляндии[323].

Советская разведка знала, как свидетельствует маршал Г. К. Жуков, и об основных стратегических направлениях ударов немецко-фашистских войск при нападении на Советский Союз и сроках этого нападения[324]. В докладе начальника разведупра Ф. Голикова от 20 марта 1941 г., со ссылкой на сообщение военного атташе в Берлине, указано, что «начало военных действий против СССР следует ожидать между 15 мая и 15 июня 1941 года». Однако выводы из приведенных в докладе сведений фактически перечеркивали их значение. «Слухи и документы, — гласил главный вывод, — говорящие о неизбежности весной этого года войны против СССР, необходимо расценивать как дезинформацию, исходящую от английской и даже, может быть, германской разведки»[325].

Подобные неверные выводы не могли способствовать формированию правильных взглядов и руководства Наркомата обороны, И. В. Сталина, которому немедленно докладывалась информация, исходившая от начальника Главного разведывательного управления.

Маршал Г. К. Жуков, занимавший в то время пост начальника Генерального штаба Красной Армии, признает: «В период назревания опасной военной обстановки мы, военные, вероятно, не сделали всего, чтобы убедить И. В. Сталина в неизбежности войны с Германией в самое ближайшее время и доказать необходимость провести несколько раньше в жизнь срочные мероприятия, предусмотренные оперативно-мобилизационным планом». И хотя «эти мероприятия не гарантировали бы полного успеха в отражении вражеского натиска, так как силы сторон были далеко не равными», наши войска «могли бы вступить в бой более организованно и, следовательно, нанести противнику значительно большие потери»[326].

Тревожные сообщения из Германии

С лета 1940 г. советские дипломатические представители, военные атташе и их сотрудники в разных странах систематически сообщали о подготовке Германии к войне с СССР. Такая информация поступала и из антифашистского подполья Европы, от коммунистов.

Немецкие антифашисты, антифашисты Польши, Чехословакии и других стран считали своим интернациональным долгом помочь Советскому Союзу. Рискуя жизнью, преодолевая невиданные трудности, антифашисты в Германии, в оккупированных ею и нейтральных странах добывали ценнейшую информацию о военных планах гитлеровской Германии, о ее военно-экономическом потенциале и другие данные, могущие оказать помощь СССР, а тем самым и освобождению их народов от фашизма.

Большую помощь Советскому Союзу оказывала группировка антифашистского Сопротивления в Германии, которая проходила в документах гестапо под кодовым названием «Rote Kapelle» («Красная капелла»). Во главе этой самой значительной организации Сопротивления первых лет второй мировой войны «стояли ученый д-р Арвид Харнак, обер-лейтенант Харро Шульце-Бойзен и деятели КПГ Йон Зиг и Вильгельм Гуддорф»[327].

В состав этой организации входили коммунисты Ганс Коппи, Отто Грабовски, Герберт Грассе, Вальтер Хуземан, писатель Адам Кукхоф, врач Йон Риттмайстер. В нее входили социал-демократы и беспартийные, рабочие и ученые, учителя и артисты, художники и служащие, солдаты и офицеры. Это были отважные немецкие патриоты и убежденные интернационалисты, верные друзья Советского Союза, боровшиеся в глубоком подполье за свержение фашизма, за миролюбивую демократическую Германию. «Красная капелла» жила и боролась вплоть до августа 1942 г., пока не была разгромлена разведкой Гиммлера.

Преодолевая неимоверные трудности, в условиях жесточайшего террора, царившего в фашистской Германии, ежечасно, ежеминутно рискуя жизнью, немецкие антифашисты все же находили пути, чтобы сообщить советским людям в Германии об угрозе, нависшей над СССР. В середине февраля 1941 г. в советское консульство в Берлине пришел рабочий типографии. Он принес экземпляр русско-немецкого разговорника. В нем можно было прочесть русские фразы, набранные латинским шрифтом: «Ты коммунист?», «Руки вверх!», «Буду стрелять», «Сдавайся». Разговорник немедленно был направлен в Москву. «Начиная с марта, — писал В. Бережков, работавший в 1941 г. в советском посольстве в Германии, — по Берлину поползли настойчивые слухи о готовящемся нападении Гитлера на Советский Союз. При этом фигурировали разные даты… 6 апреля, 20 апреля, 18 мая и, наконец, правильная — 22 июня»[328].

К концу мая 1941 г. дипломатами посольства советником В. С. Семеновым и атташе И. С. Чернышевым был составлен подробный доклад. «Основной вывод этого доклада состоял в том, что практическая подготовка Германии к нападению на Советский Союз закончена и масштабы этой подготовки не оставляют сомнения в том, что вся концентрация войск и техники завершена. Поэтому следует в любой момент ждать нападения Германии на Советский Союз»[329].

Тревожные сообщения из Берлина поступали от советского военно-морского атташе в Берлине капитана 1-го ранга М. А. Воронцова. «Он не только сообщал о приготовлениях немцев, — писал в своих мемуарах народный комиссар Военно-Морского Флота адмирал Н. Г. Кузнецов, — но и называл почти точную дату начала войны»[330].

Однако наркомом ВМФ не было дано должной оценки полученной информации. В одной из записок, направленной Кузнецовым Сталину, сведения, представленные Воронцовым из Берлина, были охарактеризованы как «ложные». Они, как и многие другие важные донесения, остались лишь предупреждениями «сомнительного» характера.

Рамзай радирует из Токио

Ценные сведения о подготовке фашистской Германией нападения на СССР передавал из Японии советский разведчик Рихард Зорге (Рамзай), закрепившийся на работе в немецком посольстве в Токио и имевший доступ к секретной переписке фашистского посла Эйгена Отта.

Первое донесение группы Рамзая об опасности для СССР со стороны Германии было получено ровно за месяц до подписания Гитлером плана «Барбаросса» — 18 ноября 1940 г.[331] Ссылаясь на беседу с человеком, выбравшимся из Германии, Зорге сообщал о проводимых фашистской Германией мерах по подготовке нападения на Советский Союз. Через десять дней после подписания Гитлером плана «Барбаросса», 28 декабря 1940 г., Зорге радировал: «На германо-советской границе сосредоточено 80 немецких дивизий. Гитлер намерен оккупировать территорию СССР по линии Харьков — Москва — Ленинград»[332].

В начале 1941 г. Зорге сообщал в Центр информацию, полученную через прибывших в Японию из Германии специальных эмиссаров, об усиленной концентрации германских войск на советской границе, переброске частей из Франции. Рамзай доносил о завершении строительства немецких военных укреплений на восточной границе с СССР.

21 мая в Центр им было направлено сообщение: «Германия имеет против СССР 9 армий, состоящих из 150 дивизий». В конце мая Зорге передает заявление немецкого посла в Токио Отта: «Немецкое выступление против СССР намечается во второй половине июня».

1 июня Рамзай радирует: «Начало советско-германской войны ожидается 15 июня… Наиболее сильный удар будет нанесен левым флангом германской армии». «На восточной границе (Германии с СССР. — Ф. В.) сосредоточены от 170 до 190 дивизий. Главные направления (удара. — Ф. В.) будут обращены против Москвы и Ленинграда, а затем против Украины».

Но особенно ценны две радиограммы Рихарда Зорге, посланные в Центр 15 июня. Первая гласила: «Война будет начата 22 июня». Во второй говорилось: «Нападение произойдет на широком фронте на рассвете 22 июня. Рамзай»[333].

Дора сообщает из Швейцарии

Информация о подготовке Гитлером нападения на СССР поступала и из Швейцарии.

В этой нейтральной стране была создана разведывательная организация Дора, возглавленная венгерским коммунистом Шандором Радо[334]. Одним из источников, из которого черпал ценнейшую информацию Ш. Радо, был немецкий антифашист Рудольф Рёсслер (Люци). С ним было связано несколько немецких генералов и офицеров, названных группой Викинг. Они действовали накануне и в период второй мировой войны в генеральном штабе вермахта и ОКВ. Рёсслеру через группу Викинг стал известен секретнейший план «Барбаросса» уже через 20 дней после его подписания[335]. Эти данные были немедленно сообщены в Москву.

Ш. Радо передавал точные сведения о переброске на Восток, к границам СССР немецко-фашистских армий, об их составе и вооружении.

В конце февраля 1941 г. Шандор Радо сообщил в Центр: «Германия имеет сейчас на Востоке 150 дивизий… Выступление Германии начнется в конце мая»[336]. В конце марта Дора уточняет: Гитлер отложил операцию («Барбаросса») на четыре недели[337].

Особенно важной была радиограмма, переданная Шандором Радо в Москву 12 июня 1941 г.: «Общее наступление на СССР начнется на рассвете в воскресенье 22 июня».

Тревожные сигналы об интенсивных военных приготовлениях фашистской Германии поступали также из Франции от советского посла А. Е. Богомолова и военного атташе И. А. Суслопарова.

Предупреждение из Вашингтона

Дальнейшее обострение японо-американских противоречий, усиление угрозы интересам США со стороны фашистской Германии и других стран «оси», поражение Франции и тяжелое положение Англии — все это тревожило Вашингтон. Увеличивавшаяся опасность для Соединенных Штатов толкала наиболее дальновидных политиков США искать пути к улучшению советско-американских отношений.

Министр внутренних дел в кабинете Рузвельта Гарольд Икес записывал в своем дневнике еще в конце сентября 1940 г.: «Для меня непонятно, почему мы не должны сделать все, чтобы быть по возможности в самых дружественных отношениях с Россией»[338].

27 июня 1940 г. заместитель госсекретаря США Сэмнер Уэллес в беседе с полпредом СССР в Вашингтоне К. А. Уманским заявил: «Пора обеим нашим странам подумать не только о нынешних отношениях, но и о будущих месяцах и годах, которые, быть может, для обеих держав будут чреваты новыми опасностями. Не пора ли устранить источники трений». Полпред Уманский заявил со своей стороны, что улучшению советско-американских отношений способствовал бы «подход к отношениям между СССР и США как к отношениям между великими державами»[339]. Это были реалистические предвидения дипломатов.

Теплым августовским вечером 1940 г. в одном из берлинских театров состоялась встреча коммерческого атташе США Эдисона Вудса, связанного с разведкой США, с одним из подданных третьего рейха. Немец принадлежал к высшему свету, был связан с директором Рейхсбанка Яльмаром Шахтом, имел доступ к верховному командованию вермахта, но что особенно важно — являлся членом антигитлеровской оппозиции. Во время секретной встречи немец незаметно передал американскому дипломату листок бумаги. Когда Вудс пришел домой и развернул записку, он прочел следующие слова: «В главной ставке Гитлера состоялись совещания относительно подготовки войны против России».

Вудс немедленно направил эту информацию в госдепартамент США. Но к ней отнеслись, как писал тогдашний государственный секретарь США Корделл Хэлл, с недоверием, поскольку Гитлер вел ожесточенную войну против Англии.

В январе 1941 г., вскоре после принятия плана «Барбаросса», информатор Вудса передал ему копию документа. Тогдашний шеф ФБР Э. Гувер признал его подлинным. Госдепартамент получал подтверждение информации Вудса и по другим каналам. В январе 1941 г. К. Хэлл доложил информацию о подготовке фашистской Германией нападения на СССР президенту Ф. Д. Рузвельту.

После совещания со своими подчиненными Рузвельт дал указание сообщить советскому послу в Вашингтоне К. А. Уманскому об агрессивных планах Гитлера в отношении СССР. 1 марта 1941 г. заместитель госсекретаря Уэллес вызвал Уманского и познакомил его с материалами, полученными через Вудса. По сообщению Хэлла, посол молча выслушал его и после короткой паузы поблагодарил правительство США за исключительно ценную информацию, заявив, что он немедленно сообщит ее Советскому правительству[340].

20 марта С. Уэллес подтвердил К. Уманскому свое сообщение от 1 марта и дополнил его рядом новых сведений.

21 июня 1941 г. государственный департамент сформулировал президенту США программу будущего в советско-американских отношениях.

«Сообщения, которые поступают относительно положения в Восточной Европе, дают ясно понять: мы не должны исключать возможности возникновения войны между Германией и Советским Союзом в ближайшем будущем. В том случае, если вспыхнет война, мы считаем, что наша политика в отношении Советского Союза… должна быть следующей:

1) Мы не должны делать предложения Советскому Союзу или давать советы, если СССР не обратится к нам…

3) Если Советское правительство непосредственно обратится к нам с просьбой о помощи, нам следует… не нанося серьезного ущерба нашим усилиям по обеспечению готовности страны, ослабить ограничения на экспорт в Советский Союз, разрешив ему получать самые необходимые военные поставки…

6) Мы не должны давать заранее обещаний Советскому Союзу относительно помощи в случае германо-советского конфликта»[341].

Эта программа будет воплощаться в советско-американских отношениях в начальный период Великой Отечественной войны.

Тенденции к реализму в Лондоне

В конце 1940 — начале 1941 г. в Англии усиливаются тенденции политического реализма, вылившиеся в англо-советское сближение и в немалой степени предопределившее в дальнейшем создание антифашистской коалиции.

В. И. Ленин характеризовал Черчилля как «величайшего ненавистника Советской России»[342]. Черчилль был последовательным врагом коммунистической системы. Однако на спасение Британской империи — а ее положение летом и осенью 1940 г. было катастрофичным — можно было надеяться лишь при союзе с Советской страной. Без этого союза — и это прекрасно понимал Черчилль — Гитлер рано или поздно сокрушит Британскую империю. А раз так, надо идти на сближение с Советами, приглушив свою ненависть к социалистической стране.

Подобно Черчиллю, многие реалистически мыслящие деятели консервативной, лейбористской и либеральной партий Англии выступали за сближение с Москвой, за нормализацию англо-советских отношений, над максимальным ухудшением которых так много «поработали» Чемберлен, Галифакс, Астор и другие английские реакционеры.

12 июня 1940 г. в советскую столицу прибыл новый английский посол Стаффорд Криппс. Он был известен лейбористской партии как человек, стремившийся к улучшению отношений между Лондоном и Москвой. 1 июля 1940 г. Криппс был принят Сталиным. В беседе обсуждался вопрос о военном положении в Европе, о растущей угрозе для СССР со стороны немецких фашистов, о взаимоотношениях между СССР и Германией, англо-советских отношениях[343].

Криппс передал Сталину личное письмо Черчилля, датированное 25 июня 1940 г. Черчилль выразил готовность английского правительства обсудить с Советским правительством «любую из огромных проблем, возникших в связи с нынешней попыткой Германии проводить в Европе последовательными этапами методическую политику завоевания и поглощения»[344].

15 июля 1940 г. в Москве начались торговые переговоры между СССР и Англией.

Английские политики внимательно следили за развитием советско-германских отношений, все более и более ухудшавшихся. В конце октября 1940 г. Стаффорд Криппс от имени британского правительства заверил советских политических руководителей: «Великобритания не будет участвовать в любом нападении на СССР»[345]. Это был важный шаг на пути к англо-советскому сближению.