Гибель «Индигирки»

Гибель «Индигирки»

…На огромной территории советского Дальнего Востока — от юга Приморья до самой Чукотки — в начале 1940-х гг. работали сотни тысяч заключенных. Все было подчинено задачам военного времени. А война — это всегда людские жертвы. В Находке взрывчатку-аммонит грузили в трюмы грейферами, как уголь, и на тех же судах, в каютах комсостава, перевозили детонаторы-взрыватели. Результатом безответственности сотрудников НКВД, а порой и откровенного попустительства, были взрывы на многих судах, а следовательно, и гибель людей.

Воспрепятствовать этому, конечно, никто не мог. Как-то начальник Тихоокеанской инспекции морского региона А. П. Агеев по причине вопиющих нарушений правил безопасности мореплавания задержал выход одного из судов Дальневосточного пароходства, на которое были погружены около 10 тысяч заключенных. Тут же под граненым штыком Агеева доставили к начальнику Приморского управления Дальстроя НКВД полковнику Сильвановичу, который приказал немедленно выпустить судно. «Иначе, — добавил он, — одним заключенным в трюме станет больше…» Так что на совести руководителей НКВД гибель не только «Индигирки», но и «Дальстроя», «Выборга», «Генерала Ватутина».

Небольшая трехтысячная «Индигирка», имевшая право перевозить не больше 12 пассажиров, 23 ноября 1939 г. вышла с грузом из Владивостока и вечером 1 декабря прибыла в порт Нагаево. Капитаном парохода был 58-летний Николай Лаврентьевич Лапшин, который до этого плавал на Балтике. Перед этим «Индигирка» зашла в устье реки Армань, где на борт поднялись рабочие с семьями. В Нагаево пассажиров оказалось несколько сотен. Специальный конвой доставлял заключенных для «пересмотра дел» и использования в подмосковных «шарагах». Еще 50 человек везли во Владивосток на пересуд. 835 человек якобы уже отбыли сроки наказания и возвращались на материк, но их тоже сопровождал конвой. Капитан Лапшин, старший помощник капитана Т. М. Крищенко и второй помощник капитана В. Л. Песковский как ни старались, не могли доказать, что «Индигирка» не в состоянии вместить столько людей. Начальник мортранспорта Дальстроя Корсаков приказал без проволочек оформить выход судна в рейс, капитан порта Нагаево Смирнов подчинился приказу, а капитану судна оставалось только взять под козырек. Позднее Корсаков и Смирнов займут нары тех, кто погиб в том трагическом рейсе.

8 декабря 1939 г. пароход вышел из Нагаево. Официально на его борту находилось 39 человек экипажа и 1134 пассажиров. Позднее окажется, что никто точно не знал, сколько же человек взяли на борт. Например, японцы насчитали 1125. Впрочем, при данных обстоятельствах точное число пассажиров не имело никакого значения: количество спасательных принадлежностей на судне ограничивалось двумя шлюпками вместимостью по 40 человек каждая, спасательными поясами по числу членов экипажа и 12 спасательными кругами. Рассчитывать на авось было обычной практикой тех лет. Инструкции писались только для проверяющих.

Пассажиров разместили в трюмах. Рабочие с промыслов заняли кормовой трюм. Заключенных поселили в донном, носовом трюме, конвоиры расположились над ними. Начальник охраны И. П. Копичинский запретил команде даже подходить к носовой части судна. Надо ли добавлять, что ни в одном трюме не было нар, люди вповалку лежали на голом полу, в грязи и сырости, при отсутствии врача и даже аптечки.

Днем 11 декабря неожиданно подул северо-западный ветер. С каждым часом он усиливался, волнение возрастало. Когда «Индигирка» подошла к проливу Лаперуза, погода еще больше испортилась. Начался шторм, дождь сменился сильным снегопадом. Подгоняемый шквалистым ветром, снег сплошной пеленой застилал все вокруг. Заснеженная палуба полностью обледенела. Резко похолодало, и матросы освободили в угольном бункере, рядом с машинным отделением, место, куда перешли женщины с детьми.

Вечером 11 декабря, когда на вахте стоял старший помощник капитана Крищенко, судно прошло траверз маяка «Анива», оставив его к норду примерно в расстоянии четыре мили, и легло по указанию капитана на новый курс. «Когда ложился на курс от м. Анива, — давал позднее показания Н. Л. Лапшин, — я предупредил обоих помощников, что в случае, если не откроется маяк, или будет плохая видимость, то лягу на (курс) и уйду до утра в залив Анива. Но дрейф я не взял, потому что п/х «Индигирка», как я убедился раньше, будучи в балласте и с большим дифферентом, сильно идет на ветер. Бросать лоты Томсона я не считал необходимым, так как в этом месте считал себя в безопасности. Кроме того, глубина здесь идет довольно ровно, а имея открытый огонь маяка «Камня опасности», тем более был уверен, что смогу его обойти». Поскольку должности третьего и четвертого помощников капитана оставались вакантными, капитан нес вахту с 20.00 до 24.00.

В полночь 12 декабря вахту принял второй помощник капитана Песковский, но капитан Лапшин остался на мостике вместе с ним. Погода ухудшилась настолько, что судно полностью накрыло пургой. Наличие на борту пассажиров требовало особой осторожности и бдительности при судовождении, между тем капитан пошел на риск, желая пройти пролив Лаперуза, невзирая на шторм. Без груза, имея большую парусность, «Индигирка» сильно дрейфовала влево. Больше того, заметив в 1.20 справа по носу огонь маяка, капитан и вахтенный помощник ошибочно приняли его за маяк «Камень опасности» и решили, что находятся правее курса. Позднее судоводителей обвинят, что при неблагоприятных для плавания метеорологических условиях и возможности ошибок в счислении они ни разу не приняли мер к определению местонахождения судна путем промера глубин. Легко сказать… Попробовали бы проверяющие промерить глубины в бушующем море!

Временами пароход шел по шуге. Скорость составляла 8,2–8,3 мили при сильном течении. В 2.15 помощник увидел справа два ярких огня, расположенных таким образом, что моряки приняли их за люковые огни встречного парохода. Тогда же обнаружили впереди белые пятна бурунов, и капитан отдал распоряжение: «Право на борт!» Когда же поворот на ветер не удался, он дал команду «Лево на борт!», и судно, подхваченное ветром, быстро покатилось влево. «Дать задний ход я считал невыгодным, так как машина не могла бы отработать назад из-за близости белых пятен. Кроме того, судно, будучи совершенно пустым и имея большой дифферент на корму, а также ветер и течение справа, получило бы при заднем ходе только большой дрейф». Примерно через пять минут после того, как открылись признаки берега, судно получило удар подводной частью левого борта у трюма № 2 о банку, после чего машине была дана команда «стоп». Гребной винт от удара о камни заклинился, и машина вышла из строя. В днище судна раздался страшный грохот, похожий на взрыв глубинной бомбы, на борту погас свет, и в полной темноте среди пассажиров возникла паника. «Индигирку» накренило, течением ее вынесло на мелководье в 800 м от берега в районе Хамаонисибецу. Судно начало быстро крениться на правый борт, но не затонуло. Капитан немедленно послал мерить воду и запустить все помпы.

Пароход наскочил на скалу Морской Лев, находящуюся в 1500 м от побережья у поселка Саруфуцу в округе Соя на острове Хоккайдо. Получив пробоину, судно до двадцати минут находилось на плаву, затем сдрейфовало около одной мили на зюйд-вест, получило ряд сильных ударов правым бортом о подводные камни и начало быстро крениться. Рулевая, штурманская и радиорубка сорвались и ушли в море. Вода сорвала с кормового трюма доски и брезент, которыми он был закрыт. При крене 70 градусов сильными накатами волн была смыта группа пассажиров, находившихся на верхней палубе. Каждая волна уносила за борт десятки кричавших от ужаса людей. Многие от страха лишались рассудка, цеплялись друг за друга и гибли в пучине. Огромная пробоина образовалась в носовой части — как раз том месте, где располагался трюм № 1 с заключенными. Лапшин отдал распоряжение вывести всех людей из трюмов, но стрелок у трюма открыл стрельбу по выходящим. Позднее сказали, что он застрелился. В трюме № 4 бывшие заключенные загородили вход на трап и начали грабить пассажиров.

В 2.50 «Индигирка» окончательно легла на грунт правым бортом, углубившись в воду на 9 метров и возвышаясь над уровнем моря на 4 метра. В момент первого удара о подводные камни по радио был передан сигнал SOS, но никаких судов вблизи не оказалось, и немедленной помощи никто оказать не мог. Желая спасти судно и людей, капитан хотел выброситься ближе к берегу, но машина ходу не дала: как позднее обнаружилось, винт заклинило в рулевой раме. Радисту было дано распоряжение о повторном сигнале SOS. На него ответили пароход «Маныч», японская станция и какой-то японский пароход. В панике капитан не успел взять карту и журнал, так как пробраться в рубку при таком большом крене было невозможно.

Из-за густого снега нельзя было разглядеть ничего вокруг. Матросы все же смогли отвязать и спустить на воду шлюпку. Одним из первых в нее спрыгнул начальник охраны. Тут отпустили концы, и шлюпка скрылась… После этого судно легло на правый борт, и вода не доходила до комингса трюмов на фут — полтора, но оставшиеся там люди не могли выбраться наружу: их разбивало зыбью о борт. Впоследствии все же удалось отловить и вытащить на борт несколько человек. Пассажиры, охваченные паникой, при отсутствии каких-либо спасательных принадлежностей, бросились из трюмов на палубу, метались там и падали за борт при усилении крена.

^{Хоккайдо. Памятник погибшим на пароходе «Индигирка» в Сарафуцу. Фото автора}

В спущенную на воду шлюпку правого борта уселись восемь членов команды, причем четверо — самовольно, и два пассажира. Они перерезали фалини, и шлюпка отошла от борта. Из них остались живы лишь пятеро: четверо из команды и один пассажир. С трудом выбравшись на сушу, они заметили огонь в домишке, стоявшем прямо на берегу, туда и постучали. Таким образом рыбак Дзин Гэнъитиро стал первым, кто узнал об этой аварии. При виде продрогших иностранцев он понял, что в море произошла какая-то авария, и разбудил своего младшего брата Дзина Гэндзо, который жил по соседству. Правда, тот совсем по-другому истолковал появление чужеземцев, решив, что это советские войска высадились на остров, и быстро облачился в форму матроса спасательной службы. Реакцию японца можно понять: после конфликта на Халхин-Голе японо-советские отношения серьезно осложнились.

Начальник полицейского участка в г. Вакканай полицейский инспектор Такэиси Исаму, получив сообщение об аварии от Дзина Гэндзо, приказал судам «Сосуй-мару» (25 тонн) из спасательного отряда «Кита-Нихон» и «Саньё-мару» (2100 тонн) заняться спасательными работами. На борт зафрахтованного армией судна «Сосуй-мару» поднялся и майор инженерно-строительных войск Танабэ Риити, начальник отделения штаба по строительству оборонных сооружений в округе Соя. Он узнал по телефону от местного отделения губернского управления в Соя, что советское судно потерпело аварию в море в районе Хамаонисибецу и поселка Саруфуцу и просит о помощи. «Сосуй-мару» вышло из порта Вакканай к месту аварии, но из-за сильного шторма не смогло обогнуть мыс Соя и вынуждено было, вернувшись в Вакканай, дожидаться хорошей погоды.

Пока разворачивались работы по спасению «Индигирки», пятеро иностранцев, дрожа от холода, сидели в доме японского рыбака вокруг печки, которая не могла их согреть. Необходимо было согреться изнутри, и Дзин Гэнъитиро налил им крепкой водки-сётю, после чего люди стали мало-помалу приходить в себя.

К вечеру 12-го ветер стих, немного распогодилось, и с «Индигирки» увидели берег и людей, которые махали руками. Один из моряков стал подавать сигналы флажками. С берега ответили. Люди насторожились, не зная, чего ожидать. Моряк успокоил их, сказал, что идет спасение. Все повеселели, хотя основательно замерзли. На другой день, 13 декабря, волнение немного успокоилось, и Танабэ Риити приказал капитану судна «Сосуй-мару» Домо-ну Мицуо вывести его в море, не дожидаясь рассвета. Он брал на себя всю ответственность за безопасность судна и готов был сделать себе харакири в случае аварии.

В шесть утра на тонущем пароходе заметили огонек, который с каждой минутой делался ярче. Все в один голос зашумели: «Идет спасение!» Когда рассвело, увидели две шхуны, которые бросили якорь метрах в двадцати от «Индигирки» и стали задним ходом приближаться к пароходу. Сильная зыбь приподнимала их высоко над палубой. Кинули выброску, завели канаты. Объявили, что в первую очередь будут снимать женщин и детей, но в дальнейшем от этого отказались, ссылаясь на зыбь и на скорый приход другого бота. Какая это была мучительная погрузка! Обвязанных веревками людей приходилось по нескольку раз передавать туда и обратно, подгадывая удобный момент, чтобы спасенных не раздавило бортами.

Чуть позже подошел японский пароход «Карафуто-мару», вставший на якорь в одной миле от «Индигирки». Вместе с моторным спасательным ботом, подошедшим следом, они начали снимать людей. На двух шлюпках их переправляли на берег. Капитан велел радисту сообщить о крушении во Владивосток или Нагаево, что ему не разрешили. Команда сошла последней, но в трюмах еще оставалось около двухсот человек. Они не могли проникнуть наверх, т. к. судно лежало на борту и люки были залиты водой. Оказать им помощь можно было, только разрезав автогеном борт.

Капитан Лапшин тоже покинул свое судно и перешел на борт «Карафуто-мару», невзирая на то, что в трюмах погибшего судна, которым он командовал, оставались люди. Он даже не счел нужным предупредить их, что наверху известно об их существовании и что им будет оказана помощь. Просидев в беспомощном состоянии четверо суток, многие сделали вывод, что о них не знают. Из-за этого были случаи самоубийства: люди топились или перерезали вены.

В результате отчаянных усилий, прилагаемых японцами, с «Индигирки» сняли 311 человек. Их переправили на японский пароход, и вечером 13 декабря он пришел в порт Вакканай. Там капитан заявил агенту парохода «Карафуто-мару» и начальнику портовой полиции, что необходимо немедленно послать на «Индигирку» моторный бот с автогенным аппаратом для спасения оставшихся людей. Японцы пообещали сделать это утром 14 декабря, но шторм продолжался, и помощь ушла только через два дня. В корпусе судна было проломано отверстие, через него помогли выбраться 28 пассажирам, у которых оставались силы ухватиться за спускаемые японцами концы. Слабосильные и больные, не способные удержаться, были обречены на гибель. Но и из 28 спасенных один вскоре умер. До четвертого трюма так и не добрались…

Как пример бесстрашия японцев можно назвать поступок Дзина Гэндзо, Сато Коитиро и их товарищей. В одних набедренных повязках (фундоси), обвязав головы жгутом из полотенца (хатимаки), они добрались по ледяному и бурному морю до «Индигирки» на лодках. Разбив иллюминатор и проникнув через него в трюм, они спасли трех человек. Их выхаживали у Хосоя Дзинъси-ро, председателя рыбопромышленного кооператива, затем из порта Тирайбэцу спасенных доставили в порт Эсаси на судне «Рюхо-мару». Остальных 25 человек, которые были спасены в тот же день судами «Сосуй-мару» и «Саньё-мару», привезли в порт Эсаси. Там им оказали медицинскую помощь, после чего отправили по суше в Отару, куда на судне «Карафуто-мару» были доставлены и 402 человека, спасенных в первые дни.

Как только встали к причалу, на судне появился советский консул Тихонов. Ходили слухи, что он подкупил лодочника, который подвез его ночью и скрытно высадил. Тихонов обошел русских и передал команду уничтожить все документы, партийные и комсомольские билеты, чтобы при обыске они не попали в руки японцам. Заключенным он велел представляться рабочими «Дальрыбопродукта»: мол, при пересуде им это зачтется. При высадке японцы обыскивали спасенных, но очевидцы вспоминают, что это делалось не очень тщательно.

Разместили всех в красивом здании. Японцы, проявляя заботу о жертвах кораблекрушения, прислали врачей, представителей Красного Креста. Приходило много делегаций. Когда жители узнали, что среди спасенных есть дети, стали приносить им одежду, обувь, игрушки. «Японские женщины тянулись к малышам, — вспоминал очевидец. — Со стороны смотришь — словно это ее ребенок, родной. Целые сутки готовы были детей носить на руках. Многие сфотографировались с нашими ребятишками». Японцы потребовали составить список всех спасенных. По данным японских газет того времени и другим материалам, из общего количества людей, находившихся на борту «Индигирки», удалось спасти 428 человек, в том числе 35 членов команды. Погибли 745 человек, включая четырех из судоэкипажа.

Японцы предложили русским побывать в городе, но советский консул Тихонов отсоветовал: мол, всякое может быть. «Однажды он нам показал на полицейских, играющих в карты, и предупредил: «Вы меньше язык распускайте, они все понимают, а по-русски лучше вас говорят». После этого нас как парализовало. Люди даже к двери, что на улицу вела, перестали подходить. Однажды Тихонов нам сказал: «Скоро вас на допросы будут вызывать, говорите, что ничего не знаете. Станут папиросу предлагать — не берите. Отпечатки пальцев останутся, потом неприятности будут». И еще он сказал, что мы счастливо отделались. Вот месяц назад в связи с хасанскими событиями японцы наш пароход арестовали, тоже с рабочими с промыслов, так целый месяц их в тюрьме продержали. И вот как-то после обеда меня вызывают на допрос. Я зашел в комнату. Там было два человека. Японец, сидевший за столом, приветливо привстал, поклонился и предложил сесть. Говорил по-русски чисто, без акцента. Подал мне коробочку с папиросами. Я вспомнил нашего консула и говорю: «Не курю». И действительно, я в жизни никогда не курил. Японец меня спрашивает, что писали наши газеты о событиях на границе у Хасана. Отвечаю, что все это время был на рыбозаводе, а на рыбалку газеты не привозили. Спрашивали меня, знаю ли я грамоту, служил ли в армии, интересовались, какой глубины речка Тауй, есть ли на ней пирсы. На все отвечал: неграмотен, не служил, на реке никогда не был».

Наконец, в Отару пришел пароход «Ильич», чтобы забрать спасенных и прах погибших. Японцы пояснили, что еще не всех кремировали, и они не могут вручить урны с прахом для родственников. Всех посадили в автобусы, и большой колонной медленно проехали по улицам города. Русские во все глаза смотрели по сторонам: только сейчас они увидели Японию. В витринах магазинов были выставлены мясные туши, окорока, колбасы, разные фрукты. Потом на «Ильиче» один из работников торгпредства высказал мнение, что японцы специально устроили такую выставку. Сами они жили впроголодь, рис по крупинкам делили, а продукты из Токио привезли, чтобы русских ввести в заблуждение насчет истинного положения дел в стране. Так ли это было на самом деле, сказать трудно, но в спасении пассажиров и экипажа «Индигирки» японцы проявили самые лучшие качества: сострадание, великодушие, готовность помочь.

На «Ильиче» спасенных доставили на родину. 26 декабря 1939 г. пароход прошел остров Аскольд, где его встретил небольшой ледокол «Казак Поярков». С него на борт «Ильича» перешли несколько командиров НКВД и около пятидесяти солдат. Пассажиров «Индигирки» загнали в трюм, поставили часовых. К причалу Владивостока судно встало в полночь. У сходивших на берег не было ни документов, ни денег. Как вспоминали очевидцы, ущерб потерпевшим так и не возместили. Не было им и доверия со стороны НКВД: подозревали, что японцы могли завербовать кое-кого из спасенных в шпионы. Ходили слухи, что дети, которых спасли, вскоре все умерли: сказались переохлаждение и нервное напряжение.

15 января 1940 г. арестовали Н. Л. Лапшина и В. Л. Песковского, а 13 февраля — Т. М. Крищенко и И. П. Копичинского. Лапшин и Копичинский признали себя виновными полностью, Песковский и Крищенко — частично. Дело рассматривал военный прокурор. Причиной катастрофы назвали непрофессионализм капитана Лапшина, ранее работавшего в совершенно ином навигационном районе. Согласно протоколу, незнание района плавания капитаном Лапшиным подтверждается тем, что он вышел в рейс в ненавигационный период с двумя штурманами, причем, когда старший штурман ушел с судна до выхода в рейс, Лапшин возложил его обязанности не на второго помощника Песковского, а на третьего помощника Крищенко, вчерашнего матроса, только что закончившего краткосрочные курсы штурманов малого плавания. Кроме того, не открыв поворотный маяк «Анива», то есть не зная точку поворота, не определив изобату, капитан проложил курс на пролив. Наконец, при ограниченной видимости и проходящих зарядах снежной пурги он допустил, что увиденные всполохи огня — это маяк Камня Опасности. В итоге Лапшина приговорили к высшей мере наказания, Копичинский и Песковский получили по 10 лет исправительно-трудовых лагерей и Крищенко — пять лет.

Безусловно, в причинах крупнейшей на Дальнем Востоке аварии нужно винить сталинский режим. Но и на членах экипажа «Индигирки» лежит вина за гибель огромного числа пассажиров: они попросту сбежали с судна, оставив на нем гибнущих людей. Из экипажа погибли четверо — те, кто в панике первыми покинули судно. Никаких официальных сообщений о гибели «Индигирки» не последовало ни в СССР, ни в Японии: судно принадлежало Советскому Союзу, который воспринимался в Японии как враждебная страна. Японцы передали советским властям прах всех погибших. Остается только догадываться о том, что было дальше. Вероятней всего, прах захоронили в братской могиле на Морском кладбище Владивостока, но никаких свидетельств этого пока не найдено.