Ненаглядные наши критики

Ненаглядные наши критики

У Тургенева, по собственному признанию, было только два истинных друга: в России — Белинский, а во Франции — Гюстав Флобер.

Итак, Белинский. Неистовый Виссарион, «отец русской интеллигенции», как считал Сергей Булгаков. Вроде бы чистых русских кровей. Отец — священник из села Белынь Пензенской губернии. Отсюда и фамилия, правда, в студенческие годы Виссарион Белинский ее «смягчил»: не Белынский, а Белинский. Мать — Мария Иванова, дочь матроса. Стало быть, классик критической мысли — русак. Не будем спорить. Только вот потомки Белинского все испортили: покинули Россию и укатили жить в Грецию. Туда отправилась вдова с дочерью Ольгой. Внуки и правнуки Белинского и теперь живут в Афинах.

Виссарион Белинский — весьма интересная фигура с точки зрения российских проблем. Он, например, считал, что «наш век есть по преимуществу век рефлексий». Таким был XIX век, нисколечко не изменился XX, и в XXI век мы входим, рефлектируя нещадно. Гейзеры чувств! Фонтаны слов!..

«Во мне развилась какая-то дикая, бешеная, фанатическая любовь к свободе и независимости человеческой личности… — писал Белинский Боткину в письме от 28 июня 1841 года. — Я понял и французскую революцию… Понял и кровавую любовь Марата к свободе… Гегель мечтал о конституционной монархии, как идеале государства: — какое узенькое понятие! Нет, не должно быть монархов… Люди должны быть братья».

Свои горячительные идеи Белинский излагал на бумаге. Белинский, по выражению Вяземского, «не имея возможности бунтовать на площадях, бунтует в журналах». Ну, и — это уже как считал Розанов — в конечном счете поджег Россию. Россия была горюча, и текстом могли ее поджечь.

Пророк и учитель для многих, Белинский ошибался, противоречил себе, менял свои точки зрения. «У него шаткий ум», — отмечал Юлий Айхенвальд. И продолжал: «Белинский повинен в том, что русская культурная традиция не имеет прочности, что бродит и путается она по самым различным дорогам…» Ну, и далее Айхенвальд разделывает Белинского под орех: «Рассудок несамостоятельный… Рыцарь только на час» и т. д.

Белинский высказал мысль, что «…настало для России время развиваться самобытно, из самой себя».

Оригинальная ли это мысль? Или заимствованная? Но, впрочем, не столь уж и важно.

Еще один пророк России — Николай Чернышевский (русский, без всяких примесей?): запутался в личной жизни, многое прощал своей жене Ольге Сократовне и невозмутимо писал роман «Что делать?».

«Великий мыслитель», «социалистический Лессинг» — так называли Чернышевского Маркс и Энгельс. Любил Чернышевского и Владимир Ильич. Крупская утверждала, что «между ним и Чернышевским было очень много общего».

В советские годы ученикам в школе все уши прожужжали: Чернышевский — революционный демократ. Ах, «Что делать?»! А какой замечательный сон приснился Вере Павловне!… и т. д. Короче, из Чернышевского сотворили миф. Создали культовую личность, впрочем, как из Феликса Дзержинского, Николая Островского и Павлика Морозова. Каждая власть выдвигает своих героев, ну а советской были крайне нужны именно такие, как Николай Гаврилович и ему подобные: великие разрушители и великие жертвенники одновременно. Сжечь себя во имя большой идеи! Уже в поздние советские времена подобная идея даже воплотилась в массовой песне: «Раньше думай о родине, а потом о себе…»

Но вот миф разрушен. Пыль осела. И что же осталось от Николая Гавриловича Чернышевского? Стилистически бездарный и художественно слабый роман «Что делать?». Сотни пламенных статей и угарных прокламаций, призывающих к бунту и топору. Да еще критика национального характера. «Жалкая нация, жалкая нация! — нация рабов, — снизу доверху, все сплошь рабы», — думал он и хмурил брови». Это — Волгин из романа Чернышевского «Пролог».

И еще у Чернышевского в статье «Апология сумасшедшего» есть любопытная характеристика: «…в каждом из нас маленький Наполеон или, лучше сказать, Батый. Но если каждый из нас Батый, что же происходит с обществом, которое состоит из Батыев?..»

Что происходит? Происходит произвол, «азиатчина», «Ташкент», про который Салтыков-Щедрин сказал: «Ташкент — страна, лежащая всюду, где бьют по зубам».

Ну ладно, не будем отвлекаться, а то мы так и до Чечни дойдем. Кто там на очереди из могучих критиков? Александр Герцен, смелый вольнодумец, взрыватель общественного мнения, «патетический в своем западничестве», как заметил Мандельштам. Мать Герцена — Генриетта Луиза Гааг в 16-летнем возрасте была вывезена из Штутгарта богатым русским барином Иваном Яковлевым, когда тот от скуки разъезжал по Европе и встретил там приглянувшуюся ему молоденькую немочку. Но немочку ли? Розанов утверждал, что «мать Герцена была еврейкой»; «Герцен был удивительно талантлив: но, конечно, все черты его характера и таланта, и вся роль его чисто и типично еврейские…»

Может быть, может быть… Неоспоримо одно: Герцен — гремучая смесь Востока и Запада. Герцена, пожалуй, больше других писателей тревожила судьба России.

«…Россия — отчасти раба и потому, что она находит поэзию в материальной силе и видит славу в том, чтобы быть пугалом народов».

Еще цитата:

«Мне всякий раз становится не по себе, когда я говорю о народе.

В наш демократический век нет ни одного слова, смысл которого был бы так извращен и так мало понятен. Идеи, которые связываются с этим словом, по большей части неопределенны, исполнены риторики, поверхностны. То народ поднимают до небес, то топчут его в грязь. К счастью, ни благородное негодование, ни восторженная декламация не в состоянии выразить верно и точно понятие, обозначенное словом «народ»: народ — это мощная гранитная основа, скрепленная цементом вековых традиций, это обширный первый этаж, над которым надстроен шаткий балаган современного политического устройства…»

^{(из статьи «Русское крепостничество»).}

Хлестко писал Герцен. И звучно бил в свой «Колокол». Многие из его современников считали Герцена изменником России, попрекали в том, что он не любит своей родины, которая его вскормила, укоряли за то, что не хочет возвращаться с Запада домой. На последнее обвинение Герцен отвечал: «…Я остаюсь здесь не только потому, что мне противно, переезжая через границу, снова надеть колодки, но для того, чтоб работать. Жить сложа руки можно везде; здесь мне нет другого дела, кроме нашего дела».

Своим обвинителям Герцен бросал: «Да, я люблю Россию… Но моя любовь — не животное чувство привычки; это не тот природный инстинкт, который превратили в добродетель патриотизма; я люблю Россию потому, что я ее знаю, сознательно, разумно. Есть также многое в России, что я безмерно ненавижу, всей силой первой ненависти. Я не скрываю ни того, ни другого…»

Любопытно, что в 1995 году русские патриоты издали два тома сочинений «…Из русской думы», в которой представлены многие мыслители, от Пушкина до Бахтина. Но… нет Герцена. Очевидно, Ганичев и его единомышленники до сих пор считают, что Александр Иванович Герцен — фигура не русская. И не он бил в «Колокол», и не он задал чисто русский вопрос «Кто виноват?».

Остается вздохнуть и вспомнить слова Герцена: «Гений — роскошь истории».

А кто был другом Герцена и вместе с ним давал знаменитую клятву на Воробьевых горах и сдержал ее: всю жизнь они оба боролись за свободу народа? Николай Огарев.

Если говорить о национальных корнях Огарева, то они не совсем чистые (это не мое мнение, это любимые игры нынешних ревнителей чистоты крови, им подавай только чисто русское!..). Так вот, Николай Огарев — дальний потомок выходца из Золотой Орды мурзы Кутлу-Мамета, прозванного Огарь. Это по линии отца. Мать поэта, публициста и революционного деятеля из рода Баскаковых (не тюркских ли кровей?). Воспитывали маленького Николя гувернантки француженка Ноэль и англичанка Гарсетгер.

О революционной деятельности Огарева говорить не будем, укажем лишь, что он вместе с Герценом выпустил итоговый сборник «Русская потаенная литература XIX столетия» (Лондон, 1861). Вспомним и любовную лирику:

Вблизи шиповник алый цвел,

Стояла темных лип аллея…

Замечательные слова, и не случайно они покорили Ивана Бунина, но о нем речь впереди. А мы тем временем вспомним главу философского кружка, сыгравшего большую роль в идейной жизни России 30-х годов XIX века, поэта Николая Станкевича. Как писали в советские времена, в кружках Станкевича и Герцена, «отыскивая пропавшие» после 1825 года «пути мысли», вызревала «Россия будущего».

Ну, и пришла эта «будущая» Россия. Интересно, как бы к ней отнеслись Герцен со Станкевичем?

К сожалению, у меня нет возможности по каждой персоналии лезть в архивы и копаться в родословных. Я лишь даю ориентиры, и пусть другие, более ретивые, продолжат начатое мной исследование.

Итак, Станкевич. Фамилия явно польская. Мать его, как написано в одной биографии, дочь врача Крамера. Был ли врач Крамер русским? Наивный вопрос.

Герцен, Станкевич — явные западники, а вот вспомним фигуру другого направления — Александра Ивановича Кошелева, славянофила старшего поколения, публициста, журналиста, мемуариста, общественного деятеля. Кошелев неоднократно заявлял, что «путь Герцена, его средства, слова и пр. никогда не будут одобрены мною». Задолго до Солженицына, с его идеей, как нам обустроить Россию, Кошелев написал статью «В чем мы всего более нуждаемся?» Одно из его предложений: резко ослабить высшую бюрократию, оскудевшую нравственно и умственно… Когда это было предложено? В 1871 году. Однако!..

Лично мне Кошелев интересен своей фразой: «Всегда любил Россию, но, посетив «гнилую Европу», я обожаю свое отечество».

Непримиримый критик Запада. Самое смешное, что его мать Дарья Николаевна, — дочь обрусевшего французского эмигранта. Стало быть, наш славянофил Кошелев — почти француз?..

Свободно с детства говорил по-французски Дмитрий Писарев, яркая звезда российской критики. Хотя что в этом удивительного? Дворяне почти все знали французский. У генеалогического древа Писарева явно западные корни. Род Писаревых происходит от Семена Писаря, выехавшего из Польши в первую половину XV столетия для службы у князя Василия Темного.

«Хрустальная коробочка», как звали Дмитрия Писарева в детстве, со временем стала железным прутом, которым критик нещадно бил по спине отечественной литературы. Писарев породил идею «ультиматума»: подвергать все тотальной критике. «Ультиматум» и стал девизом русского «нигилизма». Все подвергнуть критике и все осмеять! Эстетика разрушения. Смеясь над эстетикой, Писарев в один ряд выстраивал водку, музыку, слоеные пирожки, живопись, кулинарное искусство и бильярд. Не по этому ли принципу монтируются нынче клипы на телевидении?..

Но не будем бродить в литературоведческих джунглях а ля Писарев. Лишь цитата из творчества критика: «Русская жизнь в самых глубоких своих недрах не заключает решительно никаких задатков самостоятельного обновления: в ней лежат только сырые материалы, которые должны быть оплодотворены и переработаны влиянием общечеловеческих идей…»

И еще одна сверхточная по наблюдательности выдержка: «Только сытые люди могут быть свободными гражданами; толпа голодных… пойдет за тем человеком, который покажет ей… кусок хлеба».

Как знать, что написал бы дальше Писарев? Он утонул в 27 лет. Некрасов, обращаясь к троюродной сестре Писарева Марко Вовчок, писал:

Не рыдай так безумно над ним,

Хорошо умереть молодым…