Предательство

Предательство

Если бы Евпатор не бредил своим походом в Италию, а остался на Боспоре, укрепил свою власть, вложил в экономику страны привезенное с собой золото и занялся внутренними проблемами региона, то возможно, что его дальнейшая судьба сложилась бы иначе. От Северного Причерноморья до Рима очень далеко, а отражать вражеские экспедиции Митридату было вполне по силам, поскольку он смог бы теперь опираться на отряды скифов и сарматов, как это делал и раньше. Трудно сказать, почему такой реалист, как Митридат, оказался в плену иллюзий, — похоже, что ненависть к Риму завладела всем его существом, и он просто не мыслил своей дальнейшей жизни без борьбы с ненавистным врагом, который отнял у него все. Но, тем не менее, невзирая на это, он узнал о заговоре своего сына Фарнака и принял меры: участников схватили, пытали и казнили. Причины, побудившие Фарнака, любимого сына Евпатора, которого царь провозгласил своим наследником, пойти против отца, Аппиан обозначает как-то невнятно, страх похода в Италию, страх перед римлянами, возможность потерять власть в случае поражения Митридата. Но у римского историка, когда он перечисляет все вышеизложенные обстоятельства, есть многозначительное замечание: «или же потому, что у него были другие мотивы и соображения». А соображения могли быть такие, что, видя, как отец потерял опору в войсках и в народе, сын мысленно примерил на себя диадему и пришел к выводу, что ему она подходит больше. Момент для переворота был на редкость удачный, популярность Митридата, как это ни невероятно звучит, упала настолько низко, что свалить его не представлялось сложным делом, а потому Фарнак и решился. Но не повезло, был схвачен и заключен в темницу, а шансов выбраться оттуда живым у него было немного: как отец карает изменников-сыновей, Фарнак знал не понаслышке. Но дальше произошло неожиданное: «Менофан убедил Митридата, что не следует, собираясь уже в поход, казнить еще так недавно столь ценимого им сына; он сказал, что подобные перемены — результат войны, с прекращением которой и все остальное придет в порядок. Убежденный им, Митридат согласился на прощение сына» (Аппиан). Очень интересный аргумент привел Менофан, заговорив с царем о прекращении войны, о которой тот бредил последнее время, причем заговорил, явно не опасаясь последствий за такое предложение. А сказал он это скорее всего потому, что знал о намерении Митридата поход отменить и заняться внутренними проблемами, без решения которых движение в Италию было невозможным. И Евпатор потому и согласился со стратегом, что ясно увидел безнадежность такой попытки, но о том, что похода не будет, скорее всего, знал пока очень ограниченный круг лиц. И это имело роковые последствия.

* * *

О Фарнаке, сыне царя, Аппиан отозвался довольно нелицеприятно: «так низкая душа, получив прощение, оказывается неблагодарной». И действительно, едва оказавшись на свободе, царевич ринулся продолжать интригу, он побежал в лагерь римских эмигрантов и стал запугивать их походом в Италию. Именно эти римляне и были в данной момент той силой, на которую мог рассчитывать Митридат, они полностью зависели от Евпатора, а потому Фарнак и распинался перед ними, давая массу всяких гарантий и обещаний. И в итоге ему удалось склонить их на свою сторону, а после его люди разбежались по всем военным лагерям подготавливать выступление. И едва наступило утро, как вооруженные толпы солдат двинулись к Пантикапею, где их уже поджидали участники заговора. Испуская громкие крики, войска вломились на улицы столицы и продолжили движение к Акрополю, а пламя мятежа уже распространялось по всему городу, восставших поддержал флот, и моряки приветствовали их восторженными криками. Причем многие из тех, что маршировали по улицам Пантикапея, не знали о заговоре ровным счетом ничего, и, думая, что это только они не в курсе дела, стихийно присоединялись к своим товарищам по оружию.

А что же в это время делал царь и какие он принимал меры, чтобы спасти ситуацию? А никаких не предпринимал, Митридат в это время просто спал и не чуял беды, а когда его разбудили крики мятежников, то было уже поздно — большинство его гвардейцев перешло на сторону Фарнака. Но Евпатор всю свою жизнь ходил по лезвию бритвы, и страх был ему неведом; вскочив на коня, он поехал прямо в ряды восставших, надеясь переговорить с ними, узнать, чего они хотят, и урегулировать все вопросы. Однако пожар бунта разбушевался уже настолько, что его было не потушить: «Хотим, чтобы царем был его сын, молодой вместо старого, отдавшегося на волю евнухам, убившего уже многих своих сыновей, предводителей и друзей» — такими криками встретило войско Митридата, а затем солдаты с мечами в руках ринулись на царя. Под их ударами пал его конь, но сам Евпатор сумел прорваться на Акрополь, где немногие оставшиеся ему верными воины личной охраны закрыли ворота и заняли позиции на укреплениях. Царь поднялся на стену и с нее увидел всю бушующую внизу толпу — несколько раз он посылал вестников к сыну, требуя себе право безопасного выхода, но Фарнак хранил молчание. И тогда Митридат понял, что его царствование закончилось, а потому, опасаясь, что сын-предатель выдаст его римлянам на позор и поношение, решил уйти из жизни так, как и подобает царю. Поблагодарив своих телохранителей за верную службу, он их отпустил, а сам, достав яд, который носил с собой в рукоятке меча, приготовился свести счеты с жизнью.

Две царские дочери — Нисса и Митридатис, просватанные за царей Кипра и Египта, потребовали у отца яда и для них, заявив, что хотят умереть раньше его. Евпатор разбавил отраву, смешал, и дал дочерям. Пожалуй, вряд ли бы нашелся в это время в ойкумене человек, который разбирался в ядах лучше Митридата. Царь был не только практиком, но и теоретиком науки об отравляющих веществах, лично написав работу по этой теме. Яд подействовал на Ниссу и Митридатис моментально, а за ними осушил кубок и Евпатор, чтобы отрава подействовала на него быстрее, он принялся быстро ходить по покоям, но случилось неожиданное — яд не действовал! А все дело было в том, что за долгие годы царь постоянно принимал противоядия, опасаясь быть отравленным, и в итоге сделал свой организм невосприимчивым к ядам. И теперь, расхаживая по покою, он пребывал в некоторой растерянности — как быть дальше? Выручил командир галльских телохранителей царя Битоит, который оказался рядом, — по приказу Митридата он пронзил царя мечом. То, что его повелитель предпочел смерть позору, было понятно кельту Битоиту и вызывало у него уважение, так поступали доблестные галльские воины, не желавшие оказаться в руках своих врагов. Последними словами Евпатора были: «Самого же страшного и столь обычного в жизни царей яда — неверности войска, детей и друзей — я не предвидел, я, который предвидел все яды при принятии пищи и от них сумел уберечься» (Аппиан).

* * *

«Так умер Митридат, в шестнадцатом колене потомок персидского царя Дария Гистаспа, в восьмом — того самого Митридата, который отпал от македонян и захватил власть над понтийским царством. Он прожил 68 или 69 лет, из них 57 лет он был царем. Власть перешла к нему, когда он был сиротой. Он подчинил себе соседние варварские народы, и из скифов ему повиновались многие; с римлянами он упорно вел 40 лет войну, в течение которой он часто овладевал Вифинией и Каппадокией; он сделал вторжение в Азию, Фригию, Пафлагонию, Галатию и в Македонию; напав на Элладу, он совершил много великих деяний; над морем он властвовал от Киликии до Ионийского моря, пока, наконец, Сулла не запер его опять в его родовом царстве, после того как Митридат потерял войско в 160 000 человек. Испытав даже столь жестокое поражение, он без большого труда вновь был готов к войне. Он вступал в сражения с лучшими из предводителей; хотя он потерпел поражение от Суллы, Лукулла и Помпея, но часто он и над ними имел большие преимущества и победы. Люция Кассия, Квинта Оппия и Мания Аквилия он взял в плен, возил с собою по всем городам, пока, наконец, первого он не казнил, так как он был виновником войны, а двух последних вернул Сулле. Он одержал победы над Фимбрией, Муреной, консулом Коттой, Фабием и Триарием. Духом он, даже в несчастиях, был велик и не поддавался отчаянию. Он не оставлял ни одного пути, чтобы не попытаться напасть на римлян, даже будучи побежденным. Он вступал в соглашения с самнитами и кельтами, отправлял посольства и к Серторию в Иберию. Раненный часто врагами или по злому умыслу кем-либо другим, он даже в этом случае не прекращал (предприятия), хотя и был уже стариком. Действительно, ни один из заговоров от него не скрылся, даже последний, но, по собственной воле оставив его без внимания, он погиб от него: так низкая душа, получив прощение, оказывается неблагодарной. Он был склонен к убийству и свиреп по отношению ко всем; он убил свою мать и брата и из своих детей трех сыновей и трех дочерей. Телом он был крупен, насколько можно судить по оружию, которое он послал в Немею и в Дельфы; крепок настолько, что до самого конца ездил верхом, мог кидать копья и проезжать в день тысячу стадий, меняя на известных расстояниях лошадей. Он правил колесницей, запряженной сразу 16 лошадьми. Он любил эллинскую культуру, поэтому он знал и выполнял эллинские религиозные обряды; любил и музыку. Будучи столь благоразумен и вынослив, он имел только одну слабость — в наслаждениях с женщинами» (Аппиан).

* * *

Смерть своего самого страшного врага со времен Ганнибала в Риме встретили с ликованием, а в лагере Помпея, где еще не успели соорудить возвышение для полководца, легионеры, услышав, что гонец привез важное известие, набросали в одно место седел, и залезший на эту кучу Великий сообщил о гибели Митридата. Так же он известил войско о том, как все это произошло, и что новый царь Фарнак отныне друг и союзник римского народа. «Эта весть, как и следовало ожидать, чрезвычайно обрадовала войско; воины приносили жертвы и устраивали угощения, как будто в лице Митридата погибли десятки тысяч врагов» (Плутарх). А новоявленный друг и союзник римского народа Фарнак продолжал делать свое подлое дело — тело отца отправил в Понт к Помпею, а также выдал и тех, кто был наиболее последовательным во вражде к Риму. Когда Великий Помпей прибыл в Амис, то сразу отправился посмотреть на труп врага Республики, который там находился вместе с телами других членов царской семьи. Митридата сумели опознать лишь благодаря шрамам, поскольку, когда его бальзамировали, то забыли удалить мозг, но, как сообщил Плутарх, Помпей так и не рискнул взглянуть на него. По приказу римского полководца, тело Евпатора отослали в Синопу, где ему были устроены пышные похороны и захоронили в царской усыпальнице. Очень интересно то, как сам Помпей относился к своему врагу, «восхищаясь его великими подвигами, считая его лучшим из царей своего времени».

А что касается Фарнака, то впоследствии возмездие его настигло, — столь щедро одарив отца, природа отдохнула на сыне, и когда он решил, что настало время расширить свои владения, то забыл все договоры с Римом и вторгся в Понт. Имея вначале успех, он впоследствии был разгромлен легионами Цезаря (пришел, увидел, победил — это про него), бежал на Боспор, где и погиб в борьбе за власть с родственниками. А что касается Митридата, то он был последним великим эллинистическим царем, который встретился с сыновьями волчицы на поле боя; он знал взлеты и падения, великие победы и великие поражения — «но он вновь подымался на бой, еще более могучий и славный, становясь после неудач еще более грозным» (Юстин). Будучи прекрасным стратегом и тактиком, Митридат использовал в борьбе с врагами самые разнообразные способы ведения войны — от прямого столкновения на поле боя, когда все решается одним сражением, до скифской тактики изматывания и затягивания боевых действий. Но борьбу с Римом Евпатор проиграл, поскольку возможности Республики значительно превосходили возможности его державы, хотя при определенном раскладе он и имел шансы на успех. Однако сама личность царя, который стал легендой еще при жизни, произвела неизгладимое впечатление даже на его врагов и очень интересовала римских историков, — ведь именно благодаря их усилиям дошел его образ до наших дней, и из глубины веков доносится грозное имя Великого Воителя древности — Митридат!