Предательство в Мюнхене
Предательство в Мюнхене
Я попал впервые в страны Восточной Европы в качестве иностранного корреспондента в мае 1934 года.
Даже столь неопытному наблюдателю, как я, не мог не броситься в глаза резкий контраст между богатством и нищетой в этих странах.
Когда я теперь вспоминаю свое довоенное пребывание в этих местах, бывших ареной ожесточенных раздоров, передо мной вновь возникают эти яркие картины контраста. Ошеломляющая роскошь будапештских купален Геллерта встает рядом с одетыми в лохмотья жителями городских окраин; семейное торжество в богатом имении близ Тиссы вспоминается мне всегда одновременно с убогими жилищами безземельных крестьян. Я помню всю пышность Эстергомского собора, резиденции венгерских кардиналов на высоком берегу Дуная, и помню пощечину, которой мой гостеприимный хозяин, папский камергер, наградил слугу, уронившего вилку.
Мне вспоминается Венгрия, изобилующая продовольствием, и Венгрия голодающая; Чехословакия, экспортирующая во все концы света товары широкого потребления, и полтора миллиона безработных чехов. Мне вспоминается прелестная усадьба, с цветущим садом, где жили английские управляющие Трепчанских рудников в Сербии, и изможденные лица измученных малярией рабочих, только что кончивших смену. Я помню вызывающую роскошь и безумную расточительность и помню дух угрюмого недовольства, которым, казалось, был пропитан самый воздух в рабочих кварталах Уйпешта, Панкраца и Винер-Нейштадта.
Правительства юго-восточных европейских государств, превращенных под англо-французским влиянием в форпосты против большевизма, продолжали держаться весьма холодно по отношению к Советскому Союзу, даже когда всем уже стало ясно, что нельзя рассчитывать на помощь ни Франции, ни Англии. Когда наиболее трезвые государственные деятели, видя растущую германскую опасность, встали на путь переговоров с Москвой, господствующий класс делал все возможное, чтобы сорвать эти переговоры. Применялись всякие меры, чтобы скрыть от рабочего класса правду о Советском Союзе, из боязни, как бы народные требования подлинного союза с Россией не привели к необходимости изменения политического курса.
Разъезжая по странам, граничащим с Советским Союзом, народы которых всегда относились к России с горячей симпатией, я встречал там у правящих кругов почти такое же предубеждение, как и в Англии. Католическая церковь в Словакии и униатская в Закарпатской Украине проповедовали ярую нетерпимость по отношению к Советскому Союзу.
* * *
В 1937 году, когда шла битва за Мадрид, я слышал отголоски этой битвы в промышленных пригородах Вены, на митингах в Братиславе, в деревушках Моравии и даже в мирном провинциальном городке Южной Англии, где я проводил свой отпуск. И везде испанская война неизбежно вызывала обострение классовых противоречий. В интернациональные бригады записывались те, кто уже прошел школу борьбы за интересы рабочего класса на политической арене своей страны.
В старом английском городке, дремлющем под стенами готического замка в Сассексе, мало кто имел возможность изо дня в день следить за ходом испанских событий, но рабочие этого района Англии применяли испанские уроки в своих условиях.
В этом мирном городке узнали, что пилот английского самолета, который взялся доставить Франко с Канарских островов в Испанское Марокко и тем помог ему совершить нападение на молодую Испанскую республику, принадлежал к местному дворянству. В тот вечер шло очередное собрание местного кооперативного общества, созванное по какому-то пустяковому поводу, касавшемуся лавочки на базарной площади. Присутствовало на собрании человек десять-двенадцать: старая миссис Эллиот, которая никогда не читала газет и все интересы которой до этого времени были сосредоточены на ее фруктовых деревьях и здоровье ее многочисленных внуков; два или три железнодорожника, твердо придерживавшиеся лейбористских взглядов и исправно посещавшие все собрания своей низовой организации; интеллигентная чета, живущая не по средствам и поэтому не вылезающая из долгов, да кучка домашних хозяек из числа любительниц посудачить у водопроводной колонки.
Но в этот вечер собрание приняло неожиданно оживленный характер. Битва за Мадрид переместилась в Сассекс. Говорили о притеснениях, мелких и крупных, которые приходилось терпеть от помещика, жаловались на местные власти, на плохое состояние школы и больницы. И все пришли в боевое настроение. Все поняли, что борьба испанского народа — это их борьба и что летчик, доставивший Франко к его африканскому трамплину, — их враг.
Шесть лет спустя над городком Сассекс появился другой летчик. Он шел с моря на бреющем полете и сбросил груз бомб, которые уничтожили школьное здание. Около сорока детей было убито, в том числе один из внуков миссис Эллиот.
* * *
Чехословацкий кризис 1938 года не нашел в Англии столь непосредственного отклика, как война в Испании. Общественное мнение было введено в заблуждение английским правительством. Агенты этого правительства в Праге знали, что патриотические чувства большинства чехов оскорблены мыслью о капитуляции перед Гитлером, но они знали и то, что те, кто представляет могущественное влияние банков и тяжелой промышленности, ставят на первый план свои личные интересы и готовы согласиться с потерей национальной независимости. В конце концов правительству Чемберлена не составило особого труда убедить английский народ, что чехи вполне сочувственно относятся к политике умиротворения Гитлера.
Наиболее важным фактором, определявшим отношение широких кругов англичан к чехословацким событиям 1938 года, явилась лживая пропаганда, которая непрерывно велась в Англии в отношении Советского Союза. Попустительство большинства правящего класса по отношению к германскому фашизму сопровождалось усилением кампании, целью которой было скрыть от масс действительную мощь Советского Союза. Я в то время работал в Англии и видел, что неосведомленность народа относительно истинного положения вещей используется точно так же, как она много лет использовалась в Восточной Европе и на Балканах для того, чтобы раздуть представление о могуществе местных реакционных правительств.
Одни из организаторов этой кампании были просто-напросто глупцами, ослепленными классовыми предрассудками и охотно принимавшими на веру донесения военных атташе английских посольств в Европе, которые утверждали, что Красная Армия слаба и что Россия — четверторазрядная военная держава.
Другие не разделяли этого мнения, однако и они допустили просчет, полагая, что Россия хоть и угрожающе сильна, но все же менее сильна, чем Германия. Впрочем, обе эти группы сходились в общем стремлении скрыть от английского народа правду о Советском Союзе и о его дружеском отношении к Чехословакии.
Нельзя сказать, что это им удалось полностью. Я помню, как живо реагировали англичане на передовую статью, появившуюся в известной английской газете «Дейли миррор» после того, как было подписано Мюнхенское соглашение.
«Что же Россия? Полное молчание. Неужели мы обходим эту могущественную страну, поддержкой которой мы так дорожили всего лишь двадцать четыре часа назад?» — спрашивала газета.
* * *
В те дни у меня произошла встреча с одним стариком-англичанином, который со все возрастающей тревогой следил из своего загородного дома за развитием англо-советских отношений. Ему часто приходилось бывать в царской России. В отличие от большинства англичан, имевших связи с дореволюционной Россией, он продолжал без всякого предубеждения интересоваться жизнью Советской России.
«Я вижу, — сказал он, — что у нас не гнушаются никакими способами подтасовки и фальсификации, когда дело касается этой страны. Если достижения Советов настолько очевидны, что отрицать их нельзя, тогда наша печать старается их высмеять и преподнести публике только жалкую пародию на истину. Когда в чем-нибудь проявляется сила Советского Союза, сейчас же находятся люди, которые изображают это в виде опасности; а чуть покажется им какой-нибудь признак слабости — они спешат сделать идиотский вывод о близком крушении советской власти.
У вас, как у журналиста-газетчика, есть долг перед вашей родиной. Поезжайте в Россию. Познайте эту страну. Не верьте, что Россия какая-то «terra incognita», книга за семью печатями, «великая загадка». Все это лишь фразы, рассчитанные на одурачивание людей. Вы увидите, что эта великая страна с ее великодушным народом и выдающимися руководителями, не таясь, раскрывается перед вашими глазами — если только эти глаза не затуманены страхом или ненавистью.
Вы видели, что произошло в Мюнхене. Это результат незнания истинных сил России. Неужели вы думаете, что если бы наши люди хоть сколько-нибудь представляли себе действительные силы и намерения Советского Союза, они стали бы приветствовать зловещего джентльмена с зонтиком (Чемберлена. — Авт.), когда он вернулся с арены этой позорной капитуляции».
* * *
Выяснилось, что Англия вела чрезвычайно деятельную политику в период подготовки мюнхенской капитуляции, хотя апологеты этой политики и старались всячески уверить публику, что страна была бессильна противостоять требованиям Гитлера. Деятельность английского посла в Берлине сэра Невиля Гендерсона была, главным образом, направлена к тому, чтобы помочь Гитлеру достигнуть в Чехословакии намеченных целей. В журналистских кругах Лондона в роковое лето 1938 года ни для кого не было секретом, что сэр Невиль Гендерсон усиленно внушал своему министру иностранных дел лорду Галифаксу мнение, что гегемония Германии к востоку от Рейна — совершившийся факт, что «Центральной и Восточной Европе придется плясать под дудку Гитлера».
«Я всегда был убежден, что Австрия должна стать частью Германии, — писал он после аншлюса в марте 1938 года. — С Австрией теперь покончено… Но остается еще родственная проблема судетских немцев, а затем Данциг, урегулирование вопроса с Польшей и Мемель».
От своих чешских друзей в Лондоне я слышал, что английское правительство оказывало сильный нажим на Чехословакию, побуждая ее идти на все уступки в переговорах с судетско-немецким национальным меньшинством, хотя в Лондоне имелись достоверные сведения о том, что действующие по указке Гитлера судетские немцы будут непременно добиваться полного присоединения к рейху.
Спустя месяц после падения Австрии чехословацкая миссия в Лондоне узнала, что английский посланник в Праге Бэзил Ньютон выдвигал в министерстве иностранных дел аргументы в пользу включения Чехословакии в германскую орбиту, что, разумеется, означало разрыв ее союза с СССР и Францией. Подобно своему берлинскому коллеге Гендерсону, Ньютон настаивал, чтобы английское правительство говорило с Прагой как можно более решительным тоном, и 12 апреля 1938 года чехословацкий посланник в Лондоне был уведомлен лордом Галифаксом, что правительство Чехословакии должно взглянуть в глаза действительности и понять необходимость самых широких уступок немецкому национальному меньшинству.
В то же самое время английский министр иностранных дел посоветовал чехам не придавать слишком серьезного значения заявлению английского премьера Чемберлена относительно того, что из-за Чехословакии Великобритания может оказаться втянутой в войну. Таким образом, совершая прямое вмешательство во внутренние дела суверенной нации, требуя от нее максимальных уступок Германии, заведомо замышляющей полный разгром этой нации, британское правительство не стесняясь заявляло чехам, что им нечего надеяться на то, что Англия выполнит свое обещание помочь Чехословакии. А ведь это обещание должно было бы служить гарантией того, что если Гитлер нарушит достигнутое соглашение, он будет иметь дело с Англией, готовой в случае необходимости оказать Чехословакии вооруженную помощь.
* * *
Чешские дипломаты в Лондоне с нарастающей тревогой наблюдали все стадии подготовлявшегося здесь предательства. Пресс-атташе Ярослав Краус, у которого в Лондоне было много друзей среди журналистов, рассказывал им, что его правительству достоверно известно, что Конрад Генлейн, марионеточный вождь судетских немцев, с 1935 года получал деньги от германского правительства. Партия судетских немцев, с которой английское правительство весьма считалось, получала инструкции непосредственно от германского посольства в Праге.
От чехов же я узнал, что Геринг в своей беседе со шведским королем, происходившей в конце апреля, заявлял о «необходимости прогнать чехов в Россию, где им и место». Прогрессивные чешские чиновники (а таких в то время было немного) видели в Невиле Гендерсоне смертельного врага Чехословакии и усердного пропагандиста гитлеровских расистских идей.
Теперь из официальных английских документов видно, как верно было это мнение об английском после в Берлине. 22 июля 1938 года Гендерсон писал сэру Александру Кадогану:
«Д-ру Бенешу выгодно приписывать немцам и Судетам всякие козни, но я полагаю, что если быть строго беспристрастным, то надо признать в одинаковой мере виноватыми и чехов».
Английские дипломаты были заняты тем, что настойчиво склоняли чехословацкое правительство к максимальным уступкам. В мае лидер судетских немцев, гитлеровская марионетка Генлейн, приехал в Лондон, где его встретили, как встречают лишь государственных деятелей. «Мы, как всегда, расстались друзьями», — отметил сэр Роберт Ванситтарт, постоянный заместитель министра иностранных дел, после встречи с судетским нацистом.
Упорно оказывая поддержку Гитлеру в осуществлении его планов в Восточной Европе, английское правительство в то же время всячески старалось отмахнуться от какой-либо помощи Чехословакии; наоборот, оно расчетливо толкало ее к гибели. 25 мая 1938 года лорд Галифакс заявил чехословацкому посланнику в Лондоне, что о защите Чехословакии против немецкого нападения не может быть и речи. «Может ли Чехословакия, — спросил он, — занять нейтральную позицию?». «Занять нейтральную позицию» на деле означало порвать договор с Советским Союзом и войти в германскую государственную систему. Чехословацкий посланник в Англии господин Ян Массарик с тяжелым предчувствием доложил об этом своему правительству. «Ваша страна, — сказал он мне в те дни, — бросает нас прямо в пасть Гитлера».
Умиротворению Гитлера содействовали предатели из чехословацкого правительства. Пренебрегая советами коммунистов и левых социал-демократов, правительство Милана Годжы, лидера правых аграриев, играло на руку Чемберлену и Даладье. Оно игнорировало единственно возможное решение проблемы — честное, открытое сотрудничество с Советским Союзом вплоть до обращения к советскому правительству с просьбой о предоставлении вооруженных сил, которые помогли бы Чехословакии защититься от агрессивных посягательств Гитлера.
26 июня при свидании с английским посланником в Праге премьер Годжа сказал, что было бы целесообразным, если бы в Лондоне, разумеется без ссылки на него, вызвали чехословацкого посланника и поставили бы в известность о том, что правительство его величества испытывает нетерпение, не видя до сих пор никаких результатов, а также предупредили бы о серьезных последствиях, грозящих в том случае, если чехи не сумеют действовать достаточно быстро.
Об этом предательстве — иначе его назвать нельзя, — совершенном в момент, когда решался вопрос жизни и смерти Чехословакии, в то время можно было только догадываться. Теперь оно неоспоримо (хотя и не намеренно) доказано официальными документами самого английского правительства. Опираясь на помощь врагов чехословацкого народа, английское правительство вело свой курс на Мюнхен, сбивая с толку и деморализуя общественное мнение Англии своей постыдной беспринципностью. Истинная подоплека политики умиротворения заключалась в желании англо-американских финансистов прийти к соглашению с Гитлером и тем не только спасти, но и увеличить свои весьма солидные капиталовложения в германскую промышленность. Эта истинная причина мюнхенского предательства долгое время оставалась скрытой от народных масс.
Вместе с кликой немецких промышленников и банковских магнатов, приведшей Гитлера к власти, американские финансисты, интересы которых тесно переплетались с интересами лондонского Сити, мечтали о «золотом веке» сотрудничества между германским и англо-саксонским империализмом. Без малейшего зазрения совести они щедрой рукой вкладывали деньги в Рур. Если внутренние проблемы Германии, рассуждали они, должны быть разрешены путем территориальной экспансии, так пусть это будет экспансия на Восток. А если «историческая миссия» Германии влечет Гитлера в Советский Союз — тем лучше. Победившая Германия — а за превосходство немецких вооруженных сил ручался такой «авторитет», как американский летчик Чарльз Линдберг — скоро почувствует потребность в капитале, для того чтобы эксплуатировать плодородную землю Украины и недра Закавказья. Английские умиротворители могли осуществлять свою программу в полной уверенности, что одобрение Уолл-стрит им обеспечено.