СЫН САПОЖНИКА

СЫН САПОЖНИКА

Каждый год ученые и сотрудники Германского археологического института в Берлине торжественно отмечают 9 (а иногда 12) декабря. Некоторые другие германские университеты также считают те же самые дни праздничными. Этот праздник установлен в честь человека, который появился на свет почти два с половиной века назад. Он родился 9 декабря 1717 года в Стендале на Ухте, в самом центре Германии, в семье бедного сапожника и 12 декабря был крещен в евангелической церкви.

Имя этого человека — Иоганн Иоахим Винкельман.

Винкельман погиб 8 июня 1768 года в Триесте в возрасте 50 лет от ножа уже ранее судимого мошенника, с которым он, ничего не подозревая, случайно познакомился на пути из Вены в Рим. В Вене он был гостем императорского двора. Их величества подарили ему драгоценные золотые медали, которые Винкельман доверчиво показал этому бандиту. Из-за них-то он и был убит.

В мире было немного людей, которых прославляют как святых спустя два столетия после смерти. Поэтому стоит уделить внимание жизни этого человека. Во-первых, потому что его личность в основном так же малоизвестна, как его творчество. Во-вторых, потому что его жизнь в некоторых своих чертах была так же примечательна, как и преждевременная, насильственная смерть.

Гёте писал о Винкельмане: «Его смерть привлекла внимание к его жизни. Да, может быть, результаты его деятельности, если бы он и продолжал ее до более пожилого возраста, не были бы такими значительными, как сейчас, когда он, как и многие другие необыкновенные люди, был отмечен судьбой, уготовившей ему неожиданный и ужасный конец».

Горько сетовал на это и Гердер. «Как многие писатели и знатоки древности, Винкельман, может быть, не только мог, но и должен был умереть для того, чтобы когда-нибудь мир обнаружил оставленные им следы».

Когда родился Винкельман, большинство пруссаков не умели ни читать, ни писать. Обязательное школьное обучение было тогда только что введено, крепостное право еще не отменено, и переселения запрещены. При таких обстоятельствах единственный сын бедного сапожника в Стендале, Винкельман, обязан был для начала овладеть профессией своего отца, семья которого к тому времени чинила ботинки уже пятому поколению своих сограждан.

Без всякого сомнения, за свою жизнь этому человеку пришлось испытать немало нужды и горя. Но его сын Иоганн Иоахим причинил отцу, как свидетельствует хроника, еще большее разочарование тем, что не проявил ни малейшего интереса к традиционной профессии своей семьи.

Кроме того, молодой Винкельман выступал — что вызывало крайнее недоумение — против некоторых привычных установлений своей среды. «С малых лет,— как рассказывает один из его учителей,— можно было заметить полное равнодушие Винкельмана ко всем высшим наукам» (прежде всего тут имелась в виду религия) «и особенно сильное влечение к языкам, к старинным книгам и к собиранию древних черепов. Летом он часто привлекал своих одноклассников к «раскопкам» песчаных холмов в окрестностях Стендаля. Там они отыскивали старые битые черепки, которые Винкельман потом хранил как святыню. Ни на одном уроке он не был таким рассеянным, как на уроке закона божьего».

В самом деле: молодой Винкельман вместо молитвенника брал с собою на воскресные богослужения Гомера или других греческих авторов, чтобы во время проповеди наслаждаться ими. «Да, он был,— жаловался другой современник на необычное поведение юного Винкельмана,— одним из тех несчастных, которые не верят в бессмертие души. Но он высказывал свои взгляды только в кругу близких друзей. Внешне он соблюдал все религиозные обряды».

Винкельман был очень своеобразным человеком. В то время как другие люди используют случайно найденные ими горшки для того, чтобы готовить в них пойло для свиней или ставить с цветами на окне, он оберегал и лелеял эти горшки, как нечто исключительно ценное.

Было совершенно ясно, что сапожник из него получится очень плохой.

И денег нет и спать приходится мало

Первые школьные годы Винкельмана, протекавшие в доме его родителей, были омрачены нищетой. Отцу и матери трудно было его содержать. Но уже в эти первые школьные годы мальчик проявил особое пристрастие к наукам и развил кипучую энергию, чтобы осуществить свои заветные мечты. Он обеспечил себе бесплатное питание тем, что пел вместе с другими школьниками на свадьбах, похоронах и при всяких других удобных случаях.

Он брался за любую работу, чтобы получить хотя бы несколько грошей и как-то просуществовать. Он водил слепого старенького директора школы Тапперта, читал ему и оказывал всякую другую помощь.

Когда Винкельман, в конце концов, поселился у этого старого учителя, он стремился использовать для занятий каждую свободную минуту.

В школьной библиотеке Винкельман зачитывался классическими латинскими авторами. Щеки его при этом горели и глаза лихорадочно блестели. По греческому и латинскому языкам он имел только отличные оценки. Позднее, когда ему представилась возможность учиться в Келленской гимназии в Берлине, Винкельман стал посещать лекции в Академии изящных искусств.

Удивительно плодотворная жизнь!

Будучи в Берлине, Винкельман выпрашивал у дворян, священников и чиновников деньги для того, чтобы принять участие в гамбургском аукционе, где распродавалась одна знаменитая библиотека. Это была библиотека Фабрициуса, содержащая изумительные издания греческих и латинских авторов. На последние гроши он приобрел там несколько книг, которые привез в Берлин как величайшую драгоценность.

Когда Винкельману исполнилось 20 лет, этот серьезный и замкнутый юноша вернулся в Стендаль, но уже на следующий год, получив небольшую стипендию, он переезжает в город Галле на Заале; там в университете он слушает лекции по теологии и античной литературе.

Еще три года спустя — в 1741 году — Винкельман пополняет свое образование в Иенском университете, а на следующий год он получает место домашнего учителя в Хадмерслебене близ Хальберштадта. В 1743 году он становится заместителем директора школы в прусском городишке Зеехаузене.

Там он прожил пять лет.

Винкельману было около 30 лет, когда он принял приглашение саксонского министра графа фон Бюнау, став его библиотекарем в Нетнице близ Дрездена.

Почти все прожитые им годы Винкельман провел в занятиях. Поэтому неудивительно, что он рано начал жаловаться на бессонницу. Да у него, собственно, и не оставалось времени на сон. «Чтобы не тратить на сон слишком много времени,— рассказывает современник Винкельмана,— он в большинстве случаев, особенно летом, совсем не ложился в постель и спал лишь несколько часов, сидя в кресле». Когда Винкельман работал школьным учителем в Зеехаузене, он зачастую спал лишь 2—3 часа в сутки.

К этому времени его организм был уже сильно ослаблен и здоровье подорвано. И в таком состоянии Винкельман мечтал о Риме, Греции и Египте! Какой глупец! Как мог бедный школьный учитель, у которого не было даже собственной кровати, мечтать о чем-нибудь подобном! Но хотя Винкельман и отказался от сна и еды, он не отказался от своей мечты. И тут он встретил человека, сыгравшего большую роль в осуществлении его чаяний, да и во всей его судьбе.

Это был князь католической церкви. Через 7 лет после того, как Винкельман принял на себя заведование библиотекой графа фон Бюнау, на него обратил внимание папский нунций при саксонском королевском дворе, будущий кардинал Архинто. Архинто посетил библиотеку графа, где познакомился с Винкельманом, и был поражен его ученостью. Он пригласил Винкельмана, которому к тому времени исполнилось 37 лет (он все еще оставался холостым), совершить путешествие в Рим. «Там, без сомнения,— сказал Архинто,— найдется место библиотекаря для такого образованного и сведущего в своем деле человека». Когда Винкельман с радостью принял это предложение, от него — протестанта — по понятным соображениям потребовали перехода в католическую веру. Винкельман сразу же согласился.

Однако прошел еще целый год, прежде чем он смог осуществить мечту своей жизни. Аудиенция у короля Саксонии, устроенная одним расположенным к нему католическим священником, помогла Винкельману получить небольшую пенсию, которая позволила ему, в конце концов, покинуть Дрезден и уехать в Рим. «Пусть эта рыба плавает в своей воде»,— сказал король после аудиенции, милостиво отпуская Винкельмана. И действительно, рыба нашла свою воду. 18 ноября 1755 года Винкельман приехал в Рим. Ему было уже 38 лет, когда он впервые обрел подлинное счастье.

Фаворит кардиналов

Это было подобно яркому солнцу, выглянувшему в пасмурный зимний день из-за туч. Винкельману сразу же удалось найти в Риме высокопоставленных покровителей. Архинто, бывший папский нунций в Дрездене, успевший к тому времени стать кардиналом и государственным секретарем, обеспечил ему дружескую помощь кардиналов Пассионея и Альбани. Став явным фаворитом Альбани, Винкельман поселился в маленькой комнатке его дворца. Она быстро наполнилась древними бюстами, вазами, рельефами, манускриптами и старинными книгами.

Прежде такой невзрачный, голодный и оборванный, Винкельман постепенно расцветал. Этот человек, который в буквальном смысле слова сидел на голодном пайке, чтобы сэкономить себе на покупку книг, у которого в течение ряда лет вообще «е было собственной постели, — этот тощий с жиденькими волосами Винкельман совершенно изменился. Чуть резковатый, патетически настроенный человек среднего роста с живыми черными глазами и полными губами, почерневший от южного солнца (таким описывают его в этот период), начал Винкельман свою карьеру в Риме.

Приобретя много друзей — среди них был известный художник Антон Рафаэль Менгс, — он приобрел в то же время и первых врагов. Но что человеку враги, если он впервые почувствовал, как вырастают у него крылья.

Первые раскопки античных городов Помпеи и Геркуланума, разрушенных землетрясением в 79 году и погребенных под пеплом Везувия, привлекли внимание Винкельмана, и он вскоре туда выезжает.

Римляне обычно использовали археологические раскопки Помпеи и Геркуланума главным образом для того, чтобы захватить прекрасные античные скульптуры, фрески и вазы. Так же поступали и неаполитанцы. Как только откапывали предметы, подходящие для украшения дворцов и вилл, их извлекали, а место   раскопок забрасывали.   Винкельман решительно  выступил против таких хищнических методов. В своем «Послании об открытиях в Геркулануме» (1762 г.) и дополнительных сообщениях он объяснял итальянцам значение подобных находок для реконструкции картины развития культуры в давно забытую эпоху истории человечества.

Но его не слушали. Встретил он лишь недоверие, непонимание, врагов. Особенно в Неаполе. Там он сделал посмешищем одного инженер-лейтенанта, который запросто отломал буквы от стены античного театра и преподнес в корзинке своему королю, «не сняв даже копии с их первоначального расположения».

Они были настоящие варвары, эти неаполитанцы!

Бессовестные, невежественные, поверхностные, глупые варвары, которые не понимали того, что в раскрытых погребениях Помпеи и Геркуланума они встретились с тем самым веком, в котором, согласно Библии, жил Иисус Христос.

Не давая себе времени для отдыха, записывал Винкельман многочисленные идеи, приходившие ему в голову. В дополнение к написанным им еще в Дрездене трудам о греческом искусстве появляются одна за другой сенсационные работы об античной архитектуре, мифологии, о монетах и геммах, об истории античного искусства вообще. В то же время Винкельман становится президентом Общества любителей древности в Риме, профессором греческого языка Ватиканской библиотеки, членом Королевского научного общества в Геттингене. Летом 1767 года — за год до его убийства — в Риме была издана знаменитая работа Винкельмана «Monumenti antichi inediti» в двух томах с 268 гравюрами на меди и многочисленными иллюстрациями в тексте.

«В Риме выходит в свет уже давно ожидаемый читателями труд,— сообщалось в конце 1766 года,— посвященный неизвестным памятникам античности, трудно объяснимым или представляющим, с точки зрения других ученых, неразрешимые загадки... Используя множество редчайших исследований, автор сумел прийти к новым открытиям, как в области античности, так и в других разделах науки; сотням мест из различных древних памятников письменности, которые до этого времени не были правильно поняты или казались совершенно непонятными, дается на основании древних трудов объяснение, вызывающее полное доверие».

Именно так все и началось!

Винкельман попытался раскрыть для своего века духовную сущность античности. Последние годы своей жизни он, не зная покоя, провел в путешествиях. Он еще раз посетил Неаполь, Флоренцию, Геркуланум, Помпею. Проехав через Венецию и Верону, прибыл он в Вену.

Но больше всего он стремился в Грецию. Туда Винкельман хотел совершить паломничество, чтобы познакомиться с древним искусством греков. Но он хотел попасть и в Египет, куда его манили пирамиды. Эти последние мечты его жизни так и остались неосуществленными. На обратном пути из Вены в Рим настигла его судьба.

Почему его не забыли?

То, что Винкельман оставил нам в своих работах, большей частью сегодня уже позабыто. Книги его переиздаются все реже и реже. Все современные энциклопедии, напротив, их скрупулезно пересчитывают. Для своего времени работы Винкельмана значили очень много. «Никакой художник, а тем более ученый,— так отзываются о его сочинениях современники,— никогда не рискнул бы дать такую точную характеристику и оценку древних произведений искусства. Пожалуй, никто другой не отличался такой любовью к древностям, не проявлял так много терпения, не обладал такими знаниями в этой области и не умел использовать стольких удачных возможностей».

Другой его современник пишет: «Заслуги Винкельмана в области литературы, основы изучения которой были заложены им еще в Дрездене и завершены в Риме, состоят в том, что исследование античного искусства, которое в Германии было отделено от филологии, он объединил с последней. Он уловил дух античных поэтов в произведениях античных художников, язык Гомера — в творениях древних скульпторов и таким образом извлек на свет блестящее зерно знаний, которое лежало под спудом несколько веков».

Так ли много он сделал? Да, много. Это был подвиг! Неважно то, что книги Винкельмана сегодня почти все забыты и что в некоторых вопросах он ошибался. Важно то, что сын сапожника из Стендаля на Ухте осветил дорогу Западу в сумерках слепой веры XVIII века в богов и ведьм. Есть еще одно, что заставляет нас и сегодня относиться к Винкельману с искренним уважением,— это его глубокая любовь к правде. И это тоже подвиг. Огонь, зажженный им, постепенно стал факелом, свет которого был виден издалека.

Со времени Винкельмана этот факел передается поколением сходящих   в   могилу исследователей   в   руки другому поколению с тем,  чтобы  он  горел  постоянно  и   никогда не гас.

Поэтому археологи и отмечают 9 декабря, день рождения Иоганна Иоахима Винкельмана.

Дарвин исследователей культуры

То, что для своего времени кажется подвигом, для следующего поколения иногда теряет свое былое значение.

Когда Винкельман в июне 1768 года в Триесте истекал кровью от ран, нанесенных кинжалом убийцы, в датской Ютландии тринадцатилетний мальчик собирал старинные вещи с такой же любовью и так же страстно, как когда-то сын сапожника из Стендаля. Как и Винкельман, он родился в декабре, а именно 20 декабря 1755 года. Звали его Иоганн Георг Цоэга, и появился он на свет в небольшом городке Далере.

Цоэга учился в Геттингенском университете, по окончании которого, увлеченный искусством и древностями Юга, как и Винкельман, отправился путешествовать в Италию. Ему было только 28 лет, когда он принял решение навсегда остаться в Риме. Там он посвятил себя изучению классической древности.

Как и Винкельман, Цоэга перешел в католическую веру, но это не дало ему той поддержки, которую нашел Винкельман у римских кардиналов. Лишь примерно десять лет спустя Дания назначила его своим генеральным консулом в Ватикане.

Уже через несколько лет после переезда в Рим появились первые работы Цоэги по археологии. Результатом дальнейших углубленных занятий были последующие работы, которые принесли Цоэге репутацию видного исследователя античности. Но тут Цоэга не пошел по пути Винкельмана. Если последний был, по существу, философствующим эстетом и сентиментальным поклонником искусства, то полного предчувствий Цоэгу интересовали, прежде всего, те силы, которые стояли за произведениями античного искусства,— он стремился постичь их дух, их историю. Другими словами, он искал факты и действительность. Эти поиски часто бывали поисками на высохшем каменистом поле, на котором редко удается снискать славу. На такой почве можно найти скорее ненависть, негодование и отчужденность.

В 1797 году появилась книга Цоэги «De origine et usu obeliskorum» («О происхождении и назначении обелисков»). В ней он рассказывал о египетских обелисках, описывал культ мертвых у древних народов, их погребальные обряды и надгробные памятники. Цоэга впервые предпринял необычный для своего времени шаг, который еще долгое время спустя казался всем странным и о котором его наследники старались по возможности не упоминать,— он указал на значение доисторической эпохи для развития культуры, духовной жизни, представлений и понятий античного человека в исторически обозримом времени. Таким образом, Цоэга стал Дарвином в области изучения культурного и духовного развития человечества. Цоэга искал корни выросшего дерева древних культур. Он не боялся высказать то, что романтизирующие мыслители Европы пытались скрыть за прекрасными изображениями греческих богов, а именно лозунг: все начинается с дикарей! Развитие античного человека идет от дикаря со всеми его примитивными представлениями, культами и религиозными обрядами — вот, собственно, та мысль, которую высказал Цоэга (основываясь больше на интуиции, чем на уверенности) перед своими удивленными и рассерженными современниками, поскольку они вообще его слушали и понимали. Цоэга смотрел на истуканов и волшебные камни древнейших людей, находя в них черты примитивного культа. В них искал он корни более высокой культуры древних греков и египтян. В то время как для его ученых современников «дерево росло над землей», Цоэга попытался заглянуть вглубь земли, чтобы найти корни, откуда дерево черпало силы и соки, которые питали его и за счет которых оно жило и процветало.

То, что удалось открыть Цоэге, имело, может быть, не больше значения, чем несколько искаженная передача древнего мифа в античной литературе. Не больше! Но, несмотря на это, он заложил основу для исследования античной культуры на всем ее трудном и длинном пути, уходящем в далекое прошлое. Цоэга был одним из первых, кто пробудил стремление искать в раскапываемых холмах и погребениях следы того, что было отражено в мифах и легендах.

Закрыв навсегда глаза в феврале 1809 года, в возрасте всего лишь 54 лет, он оставил яблоко раздора мыслителям пробуждающегося XIX столетия.

Отклик

В 1806 году, за три года до смерти Цоэги, еще один молодой ученый совершил паломничество в Рим. Родился он в гессенском Грюнберге, и стал прославленным вождем в исследовательской работе по изучению классических мифов. Позднее он опубликовал свой труд «Греческая мифология», проложивший новые пути в этой области.

В Риме 22-летний ученый, Фридрих Готтлиб Велькер, познакомился с Цоэгой, труды которого произвели на него огромное впечатление. В 1808 году Велькер принял кафедру археологии и греческой литературы в Гисене. Через несколько лет после смерти Цоэги он отправился в Копенгаген, чтобы заняться там систематизацией и научной обработкой наследия этого знаменитого ученого. Велькер перевел труды Цоэги и почтил память ученого двухтомным описанием его жизни.

Для начала XIX века была характерна исключительная путаница в области изучения прошлого человечества. Из кабинетов ученых мужей, с кафедр университетов на головы любопытной молодежи свалилось множество гипотез, предположений и утверждений. В 1810 году в Лейпциге и Дармштадте вышел труд исследователя античности Фридриха Крейцера, профессора Марбургского и Гейдельбергского университетов,— «Символика и мифы древних народов». В нем Крейцер выдвинул теорию о единстве всех древних религий. Одним этим он вызвал бурю возмущения среди своих ошеломленных коллег. Крейцера, сумевшего предвидеть истину, которая сегодня все решительней прокладывает себе дорогу, объявили вне закона.

Но вскоре весь мир был потрясен известием, сверкнувшим, как молния на ясном небе. В 1789 году оно пришло из Лондона от англичанина сэра Вильяма Джоунза в форме шести объемистых томов. Это были переводы индийских — с древнего языка санскрита — текстов: культовых гимнов, сказок, песен и своеобразных глубокомысленных поучений. Спустя два года они были переведены на немецкий язык и сразу же заинтересовали поэтов и философов от Гёте до Шопенгауэра, которые с восторгом воспринимали неясные формулировки и необычайный ход мудрых мыслей «святых книг Востока». И все-таки не это было самым важным. Решающую роль в значительно большей мере сыграли идеи, которые высказал Джоунз в пояснениях к своему переводу с санскрита и которые немного позднее были подтверждены англичанином Генри Томасом Кольбруком в изданной им в Калькутте в 1805 году работе о древнем языке санскрите, написанной в форме грамматики.

Грамматика делает историю

Короче говоря, это был один из самых обычных учебников по языку, которые довольно хорошо знает каждый ученик. Ранее никто и никогда не думал, что, изучив грамматику, можно онеметь. Но эта чертовская санскритская грамматика давно вымершего языка Индии фактически лишила голоса всех западных ученых. Со свойственной каждой грамматике скромностью санскритская грамматика утверждает ни более ни менее, как то, что европейцы должны обернуться назад и посмотреть на полное приключениями прошлое, на индийское или европейское — безразлично. Санскрит и предшествовавший ему ведийский язык, древние языки Индии, были европейскими языками!

Санскритская грамматика рассказывает невероятные истории, например:

санскрит       греческий             латинский            немецкий              английский

pitar                  pater *                 pater                    Vater                       father

nama                 onoma                  nomen                  Name                       name

napat                 anepsios               nepos                   Neffe                       nephew

matar                meter **               mater                   Mutter                      mother

bhratar              phrater ***           frater                    Bruder                      brother

произносится: * pateer, ** meteer, *** frateer.

Сомнения нет! Эта далекая Индия, берегов которой когда-то пытался достичь Колумб, плывя на запад,— эта Индия уже тысячи лет тому назад имела тесные связи с теми народами, которые сегодня живут в Европе. Пробил себе путь к всеобщему признанию и второй вывод, ошеломивший западных филологов: авестийский язык также тесно связан с санскритом. Его можно отнести к семье индогерманских (лучше — индоевропейских) языков. Родилась наука, исследующая индоевропейские языки. Она возвысила те области науки, которые для исследователей античности с тех пор играют господствующую   роль:   филологию,   языкознание   и   литературоведение.

Романтика

Первые филологи, проводя все новые и новые сопоставления, чувствовали себя так, как будто взглянули в сверкающие глаза кобры. В Париже Фридрих Шлегель углубился в изучение авестийского языка и санскрита. В 1808 году вышла его книга «О языке и познаниях индийцев». Его брат Август Вильгельм Шлегель в связи с этим создал в Бонне специальную типографию, снабдив ее санскритским шрифтом; в ней он печатал журнал «Индийская библиотека», положив начало изучению древнеиндийской литературы в Германии.

В то же время эта новая наука сразу же столкнулась и с большими трудностями. Волна чрезмерного увлечения романтикой Востока, как эпидемия, распространилась на обширные области Европы.

Фридрих Шлегель советовал всем, стремящимся найти и постигнуть подлинную религию, ехать в Индию, так же «как едут в Италию изучать искусство».

На Востоке — в Персии, Индии — находились ее первоистоки! Там была древнейшая земля, обжитая в древнейшее время, там была родина мифологии. Иоганн Иосиф фон Геррес, католический философ-мистик из Кобленца, воскликнул: «Восток — это страна детства человечества!»

Не оттуда ли пришел к нам Ветхий завет, не оттуда ли пришло учение христианского «Спасителя»? Ведь только сейчас узнали мы о существовании священных текстов персов и индийцев!

Какие тайны будут еще там раскрыты?

Какие чудеса все еще ждут своего объяснения на Западе?

Беспокойный Гердер воскликнул: «Выходите из темных аудиторий Европы и вдохните свободный воздух незнакомого вам Востока!»

И началось паломничество!

Целью паломников были не только Индия и Персия, но и расположенное к западу междуречье Евфрата и Тигра — Месопотамия, со времени нашествия монголов всеми забытая страна. А это была чудесная страна тысячи и одной ночи, страна волшебников и мифических существ, где возвышались сказочные дворцы багдадских халифов, источник великой мудрости, кладезь тайн!

Туда и надо было совершать паломничества!

Но даже полные надежд исследователи не представляли себе, что они там найдут.