НАЗЛО НАДМЕННОМУ СОСЕДУ?..

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

НАЗЛО НАДМЕННОМУ СОСЕДУ?..

Кому нужна Северная война. — Шведы: союзники или грабители. — Великое посольство: и дипломатия, и разведка. — Карл XII шпионит против России. — Гетман Мазепа: анатомия вербовки и предательства. — «Бабу шпионку… пытать и держать ради лутчего розыску да указу». — «Le coup de grace», или Отсечение головы Иоганн-Рейнгольду фон Паткулю. — Полтавская виктория — еще не победа… — Петр I «направляет» российскую разведку — вербовка на вербовке

Северная война (война Петра Великого против шведов) нередко представляется в западной историографии как война немотивированная, как своего рода агрессия Петра против «невинного агнца» — Швеции. Когда в подобных исследованиях говорится, что Петр прорубил окно в Европу, то создается впечатление, будто до этого Россия никакого выхода к морю не имела, что Петр впервые в истории Российского государства отодвинул границы России на запад до Балтики. Эта версия внедрялась в сознание широкой публики идеологами пруссачества, сторонниками признания Прибалтики зоной влияния пангерманизма, зоной, которую Петр-де аннексировал.

Это отнюдь не следует воспринимать как случайность. Такая пропаганда нужна была Пруссии для оправдания своего Drang nach Osten, своих волчьих аппетитов и устремлений, издавна ориентированных на славянский Восток.

Между тем побережье Финского залива — Ижорская земля и Карелия — входило в состав Русского государства с древних времен. В XII веке карелы вместе с войсками новгородскими воевали против финских племен. В XIII веке, уже будучи крещенными, они воевали против немецких грабителей-рыцарей под знаменами Александра Невского. Позже, когда нажим шведских захватчиков усилился, эти земли неоднократно превращались в военный плацдарм, где русские защищали свою независимость.

В конце XVI века, в 1594 году, Борис Годунов, тогдашний правитель Ингрии и Карелии, уступил Швеции Нарву и Ревель. Когда в начале XVII века Польша, воспользовавшись Смутным временем, двинула свои полчища на Россию, чтобы окончательно разбить Московское государство и ополячить Русь, шведы в свою очередь решили, что настал удобный момент для грабежа и утверждения своего окончательного господства на берегах Финского и Рижского заливов.

Смутное время… Россия переживала труднейшие дни: Смоленск в осаде поляков, в Тушине сидел Лжедмитрий II с крамольными боярами. Русских сил не хватало для борьбы с врагами. В этой обстановке Василий Шуйский обратился к шведскому королю Карлу IX, с которым у России был договор о союзе. «Союзник» милостиво согласился помочь, но потребовал в качестве компенсации Кексгольмский уезд и плату наличными деньгами за посланные войска. Русские были вынуждены согласиться на все условия.

Карл IX прислал помощь — 8000 кавалеристов и 4000 пехотинцев под командованием генерала Делагарди. Они были направлены в Смоленск на помощь русским, осаждаемым польским королем Сигизмундом. И что же? Прибывшее подкрепление вместо того, чтобы бороться с поляками, напало на русский обоз, разграбило казну и, соединившись с поляками, начало разорять русские земли.

Измена шведского войска в немалой степени способствовала поражению русских в войне с поляками, привела к пленению Василия Шуйского и дальнейшему разорению и упадку страны. Шведы же, воспользовавшись этим, прислали в Россию новые корпуса, которые заняли Новгород и начали бесчинствовать на Новгородской земле.

Борьба с ними продолжалась до 1616 года, когда по Столбовскому миру, навязанному Швецией России, шведами были оккупированы Карелия, Ингрия и города Ивангород (Нарва), Ям, Копорье, Орешек и Кексгольм. Россия оказалась отрезанной от балтийских берегов, которыми она владела на протяжении многих столетий. «Таков-то был трактат вечнаго со шведами мира!» — восклицает Н.И. Голиков, один из старейших историографов Петра Великого.

«Обязательство с Российской стороны, данное в храпении онаго трактата, подобно было данному от человека, впадшего в разбойническия руки, у которого они, отняв имения, взяли с него обязательство, чтобы никогда с них не требовать и не искать пограбленного, которое он для спасения своея жизни утвердил еще и присягою»{21}.

Россия задыхалась от отсутствия выхода на внешние рынки. Огромное государство от восточного океана и до Днепра не имело никакого выхода к морю, если не считать далекого замерзающего Архангельска. В России купечество стонало от того, что «за морем телушка — полушка, да рубль перевозу». Необходимость выхода к морю заставляла великую державу Россию еще в 1662 году при отце Петра I царе Алексее Михайловиче обращаться к курляндскому герцогу с просьбой допустить российские торговые корабли для промыслов. Канцлер курляндского герцога Фельгерзам ответил царскому посланнику Желябужскому в довольно прозаической форме: «…пристойнее великому государю заводить корабли у Архангельска». Это означало: «Нельзя ли для прогулок подальше выбрать закоулок».

Между тем без доступа к Балтийскому морю Россия не могла занять подобающее ей место в Европе. И заслуга Петра Великого заключается не в том, что он поставил проблему отвоевания русских прибалтийских земель, ибо до него тоже воевали со шведами, а в том, что он подошел к разрешению этой проблемы как крупный государственный деятель. Петр понял, что балтийская проблема не ограничивается рамками русско-шведских отношений, что проблема Балтики — это европейская проблема и поэтому она сможет быть решена только в сочетании со всеми остальными европейскими вопросами.

Грубо говоря, можно утверждать, что Петр I занимался в течение всей своей жизни двумя политическими проблемами:

а) балтийской, связанной с Северной войной;

б) черноморской, связанной с взаимоотношениями с Оттоманской Портой.

Он связал эти проблемы, выкристаллизовал из них одну задачу, и этой задаче он посвятил всю свою энергию и дипломатическое искусство.

Если к Азовским походам Петр готовился почти исключительно как полководец, ибо с точки зрения международной казалось, что обстановка была вполне благоприятной, так как Турция ко времени Азовских походов была в состоянии войны с Австрией, Польшей и Венецией, то к Северной войне Петр готовился раньше всего дипломатически. Война со Швецией вызревала медленно в дипломатических канцеляриях тогдашней Европы, и поэтому в подготовке ее играла значительную роль дипломатическая разведка.

Нет никакого сомнения в том, что еще до отъезда Великого посольства из России (1697 г.) во главе с Петром I у последнего уже созрела убежденность в необходимости в ближайшее время воевать со Швецией, и что эту войну следует вести России в союзе с другими странами Европы, и что к ней надо готовиться исподволь. Этим надо объяснить и маршрут, избранный царем для посольства. Если бы целью посольства было только посещение далекой по тем временам Западной Европы, то незачем было заезжать в Лифляндию и Курляндию. Поездка же через эти страны была дипломатической и разведывательной в полном смысле этого слова. Тем большим должно было быть разочарование Петра, когда он встретился с крепкой шведской контрразведкой, раскусившей все его намерения.

На базе неофициальной переписки дипломатических канцелярий и появилась версия о том, что Петр-де обиделся на шведского губернатора Риги Дальберга за то, что он встретил царя без должных почестей и помпы. Эта версия потому еще не выдерживает критики, что Петру чужды были всякие элементы этикета, формальных почестей и строгих придворных правил. Петр сам, по свидетельству современников, не выдерживал никакого этикета и ломал все правила. Он действительно горячо (наверняка болезненно) принял к сердцу прием, оказанный посольству в Риге, но потому только, что прием расшифровывал намерения этого посольства, помешал выполнению разведывательных задач, которые оно само себе и поставило.

Голиков пишет: «По вступлении в земли шведския, встретил посольство присланного от рижского генерал-губернатора Дальберга простой дворянин; к вящей же обиде, помянутый дворянин имел за посольством крепкий присмотр, особливо же за дворянами посольства, в числе коих ведал он находившагося самого Монарха, и так как бы содержал под частным караулом…

По приезде же в Ригу все посольство в город не пустили, а разместили в предместье, и, что особенно было неприятно, «поставлены вокруг квартир их не для чести, но для строгого за ними присмотра караулы, умножены разъезды и патрули, так как бы в неприятельское нашествие, и когда послы послали от себя сказать тому генерал-губернатору о приезде их и просить, чтоб поступлено было с ними по древнему обыкновению, по договорам и по-приятельски и дана была бы людям их свобода входить в крепость для покупок, то он присланного едва допустил до себя, под видом болезни, за которою будто и не может он сделать послам визита, а вход людям в крепость хотя и дозволит, но не более вдруг 6 человек, да и то за присмотром воинских людей, и с тем еще, чтоб близко крепостных валов не подходили, а инако он то запретить вынужден будет силою».

По прочтении приведенной цитаты не остается места для сомнения, что Дальберг принял это посольство за настоящую разведывательную партию и поэтому мобилизовал весь контрразведывательный аппарат.

Он обставил их наблюдением, запретил появляться в зоне фортов и предупредил, что за нарушение этих правил будет действовать силой. Казалось, что дело ясное. Но русские на этом не успокоились и потребовали от Дальберга объяснения его действий. Что было делать несчастному Дальбергу! Он ответил, что «имеет многия причины к подозрению, ибо уведомлен он в его предосторожность, что под видом посольства скрывается некое тайное намерение»{22}.

Яснее не скажешь! И тем не менее Петр не успокоился. Он не мог уехать из Риги, не выяснив того, что ему было нужно. И русские послы, и свита пустились в крепость для рекогносцировки. Шведы приняли драконовские меры: к каждому русскому при входе в крепость были приставлены двое солдат; каждому разрешалось пробыть в городе не более двух часов. И тем не менее есть основания полагать, что русских не устерегли. Ибо губернатор заявил, что ему известно стало, что русские, идя мимо крепостных сооружений, сняли чертеж и что в случае повторения подобных действий он прикажет стрелять. Есть основание предполагать, что в числе чертежников был сам царь — именно он (!) шел мимо тех самых сооружений в гавань, где хотел договориться с голландцами о корабле для дальнейшего следования российского посольства.

Великое посольство вело в Риге разведку открыто и, встретившись с решительным сопротивлением шведов, вынуждено было спешно ретироваться. Царь досрочно покинул Ригу. Трудно сказать, насколько оправданно заявление Голикова о том, что Дальберг намерен был арестовать Петра. Но то, что у него были основания для подозрения русских, явствует из краткого, но вразумительного письма Петра к Виниусу:

«…солдат здесь сказывают 2780 человек. Мы ехали через город и замок, где солдаты стояли па 5 местах, которые были меньше 1000 человек, а сказывают, что все были. Город укреплен гораздо, но только не доделан.

…Зело здесь боятся, и в город и в иные места с караулом не пускают, и мало приятны. Солдатам жалованья… в год, капралам по 12, сержантам по 24, да всем по три бочки хлеба.

Как я сюда ехал, и не доезжая Риги, в некоем шинку дворянин, подпив, говорил, что-де наш король в Польшу в короли прочит сына своего, да и войско к тому уже тайно будто для датчан готовят, и большим, чтоб сколько мочно в том спасли и не допускали б, хотя через резидента или нарочнаго посла».

Хотя и помешали Петру, он успел пересчитать солдат, оценить крепостные сооружения, выяснить материальное положение армии и собрать слухи о подготовке Карла к войне.

Дальберг преувеличил, но не намного. Свое пребывание за границей Петр использовал главным образом для дипломатической подготовки к осуществлению своих планов. И в Голландии, и в Англии, и в Австрии, и в Пруссии, и в Дании Петр занимался сколачиванием двух блоков — один против Турции, а другой против Швеции.

Петр видел, что русская армия, которую он еще не успел преобразовать и которая состояла в значительной части из старых формирований, в одиночку не сможет противостоять мощной, опытной армии Швеции. Азовские походы показали, что русские полки еще не могли мериться силой с самой передовой европейской армией. Отсюда вытекала необходимость искать себе в Европе союзников против Швеции. В этом заключалась дипломатическая деятельность Петра во время его первого путешествия по Европе.

Первая дипломатическая победа Петра в этой области должна быть признана довольно иллюзорной.

10 июня 1697 года в Королевце, в резиденции курфюрста Бранденбургского, были закончены переговоры между Россией и Бранденбургом (позднее Пруссия) по вопросу о наступательном союзе против Швеции. Пруссаки как будто бы согласились на оборонительный и наступательный союз «против всех неприятелей, а особливо против короля свейского — яко общаго обоих государств неприятеля и обидчика». Но подписать такой договор они отказались, чтобы швед не узнал, ибо это-де могло бы повредить Петру, пока он ведет войну с Турцией. Мотив явно несостоятельный, так как если швед не узнает об устных переговорах, то не узнает он и о договоре, подписанном монархами.

Пруссаки просто сманеврировали. Однако надо признать, что хотя договор и не был подписан, но Петр смог, по крайней мере, считать, что если Пруссия не пойдет войной против шведа, то она не пойдет и против русского царя.

Благожелательный нейтралитет Пруссии был ценен тем, что он уменьшал силы противного лагеря. Через два года — в августе 1699 года — был подписан союзный договор с Данией, по которому последняя обязалась помогать России, а через три месяца был подписан союзный договор и с Польшей. Оба этих договора были направлены против Швеции.

Русско-польскому договору следует, однако, предпослать следующее объяснение.

Лифляндия, как и другие балтийские провинции, была захвачена Швецией. В борьбе с местной аристократией Карл XII отобрал родовые земли у лифляндских дворян. Это вызвало сильную оппозицию с их стороны. В 1689 году была направлена в Стокгольм депутация к королю с просьбой о восстановлении нарушенных прав дворянства. В числе посланных был дворянин Иоганн-Рейнгольд фон Паткуль. Он так резко выступал против короля, что последний решил его ликвидировать. В 1694 году его приговорили к отсечению правой руки и конфискации имущества. Паткуль сумел бежать из Стокгольма. Энергичный человек, умелый организатор и крупный знаток международных отношений, Паткуль сумел войти в доверие к саксонскому курфюрсту и польскому королю Августу II и начал сколачивать антишведский блок. План его заключался в создании коалиции из Польши, России, Пруссии и Дании. Россия, по его плану, должна была устремиться на Карелию и Ингерманландию. Польша же должна была вторгнуться в Ливонию и захватить Лифляндию и Эстонию. Паткулю хотелось, чтобы его родина перешла под польскую корону. Конспиратор и прирожденный разведчик, Паткуль так сумел организовать переговоры, что никакая информация о них никуда не просочилась.

Когда король Дании согласился примкнуть к блоку, Паткуль поехал в Москву уговаривать русского царя вступить в войну (1699 г.).

Когда читаешь аргументацию, которую развили послы Августа II (Паткуль и генерал Карлович) в переговорах с русским канцлером Головкиным, то приходится признать, что они прекрасно разбирались в политических и экономических интересах России. Они знали, чем разжигать страсти Петра. Они говорили о Балтийском море как о средстве торговых связей и борьбе с Францией за гегемонию, о возможности создания военного флота на Балтике и получения военного опыта, необходимого для русской армии, и пр.

Как мы уже читали, Петра не надо было долго уговаривать: в ноябре 1699 года подписали тайный военный договор о войне против Швеции. Петру самому не терпелось вступить в войну. Но как раз в это время велись Украинцевым в Турции переговоры о мире. Нельзя было ввязываться в войну на Севере, когда на Юге армия еще была связана по рукам и ногам. Петр обещал выступить не позже апреля 1700 года, но обстановка в Турции не позволяла ему выполнить его обещание. Союзники начали военные действия, как и было условлено, не ожидая выступления русских. Наконец, 8 августа 1700 года Петр получил сообщение, что Украинцев мир с турками заключил, а 9 августа был отдан приказ войскам двинуться на Нарву. Нужно было оправдать эту войну в глазах общественного мнения, и тут же пригодился инцидент с рижским губернатором в 1697 году.

Запрещение осмотреть Ригу было признано как Casus belli: началась двадцати летняя война. Из предшествующих описаний и свидетельств должно быть ясно, что по договору с союзниками русские должны были вести войну в Карелии. Между тем Петр и не думал выполнять этот пункт. Ему нужны были раньше всего порты на Финском заливе. И он повел войска на Нотебург и Нарву, к чему готовился давно. Еще в марте 1700 года он направил директиву Головину: послать разведчика в Нарву и Нотебург. Он конкретно указал ему, чтобы послать стольника[6] Корчнина якобы для закупки в Нарве старых корабельных пушек. В самом же деле ему как инженеру было поручено «присмотреть города и места кругом также если возможно ему дела сыскать, чтоб побывал и в Орешке, а буде в него нельзя, хоть возле его. А место тут зело нужно: проток на Ладожского озера в море и зело нужно ради задержания выручки; а детина кажется не глуп и секрет может снесть. Зело нужно, чтоб Клипер тово не ведал, потому что он знает, что он учен»{23}.

Но северная русская армия еще не научилась воевать. Петр это хорошо знал. Только через девять лет после Полтавы он «за учителей своих заздравный кубок поднимает».

Первый поход на Нарву окончился поражением. Десять генералов оказались в плену у Карла XII, и тысячи воинов погибли. При этом была потеряна вся артиллерия. Победа, как молодое вино, ударила в голову Карла, и в угаре виктории он, вместо того чтобы развить успех и преследовать русских, избрал другой путь. Он отошел от Нарвы и стал ожидать резервы для дальнейшей борьбы с Августом II.Карл поздно, слишком поздно понял, что основной его враг — не стареющая шляхетская, разлагающаяся Польша, а обновленная, реформированная Россия.

Разведывательная тактика обеих армий в Северной войне представляет для нас значительный интерес. В ней отражается, с одной стороны, русская гуманность, широта размаха действий и удивительная на этом фоне конкретность. А с другой стороны, можно увидеть на примере разведывательных мероприятий Карла XII отпечаток авантюризма, жестокости и безыдейности.

Карл XII готовился к Северной войне не меньше, чем Россия. Допустить, что подготовка России проходила совершенно незаметно для Швеции, было нельзя. Это видно из поведения Дальберга в Риге.

Еще когда Петр с посольством был за границей, поступили сведения в Англию, что в Швеции готовят покушение на жизнь русского царя. И английский король посоветовал царю не ехать через Швецию.

В первой четверти XVIII века нападение на путников, даже если они являлись persona grata, было довольно обычным явлением. Поэтому можно было ожидать, что шведы инсценируют нападение разбойников на царя, ехавшего инкогнито и часто отдельно от остального посольства.

Когда Возницын возвращался с Карловицкого конгресса через Ригу, шведы умудрились «отбить» у русского посла часть его обоза, которая оценивалась по тогдашнему курсу больше миллиона рублей.

Активная дипломатическая и разведывательная деятельность Карла обнаружилась, как мы выше указывали, в помощи французскому претенденту на польский престол — принцу де Конти.

Когда началась война с Россией, Карл обратился с манифестом к русским, в котором он обещал «жаловать милостью» всех дворян, духовных, торговых и крестьян и освободить их от тягостных налогов, насилия и кормета, какие они терпят от воевод царских.

Совершенно ясно, что Карл XII пытался противопоставить царю и воеводам остальной народ. С точки зрения разведки это мероприятие давало возможность использовать недовольные царем и режимом элементы для шпионских, вредительских целей. Из числа дезертиров, недовольных стрельцов, беглых украинских и донских казаков можно было легко вербовать шпионов. Да так оно, собственно, и делалось.

Настоящие диверсионные акты были предприняты шведской разведкой по всей России: на Украину, в Воронеж и Азов были направлены Карлом XII группы поджигателей-диверсантов. Они должны были поджигать города и села, а в портах — русский флот. Этим агентам шведы выплачивали часть мзды при отправлении в русский тыл, а остальное — при возвращении после выполнения акта (задания). Руководство этими группами осуществляли сам Карл XII и некоторые генералы.

Шведы пользовались перебежчиками и агентурой, внедренной в войска союзников. Особенно легко шведским агентам было работать в Польше и польской армии, пользуясь внутренней борьбой шляхетских партий. Подобно тому как русских информировали Вишневецкий, Огинский и другие дипломатические (и не только) агенты, так и шведов снабжали информацией примас Радзиевский, Лещинский, Синицкий, Сапега и вельможи.

Надо отметить, что шведам нередко удавалось внедрять свою агентуру в ближайшее окружение польского короля.

В 1701 году в местечке Биржи состоялась встреча Петра I с польским королем Августом. Карл установил еще до свидания в Биржах, что такая встреча готовится, и отправил разведчика-офицера, родом из Шотландии, к саксонским войскам. Шотландец поступил на службу к полковнику кирасирского саксонского полка, который нес службу в Биржах при царственных особах. Подкупом ему удалось получить чин поручика, а став офицером, он легко познакомился с секретарями обоих государей, близко сошелся с ними и получал от них все сведения о решениях в Биржах.

Большую разведывательную помощь оказал шведам изменник гетман Иван Мазепа. Мы не ставим себе целью подробно останавливаться на истории измены Мазепы и только ограничимся двумя замечаниями.

Измена Мазепы не была случайной. Вся жизнь его — это история политических перебежек — перелетов. Родившись где-то на Правобережной Украине, тогда находившейся под властью поляков, он получил польское воспитание и княжество от польского короля Яна Казимира, и если бы не несчастная любовная история с польской панной, то он, вероятно, остался бы на службе у польского короля.

Мазепа был в связи с женой польского шляхтича Фалбовского. Последний узнал об этом от слуг, перехватил его переписку и, поймав его, когда он направлялся на свидание, раздел догола, привязал к лошади головой к хвосту и пустил лошадь. Опозоренный Мазепа бежал в Запорожье, пристал к Дорошенко, служившему тогда у татар и турок. Дорошенко его отправил с миссией в Турцию, но по дороге он был схвачен запорожцами и доставлен в Россию.

Здесь Мазепа дал откровенные показания о замыслах Дорошенко. Это понравилось Ромодановскому и Петру. Его оставили на русской службе и отправили к гетману Самойловичу, которого он путем интриг скоро низложил и сам сел на его место.

Хотя он и пользовался полным доверием Петра I и не мог пожаловаться на плохое отношение к нему со стороны Преобразователя, тем не менее его связь с поляками никогда не прекращалась. На протяжении всего пребывания в должности гетмана он был в переписке с польскими магнатами и «косил оком» в сторону Польши. Мазепа не был предан ни России, ни Петру. Карьерист, ловкий проходимец, он служил тому, кто казался ему сильнее. Победы Карла XII вскружили ему голову, тем более что Карл сулил ему престол независимой Украины.

Второе замечание относится к технике работы разведки шведов. Такая разработка, как вербовка Мазепы, не могла быть проведена молниеносно, хотя и были основания предполагать, что узы, соединяющие Мазепу с Россией, были, увы, некрепки. Шведы работали над этим делом в течение ряда лет и провели эту вербовку поэтапно.

Основным вербовщиком являлась мать князя Вишневецкого — княгиня Дольская. Вербовка началась в 1705 году. Сначала шведы подослали к Мазепе шляхтича Вольского, явившегося от имени Станислава Лещинского. Мазепа, по-видимому, заподозрив провокацию, приказал его арестовать и пытать. Показания его он отправил Петру и при этом написал царю целое послание, в котором вспоминал все искушения, претерпенные им от турок, поляков и шведов, и божился в том, что он верен русскому монарху. Петра это слезливое послание раздражило, и он ответил Мазепе довольно злым письмом, указав ему, чтобы впредь «свой и наш дух в покое оставили и труд свой употреблял бы на дело, а не на слезы»{24}.

После этого в работу по склонению гетмана на сторону поляков — а это была собственно вербовка! — вступила Дольская. О князе Вишневецком у русских были сведения, что он склоняется к измене — переходу на сторону Лещинского, и русские вели за ним наблюдение. Но за мамашей его «не доглядели».

В конце 1705 года Мазепа получил приглашение от Вишневецкого крестить его дочь. На этом семейном празднике Мазепа познакомился с Дольской, которая, видимо, была весьма эрудированной женщиной, хорошим вербовщиком. О чем она говорила с гетманом — неизвестно, но по возвращении домой в Дубно Мазепа послал ей шифр для дальнейшей переписки, и с тех пор между ними начался обмен шифрованными письмами, которые от княгини поступали к Мазепе в Дубно, Минск, Киев, и в этих письмах она мало-помалу приучала его к мысли о том, что ведет переговоры о нем с Лещинским и Карлом XII.

Мазепа якобы сердился на нее, выражал свой гнев перед Орликом, даже однажды написал ей, чтобы она не рассчитывала на него, ибо он-де верен царю. Но все эти заявления Мазепы ломаного гроша не стоили. Для себя он давно решил перекочевать в лагерь шведов и только искал удобный повод для этой измены.

Повод скоро дала Дольская. Она сообщила ему, что имела беседу с фельдмаршалом Шереметевым и генералом Репном и что оба они заявили ей, что скоро будет назначен гетманом Украины Меншиков, а его, Мазепу, низвергнут. Это явилось окончательным толчком. Мазепа вскоре вступил в переписку с Лещинским (через Дольскую) и подготовил свою измену.

Нельзя не признать, что техника вербовки Мазепы со шведской стороны была безукоризненной. Играя на честолюбивых, корыстных стремлениях гетмана, вербовщик действовал медленно, постепенно вовлекал жертву в свои сети и подготавливал ему почву для тайного сотрудничества в своих интересах. В чьих же? В дальнейшем мы это увидим.

Так что — на фоне разведывательной деятельности шведов — русской разведке приходилось заниматься не только собственно разведкой, но и контрразведкой, которая играла немаловажную роль в русской армии. Руководил контрразведывательной работой сам Петр. Донесения поступали к нему от генералов, командующих отдельными войсковыми формированиями. Ответы Петра всегда отличались конкретностью, лаконичностью и вместе с тем удивительной точностью указаний, которые сразу охватывали суть проблемы.

В феврале 1706 года фельдмаршал Огильви сообщил из Гродно, что ими задержана женщина, подозреваемая в шпионаже. Дело оказалось весьма запутанным и требовало терпеливого изучения. На допросе она заявила, что ее перебросили в русский тыл по личному распоряжению шведского короля, что ей удалось обмануть Меншикова, что она якобы потом жила на квартире у скорохода Меншикова — Францишека и что ее русские перебрасывали назад в шведский тыл с письмом «от немцев» к Карлу XII. После этого шведы вновь перебросили ее с письмами через фронт, и она-де жила у русского капитана, «веселилась и танцевала» и оговорила целый ряд лиц[7]. Огильви решил, что ее надо казнить, ибо это — просто-напросто проститутка, которая оговаривает людей{25}.

Царя Петра такое примитивное решение, похоже, возмутило. Кратко, ясно, в предельно разумной форме это отразилось в следующем его указании — ответе на письмо Огильви:

«Бабу шпионку, которая обличилась и разыскиваете, то зело изрядно, а что тут же пишете, что хощете оную казнить, то зело противно, ибо пишете, чтоб Францышку и прочих арестовать, а когда она казнена будет, то в ту пору что с ними делать будете и кто будет прав или виноват?

Також может быть, что еще и иные есть, которые все покроются ея смертью, и у нас враги внутрь останутся, которая тем ворам ослаба яко нарочно от вас им учинено будет. Чего для отнюдь не казнить, но пытать и держать еще ради лутчего розыску да указу»{26}.

«Ради лутчего розыску и указу» на языке Петра означало: вести тщательную контрразведывательную разработку.

Много работы выпало на долю русской контрразведки во время Северной войны по линии борьбы с вражеской пропагандой. В русской армии было много иностранных офицеров, особенно старшего ранга, которых Петр приглашал из всех европейских государств, платя им значительные суммы. Ксенофобия и национальная ограниченность, находившие себе приют среди заскорузлых бояр, выкорчевывались Петром безжалостно. Он поощрял все хорошее, все умное, все полезное, не спрашивая при этом, какой национальности человек, принесший пользу России. Одновременно же он боролся со лжеспециалистами и проходимцами, устремившимися в Россию за легким заработком. Изгонял их из России с позором.

В то же время Карл XII использовал таких людей, пригревал их и выпускал на арену как агитаторов против России. Они клеветали на Петра, на русский народ, на Россию.

Петр вел отчаянную борьбу с этой пропагандой. Один из наиболее известных «пашквилянтов» — Мартин Нейгебауэр, или Нейбауэр, — был приглашен царем в качестве воспитателя к царевичу Алексею. Но воспитатель оказался пьяницей, развратником и жестоким человеком. Его выгнали из России. Карл XII его подхватил, обласкал, и совместными усилиями ими была выпущена анонимная брошюра-пасквиль о плохом обращении в России с иностранными офицерами, которых русские намеренно заманивают к себе на службу.

Памфлет получил широкое хождение, и русская дипломатическая разведка получила распоряжение поймать автора. Головин дал директиву Паткулю. Одновременно были направлены грамоты германским князьям и бургомистрам отдельных городов бороться с «пашквилянтами» и лживыми «курантописцами» (журналистами). Петр настаивал, чтобы разоблаченные клеветники не оставались безнаказанными и чтобы неприятелей (шведов) лишали возможности распространять лживые сведения и книги под страхом телесных наказаний{27}.

Интересен случай, имевший место в 1708 году. Будучи за границей, Петр заключил договор с голландцем Тисингом о предоставлении ему права издавать для России книги на русском языке. В 1708 году сын Тисинга вез партию шрифта в Россию. Шведы перехватили его около Данцига, отобрали шрифт и начали печатать «возмутительные письма», распространявшиеся в России через агентов. Для борьбы с этой пропагандой Петр приказал опубликовать об этом объявления и разослать указы, чтобы изымали все прокламации, чтоб не верить им, даже если указано будет в них, что они печатались в Москве, чтобы каждый случай появления листовки расследовать и разработать с целью обнаружения источников распространения их{28}.

Отличительной чертой военной разведки Петра является то, что она базировалась преимущественно на работе агентуры. Петр не предпринимал почти никогда обширных военных мероприятий без предварительной агентурной разведки.

Так, мы видим, что перед наступлением на Нотебург (Орешек) он пишет фельдмаршалу Шереметеву Борису Петровичу наказ. В присущем для Петра стиле — краткими фразами — он излагает суть разведывательной задачи и предлагает:

«1. Проведать о короле, где и сколько с ими (а по ведомостям Польши нет как 18 000) также и о Кропкорте, где и сколько.

2. В Калцах и в Орешке сколько людей.

3. Река Нева покрыта ли льдом или прошла и когда вскроется.

4. Послать для языка Орешку или к Калцам, чтоб достать самова доброва языка из которова города.

5. Все еже приготовление зело хранить тайно, как возможно чтоб никто не дознался».

Разведывательные задания выполнялись офицерами, которые нередко переодевались, чтобы действовать на неприятельской территории.

Петр никогда не довольствовался информацией из одного источника. Он всегда проверял материалы через параллельные каналы. Из вышеприведенного наказа видно, что численность шведских войск была ему известна по польским источникам. Но он этим не удовлетворился и предложил Шереметеву перепроверить эти данные. Подобное же задание встречается позже, в феврале 1706 года, майору гвардии Керхину. Когда поступили сведения, что Карл XII отошел от Гродно без боя, по другим сведениям, он якобы отошел в результате боя и понес потери, Петр повелевает Керхину:

«Разведать через шпионов, не пожалея денег, о главном неприятельском войске, где он ныне, что делает, стоят ли или идут и куда»{29}.

Агентурной проверке (через «шпионов») Петр придавал большое значение и, как мы видим, денег на разведку не жалел.

Наряду с агентурной разведкой, организованной фронтовыми учреждениями, Петр пользовался услугами союзников, и в частности польских магнатов — сторонников Августа и русской ориентации.

Вишневецкий, Огинский, князь Радзивилл снабжали Петра сведениями о передвижении неприятеля, о моральном состоянии его войск, о состоянии войск Лещинского и пр.

Петр при всяком случае благодарил их и вникал не только в суть информации, но и в технику самой разведки.

Не забудем, что это было начало XVIII века. Из средств сообщения тогда известна была только одна лошадь, трудно было добыть сведения, но не менее трудно было их доставить по назначению. Много агентов и курьеров погибали в дороге, добираясь до места назначения. Вот почему Петр пишет Радзивиллу письмо и просит присылать материалы всегда в трех экземплярах тремя разными курьерами, чтобы быть уверенным в том, что они дойдут до адресата.

Дипломатическая разведка во время войны сумела обеспечить также освещение положения в Швеции. Даже арестованный в Стокгольме в начале войны русский посол Хилков сумел наладить секретную переписку с русским послом в Дании Измайловым.

Нечего говорить о том, что русская дипломатическая разведка была хорошо поставлена в дружественных и нейтральных странах, где особенно удачно действовала после Полтавы.

Вернемся, однако, к военным событиям после нарвского поражения в 1700 году. Карл XII, как было сказано, перенес войну в Польшу против Августа П. Можно было думать, что поражение у Нарвы разочарует Петра. Но Петр немедленно приступил к подготовке новых армий и вооружения. В 1701 году были предприняты небольшие наступательные операции, носившие характер «репетиции». Карл XII преследовал Августа, одерживая над ним победу за победой. Но эти победы завлекали его все дальше от России и полностью были на руку Петру.

Первые победы над шведами одержал Шереметев над Шлиппенбахом в конце 1701 года под Эрестфером. Вторая крупная победа — 18 июля 1702 года при Гумшельгофе, где шведы потеряли до 6000 человек и всю артиллерию, а в октябре того же года был взят древний Орешек, переименованный в Шлиссельбург. Это был уже первый шаг к реализации плана войны. Ключ к Балтике был в руках Петра. И он, радостный, сообщает начальнику русской артиллерии Виниусу:

«Зело жесток сей орех был, однако ж слава Богу, счастливо разгрызен. Артиллерия наша зело чудесно дело свое исправила».

А через восемь месяцев, 16 мая 1703 года, заложен был у устья Невы город Петра — Петербург. Затем победоносные русские войска вошли в Ливонию и Эстонию, взяли Дерпт, Нарву, заняли Ингерманландию.

Петр считал, что цели войны достигнуты и если швед захочет, то можно и мириться. А швед завяз в Польше! Это предопределило его поражение. Несмотря на то что он принудил Августа к капитуляции, низложил его, сумел подкупить и увлечь Мазепу, кампания против России была проиграна.

Когда изучаешь историю Северной войны, не можешь не отметить, что в те годы седой старины русская армия вела себя как армия гуманная, что Петр Великий проявил себя и на поле брани с врагами как представитель великодушного великого народа, беспощадно борющийся с враждебной армией, но не поднимающий руки на безоружного пленника. Этого нельзя сказать ни о Карле XII, ни о его армии. Массовое истребление пленников, дорезывание и закалывание раненых отмечено рядом бесспорных документов. Кто-то, может быть, ответит на это, что, мол, король Швеции о них не знал. Но что сказать о совершенно дикой, звериной расправе с Паткулем, которую учинили по приказу Карла?

Паткуль хотя и был некогда шведским подданным, но в разное время находился на службе иностранных государств. А когда его арестовали поляки, он имел чин чрезвычайного посла России и был аккредитован — с царскими грамотами — при прусском и саксонском дворах.

Кроме того, Паткуль являлся генералом. По всем законам войны шведы должны были, по меньшей мере, содержать его как persona grata и не подвергать тюремному заключению.

Между тем Карл XII судил его как изменника и повелел колесовать и четвертовать. Паткуль принял эти мучения по-геройски. Муки его были неимоверны. Он так страдал, что шведский офицер, присутствовавший при казни, не мог выдержать этой картины и оказал несчастному пленнику жалость — то, что французы называют Le coup de grace, — он прекратил его мучения отсечением головы.

Карл XII выказал всю низость злобного, мстительного деспота — он наказал офицера за этот акт жалости и лишил его чина.

Знаменитый Вольтер, выдающийся мыслитель XVIII века, воскликнул по этому поводу: «Нет ни одного законоучителя, ни одного невольника, который бы не возгнушался бесчеловечныя сея неправды»{30}.

А Петр Великий в январе 1712 года получил агентурные сведения, что шведы, находившиеся в России в плену, организовали заговор. По всем божеским и человеческим законам он имел право их судить, казнить и пытать, тем более что пытка являлась тогда «нормальным» приемом следственного процесса.

Но Петр ограничился только приказанием взять под крепкий караул шведских генералов, полковников и министров и вывезти их из Москвы, разоружить шведов, состоявших на русской службе, и «чтобы русские чиновные люди смотрели за пленниками», принятыми в дома как слуги{31}.

Не бессмысленным истреблением невинных людей, а гениальностью своей и доблестью добился Петр победы. Под Полтавой он показал свое военное и политическое искусство. С жалкой кучкой воинов и с изменником Мазепой шведский король бежал через Днепр и скрылся в турецких владениях.

* * *

В 1709 году заканчивается борьба на территории России, но война еще не была закончена. Великие европейские державы только после Полтавы вступили по-настоящему в игру. Те же, что рангом пониже, немедленно изъявили свою радость по поводу победы. Польский король поспешил поздравить Петра и заключить новый договор, отрекшись от всех старых претензий. Датский король прислал срочно посланника предлагать оборонительный и наступательный союз против шведов. Французский король спешил сообщить через секретаря французского посольства в Копенгагене, что горит желанием вступить в союз с царем. Прусский король заключил оборонительный союз с Петром.

Англия же продолжала вести враждебную России политику, не оставляла своих попыток давления на Данию и других союзников. Неприязненно держалась и Австрия. Хотя и она пыталась после Полтавы заключить с Россией договор и даже породниться с царем. Этот второй период войны со Швецией характерен тем, что военные действия на севере Европы явились дополнением к дипломатическим битвам. Роль дипломатической разведки в этот период войны значительно возрастала.

Полтавская победа, разгром шведов, всеобщее признание и почитание не вскружили голову Петру. Он понимал, что это еще не полная реализация его планов. Он не стремился к мировому господству. Напротив, в его царских, если не сказать российско-имперских, амбициях скромность Петра кажется иногда непонятной. Он готов был поступиться даже многими из завоеванных территорий. Но только в одном он был неуступчив — России нужен порт на Балтийском море! Это было требование дня, эпохи, от которого он не отказывался никогда! В этом сказалась последовательность Петра во внешней политике, умение отстаивать основные интересы государства. Они требовали, чтобы Россия, вставшая на страже у балтийских вод, оттуда не уходила.

Петр считал, что, добившись выхода в Балтийское море, он достиг цели в войне, и поэтому стремился принудить шведов к миру. И он бы этого добился, если бы, с одной стороны, союзники (Дания, Пруссия) выполняли взятые на себя обязательства и действительно воевали в полную силу, а с другой — Англия не помогала бы Швеции, затягивая войну в надежде, что это ослабит Россию. До 1717 года тянулись бесплодные переговоры между европейскими дворами. За это время Карл XII успел вернуться в Швецию. Одним из последствий этого возвращения было изменение в составе шведского правительства. По представлению голштинского администратора Карл XII взял в качестве министра голштинца Герца, одного из талантливейших политических деятелей той эпохи.

Герц понял, что борьба Карла XII с Россией бесплодна. И поэтому он направил все свои усилия на прекращение войны с Россией. Но делал это очень умно, не умаляя значения короля, а, напротив, воспаляя его воображение возможностью путем политического маневра превратить Швецию в первоклассную державу и победить всех ее врагов. Карл окончательно подпал под влияние Герца.

Петр Великий, убедившись в умениях и ловкости Герца и видя немощь своих союзников, решился в свою очередь завербовать его (Герца) и добиться почетного мира дипломатическими или разведывательными средствами. В июне 1717 года Петр был в Западной Европе; из Парижа он выехал лечиться в Спа. С ним были канцлер Головкин, вице-канцлер Шафиров и князь Борис Иванович Куракин. В Спа Куракин встретился со сторонником Карла — поляком Понятовским, который заявил, что Карл XII ищет возможность заключить сепаратный мир с Россией. Куракин, который был в это время русским послом в Гааге, вернулся к месту своей службы, где продолжал переговоры с Понятовским. После трех встреч выяснилось, что за спиною Понятовского действует Герц, который предлагает начать секретные двусторонние переговоры без участия других участников войны. Местом переговоров он предложил избрать Аландские острова, занятые русскими. Когда предварительными переговорами достаточно подготовили почву, Герц встретился с Куракиным, договоренность была достигнута, и Куракин выдал Герцу — министру враждебного государства — паспорт на проезд через Россию в Швецию. Герц в это время был известен всей Европе по сенсационному делу о заговоре против английского короля. Но это особая глава истории…

Вся процедура переговоров с Герцем свидетельствует о том, что Петр тогда уже имел в виду завербовать этого дипломата. Поэтому, давая ему паспорт для проезда через русские провинции, он указал местным органам власти держать факт проезда Герца через Россию «в высшем секрете, чтоб никто не ведал».

Но Герц расшифровался сам: приехав в Ригу, он начал искать Шафирова. Наконец в ноябре он сообщил, что король назначил его и Гиллемборга делегатами на мирный конгресс, а в январе 1718 года Петр выделил своих делегатов — Андрея Ивановича Остермана и Брюса, предложив им сообщить министрам союзных стран, что они-де едут в Финляндию для предварительных бесед с представителями шведов о возможности мирных переговоров. Петр тщательно скрывал свои истинные намерения. В своем письме к Брюсу он предлагает ему сообщить союзникам такую версию:

«Мы велели ехать вам потому, что вам и без того надобно было ехать в Финляндию для приготовления к будущему воинскому походу».

И еще Петр подчеркивает:

«Объявите министрам, что вам велено только выслушать шведские предложения, не вступая ни в какие переговоры, что мы эти предложения сообщим союзникам и без их согласия ни в какие прямые трактаты не вступим».

В самом же деле Остерман и Брюс получили детальную инструкцию, как вести переговоры.

В ней Петр четко и недвусмысленно предлагает русским делегатам во что бы то ни стало форсировать переговоры, втянуть в них шведов, указать им, что сепаратный мир с другими участниками войны ничего Швеции не даст, что посулы английского короля беспредметны, ибо он (английский король) не может без санкции английского народа выполнять свои обещания, а английский народ не захочет терять коммерческие выгоды от торговли с Россией из-за шведского короля.

«И прочие резоны объявляйте, показывая, что мы с ними миру желаем, но и войны не боимся».

Наряду с этим Петр в особой инструкции, адресованной только Остерману, дал чисто разведывательное задание — завербовать главного уполномоченного шведов, фаворита короля и первого министра Герца. Вот как гласит это задание:

«Повелеваем вам особливо, чтобы вы частным образом трудились с бароном Герцем в дружбу и конфиденцию войти и старались с ним наедине разговаривать. При этих разговорах обнадежьте его в нашей к нему особенной склонности, что мы его доброжелательными и правдивыми поступками довольны и признаем, что этот конгресс состоялся одним его радением. Если усмотрите его склонность и рассудите за благо, то можете обещать ему в подарок хотя до ста тысяч рублей и вперед всякое награждение, только бы он трудился заключить мир по нашему желанию. Взявши с него честное слово соблюдать тайну, объявите ему, что мы желаем не только со Швецией мир заключить, но и обязаться дружбой…»

Подход к вербовке, широта вербовочной базы и размах обнаруживают в Петре знатока разведывательных методов, исключительное понимание необходимости приобретать идейную агентуру, работавшую на основе общности политических интересов. Глаз у Петра был наметанный, острый. Он понял, что голштинец Герц, состоя на службе у шведа Карла, преследует свои цели и поэтому должен пойти на вербовку. Петр не ошибся.

В июне Остерман сообщает Петру;