Взятие Очакова

Взятие Очакова

Несмотря на поражение, капудан-паша Эски-Гассан после ремонта 3 августа снова появился перед Очаковом. Для поддержки осажденных в крепости он высадил на остров Березань 400 человек, а от своей стоянки до острова расставил шебеки и бомбардирские суда.

24 августа Севастопольская эскадра вновь вышла в море, но, попав в шторм, через три дня вернулась обратно. Фрегаты «Берислав» и «Фанагория» получили повреждения, а «Кинбурн» унесло к Балаклаве, и он пришел в Севастополь лишь через неделю.

1 сентября из-под Очакова Потемкин пишет императрице: «Войновичу писал я, чтобы выдержал в порте эквиноксию. Он выходил и возвратился. Думаю, ордер мой его застанет в гавани…»

В рапорте от 9 сентября контр-адмирал Войнович сообщал о трудностях в вверенной ему эскадре: «Ветром на многих судах изорвано несколько парусов, но сему причиною и недостаток искусных матрос, как на всех судах состоит большая часть рекрут, в качке не в состоянии действовать, погода их убивает, да и прошедшей весны прибывшие, как им хорошее содержание не производится, все хворают».

Между тем осада Очакова шла вяло и неудачно. В момент открытия осады крепость не в состоянии была долго противостоять деятельной, энергической атаке. А Потемкин именно на это и не решался. Он долго ограничивался рекогносцировками и разными приготовлениями к решительным действиям. Его тревожили нарочно распущенные турками слухи о минах, заложенных французскими инженерами, и он поджидал из Парижа подробных планов крепости со всеми минными галереями, не жалея на это издержек. Князь считал вероятным, что турки сдадут крепость на капитуляцию без кровопролития. «Я на камушке сижу: на Очаков я гляжу», – осмеивал бездействие князя Суворов. Однако мысль, что все лавры за взятие Очакова могут достаться Суворову, не давала Потемкину покоя. «Он все себе хочет заграбить!» – с досадой говорил он.

А капудан-паша Гассан постоянно имел сообщение с крепостью при помощи флота, «прилип к ней как банный лист», писал князь Румянцеву, или «как шпанская муха», сказано в письме императрице. Туркам неоднократно удавалось высаживать войска для усиления очаковского гарнизона – к концу года он разросся до 15 тысяч.

Г.А. Потемкин – Екатерине II

11 сентября

Матушка Всемилостивейшая Государыня… В Очакове, по несчастью, много запасено всего.

Я ездил на сих днях реко[г]носировать крепость к воде и нашел больше ее укрепленную, нежели чаял.

Севастопольский флот весь вошел в гавань, и фрегат «Покров Богородицы» к ним пришел. Только греки крейсируют, не потерпели они…

…прикажу и Войновичу итить и соединенно, призвав Бога в помощь, атаковать флот Турецкий. Лишь бы он не ушел. Они все морские силы, узнав, что мы заняты на севере, ведут в Черное море. Естли бы были пушки, страшный бы флот устроил я на весну. Пушек недостаточно, да на наличные по калибру нету. Я беру во всем Государстве. Надобно, матушка Государыня, вперед иметь сего достаточный запас, а то и порохом скудны…

18-го числа Екатерина отвечала: «Продолжение осады Очаковской усматриваю из Ваших писем. Также, что Турки упорно сидят и не сдаются. Слава Богу, что Войнович высидел эк(в)иноксию в гавани».

Г.А. Потемкин – Екатерине II

29 сентября. Под Очаковом

Матушка Всемилостивейшая Государыня…

Флоту Севастопольскому приказал я выступить. Из рапортов Г[рафа] Войновича, здесь подносимых, изволите усмотреть состояние фрегатов, построенных от Адмиралтейства, и умножение больных. Я уже дал ему повеление выпустить греков крейсировать к Тендру и оказаться флоту неприятельскому, что и зделалось третьего дни. Капитан-паша, узнав о приближении наших судов, со всем своим удалился в море. Бог нам всегда помогал, может и тут Его милость будет, на что я больше всего надеюсь.

Севастопольская эскадра, продержавшись у острова Тендра до 17 ноября, ввиду наступившей штормовой погоды пошла обратно в Севастополь. И тут случилось досадное происшествие. Из-за противных ветров фрегат «Апостол Андрей» отстал от эскадры, не смог войти в бухту, был унесен в море и более недели не мог войти в гавань. Как писал командующий Войнович, «корабль «Андрей» столь много дней лениво плавая и не достигая своей гавани, терпения моего не доставало, и сам к нему отправился и благополучно сегодняшнего числа ввел восвояси». Капитана Н.И. Баскакова, участвовавшего в Персидской экспедиции и в сражении у Фидониси, контр-адмирал Войнович за неумелое командование отстранил от должности.

30 ноября в Лимане вмерзший в лед фрегат «Василий Великий» был сорван дрейфующим льдом с якоря и вынесен на мель у Кинбурнской косы. Льдом пробило борт, и фрегат затонул. Оказался запертым льдами и корабль «Св. Владимир».

К концу года положение наших войск под Очаковом становилось все более отчаянным. Мокрая холодная осень сменилась лютой зимой, которая на долгое время осталась в памяти народной под названием Очаковской. Солдаты коченели в своих землянках, терпя страшную нужду в самом необходимом. Свирепствовали болезни. В Петербурге ходили слухи, что третья часть войска Потемкина сделалась жертвою болезней, рассказывали, будто смертность доходила до того, что от одной стужи убывало до 30–40 человек в день.

Генерал-поручик В.В. Энгельгардт свидетельствовал: «Взятие Очакова стоило очень дорого; потеря людей была чрезвычайно значительна не убитыми, но от продолжительной кампании; зима изнурила до того, что едва четвертая часть осталась от многочисленной армии, а кавалерия потеряла почти всех лошадей».

Князь Репнин, видя такое неустройство и небрежение, усовестил Потемкина, написал ему письмо в твердых выражениях, где, между прочим, говорится, что за такое нерадение он будет отвечать Богу, Государыне и Отечеству.

5 декабря дежурный генерал объявил князю, что на другой день нет более ни одного куска топлива; обер-провиантмейстер со своей стороны прибавил, что хлеба не хватит даже на один день.

Потемкин решился наконец загладить свою медленность: на следующий день Очаков был взят кровопролитным штурмом. Неприятель потерял 9510 человек убитыми, и еще около 4 тысяч попало в плен. Потери русских: 956 убитых и 1823 раненых.

Сразу после взятия крепости Потемкин сделал перестановки в командном составе. 12 декабря Марко Иванович Войнович писал в адмиралтейств-коллегию о разоружении на зиму кораблей и о подготовке их к килеванию, «но сумнительно, чтоб фрегаты поспеть могли переделкою, по причине недостатка материалов и мастеровых».

Как потом оказалось, этот ордер Войнович отправил… самому себе! Так как в тот же день он был назначен старшим членом Черноморского адмиралтейского правления (т. е. командующим флотом), ему Потемкин отправил ордер: «Как Господин Контр-Адмирал и Кавалер Мордвинов по прошению его увольняется от службы, то по старшинству, а паче по достоинству и особливой доверенности, главное начальство препоручается Вам над всеми частьми вверенного мне правления и флота Черноморского. Я столько полагаюсь на усердие Ваше к службе, на способность и трудолюбие, что везде сочту присутствие Ваше, как бы я сам был на месте…

Я желаю, чтобы Вы употребили всю Вашу ревность к исполнению предписанного, а я с моей стороны не премину Вам способствовать, поставляя себе долгом и непременным и приятным ходатайствовать пред Ее Императорским Величеством о достойном награждении за труды Ваши».

В новом высоком назначении были и свои минусы. У Войновича давно установились дружеские и уважительные отношения с успешным флотоводцем и администратором Николаем Мордвиновым, который зачастую брал на себя важные решения и защищал их перед Потемкиным, что не раз приводило к размолвкам. Теперь вся ответственность ложилась на плечи Марко Ивановича. К тому же было жаль покидать уже ставший родным Севастополь, где за последние годы было так много сделано и пережито. Однако следовало отправляться в Херсон.

С отъездом Войновича временно исполняющим обязанности командующего Севастопольской эскадрой стал бригадир Ушаков.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.